и с другой. Халтуру труднее отнести к
псевдолитературе, тем более, что вряд ли найдется фантаст,
который бы не отдал ей дань. В библиотеках -- очереди на Стивена
Кинга, Владислав Крапивин, автор знаменитой
"Голубятни...", получает премию за "Детей синего
фламинго", где явно прослеживаются мотивы "Дракона",
"Перевал" Кира Булычева ценят едва ли не выше "Льда
и пламени" Рэя Брэдбери.
   Я вовсе не собираюсь обвинять 98 процентов любителей фантастики
в отсутствии вкуса. Развлекательная халтура -- необходимая часть
НФ, и в иной социальной ситуации я никогда бы не позволил себе
хоть как-то осудить книги, доставляющие удовольствие, да к тому
же выполняющие важную адаптивную функцию. Проблема заключается в
существовании антиотбора: халтура в нашей стране начинает
определять качество фантастики в целом; нижний этаж культуры
становится вершиной паракультуры, и тогда уже рождаются
патологии -- уродливые карикатуры на небесталанное
подражательство и излишнюю любовь к простоте.
   В восьмидесятые годы расцвет халтуры и нашествие патологий слиты
воедино. Эти два процесса и определили деградацию советской
фантастики.

                             Глава 1

   Законы дидактики рекомендуют идти от простого к сложному. Что ж,
научно-технические ошибки конкретны и потому просты. Правда,
хотя патологии, обычно, носят комплексный характер, научная
безграмотность, не подкрепленная "литературно" и
"идеологически", встречается лишь как редкое исключение.

   "Химик Вагранян был лучшим гимнастом в экипаже.
"Солнце" он крутил на турнике так, что с ним на Земле
сравнились бы немногие, но тут он обжег руку, две недели не
подходил к снарядам, наконец выздоровел, прибежал в спортивный
зал, прыгнул с разбега на турник и... упал с криком, мускулы у
него порвались на руках, не выдержав возросшей массы тела".
   Специальную теорию относительности проходят в школе, каждый
десятиклассник обязан знать классическую формулировку постулата
Эйнштейна.
   В нашем случае покоящаяся система отсчета связана с Землей,
равномерно (почти) и прямолинейно относительно нее двигается
корабль-астероид, так что если жуткие мучения испытывали
астронавты, то как же чувствовали себя земные старики, женщины,
дети?
   Остается только радоваться что из всей теории относительности в
память Г.Гуревичу запало лишь "увеличение" массы на
субсветовых скоростях, о "сокращении" поперечных
размеров он, видимо, ничего не слышал, иначе на страницах
"Функции Шорина" мы бы прочли леденящий душу рассказ о
том, как огромная сила медленно сплющивала космонавтов и их
корабль...
   Непонимание программного принципа относительности -- беда не
только Гуревича, но и патриарха советской фантастики А.Казанцева
-- в романе "Сильнее времени", литературные достоинства
которого мы здесь обсуждать не будем, автор следующим образом
решает знаменитый "парадокс близнецов": "Ученым XX
века было невдомек, что во всей Вселенной нет силы, способной
разогнать Землю до субсветовой скорости". (Цитировано по
памяти.)
   Это уровень старика Хоттабыча! Александру Казанцеву невдомек,
что еще учеными XVII века была открыта относительность движения
-- и нет никакой разницы, что разгонять. Землю или корабль.
   Фантастическое произведение -- это, понятно, не учебник по
физике. Почти все авторы используют в своем творчестве
нуль-транспортировку, разную деритринитацию, плоскоту,
аннигиляторы Танева и иные средства сверхсветовой навигации,
никто за это не обвинит их в безграмотности, право писателя --
строить и обосновывать (или не обосновывать) свою собственную
физику, в которой действуют иные, не известные сегодняшней науке
законы, к "релятивистским патологиям" я отношу лишь те
случаи, когда автор прямо ссылается на теорию Эйнштейна и,
утверждая, что действует в ее рамках, допускает грубейшие
ошибки.
   "Функция Шорина" (как, впрочем, и опус А.Казанцева) --
наглядный пример букета патологий: рассказ не только безграмотен
и литературно слаб -- из многочисленных его героев запоминается
лишь сам Герман Шорин, обыкновенный фанатик,-- но и содержит
идеи, мягко говоря, странные.
   "В больничной палате, куда переселилась добрая треть
экипажа, Аренас созвал совещание -- лететь вперед или вернуться?
   -- Вперед! -- сказал Шорин.-- Мы долетим до первой планеты и
сменим воду.
   Но вернуться можно было за год, а лететь вперед предстояло почти
четыре года, и никакой уверенности не было, что у Альфы есть
планеты, что там можно достать воду, и дома ждали надежные
врачи, а впереди была неизвестность и самостоятельность.
   -- Три солнца, десятки планет, на какой-нибудь есть разум, на
какой-нибудь умеют лечить лучевую болезнь,-- убеждал Шорин.
   Было решено возвратиться, тридцатью двумя голосами против
одного".
   Обратите внимание на предложенный Г.Гуревичем способ решения
спорных вопросов -- голосование. То есть, если бы Шорину удалось
собрать большинство, звездолет полетел бы дальше и больные
погибли бы, причем голосовавшие против продолжения экспедиции
рисковали бы жизнью вопреки своему желанию -- гуманно ли для
людей будущего... впрочем, побережем иронию: расследуя
творчество Б.Лапина, мы убедимся, что мир Г.Гуревича
действительно гуманен -- по крайней мере, относительно.
   Вернемся к более-менее чистым формам "фантастической
безграмотности". Жуткая трагедия героев рассказа Г.Угарова
"Кольцо земное" связана с демографической политикой.
"Количество людей на Земле искусственно сдерживалось на
одном уровне. Люди смирились с тем, что детей разрешалось иметь
лишь после смерти кого-нибудь из близких".
   Я могу понять страдания героини, но к чему шекспировские
страсти? Ограничьте численность детей нуклеарной семье двумя
(это легко сделать экономическими методами, если, в чем я сильно
сомневаюсь, возникнет необходимость) и прирост населения станет
отрицательным. Меры, предложенные Угаровым, ведут не к
стабилизации, а к сокращению количества людей на Земле, притом
довольно быстрому.
   В.Титов в "Кратере" обходится с теорией вероятности
хуже, чем Г.Угаров с демографией. Ладно, чтобы метеорит угодил в
человека -- хотя такое случается не каждый день, ОДИН
подобный случай за историю космонавтики, наверное, можно
допустить. Но чтобы метеорит убил героя в единственной точке на
поверхности Марса, в которой соприкасаются два мира: сам Марс и
некий Разум, оставленный обитателями далекой звезды
контролировать несостоявшееся переселение!.. Автору можно
посоветовать ввести в рассказ какой-нибудь усилитель
вероятности.
   Впрочем, возможно, он использовал открытие А.Скрягина из того же
сборника "Румбы фантастики". Оказывается, "в мире
нет и не может быть таких объектов и процессов, которые были бы
принципиально нереализуемы".
   Любопытная мысль. Даже Господь Бог признавал пределы своего
всемогущества. Так, он не мог изготовить камень, который был бы
не в силах поднять. А если забыть о парадоксах, то останется
вторая теорема Генделя, три начала термодинамики.
   Наша следующая тема -- логические ошибки. Рассмотрим в качестве
примера вторую часть рассказа М.Пухова "Монополия на
разум".
   Автор изобрел машину времени, не нарушающую постулат
причинности. Перемещаясь на неделю в прошлое, она на семь
световых дней смещается в пространстве, так что изменить прошлое
нельзя. (Постулат причинности гласит, что причина всегда
предшествует следствию, машина времени позволяет, отправившись в
прошлое, замкнуть кольцо, поставить следствие впереди причины;
возникающие при этом парадоксы (хроноклазмы) подробно
исследованы классической фантастикой.)
   Действие "Монополии на разум" происходит в
эйнштейновском мире, где скорость света -- предельная скорость
распространения информации; перемещаясь одновременно во времени
и пространстве, пуховская машина времени оказывается не в
абсолютном прошлом, а на границе абсолютно удаленной области, и,
поскольку область эта причинно не связана с точкой отправления
машины в прошлое, возникает кажущееся решение парадокса.
   А если все-таки можно? Давайте включим машину дважды: поскольку
в пространстве нет выделенных направлений, перемещения будут
независимыми, тогда суммарно машина меньше сместится в
пространстве, нежели во времени (ведь сумма двух сторон
треугольника всегда больше, чем третья сторона), и тогда оживут
классические парадоксы хронофантастики.
   Ошибка, допустимая для гуманитария. Но со стороны выпускника
МФТИ она означает глубокое неуважение к читателю. М.Пухов не
удосужился сделать элементарную проверку идеи рассказа. Впрочем,
возможно, он просто доверился французскому геологу Ф.Карсаку,
который предложил данную модель машины времени лет на двадцать
раньше. (Карсак Ф. Бегство Земли.)
   Иного типа логическая ошибка, встречающаяся у Е.Сыча. Действие
его рассказа "Знаки" происходит в мире, который волею
правящего класса навсегда лишен письменности. Идея очень
богатая: показать общество, достигшее стадии позднего
средневековья, но имеющее лишь устную культуру. Увы, автор не
додумал ее. И люди, не знающие письма, говорят у него на
нормативном литературном языке, не отличаясь от нас ни речью, ни
стилем мышления. В результате рассказ, который мог бы стать
настоящим культурологическим исследованием, остался бледной
копией "Мастеров" У.Ле Гуин, не дотянув даже до уровня
халтуры.
   Подобные ошибки я называю логической рассогласованностью мира.
Они редки -- название предполагает, что автору удалось создать
свою собственную модель Вселенной.
   Значительно чаще нарушается не логика модели -- обыденный мир
текста живет по обыденным законам и не представляет интереса,--
а логика характеров. Сначала исчезает мотивация, затем теряется
всякая последовательность в сюжете. Так возникают
"мании".
   Для произведений этого типа характерен воинствующий
антиимпериализм, их сюжеты стандартны и могут быть пересказаны в
трех предложениях: что-то открыли или построили, капиталисты
хотят забрать себе или уничтожить, герои побеждают капиталистов.

   Вся "антиимпериалистическая фантастика" восходит к
одному первоисточнику -- "Гиперболоиду инженера Гарина"
А.Толстого. На мой взгляд, и эта книга не является шедевром,
переложения же в лучшем случае бездарны.
   Я употребил термин "мания", в психиатрии он означает
навязчивое желание, обычно либо неосуществимое, либо
бессмысленное.
   Советские инженеры строят метро из Москвы во Владивосток, долго
строят, им упорно мешают империалистические разведки. К
сожалению, остается неясным, к чему этот невероятно дорогой
проект нам и чем он так досадил мировому империализму; по-моему,
пытаясь уничтожить туннель на ранней стадии строительства, Запад
действует из чистого альтруизма.
   В реальной жизни, увы, капиталистические державы в наши
грандиозные начинания не вмешиваются, примером тому
ленинградская дамба, пришедшая со страниц печально знаменитого
романа А.Казанцева.
   Большинство "маниакальных" произведений было написано в
тридцатые годы, но в наше время этот тип патологии не умер, что
доказывает повесть В.Корчагина "Конец легенды".
   Трансатлантический лайнер, на котором плывет в США советский
ученый, натыкается на мину, оставшуюся со времен войны,
гигантский корабль тонет почти мгновенно, не успевая даже подать
сигнал бедствия, спасаются лишь четыре человека.
   Так бывает? Бывает, только очень редко: последний пропавший без
вести пассажирский "трансатлантик" исчез в 1854 году, ну
да простим это автору, тем более, что эпизод с катастрофой он
придумал не сам, а заимствовал у А.Беляева. (Беляев А. Чудесное
око.)
   Герои добираются до острова, там происходит первая ссора, в ходе
которой советский ученый доказывает преимущества социализма. В
дальнейшем он занимается этим регулярно -- эдак раз в десять
страниц.
   Остров оказывается плавучим, это -- огромный кусок пемзы,
который без руля и ветрил болтается в океане, он уносит героев
на юг... только почему на юг? Гольфстрим идет на северо-восток,
преобладающие ветры дуют в том же направлении, что определяется
кориолисовой силой, то есть, вращением Земли.
   Однако, остров плывет на юг. Робинзоны ссорятся как по личным,
так и по политическим вопросам.
   Юрий Крымов влюбляется в прекрасную аборигенку Норму, жертву
волчьих законов капитализма. Брат отца Нормы спровоцировал пари
и оставил семью на острове, зная, что он блуждающий. Его
дьявольский план был прост. За год убить брата радиоактивными
часами, потом найти остров по сигналам радиомаяка, спасти Норму,
жениться на ней и завладеть наследством. План действительно
сработал, но не до конца: отец умер, и мать тоже, а вот
радиомаяк сломался.
   Поставим, однако, два вопроса. Во-первых, как умер отец? От
лучевой болезни? Но излучающий точечный объект быстро вызывает
изъязвление кожи, поэтому часы пришлось бы снять -- просто от
боли. Но, предположим, план удается, брат похоронен на острове.
А часы? Норма взяла бы их с собой, как память об отце, и что же
делать с этой радиоактивной уликой?
   Опереточное злодейство на уровне пародийного фильма
"Великолепный", помните? "А зубы у крысы пропитаны
цианистым калием".
   А теперь второй вопрос: почему остров не был запеленгован в те
дни или часы, когда работал радиомаяк? Ведь действие происходит
в северной Атлантике -- вокруг десятки, сотни судов и самолетов,
спутники, система противолодочного патрулирования.
   В подобные технические тонкости В.Корчагин вдаваться не захотел,
ему было важнее продемонстрировать преимущества советского
образа жизни.
   Выяснив тайну острова, Крымов и Норма начинают героическую
борьбу против зловещих планов империалистов, мечтающих
превратить это хрупкое и предельно неустойчивое образование в
военную базу, и, разумеется, одерживают победу (спасая тем самым
американские ракеты -- надо думать, для будущей их установки на
айсбергах).
   Научно-технические, равно как и логические нелепости текста
часто оправдывают с позиций высокой литературы. Тезис: книга
написана о человеке и для человека, поэтому технические
подробности автора не волнуют -- он выше их, так как превыше
всего подлинное искусство.
   Почему-то подлинное искусство всегда отличала точность в
использовании деталей.

                             Глава 2

   "Каждые сорок лет космолетчики запирались в
антианнигиляционные капсулы, переводили корабль на субсветовую
скорость и там, в беззвездном и бесцветном засветовом антимире,
где все наоборот, возвращали себе молодость, а тем временем
корабль проскакивал очередной межгалактический вакуум, и перед
глазами обновленных людей вспыхивали новые звезды, возникали
новые миры, ждущие исследователей.
   Сто тысяч лет прошли как один год.
   Весь экипаж "Валентины" проснулся от глубокого анабиоза,
и все, кто оказался свободным от вахты, собрались в
кают-компании, огромное помещение заполнилось почти до отказа,
шутки, смех звучали не умолкая, люди были радостно возбуждены,
как всегда бывает, когда в близкой перспективе возвращение на
родную Землю.
   -- Теперь пойдем в трехмерном пространстве, не люблю я эти
заковыристые нуль-переходы.
   -- Верно, то ли дело -- по старинке, под фотонными парусами,
правда?
   -- Теперь -- прямым курсом к Солнечной,-- слышались отовсюду
голоса.
   Экипаж "Валентины" уже успел вчерне ознакомиться с
окрестным пространством, изучить показания приборов, полученные,
пока экипаж был погружен в глубокий сон.
   -- Необходимо обследовать получше эти небесные тела,-- сказала
Анга, старший астробиолог.
   -- Кажется, есть основания для высадки. Опять из графика работ
вылетим. Вам только тайны подавай, а мне потом в Управлении
одному отдуваться".
   Понравилось?
   Сейчас я должен объяснить, почему этот отрывок наглядно
демонстрирует литературную беспомощность сразу трех авторов --
В.Рыбина, В.Михановского, А.Шалина. Ведь шаблонность могут
назвать традиционностью, неумение писать интересно --
философичностью и глубиной, отсутствие характеров -- типизацией,
полный идиотизм сюжета и исходной посылки -- оригинальностью и
самостоятельностью.
   Игра словами -- занятие увлекательное, но в литературе
презумпция невиновности не действует, произведения, о которых
идет речь, безоговорочно осуждены читателями. Они осуждены даже
спекулянтами, ибо представляют собой редчайший образец --
фантастики, на которую в стране нет спроса.
   Для тех, кому все же требуется обоснование, задам единственный
вопрос: есть ли в текстах В.Михановского и В.Рыбина хотя бы один
неожиданный образ, нетривиальное сравнение? Фотонные паруса?
Было у М.Пухова, а ранее у Стругацких.
   Достаточно, или нужно еще доказывать, что люди никогда не
говорят так, как герои В.Михановского, что фраза:
"Необходимо обследовать получше эти небесные тела"
напоминает бородатый анекдот про вежливого прораба, намекающего
напарнику: "Разумно снять с моей ноги это бревно, которое вы
на нее уронили".
   Критиковать таких авторов трудно, как резать воду. Для меня
остается загадкой, понимают ли они, что ничего не знают и не
умеют, что неспособны писать даже на уровне требований
выпускного экзамена в школе-восьмилетке. Хотя, зачем им это
понимать? Печатают...
   Цитированная повесть В.Михановского "Эны" удостоилась
публикации в "Роман-газете", то есть, миллионного
тиража.
   Кроме штампов, с которыми мы уже познакомились, в
"литературной патологии" выделяется ненаблюдательность и
гигантомания. Штампы очень скучны. Произведения авторов
ненаблюдательных, напротив, прекрасно читаются.
   "Бежала обезьяна неимоверно быстро, но зверь (кажется, это
был саблезубый тигр) не отставал. Более того, расстояние между
ними сокращалось".
   Это, видимо, рекорд. Впрочем, быть может, Ходжиакбар Шайхов и
критик Г.Алексеев, похваливший рассказ за грамотность и
увлекательность, никогда не видели тигра?
   Подобные ляпы для советской фантастики 80-х годов, в общем, не
характерны. Редакторы успешно справлялись с ними, своевременно
вычеркивая из текста сравнения и описания, но нельзя вычеркнуть
психологию. Невнимательность, ненаблюдательность автора
проявляются сразу, как только герои начинают говорить или, не
дай Бог, размышлять про себя.
   "Мало того, что Киан выдал на-гора алмазы, он еще сотворил
уникальные бриллианты, полагаю, они не отличаются от оригиналов,
может быть, даже на атомарном уровне: цвет, структура
поверхности, надписи на "Шахте" -- поистине фирма веники
не вяжет!
   -- Ты серьезно?
   -- То есть серьезнее некуда!"
   Так разговаривают между собой исследователи Венеры; угадать
планету, правда, трудно, но не будем придираться: Спартак
Ахметов безусловно имеет право писать для десятков миллионов
читателей, не знакомых с астрономией.
   Киан -- биоробот, на Венере у него пробудилась генная память, и
он вспомнил, как был когда-то березкой, которую срубили жестокие
люди.
   Генная память столь часто просыпается в героях псевдофантастики,
что не представляется возможным ответить на традиционный вопрос:
"Кто у кого украл?" Обезьяна, удирающая от тигра --
тоже, наверное, горячечный бред ожившего прошлого.
   Приведенная выше цитата является примером психологической
недостоверности в словах, а вот перед нами мысли главного героя
-- он летит над Венерой, ожидает смертельно опасного нападения
ос и, естественно, вспоминает возлюбленную: "Гражина тоже
полюбила сразу,-- думал Лобов другой половиной мозга,-- только
боялась признаться даже себе. Она вообще не собиралась выходить
замуж, хотела делать науку, не понимала, что любовь помогает, а
не мешает. У нас будут дети, дочку назовем Зухрой -- в честь
красавицы Венеры. Нет, к черту Венеру! Дочку назовем Гражиной.
Она будет красивой и умной -- вся в маму... хотя мои гены тоже
чего-нибудь стоят. Гражина Ломова будет носительницей лучшей в
мире комбинации генов! Поколения предков, как две реки, текли
навстречу друг другу, любили, мучились, работали, чтобы слиться
в Гражине Ломовой; какой колоссальный опыт накоплен за
столетия!"
   Автору, пожалуй, следовало поставить многоточи