е не встречал во время путешествия (...).
     Мы шли по подобной же местности с  рощами,  зарослями кустов,  сухими
руслами и  песчаными буграми до  ставки  торгоутского князя  Бейли-вана  в
урочище Хара-сухай.
     Возле  этой  ставки  мы  простояли три  дня,  занятые  переговорами с
князем,  мальчиком лет  15,  которого я  посетил (...).  Я  хотел получить
проводника для  прямой дороги в  г.  Фу-ма-фу  в  Алашани,  чтобы пересечь
совершенно неизвестную пустынную местность к  востоку  от  Эцзин-гола.  Но
князь и  его советники заявили,  что по  этой дороге давно никто не  ходит
из-за пятисуточного безводного перехода и огромных сыпучих песков. Один из
советников, старый лама, рассказал, что давно, когда он был еще мальчиком,
по этой дороге из Фу-ма-фу пришел китайский купец, еле спасшийся со своими
спутниками,  потерявший всех  животных  и  бросивший товары  в  песках.  Я
предлагал дать  двум  проводникам высокую  плату,  но  это  не  соблазнило
никого;  торгоуты сказали,  что зимой можно было бы сделать попытку,  взяв
лишних верблюдов с грузом льда и рассчитывая встретить скопления снега. Но
теперь было еще  слишком тепло,  и  даже взяв воду в  бочонках для людей и
надеясь, что верблюды выдержат 5 суток без воды, мы должны были бы иметь в
виду,  что потеряем всех лошадей в песках. Уверяли, что давно уже сношения
с Алашанью происходят кружным путем: северным, через Центральную Монголию,
или южным, вдоль подножия гор (...). Северный позволял пройти в совершенно
неизвестную часть Монголии (...).  Он  очень удлинял мой путь в  Восточный
Тибет,  но времени и средств было достаточно,  и я решился на этот вариант
(...).
     8 октября мы двинулись дальше, но (...) на следующее утро выяснилось,
что  монгол Абаши,  недомогавший уже в  Хара-сухае,  заболел:  у  него был
сильный  жар,  все  лицо  вздулось  и  покрылось  волдырями.  Больной  сам
подозревал,  и  Цоктоев  подтвердил,  что  это  была  оспа,  которой Абаши
заразился,  очевидно у  торгоутов выше по Эцзин-голу,  когда заезжал к ним
пить  чай.  Везти  больного  дальше  в  безлюдные места  было  рискованно.
Пришлось нанять ему отдельную юрту,  обеспечить уход,  оставить лошадь для
возвращения в  Су-чжоу  и  письмо  к  Сплингерду  с  просьбой  помочь  ему
вернуться в Цайдам к Курлык-бейсе. Молодой тюрк, нанятый в Сучжоу, который
почти не  знал ни  по-китайски,  ни по-монгольски и  которому Абаши служил
переводчиком, тоже отказался ехать с нами дальше, получил расчет и остался
при больном.
     Таким  образом  я  сразу  лишился  двух  рабочих  и  остался с  одним
Цоктоевым.  Но  сидеть на  Эцзин-голе и  ждать полного выздоровления Абаши
было  невозможно.  Тогда  пришлось бы  отменить путешествие в  Центральную
Монголию (...).  И  я  предпочел идти  дальше с  одним  Цоктоевым и  новым
проводником, рассчитывая помогать им при вьючке верблюдов, разбивке лагеря
и других работах по мере времени и сил.
     Эцзин-гол,  прорвав Боро-ула,  делится на  три  рукава  -  Мерин-гол,
Ихэ-гол и  Кунделен-гол.  Хара-сухай расположен на первом,  самом западном
рукаве.  Мы  вскоре  пересекли  его;  вода  сохранилась только  отдельными
лужами,  но проводник уверял, что три раза в году - в середине весны, лета
и осенью -  воды бывает столько, что брод возможен не каждый день. Миновав
рукав,  мы  шли  целый день по  площади между двумя разошедшимися рукавами
Эцзин-гола,   представлявшей  то   возвышенные  пустынные   площадки,   то
понижения,  занятые речными отложениями с  более обильной растительностью.
Кое-где попадались рощи, но небольшие, а тополя явно обнаруживали признаки
вырождения.  При высоте всего в  4  -  6  м  стволы толщиной в обхват были
покрыты очень толстой,  растресканной и  покоробленной корой,  а древесина
представляла пучки спирально скрученных волокон;  ветви и  сучья короткие,
очень  толстые у  основания и  быстро утонявшиеся к  концам;  листвы очень
мало,  и  вообще было ясно,  что  вследствие недостатка воды или засоления
почвы развитие древесины идет в ущерб развитию листового покрова. Все чаще
попадались мертвые и умирающие деревья,  уродливые кривые стволы которых с
огромными наростами и короткими толстыми ветвями представляли своеобразную
особенность   пейзажа   в   низовьях   Эцзин-гола,    напоминая   изваяния
фантастических людей и  животных.  Молодых деревьев не  было  видно;  было
также  много мертвых кустов и  деревьев саксаула.  Приходится думать,  что
прежде местность была лучше орошена,  уровень грунтовых вод  был  выше,  а
теперь он понизился и деревья вымирают (...).
     На пути из Ордоса нам опять пришлось видеть, как с севера надвигается
без ветра густая пыль,  окутывающая всю местность,  и как потом начинается
ветер.  Нужно упомянуть,  что зимой морозы слабые,  воздух сухой, снегопад
незначительный.   В  Центральной  Монголии  мы  еще  видели  снег  в  виде
несплошного  и   тонкого   покрова  преимущественно  во   впадинах  и   на
подветренных склонах, но уже в долине Желтой реки и на всем пути по Ордосу
(...)  снега не было,  хотя температура часто была ниже нуля и  речки были
покрыты льдом.  Таким образом,  ветер везде находит материал для вздымания
пыли.  На  плато  дороги по  лессу были  совершенно сухие и  пыльные,  что
облегчало проезд;  летом во  время дождей эти дороги были бы  гораздо хуже
(...).
     Оставив Сан-ши-ли-пу,  мы вскоре свернули в боковую долину притока р.
Да-хэ и по ней поднялись на поверхность лессового плато, которое здесь, на
протяжении  более  50  верст  по  нашему  пути,  совершенно не  расчленено
глубокими долинами.  Этот почему-то  уцелевший от  размыва большой участок
плато представлял совершенную равнину абсолютной высоты около 1300  м  (от
300 до 400 м над дном речных долин,  ограничивающих его с севера и с юга),
покрытую пашнями,  кое-где небольшими рощами или  отдельными  деревьями  и
фанзами.  Только кое-где видны неглубокие овраги, очевидно, верховья более
значительных,  остававшихся в стороне;  и здесь,  в обрывах лесса, ютились
пещерные  жилища  китайцев.  Но так как таких мест было мало,  а население
достаточно  густое,  то  мы  увидели  еще  один  тип  пещерных  жилищ,  не
замеченный нами нигде больше в Китае. Едешь по равнине и вдруг видишь, что
несколько в стороне от дороги из какой-то кочки среди пашни вьется  дымок.
Подъезжаешь  к  нему,  чтобы  выяснить  это  странное  явление,  и  что же
оказывается? В равнине вырыта квадратная или прямоугольная яма в несколько
сажень ширины  и  2,5  -  3 сажени глубины,  и в ее отвесных стенках видны
жилища того же типа,  как и в  естественных  обрывах  лесса:  одни  жилые,
другие  для  животных  и для хранения соломы,  хлеба.  Устья этих тоннелей
закрыты кладкой из сырцового кирпича с окном и дверью или открыты.  На дне
ямы можно видеть кур,  телегу,  копну соломы,  людей. Спуск в каждую жилую
яму представляет круто наклонную выемку  в  лессе,  переходящую  глубже  в
тоннель.  Лесс,  добытый при рытье ямы и спуска в нее, не свален кучами, а
рассеян по пашне,  так что яма ничем не ограждена,  и это жилье замечаешь,
только  подъехав  к нему близко.  Возле ямы на пашне обыкновенно выглажена
площадка для молотьбы хлеба, иногда сложены солома и удобрение (...).
     Среди  этой  равнины расположен довольно большой город  Си-фу-чен,  в
котором также имеются жилища в  ямах.  Воду на равнине достают из глубоких
колодцев.  На  постоялом дворе,  где мы ночевали,  колодец имел около 36 м
глубины (...).
     Прежде  чем   покинуть  страну  лесса,   с   которой  мы   достаточно
познакомились,  (...) нужно рассмотреть вопрос о происхождении этой почвы,
характеризующей   весь   Северный   Китай   (...).   Наблюдения   над   ее
распределением и  распространением в Северном Китае привели меня к выводу,
что  лесс  состоит  из  пыли,  образовавшейся в  пустынном  сухом  климате
Центральной  Азии  при  процессах  выветривания горных  пород,  вынесенной
оттуда ветрами и отложившейся в условиях более влажного климата в Северном
Китае.   В  Центральной  Азии  сухой  климат  с  его  резкими  колебаниями
температуры,  летней жарой,  зимними морозами при  скудости или отсутствии
растительности,  защищающей склоны  возвышенностей,  обусловливает быстрое
выветривание,  распадение горных пород на их составные части и образование
мелких продуктов этого  распада -  песка и  пыли.  Такой же  материал дают
отложения крупных рек,  теряющихся в пустыне,  и выносы временных потоков,
вытекающих из многочисленных гор и  холмов,  а  также почва широких долин,
слабо защищенная растительностью от действия ветра,  и плоские берега озер
и озерков,  периодически сокращающихся.  Частые и сильные ветры,  дующие в
Центральной Азии и  направленные главным образом от внутренней части к  ее
окраинам, выносят песок и пыль к последним.
     Песок, как более крупный, тяжелый материал, передвигается медленнее и
остается еще в  пределах Центральной Азии в виде скоплений сыпучих песков,
образующих,  как мы видели, большие площади в Ордосе, вдоль Желтой реки, в
южной Алашани,  на р.  Эцзин-гол и перед хр.  Хара-нарин-ула в Центральной
Монголии, то есть уже вблизи окраин Центральной Азии. Легкая пыль уносится
дальше;  она поднимается высоко в  воздух и  переносится целыми тучами;  о
надвигании пыльных туч впереди ветра мы упоминали не раз. Пыль поднимают с
поверхности почвы и утесов не только ветры, но и вихри. В жаркие дни можно
видеть,  как то здесь,  то там внезапно образуется вихрь в  виде спирально
поднимающейся вверх  струи  воздуха,  которая  засасывает пыль,  песчинки,
кусочки высохшей травы  и  другого мусора  и,  быстро крутясь,  несется по
степи  или  пустыне  и,  наконец,  рассеивается;  часть  поднятого  вихрем
материала падает назад,  но  мелкая пыль  плавает в  воздухе очень  долго.
Такие вихри можно видеть и  у нас в летние дни,  но в Центральной Азии они
представляют обычное явление;  о  них  писал уже  Пржевальский и  дал даже
рисунок вихрей разной формы.
     За   пределами  Центральной  Азии   климат  меняется;   здесь  больше
атмосферных  осадков,  ветры  ослабевают,  встречаясь  с  противоположными
воздушными течениями и  высокими горами,  пыли в  воздухе меньше.  Здесь и
растительность гуще  в  виде  травы  и  мелких кустов,  сплошь покрывающих
почву.  Пыль садится на растения,  а с них стряхивается ветром и смывается
дождями  на  поверхность  почвы,  где  она  уже  защищена  от  уноса.  Это
происходит из года в год целые столетия и тысячелетия, и пыль, накопляясь,
уплотняясь и скрепляясь корнями растений, превращается в лессовую почву, в
которую  проникает  дождевая  вода  и  в  которой  происходят химические и
механические  процессы,  создающие  структуру  лесса.  И  так  как  климат
Центральной Азии  и  Северного  Китая  существенно не  менялся  уже  много
тысячелетий,  то неудивительно,  что из этой пыли,  образовавшей в течение
года слой меньше миллиметра,  в  конце концов создались толщи в  десятки и
даже сотни метров (3 -  4),  которые скрыли совсем или смягчили неровности
рельефа, существовавшего ранее в Северном Китае.
     (...) между Калганом и Пекином, где тянется несколько горных хребтов,
разделенных  более  или  менее  широкими  долинами,   лесс  покрывает  дно
последних  и  поднимается высоко  на  склоны,  только  смягчая  рельеф.  В
провинции Шань-си, где местность представляла плоскогорье, более или менее
расчлененное размывом, лесс засыпал все долины и поверхность плоскогорья и
почти скрыл рельеф. А на южной окраине Ордоса и в соседней части провинций
Шань-си  и  Гань-су  из  лесса сложено уже целое плато,  и  толща его близ
окраины пустыни Ордоса с  его песками достигает 400 -  500 м,  но  на юг с
удалением от  источника пыли постепенно уменьшается до 300,  200 и  100 м.
Здесь  лесс  создал новый  рельеф -  пылевой хребет -  увал,  под  которым
глубоко скрыт древний рельеф страны.
     Но во всех этих областях бывают дожди,  и  накопление лесса идет рука
об  руку  с  его  размывом;  в  толщи лесса врезываются рытвины,  овраги и
долины,  которые  расчленяют лесс  и  создают характерный рельеф  лессовой
страны. Вот это количество осадков в течение тысячелетий могло существенно
меняться, и в одни эпохи расчленение лесса было сильнее, в другие - слабее
или даже почти прекращалось.
     Весьма характерно и  доказательно,  что вблизи границы области лесса,
то  есть вблизи области песков,  состав лесса более грубый,  в  нем  много
мелких  песчинок,  а  на  поверхности лесса  сыпучий песок  даже  образует
скопления,  как мы видели у окраины Ордоса.  С удалением от этой границы в
глубь области лесса состав последнего становится все более и более тонким,
пылевым.
     Таким  образом,  лесс  Северного Китая  является продуктом пустынь  и
полупустынь Центральной Азии, который в виде пыли выносится из них ветром,
оседает и накопляется в степях, ограничивающих эти области с юга (...).
     По возвращении (...)  в  Су-чжоу я  провел 11 дней в доме Сплингерда.
Нужно  было  послать за  верблюдами,  находившимися на  отдыхе на  окраине
оазиса,  и организовать отправку всей собранной от Пекина коллекции (...).
Я  решил  нанять большую китайскую телегу,  нагрузить на  нее  коллекции и
отправить вперед прямо в Кульджу - в русское консульство. Нужно было найти
надежного возчика  и  получить  для  него  из  ямыня  уездного  начальника
свидетельство, что он везет научные коллекции русской экспедиции и поэтому
не  подлежит реквизиции и  таможенным сборам.  Для упаковки коллекций были
уже  заказаны ящики,  и  теперь с  утра до  вечера я  был  занят укладкой,
заполненные ящики  зашивались в  сырые  бычачьи  шкуры,  чтобы  образцы не
подмокли  и  не  растерялись (...).  Наконец,  все  было  кончено,  телега
отправлена,  караван в сборе,  нанят китаец -  проводник до г.  Хами, и мы
простились с гостеприимным домом бельгийца, оказавшего большую помощь моей
экспедиции (...).
     Путешествие  через  Бей-шань,  богатое  геологическими  наблюдениями,
представляло мало интереса и разнообразия в отношении ландшафтов и путевых
впечатлений.  Почти на  всем протяжении мы ехали в  течение двух недель по
гористой  местности,  причем  то  пересекали  отдельные  горные  цепи,  то
промежуточные между  ними  группы и  цепи  холмов и  рассеянные среди  них
долины и котловины.  Нигде не было ни высоких перевалов, ни тесных ущелий;
дорога шла  прямо или слегка извиваясь по  долинам,  сухим руслам,  логам,
незаметно переваливая из  одной  в  другую.  Воду  мы  имели  ежедневно из
колодцев  или  ключей,  окруженных небольшими оазисами зарослей тростника,
кустов,  иногда тополей;  вода часто была солоноватая.  Корм для  животных
давали те же оазисы. Дорога, по которой мы шли, вероятно, мало посещаемая;
мы  не  встретили ни  одного каравана и  ни  одной юрты  кочевников;  зато
попадались антилопы  и  в  одной  местности,  в  глубине  Бей-шаня,  стадо
куланов,   давшее  случай  подновить  запас  провизии.  В  зависимости  от
расстояния между  источниками воды  мы  делали то  большие,  то  маленькие
переходы.
     Общий характер местности напомнил мне Центральную Монголию; Бей-шань,
подобно последней, нужно назвать холмисто-гористой полупустыней, в которой
процессы  разрушения и  развевания господствуют.  Благодаря  им  и  крайне
скудной растительности строение гор  почти везде было совершенно ясно;  мы
могли видеть,  как белый гранит внедряется неровной массой в серые гнейсы,
а   сам  пересекается  еще  жилами  темнозеленого  диорита,   и   в  каких
разнообразных отношениях встречаются эти породы.  Процессы разрушения были
особенно  наглядны  в  горах  у  колодцев Мын-шуй,  представлявших большой
массив  гранита,  в  котором  выветривание  создало  бесчисленные карманы,
впадины и целые ниши разной величины.  Можно было проследить,  как в нишах
постепенно разъедается и разрушается свод, понижаются стенки и как в конце
концов на  месте  холма остаются гребешки и  кочки от  стенок уничтоженных
ниш.  В  этом  месте  я  устроил  дневку,  чтобы  изучить основательно ход
развития этих форм разрушения твердой породы (...).
     Через 12 дней  наш  путь,  шедший  в  общем  на  северо-запад,  резко
повернул на запад.  Мы миновали Бей-шань и уже перед тем несколько дней на
горизонте видели хребет Карлык-таг,  восточный конец Восточного Тянь-шаня,
увенчанный вечноснеговыми вершинами (...).
     Пересечение  Бей-шаня  подтвердило  вывод,   сделанный  мною  уже   в
Восточной и  Центральной Монголии и  в Ордосе,  именно,  что в Центральной
Азии лесс образуется, но не накопляется, что степных котловин, заполненных
лессом,  которые предполагал Рихтгофен,  нигде  нет,  что  везде выступают
коренные породы,  выветривающиеся и дающие пыль, которая выносится ветрами
из пустыни и осаждается на окружающих ее горах и степях.  Бей-шань даже не
содержал скоплений сыпучего песка, которые я видел в Центральной Монголии;
здесь даже  этот материал выветривания не  мог  накопляться в  достаточном
количестве, а выносился ветрами на юго-запад -  в  хребет  Курук-таг  и  к
озеру Лоб-нор (...).
     ...Мы ехали шесть дней и еще день потеряли из-за бури (...).
     ...В  этот день с  утра дул порывистый ветер с юга,  но к 3 часам дня
его сменил резкий ветер с северо-северо-востока,  который к 6 часам вечера
перешел в бурю. С началом этой бури белые тучи окутали гребень Тянь-шаня и
засели на нем, спустившись в верховья всех ущелий; хребет нахлобучил белую
шапку, из которой на верхней половине хребта выпал снег. Буря продолжалась
всю ночь и весь следующий день:  и достигала такой силы,  что идти  против
ветра  было  совершенно  невозможно.  Моя  палатка,  выдержавшая  два года
путешествия и немало бурь,  под напором ветра начала разрываться  по  швам
(...).  К  закату солнца ветер резко ослабел и в сумерки прекратился.  Эта
буря не сопровождалась такой массой пыли,  как в песках или в стране лесса
на  южной  окраине  Центральной  Азии;  воздух  был  сравнительно  чистый,
очевидно,  на степях подножия Тянь-шаня ветер  не  находил  много  мелкого
материала.
     По словам жителей с.  Ляо-дун, в этой местности бури не редки; весной
и  в  июне из двух дней один бурный,  летом и в сентябре из пяти дней один
бурный,  а позже осенью -  из десяти дней один;  только в январе - феврале
бури редки.  Бури эти налетают с  севера и  с  северо-востока и  достигают
такой силы, что трясутся стены глинобитных фанз (...).
     Особенно  сильными  бурями  отличается местность  к  югу  от  второго
участка подножия Тянь-шаня, где большая дорога уходит в горы от безводия и
бурь. Из  Ляо-дуна  и  других  мест первого участка имеются более короткие
дороги в Люкчун и Турфан,  пересекающие пустыню по прямой  линии,  но  ими
пользуются только зимой,  когда бури редки, а воду может заменить снег или
взятый с собой лед,  и пользуются только немногие;  вся эта местность  уже
много  столетий  тому  назад  была  названа китайцами <долиной бесов>.  По
китайским описаниям,  эта долина известна сильными бурями,  которые  (...)
поднимают  в  воздух  камни  в яйцо величиной,  опрокидывают самые тяжелые
телеги и,  развеяв рассыпавшиеся вещи,  уносят и  телегу.  Людей  и  скот,
застигнутых в дороге, заносит так далеко, что и следов нельзя найти. Перед
ветром слышен глухой шум, как перед землетрясением.
     Жители  Люкчуна  также   рассказывают  о   невероятной  силе   ветра,
срывающего с  гор щебень в  таких массах,  что кажется точно идет каменный
дождь;  шум и  грохот заглушают рев верблюдов и  крики человека и  наводят
ужас даже на бывалых людей.  Никто не в  силах удержаться на ногах,  ветер
даже опрокидывает арбы и  уносит на десятки шагов.  Известны случаи гибели
целых караванов.
     И  все-таки,  как  сообщал путешественник Роборовский,  не  так давно
через  эту  местность пролегала колесная дорога  и  на  ключах и  колодцах
имелись станции.  В начале XIX века по этой дороге шел казенный караван из
Пекина,  везший серебро