водоносности,   особенно  по  южной  окраине,  где  пески  окаймляли  пояс
небольших оазисов с  городами и  линией железной дороги вдоль подножия гор
Копет-дага от Кызыл-арвата до р.  Теджен.  Поэтому я наметил маршрут вдоль
этой окраины с заездами то в глубь песков, то в глубь оазисов (...).
     В  назначенный мною день отъезда явились два казака верхами и привели
еще двух лошадей - верховую и вьючную. Последняя под вьюком, вероятно, еще
не  ходила;  с  трудом наложили на  нее мои сумы,  которые пугали ее своим
объемом и ярким цветом.  Едва мы тронулись в путь,  эта лошадь начала бить
задними ногами и подниматься на дыбы,  чтобы сбросить вьюк,  который ничем
не был прикреплен.  Это удалось ей очень скоро;  сумы полетели на землю, а
лошадь удрала в свою конюшню.  Ее вернули и опять завьючили, но мой чайник
при  падении сум  уже  пострадал:  носик раскололся,  а  бок  был вдавлен.
Все-таки  поехали;  лошадь  после  нескольких попыток снова  сбросить вьюк
успокоилась,  и  мы  быстро миновали городок и  направились по  караванной
дороге на север в Хиву (...).
     Пустыней в точном смысле слова пески Кара-кум назвать нельзя, так как
они были покрыты растительностью,  хотя и  не в виде сплошного ковра,  а с
многочисленными промежутками,  в которых обнажался голый песок.  Последний
покрывал и все дно ложбины, по которой шла дорога. Растительность состояла
из кустов и  трав.  Среди кустов было больше всего кандыма в виде зарослей
тонких, почти безлистных веточек, образовавших редкую щетину, или кустов с
ветвистой кроной,  высотой в 1 -  2 м.  На них уже созрели плоды - шарики,
покрытые  густыми   щетинками,   очень   упругие  и   перекатывавшиеся  по
поверхности песка при малейшем ветерке. Часто виден был песчаный саксаул в
виде кустов с  неровными ветвями или деревьев в  2 -  3 м высоты с корявым
стволом и длинными,  висячими вниз зелеными веточками,  кое-где усаженными
крошечными листочками.  Эти  виды  растений  поражали  отсутствием листвы,
функции которой в этом сухом и жарком климате,  очевидно, заменяли зеленые
веточки, мягкие и сочные, то есть содержавшие влагу, необходимую для жизни
и роста,  но слабо испарявшие ее благодаря своей ограниченной поверхности.
Из трав обращали на себя внимание злак селин, росший отдельными толстыми и
длинными  пучками,  хорошо  выдерживающими засыпание  песком,  и  какая-то
мелкая травка, вероятно, песчаная осока (...).
     Остановившись на гребне одной высокой гряды, я увидел, что и далее до
горизонта местность имеет тот же  характер,  то  есть состоит из длинных и
высоких песчаных гряд,  вытянутых с северо-северо-востока на юго-юго-запад
и   отделенных  друг   от   друга   долинами.   В   общем   картина   была
утомительно-однообразная   как   по   формам   поверхности,   так   и   по
растительности (...).
     Итак,  я убедился, что пески Кара-кум не пустыня, так как они покрыты
растительностью -  травами и  кустами,  даже небольшими деревьями,  хотя и
мало разнообразными.  А  кроме того,  они не  лишены и  животной жизни.  Я
заметил  красивую саксаульную сойку,  быстро  бегавшую по  голым  песчаным
площадям  и  прятавшуюся в  кустах,  мелких  птичек,  вероятно  славку,  и
пустынных чекана и  бегунка,  порхавших по  кустам.  По  песку  перебегали
ящерицы,  одни полосатые,  другие пятнистые,  но  все настолько похожие по
своей окраске на цвет песка, что прижавшуюся к поверхности его неподвижную
ящерицу  нельзя  было  заметить.  Ползали большие черные  жуки,  пробегали
жужелицы.  Два раза из-под куста выскакивал заяц и мчался вверх по склону,
быстро скрываясь за гребнем.  На юг пролетела пара ворон. Присматриваясь к
поверхности  голых   песчаных  площадок,   можно   было   заметить  следы,
оставленные разными  животными -  лапками зайцев  и  лисиц,  разных  птиц,
ящериц,   ножками  жуков;  иногда  попадался  извилистый  желобок,  слегка
вдавленный ползшей змеей.  Ветерок,  конечно,  быстро  заметал эти  следы,
хорошо заметные в  тихую погоду.  Казаки сообщили,  что  в  песках нередко
попадаются джейраны  (антилопы),  но  очень  пересеченная местность сильно
затрудняет охоту на них -  они слишком быстро скрываются,  перебегая через
песчаные гряды. Встречаются и волки, и в камышах по низовьям рек Теджена и
Мургаба много кабанов (...).
     Мы ехали до полудня вдоль окраины песков на восток и остановились для
отдыха  вблизи  колодца  и  туркменской юрты.  Сварили  чай,  позавтракали
холодным мясом, оставшимся от ужина, и сухим хлебом. Солнце пекло; тени не
было нигде, так как на окраине песков крупных кустов нет, а в окрестностях
каждого  колодца,   где  живут  кочевники,  растительность  вообще  сильно
страдает от  пастьбы скота  и  порубки кустов на  топливо.  Таким образом,
человек также препятствует зарастанию и закреплению песков Кара-Кум.
     По  этой  окраине можно было  наблюдать наступление песков на  степь.
Грядовые пески теряли здесь свой правильный рельеф. Вместо гряд видны были
отдельные холмы,  почти  лишенные  растительности и  часто  представлявшие
настоящие барханы,  которые по  форме похожи на  сплющенную копытную кость
лошади или  серп  луны.  Один склон,  обращенный в  сторону господствующих
ветров,  т.  е.  наветренный,  всегда пологий,  и  песок на  нем настолько
уплотнен,  что нога пешехода оставляет очень слабый след.  По этому склону
легко  поднимаемся на  плоскую  вершину  также  с  уплотненным песком,  за
которой круто падает подветренный склон, состоящий из рыхлого песка; здесь
нога  глубоко  вязнет.  В  обе  стороны от  вершины по  направлению ветров
выдвигаются рога бархана,  постепенно понижающиеся, с одинаковыми склонами
и  острым гребнем также  из  рыхлого песка.  Под  воздействием силы  ветра
барханы передвигаются;  песчинки переносятся порознь и  струйками вверх по
пологому  наветренному склону  через  вершину  и  скатываются  по  крутому
подветренному вниз; одновременно другие на боках бархана переносятся вдоль
его рогов.  Так мало-помалу,  песчинка за песчинкой, весь материал бархана
передвигается по направлению ветра (...).  Барханы на окраине песков имели
различную величину, достигая от 1 - 2 до 4 - 5 метров высоты (...).
     Ветры не всегда дуют в  одном направлении,  и  ветер противоположного
направления не  только останавливает передвижение бархана,  но и  изменяет
его форму.  Рога у него сокращаются;  ветер уносит их рыхлый песок; крутой
подветренный  склон,  сделавшийся  наветренным,  сглаживается,  становится
более  пологим;  гребень  передвигается  по  плоской  вершине  в  обратную
сторону,  и если противоположный ветер дует достаточно долго,  бархан, так
сказать,  переворачивается;  на месте крутого склона образуется пологий, а
крутой и  рога  появляются на  месте  пологого.  Поэтому по  форме бархана
всегда можно определить,  с  какой стороны дули в  последнее время ветры и
какой они были силы или продолжительности.
     На  наветренных склонах  барханов часто  можно  видеть  мелкую  рябь,
представляющую  многочисленные маленькие  гребешки  в  1  -  3  сантиметра
высоты,   разделенные  плоскими  ложбинками.  Эти  гребешки  располагаются
поперек направления ветра и  представляют в миниатюре несколько извилистые
барханные гряды  с  более пологим наветренным и  более крутым подветренным
склонами (...). Эту рябь на барханах создают ветры небольшой силы (...).
     Теперь нужно познакомить читателя со  степью,  которая занимает более
или  менее  широкую полосу между первой цепью гор  Копет-дага  и  окраиной
песков.
     Эта степь имеет слабый, но достаточно заметный уклон на север, от гор
к пескам,  так как создана из рыхлого материала - валунов, гальки, гравия,
песка и  ила.  Постоянные водные потоки в виде речек и ручьев и временные,
образующиеся при таянии снегов на горах и при сильных дождях, выносят этот
материал из гор и постепенно отлагают его у их подножия.  Геологи называют
такие отложения <пролювием>.
     Растительность степи  не  везде одинакова.  Вблизи подножия гор,  где
дожди выпадают чаще,  степь покрыта травой, среди которой теряются кустики
полыни и  других кустарных растений.  С  удалением от гор трава все больше
редеет,  кустарные растения появляются в  большем количестве,  но все чаще
проглядывают голые  площадки  пролювия,  покрытые  белыми  выцветами солей
(...).
     У самой окраины песков часто исчезает скудная растительность степи, и
огромные площади представляют <такыры>.  Этим тюркским термином обозначают
совершенно ровные площади с голой почвой светло-серого или розовато-серого
цвета, гладкой, как паркет, и настолько твердой, что подковы лошадей почти
не  оставляют на  ней  следа.  Тонкие  трещины разбивают этот  <паркет> на
неправильные многоугольники (...).
     Такыры представляют сухое дно  временных озер.  Весной,  при  быстром
таянии снегов или  после проливного дождя,  выпавшего в  какой-либо  части
Копет-дага,  временные потоки, вытекающие из горы, доносят воду до окраины
песков.  Последние сразу останавливают их  движение;  потоки разливаются и
образуют озера,  которые существуют несколько дней,  редко 2 - 3 недели, и
высыхают. Вода этих озер очень мутная; потоки (...) приносят в озера много
самого  мелкого ила,  который и  оседает на  дно  тонкими слоями.  Так,  в
течение многих тысячелетий образовались эти такыры,  почва которых состоит
из  тонких слоев светло-серого или розовато-серого песчано-глинистого ила.
Растительность  на  такырах  не  может  развиваться  потому,   что  семена
растений,  приносимые ветром,  не могут удержаться на гладкой поверхности,
укрепиться и прорасти;  ветер уносит их дальше: или на пески, или на степь
за  границами такыра.  Только в  виде  исключения на  такыре можно увидеть
маленький кустик  или  пучок  травки,  семена  которых случайно застряли в
тонкой  трещине и  проросли,  а  растение ведет  отчаянную борьбу за  свое
существование,  так  как плотная почва такыра водонепроницаема,  и  слабым
корешкам  трудно  пробиться  через  нее  до   более  глубоких  горизонтов,
содержащих влагу.
     Такыры тянутся вдоль окраины песков прерывистой цепью, достигая 500 -
1000 метров в ширину и иногда нескольких километров в длину (...).
     Мое  путешествие вдоль  окраины песков  Кара-кум  продолжалось десять
дней.  Мы через день отходили от этой окраины и  шли по степи к  ближайшей
станции  железной дороги,  чтобы  запастись хлебом  и  мясом  для  себя  и
подкормить лошадей (...).
     Вечером мы  добрались до Пендинского оазиса,  занимающего треугольник
между  Кушкой и  Мургабом,  выше  устья  первой.  Здесь  находился русский
пограничный пост из полусотни казаков и роты стрелков -  Тахта-базар,  где
мы провели два дня.
     Этот  пост  еще  не  успел  обстроиться,  солдаты  и  офицеры жили  в
палатках.  Я  познакомился  с  офицерами;  их  было  двое:  подполковник и
хорунжий.  Вечером за ужином мы разговорились.  Подполковник,  уже пожилой
человек,   вспоминал  свою  молодость,   шестидесятые  годы,   Писарева  и
Чернышевского,  их  идеи и  влияние на  русскую молодежь,  оживление после
Севастопольской кампании,  отмену крепостного права и  надежды на  крупные
реформы,  постепенно  поблекшие  в  конце  царствования Александра II.  Он
сопоставлял его  интересное время с  современным режимом под тяжелой рукой
Александра III.
     Мне  казалось странным,  что подполковник,  седой заслуженный офицер,
командует только ротой стрелков в  этом глухом углу на  афганской границе.
Позже казаки рассказали мне,  что  подполковник находится здесь как  бы  в
ссылке под надзором хорунжего как <неблагонадежный>. Хорунжий, впрочем, не
производил впечатления надзирателя и  принимал участие в нашем разговоре о
недостатках  самодержавного режима,  вызвавших  хождение  интеллигенции  в
народ   для   проповеди  революции,   которое  закончилось  преследованием
участников,  об  организации <Народной воли>  и  ее  удачных  и  неудачных
покушениях   на   представителей   самовластия,    кончая   самим   царем.
Подполковник,  восхищаясь героизмом народовольцев,  однако  не  одобрял их
деятельности.   Он  считал,   что,  несмотря  на  все  препятствия,  нужно
продолжать пропаганду,  особенно в городах;  рабочие,  число которых будет
быстро расти  в  связи с  развитием промышленности,  гораздо скорее усвоят
революционные идеи,  чем  крестьяне,  у  которых владение землей развивает
собственнические инстинкты.  Хорунжий, молодой человек, наоборот, надеялся
на  то,  что  террор  заставит правительство пойти  на  уступки,  а  ждать
восстания рабочих, по его мнению, слишком долго.
     На следующий день за завтраком офицеры сообщили мне,  что недалеко, в
пределах Пендинского оазиса,  есть признаки нефти,  и  предложили показать
их.  Мы поехали верхом по долине,  покрытой зарослями кустов и чия,  среди
которых кое-где были заброшенные пашни и остатки бахчей; населения не было
видно.  В нескольких километрах мне показали на лужицах небольшого болотца
черные пленки на поверхности воды,  которые были приняты за нефть.  Но это
оказались пленки окислов железа, которые часто образуются на болотной воде
и вводят в заблуждение людей, не знакомых с выходами нефти (...).
     Более интересны были пещеры,  расположенные возле Пендинского оазиса,
на  склоне правого берега Мургаба выше  устья  Кушки,  довольно высоко над
уровнем реки.  Переехав через реку и  оставив лошадей с одним из казаков у
реки,  я  поднялся с другим казаком по крутому склону к отверстию одной из
пещер. Оказалось, что пещеры эти не естественные, а искусственные, вырытые
человеком в мягкой песчано-глинистой породе, из которой состоит весь склон
(...).  Через  отверстие мы  вошли в  длинный коридор,  уходивший в  глубь
склона; в обе стороны от него открывались дверные отверстия ряда отдельных
комнат.  Коридор имел 40 м  длины и от 2 до 3 м ширины и высоты;  такую же
ширину и  высоту имели комнаты,  которые не  сообщались друг с  другом,  а
имели выход только в коридор (...).  Из некоторых комнат вела еще лестница
вверх, в такую же комнату второго этажа.
     Вся эта многокомнатная пещера была высечена в  мягкой,  но достаточно
устойчивой желтой  породе  (...)  и  сохранилась прекрасно;  потолки  были
сводчатые,  стены и  двери кое-где с  незатейливыми украшениями и  нишами;
последние большею частью были  закопчены,  следовательно,  в  них  ставили
светильники.  Одна из  комнат,  очевидно,  служила местом молитвы:  задняя
часть была отделена от передней невысоким барьером под аркой,  а в боковых
стенах были четыре ниши с  арками.  У  входа в  эту комнату в  породе были
высечены грубые изображения рук и подобие креста (...).
     Вторая пещера, расположенная ниже по склону, представляла только одну
большую комнату,  разделенную барьером на две части;  в задней, в глубине,
был  выступ подобно алтарю с  двумя  ступенями.  Третья пещера состояла из
трех  комнат,  наполовину засыпанных.  Устья  остальных двух  пещер против
Тахта-базара и  двух  выше  по  Мургабу были  видны в  отвесном обрыве над
рекой,  так что забраться в  них можно было,  только спустившись сверху на
канате. Они, очевидно, были того же типа, что и осмотренные.
     Эти  подземные жилища,  конечно,  не  были  вырыты туркменами.  Знаки
креста  и  формы  некоторых комнат указывали на  то,  что  в  них  обитали
какие-то  христиане,  может быть,  первых веков христианства.  Современные
туркмены не пользовались пещерами даже зимой,  хотя в морозы в них гораздо
теплее, чем в кибитке. Кроме мелких хищников, здесь обитали многочисленные
летучие мыши,  которые целыми  десятками висели  под  сводами комнат  вниз
головой,  просыпались при свете наших свечей и  начинали бестолково летать
по  комнатам,  натыкаясь на наши головы и  плечи и  очень мешая спокойному
осмотру (...).
     Чтобы закончить исследования первого года  работ,  мне  нужно было из
Мерва проехать до  р.  Аму-дарьи по  участку железной дороги,  который еще
строился.   Мы  направились  на  восток  вдоль  полотна,  пролегающего  по
Мервскому оазису (...).
     За  ст.  Уч-аджи  мы  прибыли на  самую  <укладку>.  Это  был  поезд,
состоявший  из  ряда  теплушек  для  солдат  железнодорожного батальона  и
нескольких вагонов,  переделанных из товарных и вмещавших кухню, столовую,
канцелярию и  купе  для  офицеров.  Одно  из  них  занимал  сам  Анненков,
подававший пример жизни в скромной походной обстановке (...).
     От  укладки мы  поехали дальше прямо по полотну железной дороги,  уже
проложенному через пески и окаймленному столбами телеграфа, доведенного до
сел.  Чарджуй на  берегу Аму-дарьи,  куда  в  этом году предстояло довести
укладку.  Песчаные бугры становились выше и оголеннее,  а за ст.  Репетек,
которая уже строилась, начались барханные сыпучие пески (...).
     Мы  ночевали на голом песке у  колодцев;  сено для лошадей и  немного
топлива  мы  привезли с  собой.  Я  взобрался на  вершину самого  высокого
бархана,  чтобы оглянуться.  Во  все стороны до горизонта видны были те же
голые желтые гряды с волнистыми гребнями (...).
     Весь следующий день мы ехали по этим барханным пескам,  придерживаясь
полотна железной дороги,  без которого путь был бы гораздо утомительнее не
только для наших лошадей, но и для нас (...).
     После полудня подул сильный встречный ветер,  и  мертвые пески ожили.
По пологим наветренным склонам побежали вверх струйки песка,  а  с гребней
ветер срывал их  в  воздух,  и  барханы дымились.  Воздух скоро наполнился
мелкой пылью, солнце померкло и стало красным, без лучей. Хотя мы ехали по
полотну,  все  же  в  лицо  всаднику ударяли мелкие песчинки,  несшиеся по
воздуху.  Пришлось надеть очки  с  боковыми сетками,  защищавшими глаза от
песчинок:  без них против ветра нельзя было смотреть.  Казаки,  у  которых
очков не было, закрывали лица платками.
     Наблюдая эту  жизнь  барханов и  замечая другие  признаки подвижности
песков  в  виде  песчаных кос,  пересекавших полотно,  и  глубоких ложбин,
которые ветер выдувал в  нем,  -  полотно ведь целиком состояло из того же
барханного песка, - я начал опасаться за будущность железной дороги в этой
части  края  (...).  Через  полотно  тянулись  песчаные  косы  высотой  до
полуметра от соседнего бархана, а там, где полотно проходило по котловине,
его  пересекал наискось глубокий желоб,  выдутый ветром  (...).  Во  время
сильных ветров песок будет засыпать рельсы,  а  желоба,  выдуваемые ветром
между шпалами и под их концами,  нарушат устойчивость пути и могут вызвать
катастрофу.  Строгий надзор за  состоянием пути  и  частый ремонт казались
неизбежными (...).
     На  укладке я  явился к  Анненкову,  чтобы доложить ему об  окончании
полевой работы  в  пределах Закаспийской области и  получить разрешение на
выезд  в  Петербург  для  составления отчета.  Генерал  пригласил  меня  в
столовую к общему ужину офицеров и инженеров, после которого предложил мне
сделать доклад о  своих наблюдениях по  геологии края.  Я  охарактеризовал
степи и  пески,  описал типы грядовых,  бугристых и  барханных песков,  их
происхождение и подвижность,  признаки их наступления на оазисы и железную
дорогу вдоль Копетдага и в заключение указал, что между Мервом и Амударьей
пески  постоянно будут угрожать движению поездов,  если  не  будут приняты
меры для закрепления их растительностью.
     Концом  доклада  -  об  угрозе  песчаных заносов  -  Анненков остался
недоволен.  Как известно,  перед постройкой Закаспийской железной дороги в
царском правительстве произошли большие споры. Многие считали, что безумно
строить дорогу через пески Кара-кума,  что  это будет сизифов труд в  виде
постоянной борьбы с  песчаными заносами,  что воды на станциях в песках не
будет  и  ее  придется привозить издалека -  с  Мургаба и  Аму-дарьи,  что
туркмены будут снимать рельсы и  сжигать шпалы.  Но Ташкент (...) требовал
уже  прочной связи с  империей,  и  дорога через Кара-кум была кратчайшей.
Анненков  в  Государственном совете  за