в  Восточный Туркестан,  его сопровождали войско и
чиновники.  Поднялась страшная буря и разметала весь караван; посланные на
поиски отряды не  нашли никаких следов.  Тогда по  поручению богдыхана все
станции  были  разрушены,  колодцы  закиданы камнями,  а  дорога  наказана
бичеванием цепями и битьем палками, а чиновникам, войскам и всем едущим по
казенным делам было строго запрещено пускаться по этому пути (...).
     Роборовский (...)  видел  разрушенные станции  и  засыпанные колодцы,
кости верблюдов и лошадей, испытал бурю, во время которой галька величиной
с  кедровый орех,  поднятая ветром,  больно била в  лицо.  Чтобы не унесло
юрту,  пришлось  привязать ее  к  вьюкам.  Он  отметил,  что  обрывы  гор,
сложенные из  красных  глин,  разрушены и  расчленены ветрами на  странные
формы,  не поддающиеся описанию;  местность страшно изборождена,  изрыта и
расчленена на столовидные высоты и глубокие котловины...
     В  начале  второго  участка  дорога,   постепенно  приблизившаяся  по
пьедесталу Тянь-Шаня к предгорьям его,  пересекает длинный отрог скалистых
гор,  протянувшийся на  юго-запад  в  глубь  пустыни и  состоящий из  двух
десятков отдельных гряд (...).  Мы  ночевали на  ключах,  не доезжая этого
отрога (...),  пересекли весь  отрог  и  выехали затем в  обширную впадину
Дун-иен-чже, ограниченную с севера самим Тянь-шанем (...).
     Эта впадина достигает 40 -  45 км длины с  востока на запад и от 5 до
10 км ширины с севера на юг (...).
     В этой впадине также свирепствуют бури,  срывающиеся с холодных высот
Тянь-Шаня.  Нам  рассказывали,  что  лет  десять  тому  назад  со  станции
Цзи-ге-цзинзе в восточной части впадины выехал обоз из 15 китайских телег.
На  станции  предупреждали,  что  надвигается  сильная  буря,  но  китайцы
ответили,  что в  телегах она им  не страшна,  и  уехали.  Но на следующую
станцию Чоглу-чай они не прибыли.  Очевидно, буря смела телеги, животных и
людей вдоль подножия Чоглучайской цепи гор и погубила всех.
     Мы  сами испытали на  третий день пути по впадине сильную бурю.  С  6
часов утра поднялся сильный ветер с  запада-северо-запада;  к  9  часам он
достиг такой силы,  что  трудно было  держаться в  седле,  а  при  сильных
порывах лошадь шаталась и сворачивала с дороги:  мы шли на юго-запад,  так
что  ветер  был  не  встречный,   а  боковой.  Даже  завьюченные  верблюды
пошатывались при порывах и останавливались. Я пробовал бросать вверх камни
в 1 - 2 фунта весом; обратно они падали не вертикально, а под углом в 60 -
70 градусов, а плоские плитки буря сносила на 10 - 20 м в сторону (...).
     О  силе  ветров свидетельствовали также грядки,  попадавшиеся на  дне
впадины на  голой почве пустыни или солончака между зарослями.  Эти грядки
состояли из  гравия и  мелкой гальки величиной от  2  до 6  мм,  достигали
высоты  30  см  и   представляли  гигантскую  рябь,   наметенную  ветрами,
переносившими не только песок,  но и камешки указанной величины.  Во время
бури воздух над  впадиной наполнился пылью,  которая вздымалась столбами с
голого солончака центральной части  и  с  песчаных бугров среди  зарослей,
тогда как  на  окружающей пустыне,  давно уже  выметенной ветрами,  только
более сильные вихри вздымали небольшие столбы пыли.
     Из  этой впадины дорога переваливает по ущелью через отроги Тянь-шаня
в  другую  впадину  -  Си-иен-чже  гораздо меньшей величины,  но  также  с
солончаком посередине,  окаймленным зарослями тростника с лужицами соленой
воды, но без деревьев. Склоны этой впадины представляли необычайно сильное
развитие  пустынного загара,  покрывавшего все  скалы,  обломки  и  щебень
твердых коренных пород.  На  этом  мрачном черном  фоне  выделялись только
холмики у подножия гор,  состоявшие из желтых глин и рыхлых песчаников, на
которых загар в  связи с  их мягкостью и легкой разрушаемостью развиваться
не может.  Этот загар очень удручает геолога,  так как совершенно скрывает
под  собой  все  разнообразие строения гор,  которое в  виду  обнаженности
склонов было бы легко быстро установить.  А при загаре приходится облазить
весь склон,  отбивая молотком шаг за шагом выступы пород, чтобы увидеть их
цвет и состав.
     Это  необычайное развитие загара на  южном склоне Тянь-шаня  я  также
ставлю в  зависимость от  силы  и  обилия бурь  в  этой области:  пылинки,
переносимые ветром, полируют загар и сообщают ему его блеск.
     Из  этой  впадины  (...)  дорога  выходит по  длинному и  извилистому
безводному  ущелью,   пересекающему  передовую   цепь   Тянь-Шаня   (...),
направляясь на юго-запад... Пьедестал в начале сильно расчленен оврагами и
сухими руслами на столовые высоты, усыпанные щебнем и галькой, но далее, к
югу, представляет черную пустыню (...). Растительность состоит из редких и
мелких кустиков по неглубоким сухим руслам, слегка врезанным в поверхность
пустыни,  тогда  как  промежуточные между ними  площади в  сотни и  тысячи
квадратных метров совершенно голые.  Усеивающие их галька и  щебень сплошь
покрыты черным блестящим загаром, и при взгляде на запад или юг под косыми
лучами   поднявшегося  солнца   поверхность  пустыни  сверкала  миллионами
синеватых огоньков,  а при взгляде на восток против солнца,  она подавляла
своим мрачным цветом (...).
     За день мы спустились по пьедесталу незаметно на целых 700 м.  Только
на  следующий день  пьедестал кончился (...)  довольно высоким  обрывом  и
откосом,  у  подошвы которого выбиваются ключи.  Тут  дорога  спустилась в
широкую впадину,  ограничивающую с  севера  длинную цепь  плоских холмов и
увалов  Чиктым-таг,  сложенных  из  третичных песчаников и  конгломератов.
Благодаря выходам этих  пород во  впадине появляется вода  в  виде ключей,
питающих несколько оазисов и  образующих даже ручейки,  текущие на  юг  по
долинам, промытым в Чиктым-таге (...).
     По этой впадине (...) мы шли этот и следующий день.  Затем Чиктым-таг
кончился,  и  от  подножия черной пустыни на  юг  протянулся большой оазис
городка Пичан,  орошаемый более обильной речкой, образуемой ключами из-под
толщи наносов. Обширные заросли разных трав, колючки тростника, рассеянные
среди  них  отдельные  пашни,  фанзы,  группы  деревьев  занимают  большую
площадь,  которая протягивается на  юг  до  подножия высот Кум-тага.  Ради
посещения  последнего  мы  остановились среди  зарослей  недалеко  от  его
подножия,  и я сделал пешком экскурсию в глубь его. Оказалось, что Кум-таг
действительно  представляет  собой  целые  горы  из  сыпучего  песка,  как
показывает его  название (<кум>  -  песок,  <таг>  -  гора,  хребет).  Они
поднимаются на  150  -  200 м  над оазисом и  состоят из  огромных сложных
барханов,  занимающих обширную площадь длиной с  запада на восток около 60
км  и  шириной с  севера на  юг  около 40 км,  заполняя значительную часть
западного конца огромной впадины,  которая отделяет пьедестал Тянь-шаня от
поднятия Бей-шаня и его западного продолжения - Курук-тага.  Эти барханные
горы сыпучего песка совершенно  голые,  лишенные  растительности,  которая
появляется  только  на  северной  окраине  их.  Вдоль  северного  подножия
Кум-тага тянется пояс бугристых песков обычной высоты в 5 - 10 м,  которые
кажутся карликами по сравнению с самим Кум-тагом (...).
     Это  огромное скопление сыпучего песка  скорее  всего  продукт  бурь,
дующих  в  <долине  бесов>,  расположенной  непосредственно к  востоку  от
Кум-тага.  В этой долине,  как мы уже знаем, происходит сильное развевание
мягких глин и песчаников частыми бурями.  Песок уносился бурями на запад и
юго-запад и постепенно накопился, заняв огромную площадь.
     Дорога из  Пикчана в  следующий оазис,  Люкчун,  пролегает по долине,
ограниченной справа  обрывами  Скалистой  гряды  Сыр-кып-таг,  а  слева  -
барханными  горами  Кум-тага.   Люкчунский  оазис  расположен  на   речке,
прорывающей Сыр-кып-таг.  В этом оазисе я хотел посетить метеорологическую
станцию,  устроенную экспедицией Роборовского на два года,  чтобы выяснить
климат обширной впадины,  открытой еще  экспедицией Грум-Гржимайло в  этой
части подножия Восточного Тянь-шаня (...).
     По  наблюдениям  метеорологической станции,  абсолютная  высота  этой
части впадины к  югу  от  оазиса Люкчун оказалась около 17  м  ниже уровня
океана,  а самая глубокая часть впадины с озером Боджанте, по нивелировке,
выполненной Роборовским,  достигает 130 м  ниже уровня океана (с вероятной
ошибкой в  25 м).  Эти наблюдения подтвердили,  что в центре материка Азии
поверхность земли значительно вдавлена в  виде крупной впадины ниже уровня
океана (...).
     В  программе моей экспедиции стояло также изучение группы Богдо-ула в
Восточном Тянь-шане,  которую не посещал еще ни один геолог.  Но выполнить
эту  задачу я  был  не  в  состоянии.  Шла вторая половина сентября,  и  в
Богдо-ула выпал уже глубокий снег,  так что идти в  глубь гор было слишком
поздно (...).
     Приходилось думать только о том, как доехать скорее до Кульджи (...).

          Два года  продолжалась экспедиция.  27 сентября (9 октября) 1892
     года Обручев вышел из Кяхты,  а 10 (22) октября 1894  года  прибыл  в
     пограничный китайский город Кульджу.  За это время, как подсчитал сам
     Владимир Афанасьевич,  было пройдено в общей сложности 13  тысяч  625
     километров.   На  протяжении  12  тысяч  705  километров  проводилась
     планомерная геологическая съемка, собранная коллекция включала в себя
     7000  образцов,  в  том  числе  1200 отпечатков ископаемых животных и
     растений.
          Единственный спутник  его - Цоктоев - не оправдал,  к сожалению,
     надежд.  Его пришлось рассчитать и отправить в Кяхту.  Фактически все
     эти  два  года  Владимир  Афанасьевич  был  совершенно одинок в чужой
     стране. И все экспедиционные заботы почти полностью лежали на нем.

     <Я настолько устал от двухлетней,  почти беспрерывной работы, что уже
на   пути   от   Сучжоу  приходилось  заставлять  себя   вести   правильно
наблюдения...   Многие  предметы  снаряжения  пришли  в  негодность,  как,
например,   обувь,   которую  уже  в  Люкчуне  кое-как  починили  туземные
сапожники, или были израсходованы, как, например, записные книжки, тетради
и бумага,  так что еще недели две работы -  и мне буквально не на чем было
бы записывать наблюдения и вести дневники...>
     И еще:  <Пожалуй,  больше всего я страдал от своего одиночества: ведь
кругом меня  не  было  ни  одного русского человека.  Долгие месяцы я  был
оторван от  родины,  не мог получать даже известий от своей семьи.  Иногда
бывало очень тяжело и тревожно.  Только горячий интерес к работе,  страсть
исследователя помогали мне преодолевать все лишения и трудности>.

          Общая протяженность  маршрутной топографической съемки составила
     9432 километра.  С помощью анероида и гипсотермометра было определено
     838 абсолютных высот. Более пяти с половиной тысяч километров Обручев
     прошел   по   местам,   до   него   не   посещавшимся    европейскими
     путешественниками.
          Главным географическим   результатом   работ   стало,   пожалуй,
     обследование Наньшаня. Несколько раз пересек Владимир Афанасьевич эту
     горную страну.  На картах появились хребты  Русского  географического
     общества, Мушкетова, Семенова, Потанина, Зюсса.
          Оживленную дискуссию вызвали взгляды Обручева  на  происхождение
     лесса - читатель уже познакомился с ними.
          Не стоит говорить о многочисленных  теориях  образования  лесса,
     существовавших  до  Обручева,  -  их  количество  уже тогда превышало
     десяток.  И не стоит утверждать,  что эоловая теория  Обручева  стала
     общепризнанной.
          Более того,  собственные  его  взгляды  менялись  со   временем.
     Владимир  Афанасьевич  постепенно  признал,  что  в образовании лесса
     могли принимать участие и вода,  и почвообразовательные процессы, что
     <в  Азии  образование  толщ  лесса  ясно связано с оледенениями>.  Но
     главная  мысль  эоловой  гипотезы  оставалась  неизменной  -   тонкие
     пылевидные   продукты   выветривания   переносятся  вместе  с  песком
     господствующими ветрами и откладываются уже  за  поясом  песков,  где
     сила ветра окончательно иссякает.
          К настоящему  времени  насчитывают  уже  более  семидесяти   (!)
     гипотез о происхождении лесса.  Но не существует даже общепризнанного
     определения термина <лесс>. Ученые спорят: порода это или почва?
          Однако на  каких  бы  позициях ни стоял автор очередной статьи о
     лессе,  он непременно процитирует работы Обручева.  <Все его выводы о
     роли  ветра  прошли  жесткую  проверку  - временем и стали незыблемой
     классикой>, - пишет геолог В. А. Друянов в своей книге об Обручеве...
          Вернувшись из  экспедиции  в Китай,  Владимир Афанасьевич и сам,
     пожалуй,  не заметил,  как из скромного  провинциального  геолога  он
     начал   становиться   ученым  с  мировой  известностью.  Еще  до  его
     возвращения в  <Известиях  Русского  географического  общества>  были
     опубликованы восемь его писем, предварительных отчетов. А потом - год
     за годом - все новые и новые статьи.
          В 1894  году  Русское  географическое  общество присудило В.  А.
     Обручеву премию имени Пржевальского,  в 1898 году Парижская  академия
     наук - премию имени Чихачева. А в 1901 году двухтомный труд Владимира
     Афанасьевича о его  путешествии  по  Центральной  Азии  был  удостоен
     высшей  награды  Русского географического общества - Константиновской
     золотой медали.
          Особенно большой   интерес,  а  в  дальнейшем  большой  резонанс
     вызвала одна из  находок  Обручева,  сделанная  еще  в  самом  начале
     экспедиции - в пустынях Внутренней Монголии.
          Рихтгофен считал,  что  в  третичное  время  на  месте   пустынь
     плескалось   огромное   внутреннее  море  Хан-хай.  Это  мнение  было
     общепризнанным, ни у кого не вызывало сомнений.

     <Я  нашел какие-то острые и  длинные кости,  -  писал Обручев,  -  и,
конечно,  подумал,  что это кости какой-то неизвестной рыбы, жившей в этом
море>.

          Открытие могло бы и не состояться,  если бы  на  месте  Обручева
     оказался другой, менее педантичный, менее <въедливый> исследователь.
          Боясь ошибиться в  своих  предположениях,  Владимир  Афанасьевич
     послал  обломки  известному австрийскому геологу,  президенту Венской
     академии наук Эдуарду Зюссу.
          Ответ не заставил себя ждать:

     <Позавчера пришла маленькая посылка - № 2 и сегодня большая - №1. Мне
надо рассказать Вам нечто весьма неожиданное...  Удалось некоторые обломки
зубов   соединить,   и   выяснилось,   что   они,    б е з   в с я к о г о
с о м н е н и я,     принадлежат     большому     травоядному    наземному
млекопитающему...  Может быть,  удастся  в  ближайшие  дни  соединить  еще
несколько  обломков  и  получить  еще  более  точные результаты...  Но для
понимания Гоби эта вещь очень важна>.

          Три недели спустя Зюсс пишет вновь:

     <Это,  без сомнения, носорог, и, также без сомнения, это пресноводные
отложения,  которые,  наверно,  не  старше среднетретичного возраста.  Это
чрезвычайно замечательно,  и  Вы доставили этой неожиданной находкой очень
существенный материал для дальнейшего понимания Гоби,  во всяком случае, в
направлении, мною совсем не ожидавшемся>.

          Многие годы  спустя  американские   и   советские   палеонтологи
     обнаружат  в  пустыне  Гоби - именно там,  где указал Обручев - целое
     кладбище останков ископаемых  животных  -  титанотериев,  динозавров,
     пресмыкающихся,  даже  целые  гнезда  окаменевших  яиц.  Но  вопрос о
     существовании третичного моря в центре Азии будет  уже  безоговорочно
     решен той самой первой находкой Владимира Афанасьевича - море Хан-хай
     никогда не существовало!
          Переписка Обручева   с   Зюссом  началась  еще  в  1891  году  и
     продолжалась почти четверть века.
          Эдуарда Зюсса   по   праву  считают  одним  из  основоположников
     современной  геологии.  Его  многотомную   монографию   <Лик   Земли>
     сравнивают  с  такими  эпохальными  трудами,  как <Космос> Александра
     Гумбольдта и <Происхождение видов> Чарлза Дарвина.
          Как раз в те годы Зюсс готовил к печати том, посвященный Азии, и
     Владимир Афанасьевич еще в рукописях,  корректурах посылал  ему  свои
     рефераты,  статьи,  карты.  К  сожалению,  мы  не можем процитировать
     письма Обручева:  архив прославленного австрийского геолога погиб  во
     время  второй  мировой  войны.  Но  в  архиве  Владимира Афанасьевича
     сохранились письма Зюсса,  которые дают представление о содержании их
     переписки, о вкладе Обручева в Азиатский том монографии.

     3  а п р е л я  1893  г о д а: <Вашим любезным письмом из Пекина от 9
января  Вы  доставили  мне  большую  радость  и сообщили весьма интересные
сведения.
     Я  благодарю Вас сердечно,  что Вы  в  этой дали сохранили память обо
мне, и радуюсь Вашим выдающимся достижениям...
     Теперь я  составляю карту основных линий азиатской горной системы,  и
любое любезное сообщение имеет для меня величайшее значение...  Я  пожелаю
Вам счастливого выполнения работ Вашей великой экспедиции.  Я не знаю, где
это  письмо Вас  застанет,  но  будьте уверены,  что  Ваши коллеги-геологи
следят за Вашими работами с большим интересом и сердечным признанием>.

     17   я н в а р я   1894   г о д а:   <Эти   строки   имеют   целью  с
благодарностью подтвердить получение Вашего столь  содержательного  письма
из Сучжоу от 2 - 4 сентября...  Раньше чем через год я не опубликую своего
труда,  но Ваши любезные сообщения позволили мне в  процессе  моей  работы
находиться  все  время  на  высоте  современных  исследований Азии...  Мне
хочется  поблагодарить  Вас  от  всего  сердца  и   пожелать   счастья   в
исследованиях    Наньшаня,    которые,   несмотря   на   все   путешествия
предшествовавших  ученых,  столь   плодотворны,   что   обеспечивают   Вам
заслуженное  и  выдающееся место в истории географии в ряду исследователей
Центральной Азии на все времена.  Вы достигли этой цели в молодые годы,  и
наша наука должна еще многое ожидать от Вас. Я бы хотел, чтобы Вы повсюду,
на Вашей родине и вне ее,  получили признание, которое Вы заслужили своими
выдающимися работами>.

     5  н о я б р я  1894  г о д а: <Вчера мне было очень приятно получить
через Пекин  Ваше  любезное  письмо  из  Сучжоу...  Надеюсь,  что  Вы  уже
счастливо достигли Петербурга.  Там,  конечно. Ваши специалисты не откажут
Вам в том  признании,  на  которое  Вам  дают  право  Ваши  исключительные
достижения.  Между  исследователями  Центральной  Азии теперь имя Обручева
будет во все времена называться в числе первых,  и своим  путешествием  Вы
создали славу не только себе самому, но и Вашему народу...
     Тем,  что Вы  дали одной из крупных азиатских цепей мое скромное имя.
Вы доставили мне большую радость и отметили столь особенным отличием, что,
по  правде,  я  не  знаю,  как Вас благодарить,  чтобы выразить вполне мои
чувства.  Я рассматриваю это как величайшую честь для себя и как ценнейшую
награду,  подобной которой я  до сих пор еще не получал.  Она будет в моей
старости высоким поощрением за истекшие годы моей работы>.

     2  м а я  1896  г о д а:  <После  того как я недавно так нерешительно
спрашивал Вас о связи Хамар-Дабана и Саянского хребта к югу от Байкала,  я
обязан  Вам  сегодня сообщить,  что мне после долгих поисков удалось найти
молодого человека, который хорошо говорит по-русски и немецки, так что при
его  помощи  я  ознакомлюсь  с  русской  литературой...  Мне теперь многое
сделалось ясным,  что я  раньше  не  понимал.  С  удивлением  слежу  я  за
объяснениями Черского и Чекановского и счастлив разнообразными данными,  в
то