и  солнца.   Правда,  защищенная  площадь  могла  поместить  только
несколько человек,  но в те годы число столбистов, ночевавших одновременно
в шалаше,  редко превышало трех - четырех;  в крайнем же случае устройство
второго балагана потребовало бы не более получаса дружной работы.


                                    IV

     Время было уже около полудня,  когда Варя и Антон подошли к балагану,
так что пора было подумать об обеде после длинного пути.  Скинув свою ношу
в  тени  сосен возле балагана,  молодые люди занялись приготовлением пищи.
Варя быстро набрала сухого валежника и начала разжигать костер,  а Антон с
чайником пошел  в  соседний широкий  лог,  где  среди  высокого осинника и
густых зеленых трав сочился маленький ключ чистой воды,  известный опытным
столбистам.  Не  будь  этого ключа -  столбистам приходилось бы  ходить за
водой больше версты,  спускаясь глубоко вниз, в долину, а затем поднимаясь
опять наверх.
     Когда  Антон  вернулся  с   чайником,   возле  балагана  уже   весело
потрескивал небольшой костер,  а Варя раскладывала на салфетке, заменявшей
скатерть,  ветчину,  вареные яйца,  домашние румяные булочки и  аппетитные
пирожки с мясом, с вареньем и с толченой черемухой. Пока чайник закипал на
огне,  молодые люди  плотно закусили,  а  затем  напились чаю  из  плоских
деревянных чашек, употребляемых сибирскими крестьянами и инородцами. После
обеда они  разложили свои  одеяла на  опушке сосняка,  чтобы ветер отгонял
докучливых  комаров,   и  легли  отдыхать,  вдыхая  пряный  аромат  сосен,
разогретых летним жаром,  и перебрасываясь отдельными фразами, пока сон не
сомкнул их уста.
     Они проспали спокойно часа два,  и  на  балаган легла уже густая тень
ближайшего столба,  когда шишка, сброшенная белкой с сосны, упала прямо на
лицо  Антона и  разбудила его.  Он  взглянул на  часы,  потом  потянулся к
чайнику,  чтобы глотнуть холодного чая,  но  чайник был пуст;  приходилось
идти за водой,  тем более что и Варя, проснувшаяся раньше, но лежавшая еще
тихо  с  закрытыми глазами,  чтобы  не  будить спутника,  выразила желание
попить еще  раз чайку,  прежде чем лезть на  ближайший столб,  которым они
хотели ограничиться на этот день после далекого пути из города.
     После второго чаепития молодые люди собрали свои пожитки и сложили их
в углу балагана,  а сами,  захватив веревку и нарубив десятка два коротких
колышков разной толщины, отправились на столб. Антон лез впереди, цепляясь
за выступы и  засовывая в  трещины гранита в более трудных местах колышки,
которыми  затем  пользовалась Варя,  чтобы  поставить ногу  или  держаться
рукой.  Веревка  оставалась  пока  без  употребления  -  она  должна  была
облегчить обратный путь вниз, более трудный, чем подъем, даже для опытного
столбиста.
     Минут  через  двадцать молодые  люди  взобрались на  вершину  столба,
представлявшую  небольшую  ровную   площадку,   со   всех   сторон   круто
обрывавшуюся в  бездну.  С  площадки  открывался великолепный вид  во  все
стороны до отдаленного горизонта,  и  глаз мог блуждать с  места на место,
долгое время не  утомляясь,  находя все новые и  новые картины.  Вблизи из
зеленого моря  деревьев тут  и  там,  словно скалы  из  волн,  поднимались
красноватые столбы, одни выше, другие ниже, рассеченные черными трещинами,
местами широко зиявшими;  иные  столбы напоминали развалины стен  и  башен
рыцарских замков средних веков.  На соседнем к югу столбе,  самом высоком,
самом массивном и труднодоступном,  с почти отвесными боками,  на половине
высоты обрыва виднелась площадка,  казавшаяся издали маленькой, но занятая
целой  рощицей  довольно  крупных  деревьев.   На  этот  столб  предстояло
карабкаться на  следующий день,  почему молодые люди внимательно осмотрели
его в бинокль, чтобы убедиться, не произошли ли за истекший год какие-либо
заметные изменения, препятствующие восхождению.
     Вокруг  столбов  шумело  и  волновалось зеленое  море  леса,  местами
светлого и  кудрявого,  где преобладали береза и осина,  местами темного и
щетинистого,  где в изобилии росли ель и сосна. Такой же лес расстилался и
дальше по гребням и  склонам плоских гор во все стороны,  и только кое-где
над  этим  зеленым морем  поднимались красные скалы более далеких столбов.
Лесистые склоны сбегали на  дно глубоких долин,  где,  часто исчезая между
кустами зеленого тальника или темными колоннами елей, серебрились ленточки
рек или выделялись своей более яркой и ровной зеленью луговые прогалины.
     Такие же лесистые широкие гривы виднелись и  дальше,  одна за другой,
без конца до самого горизонта и только местами где-нибудь выделялась более
высокая вершина или более узкая и  мрачная долина.  Невдалеке на  севере в
промежутках между плоскими горбами гор широкой полосой блестел Енисей,  за
ним  чернели  и  зеленели пашни,  а  вдали  большим  светлым пятном  белел
Красноярск.
     - Какая  благодать,  какой простор!  -  восторженно воскликнул Антон,
сидевший на краю площадки,  уперев голову на подогнутые колени.  -  Где мы
найдем такую свободу, такую тишину?
     - Уедем в тесный и душный город, будем видеть перед своим окном серую
и  грязную стену соседнего дома вместо зелени лесов,  будем дышать копотью
фабрик  вместо воздуха,  напоенного ароматом сосны,  будем  слушать грохот
колес по мостовой и свистки вместо шепота ветерка в листьях и хвое, вместо
плеска горных ручьев, пения птиц, - заметила грустно Варя.
     - Что же, оставайся здесь, тебя никто не гонит в столицу.
     - А тебя кто гонит?
     - Меня?  Я  должен учиться,  добиваться собственного дела  и  места в
мире. Отец стар и наследства мне не оставит.
     - Получу ли я что-нибудь,  тоже неизвестно. Говорят, золотой промысел
- та  же  картежная игра;  сегодня пофартило,  нашел  много золота и  стал
богачом,  а  завтра в  надежде на  большее закопал свои  деньги в  песок и
остался ни с чем. Поэтому и мне лучше надеяться на себя, а не на отцовские
деньги.
     Кроме того,  -  немного помолчав,  продолжала Варя, - я хочу учиться,
чтобы приносить пользу родине и людям.  Вспомни,  что мы уже два года тому
назад вот на  том столбе дали клятву жить и,  если придется,  умереть ради
пользы Сибири и  ради  всех угнетаемых,  обираемых,  истребляемых коренных
жителей ее. Поэтому я тоже должна ехать учиться в столицу, чтобы вернуться
на родину знающим и полезным работником,  а не дармоедом.  А летом, каждое
лето,  мы ведь будем приезжать сюда,  чтобы отдыхать, набираться новых сил
на могучей груди милых столбов! - закончила она патетически.
     Долго  просидели молодые люди  на  вершине,  любуясь видом  сибирской
тайги,  обсуждая детали  своей  предстоящей жизни  в  столице.  Постепенно
солнце склонилось к закату,  и длинные тени столбов вытянулись по зеленому
морю.  Пора  было  подумать о  спуске,  который в  сумерки становился даже
опасным.
     Антон вскочил,  развязал круг веревки, принесенной с собой, сложил ее
вдвое,  заложил за  выступ гранита на  краю площадки и  опустил оба  конца
вниз;  таким  образом снизу,  после  спуска,  легко было  снять веревку со
столба,  отпустив один конец и дернув за другой.  Первой начала спускаться
Варя, ухватившись за веревку одной рукой, а другой цепляясь за выступы или
упираясь в  обрывы,  чтобы  веревка не  начала  раскачиваться.  Когда  она
благополучно  достигла  нижней  площадки  под  стеной,   откуда  спуск  не
представлял уже  больших затруднений,  полез вниз Антон,  пользуясь той же
веревкой; догнавши Варю на площадке, он сдернул веревку с выступа, свернул
ее  в  круг,  и  далее молодые люди спустились легко по  глыбам и  уступам
гранита к основанию столба и к закату солнца вышли к балагану.


                                    V

     Возле  балагана они  застали уже  других  столбистов;  это  были  три
гимназиста последнего класса,  немного знакомые Антону  и  Варе;  они  уже
обошли  и  облазили  все  столбы  и  остановились на  последний  ночлег  в
балагане, чтобы на следующий день идти назад, в город.
     Костер  уже  горел,  освещая  красные  стволы  сосен.  Последние лучи
заходящего солнца  пылали  огнем  на  обрывах второго столба,  который был
виден  с  поляны у  балагана,  поднимаясь словно массивная башня  и  резко
выделяясь над  зеленым лесом на  потемневшем фоне  неба.  Розовые перистые
облака,  тянувшиеся несколькими полосками на  север,  предвещали на завтра
хорошую погоду.
     В  котелке гимназистов весело бурлила вода,  и  клубы пара вырывались
из-под  крышки;  это  варился  суп  из  рябчиков,  застреленных  во  время
экскурсии.  Антон,  сбегавший за  водой,  подвесил и  свой  чайник рядом с
котелком на березовую палку,  воткнутую другим концом в землю.  Обе партии
столбистов соединились,  уселись кружком вокруг  одеяла,  на  котором были
разложены припасы,  и  с  молодым  аппетитом принялись уничтожать закуски,
затем  похлебали деревянными ложками  горячий  суп,  обглодали рябчиков  и
напились чаю.
     За  время  ужина  сумерки  сгустились,  и  стало  довольно свежо,  на
потемневшем небе заблестели звезды.  Пламя костра освещало стройные стволы
деревьев,  окруживших поляну,  подобно  высоким  колоннам храма,  капители
которых   то   погружались  в   темноту,   то   озарялись  красным  светом
вспыхивавшего огня.  Иногда по  вершинам сосен  проносился порыв ветра,  и
хвоя  начинала  волноваться и  шуметь.  За  ближайшим  кольцом  освещенных
костром  колонн  выступали колонны второго кольца,  за  ними  -  третьего,
четвертого,  освещенные все  слабее и  слабее,  пока  последние колонны не
исчезали уже во мраке ночи, окутывавшем лес.
     Когда  стихали молодые звонкие голоса у  костра и  на  короткое время
воцарялась тишина, можно было различить сквозь слабый шепот сосен и другие
ночные  звуки:  иногда  заунывный крик  совы,  иногда глухой гул  ветра  в
трещинах столбов,  иногда легкий треск,  словно ломающихся под ногой сухих
веток.  Люди,  непривычные к ночным голосам тайги,  могли бы подумать, что
это гуляет <хозяин> леса -  медведь;  но столбисты знали, что медведь чует
человека издалека и никогда не подойдет к костру так близко,  чтобы слышны
были его шаги.
     Постепенно  оживленная  беседа,  вертевшаяся сначала  вокруг  местных
городских и  особенно  школьных  новостей  и  происшествий,  а  затем  под
влиянием  обстановки  вокруг  приключений разных  столбистов и  охотников,
начала затихать, и молодежь стала устраиваться на ночь. Костер передвинули
ближе  к   входу  в   балаган  и  положили  на  него  две  толстые  коряги
полуистлевшего бурелома,  который горит  медленно,  больше тлеет и  дымит;
огонек должен был охранять балаган от хищных зверей,  а дым -  от комаров.
На сухие листья,  покрывавшие почву в балагане,  набросали свеженарезанных
молодых ароматных веточек лиственницы, покрыли их одеялами и улеглись: три
гимназиста - ближе к выходу, а Варя и Антон - в глубине балагана.
     Гимназисты,  утомленные трехдневным карабканьем по столбам, сейчас же
заснули,  но Варя и  Антон,  возбужденные близостью друг друга,  необычной
обстановкой,  ночной  тишиной,  теплотой балагана,  согретого костром,  не
могли уснуть и  шепотом разговаривали,  а  в  паузах беззвучно целовались.
Постепенно эти  паузы становились длиннее и  длиннее,  ласки Антона начали
принимать  все  более  страстный  и  настойчивый характер,  так  что  Варе
пришлось серьезно защищаться,  чтобы  удержать возлюбленного на  известной
границе дозволенного.
     - Ведь мы же решили соединиться на всю жизнь,  - уговаривал ее Антон,
прерывающимся от волнения голосом. - Когда кончится Петровский пост...
     - Тогда и будем принадлежать  друг  другу,  милый,  -  шептала  Варя,
зажимая ему рот поцелуем.
     - Непременно после  церковного и  родительского благословения,  -  не
унимался Антон.  - Только тогда, когда это будет дозволено и даже одобрено
законом и древним обычаем предков, - поддразнивал он ее.
     - Древние обычаи не всегда плохи, - защищалась она.
     - Но  меня возмущает это <с  дозволения начальства> в  таком интимном
деле!  Не  лучше ли  теперь,  здесь,  в  этой  таинственной обстановке,  в
балагане,  среди  дикой тайги,  у  подножия вечных столбов,  под  покровом
звездного неба...
     - Ну, пусть будет по-твоему, дикарь! Но только не сейчас, не здесь, а
завтра,  когда  мы  будем  совершенно  одни.  И  пусть  свидетелями  будут
действительно только  молчаливые столбы,  зеленая  тайга  и  голубое  небо
родины!
     Антон ответил ей горячим поцелуем;  оторвавшись от ее губ,  он сказал
со смешком:
     - А кукушка, значит, правильно предсказала!
     - Нет, это я не пожелала осрамить ее, - возразила Варя, заворачиваясь
в одеяло. - Спокойной ночи, мой дорогой, желаю тебе райских сновидений!
     Немного погодя она расхохоталась над своими мыслями.
     - Тоня,  я  сейчас обдумывала свой  брачный наряд.  Он  будет  сделан
наперекор древним обычаям и  совершенно не согласно взглядам начальства...
И обстановка бракосочетания будет самая необыкновенная!
     - Ну скажи же, Варя, голубчик, скажи!
     - Молчи, молчи, любопытный, и спи. Больше я ничегошеньки не скажу.


                                    VI

     Ночь прошла спокойно,  но Антон и Варя поднялись уже чуть свет, чтобы
воспользоваться утренней прохладой для восхождения на самый трудный столб,
который  возвышался в  полуверсте от  балагана.  Молодые люди  успели  уже
закусить  и  напиться  чаю,  когда  проснулись гимназисты.  Простившись со
своими  случайными  соседями,   возвращавшимися  в  город,  Антон  и  Варя
направились ко второму столбу.  Дорога шла сначала через густой и  высокий
лес,  огибая  лог  с  ключом,  ближе  к  подножию столба начали попадаться
заросли кустов,  скатившиеся сверху крупные глыбы.  Узкая тропа извивалась
по росистой траве,  усеянной яркими цветами,  и  Варя,  подоткнувшая юбки,
чтобы не замочить подол,  набирала по пути букет. Солнце еще не взошло, но
было  уже  совершенно светло,  и  на  востоке разгоралась золотистая заря;
легкий ветерок проносился по вершинам сосен и лиственниц, обдавая путников
холодком и заставляя их ежиться.
     Вскоре тропа  поднялась на  восточный склон столба,  довольно пологий
внизу  и  поросший мелким  лесом  и  кустами в  промежутках между  глыбами
гранита; по этому склону молодые люди легко поднялись на первый уступ, над
которым вздымалась крутая  и  высокая стена,  казавшаяся на  первый взгляд
неприступной.  Но,  разглядывая ее  внимательнее,  можно  было  заметить и
небольшие карнизы,  и ниши, дававшие возможность поставить ногу, и широкие
трещины,  горизонтальные и  вертикальные,  в  которые легко  было  всунуть
колышек,  и  отдельные кустики и  корявые деревья,  за  которые можно было
ухватиться рукой.  Но  все-таки лезть на эту стену без помощи веревки было
слишком  рискованно,  веревку  же  приходилось забрасывать очень  искусно,
стараясь зацепить ее за кривой ствол толстой сосны,  нависшей над обрывом;
для этого служила тонкая бечева с привязанным к ее концу камнем,  подобная
чалке, употребляемой на судах.
     Свернув эту бечеву кольцами,  Антон бросал ее вверх; после нескольких
неудачных попыток камень перелетел через ствол сосны и упал назад, к ногам
юноши,  которому уже не стоило большого труда передернуть веревку вслед за
бечевой через сосну. Тогда он полез, придерживаясь одной рукой за веревку,
а  другой втыкая колышки в  расселины гранита,  в тех местах,  где не было
выступа или  впадины для  опоры ноге.  Достигнув сосны,  Антон очутился на
небольшой площадке,  на  которой можно было  перевести дух  после трудного
лазанья по обрыву;  он обвязал веревку покрепче вокруг ствола, и тогда уже
полезла вверх Варя,  для которой колышки были уже приготовлены,  а веревка
закреплена.
     После  отдыха  на  площадке,  с  которой молодые люди  приветствовали
солнце,   поднимавшееся  желто-красным  диском  из-за  щетинистого  гребня
далекой горы,  пришлось отвязать веревку и  повторять ту  же  операцию еще
раз, чтобы подняться на следующий уступ; но этот подъем был менее труден и
длинен,  чем первый,  последние же сажени нужно было просто карабкаться по
ступенчатому откосу,  в  трещинах  которого  росли  в  изобилии кустики  и
деревца, дававшие опору рукам и ногам.
     Наконец   молодые   люди   очутились  на   вершине  столба,   которая
представляла гораздо более широкую площадку,  чем  вершина первого столба,
посещенного накануне. Эта площадка имела шагов тридцать в длину и двадцать
в  ширину;  к  западу она обрывалась очень резко,  и  с этой стороны столб
падал  вниз  совершенно отвесной и  гладкой стеной  сажень  на  пятьдесят,
забраться по которой не мог бы и самый ловкий акробат. Подножие стены было
окаймлено узкой  полосой  некрупных глыб,  когда-то  сорвавшихся сверху  и
покрытых уже  мохом и  мелкими кустами,  тем не  менее падение с  площадки
столба на эти камни грозило немедленной смертью.  К  северу площадка также
обрывалась сразу,  но здесь стена столба в  одном месте на половине высоты
представляла косой  уступ,  на  котором поместилась целая  рощица довольно
крупного леса и кустов;  этот зеленый уступ и обращал на себя внимание при
взгляде с первого столба.
     На  востоке столб падал не  отвесно,  площадка его вершины постепенно
переходила в  крутой откос с уступами,  по которому столбисты и забирались
вверх.  Наконец,  в южной части площадка была рассечена широкими трещинами
на  отдельные части;  на ближайшие хороший гимнаст мог бы еще перескочить,
но  более далекие представляли уже самостоятельные толстые иглы или зубья,
на  которые распадался столб с  южной стороны;  за этими зубьями виднелась
седловина,  соединявшая второй столб  с  третьим,  более  низким и  сильно
разрезанным выветриванием.
     На  площадке вершины  в  трещинах гранита  росла  травка,  кустики  и
маленькие кривые  сосны,  которые стлались по  камню,  пригибаемые к  нему
силой зимних буранов; эта растительность совершенно не была видна снизу.


                                   VII

     Восхождение на столб заняло около часа времени, и, когда Антон и Варя
достигли вершины,  солнце уже  поднялось над  далекими лесистыми горами на
северо-востоке, и его косые лучи осветили площадку и  согрели  ее,  быстро
высушивая ночную росу.  Вид с вершины был в общем такой же,  как с первого
столба,  но только теперь,  рано утром, воздух был еще наполнен парами, из
падей  и  долин поднимались легкой пеленой туманы,  а над Енисеем тянулась
молочно-белая мгла.  Утренний ветер  порывами  проносился  над  горами,  и
бесконечное  море  лесов  волновалось и шептало свою вечную,  таинственную
песню. Быстро становилось тепло, и туманы таяли и исчезали на глазах.
     Варя,  сидя на краю гранитной площадки,  перебирала цветы,  сорванные
внизу по дороге к столбу,  и плела из них венок;  ее пальцы проворно клали
рядом  и  белую  душистую ночную  фиалку,  заменяющую в  Сибири ландыш,  и
лилово-голубой ароматный ирис,  и  ярко-желтый огонек,  и белые с красными
крапинами и разводами странные сапожки.  Антон лежал возле нее, отдыхая от
восхождения, смотрел на ее работу и наконец спросил:
     - Для чего ты плетешь венок, ведь он скорее завянет, чем букет.
     - Ты,  очевидно,  уже забыл,  глупый, что сегодня день нашей свадьбы.
Здесь, в тайге, мирты и флер д'оранжи не растут, и я делаю венок из родных
сибирских цветочков.  А за то,  что ты забыл мои слова,  сказанные ночью в
балагане,  я тебе венка не сплету,  и ты будешь венчаться без цветов,  как
дикарь.
     Антон понял,  что  замышляла Варя,  и  его  сердце,  еще возбужденное
усилиями восхождения,  заколотилось в  груди;  он  схватил руку  девушки и
прижал ее к губам.
     Венок был готов.  Солнце поднялось выше и  уже хорошо пригревало,  но
еще не жарило,  не обжигало кожу;  так и хотелось,  сбросив с себя одежды,
нежить свое тело под его лучами.
     Варя  вскочила на  ноги,  быстро  распустила свои  тяжелые з