го  не  знал,  сеньор
Хаклют. До вас ни один человек в мире не знал,  что  происходит  на  самом
деле.
   - Но как это возможно? - беспомощно сказал я. - Люди... люди...
   - Вы находите унизительным, что вы тоже были наняты в  качестве  фигуры
на доске? - Вадос, не мигая смотрел на меня. - Но вы можете утешаться тем,
что вы первый и единственный, кто понял  происходящее.  Все  действительно
очень просто, настолько просто, что человек не догадывался  о  том,  какая
перемена произошла в его жизни. Во всяком случае, я так думал, так  думали
мы. Прежде всего нам нужен был  хорошо  и  твердо  управляемый  народ.  Мы
добились этого:  в  Сьюдад-де-Вадосе  царят  порядок  и  закон.  Разделить
население на две враждующие стороны  было  тоже  несложно.  Как  вы  метко
заметили, зачатки раздела уже существовали, раздела на черных и белых или,
точнее, на тех, кто потемнее, и тех, кто посветлее. Но  мы  выбирали  наши
фигуры с учетом того, какой стороне они симпатизировали. Одни, такие,  как
адвокат Браун, несмотря на белую кожу и  иностранное  происхождение,  были
среди черных фигур с  Диасом,  другие,  хотя  и  местные,  в  силу  личных
предпочтений выступали на стороне гражданской партии и  белых.  Затем  нам
пришлось согласиться отвести некоторым лицам роли,  эквивалентные  фигурам
на настоящей шахматной доске. Сам Алехандро Майор - он не  догадывался  об
этом - был моим ферзем, самой влиятельной  фигурой  на  доске,  и  обладал
соответствующим могуществом в реальной жизни, влияя на  каждого  в  стране
через средства массовой информации. И еще мы согласились на том, что  если
фигура взята, то она уже не должна оказывать влияния на  реальный  мир.  Я
имею в виду...
   - Вы имеете в виду смерть, - закончил я.
   Я смотрел на раскрытые передо мной  папки.  Толстяк  Браун  был  мертв,
Фелипе Мендоса тоже, Марио Герреро...
   - Да, для некоторых это означало смерть, - согласился Вадос.  -  Но  не
для всех. После первых нескольких случаев я почувствовал,  что  это  хуже,
чем... впрочем, уже не имеет значения.  Да,  как  я  говорил,  тогда  было
удивительно легко побуждать свои фигуры к действию.  Возьмем,  к  примеру,
весьма неглупую вещь, которую проделал против меня Диас.  Он  хотел  взять
Марио Герреро. Он знал, как Герреро презирал и ненавидел Фрэнсиса, и  если
бы их удалось свести вместе, то Герреро обязательно  оскорбил  бы  его,  а
оскорбленный Фрэнсис в неконтролируемой ярости ударил бы Герреро. Ему  уже
пришлось покинуть из-за этого две  страны.  Прежде  я  и  сам  никогда  не
поверил бы, что действия людей столь предсказуемы!
   - Как же было в таком случае со мной?
   - О, вы следовали указаниям, вы подготовили для меня  нужные  планы.  В
некотором отношении вы  вели  себя,  как  я  и  ожидал,  но  временами  вы
оказывались очень трудным! Мы думали, вы невзлюбите  Брауна,  который  был
слишком непохож на вас и ненавидел все расовые  противопоставления.  А  вы
взяли и подружились с ним.  А  Мария  Посадор,  вдова  моего  побежденного
соперника! Мы ожидали, что вы будете холодны друг с другом, а возможно,  и
заинтересуетесь  ею  как  красивой  женщиной,  но  будете   отвергнуты   и
оскорблены.  И  опять  нет!  Обнаружилось,  что  Диас  в  любой  момент  с
готовностью может воспользоваться непоправимыми слабостями одной  из  моих
фигур. Поэтому я ходил вами лишь несколько раз.  Но  в  конце  концов  эта
слабость обернулась против Диаса. Чтобы снять вас с доски и в то же  время
соблюсти нашу договоренность,  он  был  вынужден  пойти  на  сложный  ход,
который не удался!
   - Вы... вы знали, кто были фигурами Диаса?
   - Мы оговорили всех, кроме пешек, заранее. А  поскольку  возможности  и
ценность пешек в процессе игры меняются, в дальнейшем по мере вступления в
игру мы  сообщали  о  наших  пешках  друг  другу.  Однако  предварительное
определение заняло много времени, даже с помощью Алехандро как арбитра.
   - Вы хотите сказать,  что  Диас  разрешил  одной  из  фигур  противника
выступать в роли судьи?
   Вадос пожал плечами.
   - Я думаю, мы все понимали, - тихо проговорил он, - что Алехо  заботило
не столько то, кто из нас выиграет, сколько сама партия. Именно  она  была
для него конечной целью независимо от результата, и ничто другое  в  жизни
не значило для него так много, как это.
   - Тогда он заслужил того, что с ним произошло.
   - Может быть, и так.
   Я продолжил допрос.
   - Но я не понимаю, как вы ходили фигурой?! - с отчаянием воскликнул  я.
- Как... как меня передвигали с клетки на клетку?
   - О, с вами было очень трудно, сеньор!  Другие  ходили  сами.  Я  знал,
например, что судья Ромеро заклеймит иск против  Герреро,  как  махинации,
потому что он обедал со мной накануне и мне все рассказал. Если бы  он  не
пришел к этой мысли сам, я бы натолкнул его на нее. И потом я всегда был в
курсе того, какие сообщения готовит Алехо, Хотя он и не знал,  как  именно
развивается игра - это была наша с  Эстебаном  тайна,  -  но  имел  о  ней
представление в целом и делал то,  что  я  ему  советовал.  Точно  так  же
поступал Диас с Христофоро Мендосой и "Тьемпо".  Мне  было  известно,  что
Энжерс ненавидел Брауна, считал его предателем, потому что тот был белым и
говорил на английском, а женился на индианке и работал на Сигейраса. Очень
часто той или иной фигуре не требовалось  никаких  приказаний.  Достаточно
было сообщить ей какую-то информацию или дать совет. Все, что я должен был
сделать, чтобы вызвать падение  Хосе  Дальбана,  -  это  посоветовать  Луи
Аррио, чтобы Дальбан или кто-то из его  людей  поджег  телецентр.  Правда,
Аррио сказал, что, если полиция ничего с Дальбаном не сделает, он  доведет
его до банкротства. Так он и поступил. Но, бог свидетель, я не  предвидел,
что Дальбан покончит с собой!
   - Вы считаете, что не нарушили правил игры,  хотя  отлично  знали,  что
Дальбан убил при этом Майора? - мой голос сорвался на последнем  слове.  -
Вы не дали полиции преследовать Дальбана с тем, чтобы им занялся Аррио?
   - Да, мы изучали положение на доске, выбирали следующий ход, делали его
независимо от собственных действий соответствующего лица,  потому  что  мы
обязались обосновывать друг другу каждый  ход  и  объяснять,  как  он  был
сделан. Потом мы меняем положение фигур на доске и ждем  следующего  хода.
Фактически партия играется там, в городе, - эта шахматная  доска  в  сейфе
служит лишь для справок.
   - Вы всегда соглашались с тем, что  каждый  из  вас  считал  правильным
ходом? Никогда не спорили?
   Он пожал плечами.
   - А если ваши фигуры выводило из игры что-то не связанное с партией?  -
настаивал я.
   - Однажды такое случилось. - Он потер лоб кончиками пальцев.  -  Время,
которое судья Ромеро дал Тесолю для уплаты штрафа, истекло тогда, когда  я
был занят другим, еще более трудным ходом. В соответствии с законом Тесоля
посадили в тюрьму.  Диас  пытался  настоять,  чтобы  я  считал  это  своим
следующим ходом вместо того, который я в то время осуществлял, что было бы
катастрофой для моей стратегии.  Они  залили  тогда  краской  мою  статую.
Помните? Но я попросил Алехандро Майора успокоить его и...  Диас  грозился
отказаться от игры, но я думаю, что его напугали  драки  в  городе,  казнь
куклы, представлявшей Луи Аррио. Я убедил его согласиться засчитать  акцию
Ромеро в качестве другого моего хода, через один после следующего. Потом я
доказал Диасу, что и действия Ромеро были частью моего плана, и признал за
ним право сделать два хода подряд. К моему ужасу,  второй  из  этих  ходов
решил судьбу Алехо.
   Вадос  выглядел  совершенно  изнуренным,  как  будто  испытал  огромную
физическую нагрузку. Его голос становился  все  тише,  и  я  вынужден  был
наклониться к нему, чтобы услышать последние слова.
   - Мы не обманывали друг друга, - пробормотал он. - Мы всегда ходили  по
правилам.


   Я чувствовал себя совершенно беспомощным. В силу случая Вадос  оказался
в моей власти. И это человек, который сам обладал невообразимой властью  и
использовал ее!
   Неужели может быть правдой эта иллюзорная игра, которую  Вадос  и  Диас
придумали  для  того,  чтобы  скрыть  от  самих  себя  тот  факт,  что  их
соперничество разрушает все, что они хотели бы сохранить?
   Чем больше я знакомился с содержимым взятых из сейфа папок, тем  меньше
оставалось сомнений в реальности всей истории.
   Я вспомнил, как высказывалась Мария Посадор о неведомых силах,  которые
движут людьми. После приезда в Вадос я не раз испытывал  ощущение,  словно
помимо моей  воли  втянут  в  столкновение  враждующих  сторон.  Возможно,
подсознательно я догадывался о происходящем.
   Я открыл одну из папок - она  содержала  всего  несколько  листков.  На
обложке стояла фамилия главнокомандующего генерала Молинаса. Внутри поверх
стопки бумаг лежала записка, написанная рукой самого Вадоса. Она гласила:

   "Удивлялся вначале,  почему  Д.  выбрал  его  для  своей  стороны;  мне
казалось, он больше симпатизировал белым. Получается же...
   Р.S.: Проверить надежность."

   Это сразу вернуло меня в мир суровых фактов.
   - Во всяком случае, то, что произошло в Агуасуле, не могло случиться  в
какой-либо другой стране, - я, наверное, пытался успокоить самого себя.
   Вадос резко поднял голову.
   - Это могло произойти где угодно. Любой мог бы проделать  то  же  самое
при умении Алехо руководить и его способности убеждать...
   - Нет! - резко возразил я. -  И  слава  богу,  что  вы  ошибаетесь.  Вы
сказали, что прежде всего вам нужно было  хорошо  и  послушно  управляемое
население. Вы имели в виду народ, совершенно равнодушный к  тому,  что  им
вертят, как хотят, на шахматной доске. И вы начали с диктатуры,  с  "самой
управляемой страны в мире".
   Я посмотрел ему прямо в глаза.
   - Ради своей прихоти вы лишили характера, силы воли половину населения.
Из страха, что ваш красивый новый город может  пострадать,  вы  оскорбляли
достоинство его жителей.  С  помощью  камуфляжа  -  вроде  этих  фальшивых
опросов - вы дали человеку с улицы  приятное  ощущение,  что  его  взгляды
кого-то интересуют, с ними кто-то считается, а на самом деле  использовали
весь набор шулерских  приемов  для  того,  чтобы  заразить  его  пассивным
конформизмом, как и всех других. Вы  смогли  использовать  предрассудки  и
страхи своих жертв и гонять их по этой вашей шахматной доске лишь  потому,
что сами их создали. Но вы не создавали  моих  предубеждений  и  не  могли
контролировать меня. Я вовсе не претендую на роль героя, поломавшего  вашу
проклятую игру. Вы сами вырыли себе яму и сами же угодили в  нее.  В  свое
время вам уже пришлось приглашать иностранцев строить ваш город, вы просто
не доверяли своим людям и не верили в них.  Господи,  даже  если  бы  ваши
планы осуществились и пуля Марии Посадор прошла мне  через  голову,  а  не
через руку...
   Вадос поморщился.
   - Все равно это попытка свести жизнь к игре  потерпела  бы  провал.  Вы
клянетесь,  что  точно  следовали   правилам,   однако   вот   эта   папка
свидетельствует, что  вы  планировали  избавиться  от  генерала  Молинаса,
который думал не так, как остальные офицеры, и не разделял ваше  презрение
к простым людям Агуасуля. Он  одна  из  шахматных  фигур,  но  неужели  вы
действительно думаете, что армия проявила бы уважение к правилам шахматной
игры, если бы вы обыграли Диаса и получили  возможность  делать  все,  что
хотели? Или вы считаете, что если бы Диас угрожал вывести из игры епископа
Круса - одну из ваших фигур, то священнослужители сидели бы сложа  руки  и
смотрели, как его убивают? Ничего подобного! А сам Диас! И вы, если уж  на
то пошло! Если бы вам грозило поражение, разве продолжали  бы  вы  или  он
следовать правилам? Если Диас, по вашим словам, заботясь о  своем  народе,
согласился с этой сумасшедшей идеей ради того, чтобы избежать  гражданской
войны, то в случае проигрыша ради своего  же  народа  он  должен  нарушить
соглашение и попытаться использовать другие средства. Может быть,  все  мы
лишь винтики в сложном механизме и наше поведение предопределено.  В  моей
работе мне часто кажется, что так оно  и  есть.  Но  в  таком  случае  это
касается всех смертных, и никто из нас не может присваивать себе  то,  что
вы называете  властью  всевышнего,  и  диктовать  образ  мыслей  и  манеру
поведения остальным.
   Я поднялся из-за стола.
   - Вы сами привели свою страну и свои амбиции к катастрофе. Что же, черт
возьми, вы собираетесь теперь делать?



33

   Все открывшееся моим глазам было столь с  нереальным,  что  я  вспомнил
"Алису в Зазеркалье". Иначе я, видимо, не смог  бы  сохранить  присутствие
духа. Я забыл или попросту отмахнулся от того, что  только  сегодня  утром
Диас был весьма близок к  тому,  чтобы  лишить  меня  жизни  как  "фигуру"
Вадоса.
   Конечно, в любом случае очень трудно признать возможность своей смерти.
Так привычно думать, что  тебе  уготована  долгая  жизнь,  что  в  порядке
самозащиты сама идея смерти изгоняется из головы очень быстро. Может быть,
именно поэтому я уже почти не ощущал злости. Я почувствовал ярость  позже,
но в те  минуты,  когда  говорил  с  Вадосом,  сохранял  ясность  мысли  и
некоторую  отрешенность  как  человек,  который  в  состоянии  еще  трезво
рассуждать, хотя тело его лихорадит.
   Вадос не ответил на мой последний вопрос. Я повторил его.
   - Что же, черт возьми, вы собираетесь делать?
   - Одному богу известно,  -  устало  проговорил  он.  -  Куда  бы  я  ни
повернулся, меня преследует предчувствие катастрофы. Что я могу поделать?
   - Вы спрашиваете меня?! - с горечью воскликнул я. - Меня, одну из ваших
фигур! Вы  разбудили  силы,  которые  вышли  из-под  вашего  контроля!  Вы
сумасшедший, если  думаете,  что  смерть  таких  людей,  как  Герреро  или
Мендоса, можно назвать ходами в шахматной игре! Или  вы  забыли  обо  всех
остальных жителях вашего города? Для вас что-нибудь  значат  чувства  жены
Толстяка Брауна, или брата Мендосы, или других, кто  любил  тех,  кого  вы
убили?
   Весь гнев, собравшийся  во  мне,  внезапно  вырвался  наружу,  я  почти
кричал.
   - Кто посоветовал вам участвовать в кровавой бойне?  И  это  называется
управлять страной?! Ведь вы сами загнали себя в угол, из  которого  можете
выйти не иначе как  по  трупам!  Может,  вы  построили  Сьюдад-де-Вадос  и
принесли ему процветание, но  вы  явно  сделали  это  ради  возвеличивания
собственного "я", потому что слишком презираете людей!
   Он пытался перебить меня, но я расходился все больше.
   - Вы готовы были уничтожить тысячи людей, только бы не  запачкать  ваши
красивые здания! Разве не так? Почему же, черт возьми, вы  не  поступились
собственным  комфортом  ради  кого-то  из  бедняг,  живущих   в   трущобах
Сигейраса? Думаете, он хотел, чтобы они жили там как животные? Но большего
дать им он не мог. Да по сравнению с вами даже у работорговца чистые руки!
   - Не вправе отрицать, - тихо проговорил он.
   Я подошел к  сейфу,  вытащил  с  полок  оставшиеся  папки  и  методично
просмотрел их. Некоторые из имен мало что значили  для  меня.  Но  фамилии
Браун, Энжерс, Посадор...
   Я сосчитал их. Тридцать. Не хватало двух.
   - Кто были королями в вашей безумной игре? - спросил я.
   - Мы сами, - ответил он.
   -  Вполне  естественно.  Единственная  фигура,  которую  нельзя  брать!
Генерал, руководящий резней из бомбоубежища!
   Он слегка поморщился. Я продолжал рыться в папках.
   -  Сеньор  Хаклют,  -  сказал  он  после  паузы,  -  что  вы   намерены
предпринять? Видите, я отдал себя в  ваши  руки.  Я  не  доверился  никому
другому, кроме разве моего исповедника, а он обязан хранить тайну.
   - Не пытайтесь успокоить свою совесть таким образом! - оборвал я его. -
Вы можете позвать слуг и вышвырнуть меня вон. Вы можете  просто  выдворить
меня сегодня же из страны. Вы в состоянии заткнуть  рот  Гарсиа,  Диасу  и
даже своей жене. Вы могли бы даже не утруждать себя моей отправкой. Просто
пристрелили бы. Никто не знает, где  я,  кроме  нанятого  шофера  и  Марии
Посадор.
   Вадос съежился еще больше.
   - За кого вы меня принимаете? Вы что же, считаете, что я  из  тех,  кто
делает королей? Или, может быть, вы ждете, что я выбегу на улицу  и  начну
кричать обо  всем,  чтобы  люди  вышвырнули  вас  отсюда?  Кто  мне  может
поверить, если даже я покажу им эти папки? Да,  вы  ловко  все  придумали;
единственный человек, который способен был  бы  мне  поверить,  -  больной
бедняга Колдуэлл.
   Случилось так, что именно папку Колдуэлла я держал  в  руках.  Я  почти
швырнул ее в Вадоса.
   - Да, двадцать  лет  все  происходило  так,  как  вы  хотели.  Немногие
правители могут похвастать этим. Вам пора теперь снова взглянуть фактам  в
лицо, забыв о ваших правилах игры, иначе рано или поздно вас  расстреляют.
Управление государством - ваше дело, не мое! Успокойте  хотя  бы  людей  -
дайте пенсию вдове Толстяка Брауна,  вы  ведь  прекрасно  знаете,  что  он
невиновен. Зачем я говорю вам все это?
   Я машинально открыл папку Колдуэлла. Внутри была вложена записка:
   "30. Пабло говорит, что лучший ход с5."
   - Значит, и здесь вы обманывали, - тихо  сказал  я.  -  Даже  когда  вы
поклялись, что будете следовать правилам, вы обманывали. Вы спросили Пабло
Гарсиа, какой следующий ход. Из того, что я хотел бы сделать с  вами,  нет
ничего, что так или иначе не ожидает вас и без меня, -  спокойно  произнес
я. - Единственное мое желание - поскорее убраться отсюда.
   Я почувствовал, как во мне растет отвращение, и это придало  силу  моим
последним словам. Вадос в растерянности встал.
   - Я... я пошлю за вашим водителем, - начал он, но я прервал его:
   - Я хочу уехать не только из вашего дворца, но и из страны. Сегодня же!
   В соседней комнате приглушенно зазвонил телефон. Вадос полуобернулся  и
вздохнул.
   - Хорошо, сеньор Хаклют. Меня не огорчит ваш отъезд. Может быть,  тогда
я смогу заставить себя стать таким, каким я хочу видеть себя снова. Сейчас
я лишь тень того человека, каким себе казался...
   - Сеньор президент! - раздался резкий крик.
   Дверь комнаты распахнулась, и вошел дворецкий.
   - Сеньоры, простите меня, но только что  позвонили  и  сказали,  что  в
городе идут бои. Генерал Молинас  отдал  приказ  о  мобилизации  резервов,
толпа атаковала станцию монорельсовой дороги. Станция горит!
   Я посмотрел на Вадоса. Слова были излишни.
   Он сидел с  каменным  лицом.  Затем  он  выпрямился,  расправил  плечи.
Постепенно к нему возвращалась прежняя решительность.
   - Хорошо, - произнес  он  наконец.  -  Вызовите  водителя.  Пусть  Хаим
возьмет из сейфа двадцать тысяч доларо и отдаст их сеньору  Хаклюту;  если
наличных не хватит, пусть покроет разницу чеком. Потом он должен заехать в
"Отель-дель-Принсип",  взять  вещи  сеньора  и  отвезти  их  в   аэропорт.
Обеспечьте военный самолет, который  доставит  сеньора  Хаклюта,  куда  он
пожелает.
   - Но... - с удивлением начал дворецкий.
   Вадос вспыхнул.
   - Никаких но. Делайте, что я сказал, и побыстрее!
   Пораженный дворецкий вышел из комнаты.  Вадос  смотрел  в  мою  сторону
ничего не видящим взглядом.
   - Я добился лишь отсрочки того, чего я больше всего хотел  избежать,  -
задумчиво произнес он. - И какой ценой... Но это  касается  меня  и  моего
народа. Вам же я могу сказать только одно: прощайте. Извините меня.
   Он, должно быть, понял, что я не подам ему руки, повернулся и вышел  из
комнаты.
   Через несколько минут возвратился дворецкий с деньгами - я не  стал  их
пересчитывать. Машина ждала у подъезда. Я шел к ней с  чувством  огромного
облегчения, как будто с моих плеч сняли тяжесть, которую я носил с  самого
рождения, не ведая о том.
   - В аэропорт, - сказал я водителю.
   Он кивнул, и машина двинулась вперед.
   За  дворцовой   оградой   открылась   панорама   города.   Зарево   над
монорельсовой станцией затмило вечерние огни. Водитель явно не верил своим
глазам - он еще ничего не знал, - затем прибав