онючая Эстрелита утверждает... Да  плевать  мне
на нее!
   Он сделал еще глоток.
   - Может, это ее собственная идея, - размышлял он вслух. -  А  может,  и
нет. У нее ума не хватит самой додуматься. Наверно, ее кто-то надоумил. Не
исключено, Энжерс. И все же мне кажется, что за  всем  этим  стоит  Люкас,
будь он проклят! Знаешь ли ты, что все это для меня значит?!  Это  значит,
что я пропал. Вот так! Люди будут потешаться надо мной.
   Он ткнул в меня своим мясистым пальцем.
   - Не веришь, да? Не веришь, что  такая  мелочь  может  раз  и  навсегда
погубить человека, да? Тогда я скажу тебе. Я не на той стороне, вот в  чем
дело. Они считают, что я должен держаться, как они,  и  выглядеть  так  же
респектабельно, как Люкас, чтоб он сдох, и  вся  их  шайка.  Я  ведь  тоже
гражданин иностранного происхождения. Я у них  бельмо  на  глазу.  Они  не
могут понять, почему я трачу силы и время на бедняков, которым  _по  праву
принадлежит_ эта страна. Понимаешь? Я не лезу из кожи  вон,  чтобы  урвать
гонорары повыше, потому что я знаю закон и говорю, что он  не  на  стороне
обездоленных. Такая вот легкомысленная несовершеннолетняя дурочка им очень
кстати. Поверь, они спят и видят, как бы дать мне по шапке!
   Он обхватил голову руками и смолк. Мне было  неловко  видеть  печальные
глаза его жены.
   - Сеньора Браун. - Она взглянула в мою сторону. - У меня  есть  машина.
Вы позволите подвезти вас? - сказал я по-испански.
   - Благодарю вас, сеньор, - ответила она.
   - Браун, - я осторожно тряхнул его  за  плечи.  -  Можно  подвезти  вас
домой?
   Он поднял голову.
   - У тебя есть машина, старик? С тех пор как я приехал сюда, у меня  нет
автомобиля.  Десять  тысяч  хочет  эта  паршивка.  Десять  тысяч  мне   не
заработать и за два года!
   - Давайте я подвезу вас домой, - настойчиво повторил я.
   Он кивнул и неуклюже поднялся, словно гиппопотам.
   - Я бы ее охотно выпорол... Проклятье. Она  ведь  еще  ребенок,  совсем
ребенок. И притом не в моем вкусе. Мне не  нравятся  такие  молоденькие  и
тощие...
   Нам с трудом удалось втолкнуть его в машину. Жена Брауна назвала  адрес
и села с ним на заднее сиденье. Шурин занял место рядом со мной. По дороге
я посматривал в зеркало. Толстяк постепенно успокаивался, он сидел тихо  и
не мог не вызывать сострадания. Он держал жену за руку, неловко поглаживая
ее, словно застенчивый юноша в темноте кинозала.
   Путь был недолгим. Супруги  Браун  жили  неподалеку  в  многоквартирном
доме, где обитали в основном люди среднего достатка. Я высадил всех  троих
и подождал, пока Брауна не довели до подъезда. Когда мы прощались, сеньора
Браун полушепотом поблагодарила меня.
   Ее слова все  еще  звучали  у  меня  в  ушах,  когда  я  ехал  на  свой
наблюдательный пункт у перекрестка.
   Примерно через четверть часа после моего прибытия на место полицейский,
обычно скучавший в своей будке, стал  проявлять  признаки  активности.  На
пульте рядом с его телефоном замигала лампочка. Он поднес микрофон к губам
и стал нажимать на кнопки. Зажегся красный свет. Движение приостановилось.
   Раздался вой сирен, мимо промчались двое полицейских  на  мотоциклах  и
полицейский автомобиль. За ними проследовала машина скорой  помощи.  Снова
дали зеленый, и транспорт пришел в движение.
   Лишь утром следующего дня я узнал из газет, что это были за машины.
   Из окна жилого  дома,  где  я  накануне  вечером  высадил  чету  Браун,
выбросилась, разбившись насмерть,  Эстрелита  Халискос,  а  Толстяк  Браун
бесследно исчез.



16

   Сигейрас едва  не  плакал,  когда  в  понедельник  утром  возобновилось
слушание дела. Его можно было понять. Место Толстяка Брауна занял какой-то
апатичного вида адвокат. Он покорно  согласился  на  продолжение  слушания
вместо того, чтобы потребовать перерыва, дабы ознакомиться с  материалами,
собранными его предшественником.
   Люкас, стараясь скрыть ликование, постарался побыстрее провернуть дело.
Он не стал вызывать меня в качестве свидетеля. Адвокат Сигейраса  в  своей
заключительной  речи  перепутал  все  и   вся,   судья,   основываясь   на
представленных  показаниях,  постановил,  что  само  существование  трущоб
Сигейраса является нарушением  общественного  порядка.  Права  же  граждан
иностранного происхождения на подобные случаи не распространялись.
   Сигейрас, вскочив, прокричал  своему  апатичному  адвокату,  чтобы  тот
немедленно подал апелляцию. Из зала послышались негодующие возгласы. Я  же
думал только о том, как бы поскорее выбраться на свежий воздух.
   Еще в зале я обратил внимание на человека, явно наблюдавшего  за  мной.
Когда мы с Энжерсом уходили, он подошел к нам. Мне показалось, что  я  уже
где-то видел этого высокого черноволосого, безукоризненно одетого мужчину,
но где - вспомнить не мог.
   - Доброе утро, Луи, - тепло приветствовал его Энжерс.  -  Поздравляю  с
новым назначением!
   -  Сеньор  Хаклют,  -  добавил  он,  повернувшись  в  мою  сторону,   -
познакомьтесь с сеньором Луи Аррио, новым председателем гражданской партии
Вадоса.
   Аррио с приветливой улыбкой пожал мне руку.
   - Очень рад, сеньор Хаклют, - воскликнул он. -  Мне  еще  на  приеме  у
президента хотелось познакомиться с вами.
   Так вот где я его видел.  Это  его  имя  красуется  на  добром  десятке
крупных магазинов.
   - Итак, - продолжал он, - сегодня это небольшое дельце удалось  утрясти
без вашего  содействия.  Вынесенное  решение  знаменует  еще  одну  победу
цивилизации. Оно, как и ваша, сеньор Хаклют, деятельность, поможет сделать
наш прекрасный город еще лучше.
   - Благодарю вас, - ответил я. - Но для меня проект  -  лишь  работа  по
очередному контракту. Причем я жалею, что согласился на нее.
   Он посмотрел на меня с сочувствием.
   - Да, да. Я все прекрасно понимаю. Ваш уважаемый коллега, - он кивнул в
сторону Энжерса, - сказал мне, что наглец Дальбан и его сообщники угрожали
вам. Однако, сеньор, хочу вас заверить, что вам не стоит их опасаться. Мы,
граждане Вадоса, позаботимся об этом, можете на нас положиться.
   Он выглядел таким же целеустремленным, как и статуя  "Освободителя"  на
Пласа-дель-Норте. К тому же он ни на секунду не сомневался, что его устами
глаголет истина.
   - Конечно, сеньор Люкас и я позаботимся о  том,  чтобы  ничто  подобное
больше не повторилось, - продолжил он. - Я  убежден,  что  надо  правильно
информировать общественность.  Когда  люди  поймут,  какие  это  сулит  им
преимущества, никто не станет противиться переменам.  Сеньор,  вы  окажете
мне честь, если согласитесь как-нибудь поужинать со мной и моей семьей.
   - Благодарю вас, - ответил я. - К сожалению, в ближайшее время я занят.
Именно по вечерам я занимаюсь изучением транспортных потоков.
   -  Ну  конечно  же!  -  воскликнул  он,  как   бы   упрекая   себя   за
несообразительность. - Вы ведь заняты не только днем,  но  и  по  вечерам.
Вам, сеньор, не позавидуешь. Однако я восхищаюсь вашей самоотверженностью.
Тогда, может быть,  мы  пообедаем  вместе,  причем  не  откладывая,  прямо
сейчас?
   Он посмотрел на Энжерса.
   - Вы присоединитесь к нам?
   Энжерс кивнул в знак согласия. Мы заняли  столик  под  пальмами.  Через
несколько минут к нам подсел и Люкас.
   Разговор шел главным образом о внутренних делах гражданской  партии.  Я
особенно не вмешивался и  воспользовался  случаем,  чтобы  понаблюдать  за
собеседниками.
   И прежде всего за Люкасом. Я уже успел убедиться в том,  что  он  знает
свое дело. Однако ему не хватало увлеченности Брауна. Люкас поражал  своим
умением хладнокровно сопоставлять и анализировать  факты,  к  тому  же  он
производил впечатление человека, лишенного фанатизма, но,  как  и  Энжерс,
достаточно догматичного  и  упрямого.  Я  заметил,  что  последнее  вообще
характерно для людей, покинувших родную страну. Они не могут отрешиться от
сознания собственного превосходства над гражданами своей второй родины.
   Что же касается Аррио, то это был актер. Причем  роль  свою  он  выбрал
смолоду  и  вжился  в  нее.  Честно  говоря,  образ,  который  он  создал,
производил впечатление, хотя я прекрасно  понимал,  что  человек  и  актер
слились в нем воедино.
   Таким образом, передо мной сидели трое весьма известных и, надо думать,
добропорядочных граждан Сьюдад-де-Вадоса. Возможно, и в жизни на них можно
было так же положиться, как и в профессиональном отношении. (Я должен  был
признаться себе, что  меня  подсознательно  продолжали  беспокоить  угрозы
Дальбана, как бы я ни пытался не обращать на них внимания.)
   В конце обеда Аррио, извинившись, покинул нас - ему нужно было ехать на
телестудию дать интервью по случаю своего нового  назначения.  Я  попросил
его передать привет сеньоре Кортес  и  Франсиско  Кордобану,  подумав  при
этом, станут ли  они  изображать  Аррио  ангелом.  Во  всяком  случае,  он
подходил для этой роли гораздо лучше, чем я.
   Вслед за Аррио мы тоже поднялись из-за стола, решив  немного  пройтись.
Энжерс, подумав о чем-то, спросил меня:
   - Хаклют, вы, по-видимому, рады, что избежали допроса Брауна?
   - В некоторой степени, да, - согласился я.
   - Это известный интриган, - небрежно  заметил  Люкас.  -  Он  наверняка
распинался вам о том, с какой легкостью разделывается со свидетелями.
   - В общем-то...
   Люкас, усмехаясь, закивал головой.
   - То же самое он сулил и нашему дорогому доктору Руису, правда, на него
это не произвело никакого впечатления. Довольно забавна вся эта история  с
Толстяком.
   - Забавна? - переспросил Энжерс. - От него всего можно ожидать.
   - Видимо, вы правы, - согласился Люкас. - Я слышал, сегодня с  каким-то
важным сообщением по телевидению должен выступить епископ.
   - В самом деле? - спросил Энжерс равнодушно.
   Видно, проблемы церкви его мало волновали.
   - Возможно, это и слухи, но как будто он собирается говорить о  падении
нравов в Вадосе.
   Они многозначительно переглянулись, и я понял, на что намекает Люкас.
   - Надеюсь, его проповедь не сведется к тому, что грех карается смертью?
- натянуто улыбнулся Энжерс.
   - Трудно сказать, - Люкас пожал плечами. - Я слышал, он склоняется дать
разрешение захоронить девушку на церковном кладбище.
   Я не выдержал и вмешался в разговор.
   - Вы полагаете, что его преосвященство уже успел установить, что она не
покончила жизнь самоубийством? Дело в том, что вчера вечером я встретил  в
баре Толстяка Брауна с женой и ее братом, я даже подвез их домой.  Я  знаю
обо всей истории от него самого. Он клялся, что никогда в  жизни  даже  не
видел эту... эту шлюху.
   Оба удивленно посмотрели на меня.
   - Как профессионал, сеньор Хаклют, - произнес Люкас,  сделав  паузу,  -
хочу заверить вас, что все,  что  сказал  вам  Браун,  не  имеет  никакого
значения. Если он невиновен, почему же тогда он скрылся?  Можно,  конечно,
делать  самые  разные  предположения.  Девушка  могла,  отчаявшись,   сама
выброситься из окна; ее могли напугать - и тогда она вывалилась  из  окна;
ее могли сгоряча толкнуть - все возможно. И  все  же  брат  сеньоры  Браун
говорит, что  она  держалась  уверенно  и  прекрасно  знала,  чего  хочет.
Человек, готовый к самоубийству, выглядел бы растерянным. Она чувствовала,
что имеет  основания  для  материальной  поддержки  от  отца  ее  будущего
ребенка.
   - Несмотря на то, что Браун это категорически отрицал? - настаивал я. -
Он говорил мне, что Эстрелита Халискос потребовала десять тысяч доларо, но
у него не было таких денег.
   - Он мог при желании их раздобыть, - заметил Энжерс.  -  Однако  Браун,
видно, испугался, поняв, что оправдываться ему не с руки.  Будь  все  дело
только в деньгах, уверен, народная партия не пожалела бы десяти тысяч  для
такого искусного лгуна.
   - Адвоката, - поправил его Люкас.
   - Я знаю, что говорю, - Энжерс зло усмехнулся.
   - Прошу извинить меня, - Люкас посмотрел на часы. - У  меня  еще  много
дел. До встречи, Дональд. До свидания, сеньор Хаклют.
   Он вежливо откланялся и перешел улицу.
   - В Вадосе теперь следует ждать  перемен,  -  констатировал  Энжерс.  -
Аррио и Люкас в одной упряжке всякий воз сдвинут.
   - Вы полагаете, что Аррио лучше Герреро?
   - Несомненно. Он - молодчина, человек дела. Мне нравятся такие люди.
   В тот вечер я не видел ни выступления  Аррио,  ни  проповеди  епископа.
Однако, возвращаясь около часа ночи из района рынка, обратил внимание, что
в нише у богородицы горят свечи. Я огляделся и, не заметив никого, решился
посмотреть, что написано на очередной бумажной ленточке.
   В полутьме я разобрал два слова: "Эстрелита Халискос".
   "Бедный Браун", - подумал я, вспомнив, что он говорил накануне.  Однако
Люкас, видно, был прав  -  трудно  сказать,  что  произошло  с  Эстрелитой
Халискос на самом деле. Не исключено, что ее и убили.
   У меня вошло в привычку по утрам читать "Либертад" и  "Тьемпо".  Причем
первоначальное намерение улучшить тем самым мое  знание  испанского  языка
отошло на второй план перед желанием быть в курсе городских событий.
   На следующее утро, просмотрев "Либертад", я обнаружил, что ее  издатели
верны себе. Прежде всего  в  газете  освещались  назначение  Аррио  и  его
интервью по телевидению, а также излагалась  обвинительная  речь  епископа
Круса. Я  был  удивлен  резкостью,  с  которой  служитель  церкви  клеймил
нравственные устои жителей Вадоса.  Город  оставалось  только  сравнить  с
Содомом и Гоморрой.
   Осуждая  тех,  кто  развращает  молодежь,  епископ  недвусмысленно  дал
понять,  что  все  пороки  в  этом   некогда   высоконравственном   городе
порождаются трущобами, в том  числе  небезызвестными  лачугами  Сигейраса.
Далее  он   намекал   на   то,   что   всякая   защита   Сигейраса   может
квалифицироваться только как стремление увековечить эти рассадники порока.
   Много материалов в газете было  также  отведено  исчезновению  "Брауна.
Приводились интервью министра юстиции Гонсалеса и  шефа  полиции  О'Рурка.
Гонсалес уверял, что Браун будет найден,  а  О'Рурк  заявил,  что  полиция
проверяет различные версии гибели девушки.
   Затем я взял "Тьемпо", мне было любопытно, как им  удалось  выкрутиться
из всей этой истории. Ведь нельзя же было в открытую оправдывать Брауна. Я
полагал, они попытаются отвлечь внимание читателей...
   И я не ошибся.
   В  центре  первой  страницы  была  помещена  карикатура,   на   которой
Сьюдад-де-Вадос изображался в виде райских кущ. На  переднем  плане  ангел
обрушивал свой огненный меч на нищих крестьян: мужчину со шляпой в руках и
женщину с ребенком. Крестьяне спрашивали: "Разве бедность - это грех?"
   На груди ангела жирными черными буквами было выведено мое имя.



17

   Не веря собственным глазам, я смотрел  на  карикатуру,  когда  в  дверь
тихонько  постучали.  Вошла  горничная  с  утренней  почтой.  Я   разорвал
принесенные ею два конверта.
   Первое письмо было от друга, которому я обещал написать и, как часто со
мной случается, все откладывал это. Во второй конверт была вложена  первая
страница утренней "Тьемпо", та самая, которую я только что держал в руках,
с той лишь разницей, что карикатуру  обвели  красным  карандашом  и  рядом
по-английски написали: "Итак?"
   - Не иначе, дело рук Дальбана, - произнес я вслух.
   Пора было этому положить конец.  И  именно  теперь.  "Тьемпо",  видимо,
слишком легко сходили с рук клеветнические высказывания и выпады  в  адрес
противников. Однако, по словам Марии Посадор,  Сейксасу  удалось  добиться
постановления суда, запрещавшего газете обвинять  его  во  взяточничестве.
Кое-кому придется позаботиться, чтобы и я был огражден от ее нападок.
   Вложив газетную страницу в конверт, я сунул его в карман и отправился в
ведомство Энжерса. Я показал ему карикатуру и в сердцах стукнул кулаком по
столу.
   - Такие вещи преследуются законом! Вы не должны это так оставить!
   Энжерс прикусил губу.
   - И вы полагаете, что за этим стоит Дальбан? Вам, Хаклют,  лучше  всего
переговорить с Люкасом. Давайте я узнаю, сможет ли он с нами пообедать?
   Он взял конверт и посмотрел на почтовую отметку.
   - Отправлено сегодня рано утром или  вчера  вечером.  Пожалуй,  сегодня
утром,  если  только  тому,  кто  это  состряпал,  не  удалось  заполучить
сигнальный оттиск.
   Он поднял трубку внутреннего телефона и попросил секретаршу связать его
с Люкасом. Я ждал, чувствуя, как мой пыл постепенно стихает.
   Люкас оказался свободен. В полдень за обедом я рассказал ему обо всем.
   - Да, сеньор Хаклют, - мрачно проговорил он. - В обоих случаях мы имеем
дело  с  тем,  что  обычно  называют  "крепким  орешком".  Братья  Мендоса
поднаторели в том, как чернить неугодных  людей  в  приличных  выражениях,
чтобы не навлечь на себя закон.  Однако,  поскольку  вы  являетесь  гостем
правительства,   я   считаю   вполне   возможным   привлечь   виновных   к
ответственности. По  меньшей  мере  мы  добьемся  того,  что  заставим  их
замолчать.
   - Неплохо, но недостаточно, - сказал я. -  Я  прошу  расследовать  роль
Дальбана. Если это дело  его  рук,  то  хотелось  бы,  чтобы  и  он  понес
наказание. Полиция не очень-то отреагировала на мою  жалобу,  правда,  мне
предложили телохранителя, но я отказался, поскольку у меня  уже  был  опыт
общения с полицией.
   Люкас записал что-то в свой небольшой блокнот.
   - Я попрошу провести расследование, - произнес он. -  К  сожалению,  не
секрет, что влиятельный человек способен, скажем  прямо,  охладить  рвение
наших полицейских. Дальбан, несомненно; принадлежит к числу  таких  людей.
Если говорить откровенно, мне самому небезынтересно узнать, что происходит
с Дальбаном. Я лично ожидал, что он вступит в игру раньше.
   - В какую игру? - живо поинтересовался Энжерс.
   - Вы, конечно же, помните о штрафе, который наложили на  Хуана  Тесоля?
Пока штраф не уплачен, фанатики из их партии  наскребли  только  несколько
сотен доларо. Но сегодня истекает двадцатидневный срок, установленный  для
уплаты. Многие хотели бы знать, действительно ли стоящие за  партией  лица
ценят Тесоля так высоко, что готовы внести за него штраф.
   Энжерс кивнул.
   - Вы правы. Если за парня не внесут выкуп, это значит,  что  он  больше
никому не нужен, ведь он был тесно связан с Фрэнсисом.  Тесолю  приходится
отвечать за него.
   - Из них двоих Тесоль, пожалуй,  более  темная  личность,  -  задумчиво
проговорил Люкас. Затем, улыбнувшись,  добавил.  -  И  все  же  интересно,
раскошелятся ли они на тысячу доларо.
   Энжерс, сосредоточенно о чем-то размышлявший, наконец сказал:
   - Кажется, вы готовы согласиться с тем, что за всем этим стоит Дальбан.
А имеет ли он влияние на "Тьемпо"? Мне всегда  казалось,  что  за  газетой
стоит Мария Посадор.
   Люкас пожал плечами.
   - Мне представляется, что Мария Посадор - э... э... - как  бы  поточнее
выразиться? - скорее прикрытие. Я  считаю,  что  согласие  на  предложение
Вадоса вернуться в Агуасуль значительно ослабило ее влияние. Теперь  же  я
пристально слежу за Дальбаном.
   Он посмотрел на часы, затем поднялся из-за стола.
   - Прошу извинить, я заговорился. Сеньор Хаклют,  не  волнуйтесь,  вашим
делом займутся безотлагательно.


   Его обещание не заставило себя ждать. На следующее утро  на  подносе  с
завтраком  я  обнаружил  пакет.  В  нем  находилось  постановление   суда,
подписанное Ромеро, к которому  была  приколота  записка  со  словами:  "С
уважением, Андрес Люкас", а также утренний выпуск "Тьемпо".
   На  первой  странице  бросалось  в  глаза  пустое  место  с   факсимиле
официального цензора. Надпись  гласила,  что  в  этом  разделе  содержался
материал, не соответствующий какому-то параграфу  закона  об  общественном
порядке.
   Вот это другое дело! Как я узнал позже, полицейские  в  соответствии  с
указаниями Ромеро рано утром прибыли в редакцию "Тьемпо" и изъяли  статью,
в которой снова содержались нападки на меня.
   Просмотрев газету, я понял, что Ромеро вчера пришлось  потрудиться.  По
его распоряжению Тесоль за неупла