первый обокрасть предложил?
     - Вот именно: кто первый?
     - Не помню. Пьян был. Оба, наверное, и решили...
     Адвокат ответом остался недоволен.
     - Не помните. Так, так... А вы были сильно пьяны?
     - Порядочно.
     - Настолько сильно, что не осознавали, - что делаете?
     - Почему не осознавал? Осознавал.
     - Сколько же вы лично употребили спиртного?
     - Граммов пятьсот-шестьсот.
     - И   осознавали?   Сомнительно...   А   как  у  вас  обстояло  дело  с
материальным положением?
     - Чего?
     - Вы нуждались в деньгах?
     - Да.
     - Так. Печально, очень печально. А почему вы не работали?
     - Не хотелось.
     - Вы, по-видимому, были больны?
     - Нет,  был  здоров как бык, - резко ответил Сысоев, которого все более
и более раздражали вопросы адвоката.
     "Неправильную линию защиты избрал адвокат", - подумала Степанова.
     Допросив  пострадавшего  и  свидетелей,  видевших  кражу, суд перешел к
допросу Матвеева и Коспянского.
     Матвеев  чувствовал  себя  неуверенно  и,  может  быть,  именно поэтому
старался  держаться  развязно.  На  вопрос  о  том, что он может показать по
делу, пожал плечами.
     - Да   почти   ничего.   Действительно,  приходил  к  нам  на  комбинат
наниматься,  мы  отказали.  Вот  и  все.  Не  знаю,  зачем меня только в суд
вызвали.
     - А почему не взяли Сысоева на работу?
     - Не подошел.
     - По квалификации?
     - Нет, по другим данным.
     - По другим данным? По каким же?
     - Видите  ли,  это  несколько  деликатный вопрос. И считаю, что широкое
оглашение здесь ни к чему.
     - Вот  как? - сказала Анна Ивановна. - Не для широкого оглашения? У нас
по  этому вопросу другое мнение. Суд считает, что тайны здесь нет. Говорите,
а народ послушает.
     - Я не могу говорить в подобной обстановке.
     - Послушайте,  свидетель  Матвеев,  вы  были предупреждены об уголовной
ответственности за отказ от показаний?
     - Да.
     - Так вот, мы вас слушаем.
     - Ответственность за это вы берете на себя?
     - Полностью.
     - Ну что ж...
     Матвеев слегка побледнел и придвинулся к судейскому столу.
     - Мы его не взяли, исходя из государственных соображений.
     - Громче, свидетель, в зале не слышно.
     - Я говорю, что мы исходили из государственных соображений.
     - Вот теперь слышно, хотя и непонятно.
     - Наш  комбинат является важным государственным предприятием. На нем не
место ворам.
     - Правильно. Но откуда вы взяли, что Сысоев вор?
     Матвеев непонимающими глазами посмотрел на Степанову.
     - Ну как откуда? Он же справку предъявил.
     - Какую справку?
     - Справку из колонии.
     - И в ней было написано, что он вор?
     - Нет,  конечно.  Но  ведь  наказание он отбывал за воровство. Разве не
так?
     - Так.  Но в справке было сказано, что он освобожден на основании Указа
Президиума Верховного Совета СССР.
     - Да.
     - Значит,  Президиум  пришел к выводу, что он уже не вор, что он больше
не  нуждается  в  изоляции  от  общества,  что  он  может  работать, как все
советские  люди.  Вы,  что  же,  решили поправить Президиум и лишить Сысоева
права на труд?
     - Зачем же так? Просто ему не обязательно работать именно у нас.
     - А где ему работать?
     - Ну, мало ли других мест!
     - Например?
     - Сразу мне ответить трудно, но...
     Степанова обратилась к заседателям:
     - У вас, товарищи, будут вопросы к свидетелю?
     Молодая   женщина,  учительница  средней  школы  Блинова,  отрицательно
покачала головой.
     - Если  разрешите,  один  вопросик,  - сказал другой заседатель, мастер
железнодорожного депо Гуляев.
     - Пожалуйста, Всеволод Феоктистович.
     - Один  вопросик,  -  повторил  Гуляев. - Скажите, свидетель, вы знаете
Александра Павловича Бычихина?
     - Бычихина? Директора комбината?
     - Вот-вот, его самого.
     - Как же я могу не знать директора комбината! Конечно, знаю.
     - А кем он был раньше, до директорства, знаете?
     - Вначале плотником...
     - Ну, ну, - подбодрил Матвеева Гуляев.
     - Потом мастером, заместителем начальника цеха...
     - А до работы на комбинате?
     - Представления не имею. Он уже здесь двадцать пять лет работает.
     - Значит, не знаете?
     - Не знаю. Да и какое это имеет отношение к делу?
     - Прямое  отношение,  уважаемый  товарищ, самое прямое. Ведь Бычихин-то
до  комбината  был воспитанником детской колонии. Слышали про Макаренко? Вот
у  него  Бычихин  и  числился.  В  трудновоспитуемых числился. Так-то. А еще
раньше  Саша  Бычихин  беспризорничал,  воровством  промышлял.  Вот  как. Но
повезло  ему. Если бы вы двадцать пять лет назад в кадрах работали, плохо бы
пришлось Саше Бычихину! Так-то.
     По  залу  прошел  гул.  Сдерживая  улыбку,  Анна  Ивановна  спросила  у
Гуляева:
     - Еще вопросы будут к свидетелю?
     - Да хватит, наверное.
     Матвеев растерянно смотрел на Гуляева, потом сбивчиво заговорил:
     - Вы  только не думайте, что я действовал по своей инициативе. Я-то как
раз  хотел  зачислить Сысоева. Он на меня произвел хорошее впечатление. Но у
нас  в  свое время произошел неприятный случай с одним... - Матвеев замялся,
подбирая   слова,   -   случай  с  одним  бывшим  вором.  Начальник  цеха  и
отсоветовал.  И,  как  видите,  в  данном  конкретном случае мы не ошиблись:
Сысоев не оправдал, так сказать, доверия.
     - Не без твоей помощи! - громко сказал кто-то в зале.
     - Тише, товарищи! - подняла руку Анна Ивановна. - Надо уважать суд.
     Сысоев  все  время судебного следствия безучастно смотрел в окно, почти
не  прислушиваясь к происходящему. Словно откуда-то издалека донесся до него
голос адвоката, просившего суд о снисхождении...
     Наконец  он  очнулся, поискал глазами мать. Вот она сидит в шестом ряду
вместе   с  Николаем  Ахметовичем.  Слушает,  боясь  проронить  хоть  слово.
Маленькая,  сгорбленная,  в  белом платке. В том самом платке, который он ей
привез. Доживет ли она до его возвращения? Да и вернется ли он?
     Почувствовал,  как  дрогнули губы. Пониже наклонил голову. Неужто жизнь
навсегда  сломана?  Как  в  той  песне  поется:  "Погиб  я, мальчишка, погиб
навсегда..."
     Погиб   навсегда.  Эта  мысль,  ставшая  за  последние  дни  привычной,
внезапно пронзила все его существо. Неужто все кончено?
     - Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.
     Тяжело встал. Комок в горле.
     - Я... я отказываюсь от последнего слова.
     - Хорошо.  Садитесь. Суд удаляется на совещание для вынесения приговора
по делу.
     В  зале сразу же заговорили, зашаркали ногами, заскрипели отодвигаемыми
скамейками.
     К Сысоеву подошел Нуриманов.
     - Здравствуй, Володя. Вот как встретиться привелось...
     - Ничего, Николай Ахметович, живы будем - не помрем.
     Даже улыбнулся. А потом внутри что-то оборвалось. Закричал:
     - Оставьте меня! Оставьте!
     Упал грудью на барьер, под рубашкой волнами заходили лопатки.
     - Граждане,   прошу   отойти   от   подсудимого,   -  сказал  конвойный
милиционер, отодвигая любопытных.


x x x

     - Ну, какие будут мнения? - спросила Степанова.
     - Мнения...  -  заерзал  Гуляев.  -  Ну  какие  тут  мнения?  Тут, Анна
Ивановна, не столько мнения, сколько сомнения...
     - Сомнения - тоже неплохо. Поговорим о сомнениях.
     - Ну,  прежде  всего  частное  определение  в  адрес комбината выносить
надо.  Эти  деятели,  Матвеев  и  Коспянский,  наломали  дров.  Как, Клавдия
Тимофеевна? Согласна?
     - Согласна.
     - Если  разобраться,  они  парня  на преступление толкнули. Покрутился,
повертелся - работы нет. Ну и того...
     - Да,   отказ   в   приеме   на   работу,   безусловно,  сыграл  крайне
отрицательную  роль,  -  поддержала  Гуляева  Блинова.  -  Как  вы  считаете
относительно частного определения, Анна Ивановна?
     - Я  - "за". Частное определение вынесем. Случай, по-видимому, у них не
первый,  а  вопрос трудоустройства амнистированных - государственный вопрос.
Это ясно. А как с Сысоевым решим?
     Наступило молчание, которое прервал Гуляев.
     - Какое наказание по закону за повторную кражу?
     Вместо ответа Анна Ивановна протянула ему Уголовный кодекс.
     - Мда, - крякнул Гуляев, - строгонько!
     - Строго, но справедливо. Рецидив.
     - Рецидив-то  рецидивом,  -  сказал  Гуляев,  -  но  как  хочешь,  Анна
Ивановна, а у меня рука не поднимется ему такой приговор подписать.
     - А на какой приговор рука поднимется?
     - На оправдательный! - Гуляев рубанул перед собой воздух ладонью.
     - Оправдать?
     - А что?
     - Но ведь он украл.
     - Украсть-то  украл,  но  обстоятельства... - уже менее уверенно сказал
Гуляев.
     - Обстоятельства,  конечно,  серьезные,  - согласилась Анна Ивановна. -
Очень   серьезные.   Пожалуй,  при  таких  обстоятельствах  и  вы,  Всеволод
Феоктистович, чего доброго, могли бы кражу совершить.
     - Я?!  -  возмутился  Гуляев.  -  Я,  рабочий человек, чтобы крал? Да я
лучше с голоду подохну, а чужого не возьму.
     - Значит, не украли бы ни при каких обстоятельствах?
     - Конечно ж, о чем речь!
     - А он украл...
     - Гм.
     - Следовательно,  обстоятельства  не  могут  служить  для  него  полным
оправданием. Кража остается кражой. Верно?
     - Ишь  как  повернула... Ну, верно, - неохотно согласился Гуляев. - Все
верно,  и  все  неверно.  Вон  как. Не могу я на свою рабочую совесть такого
приговора брать...
     - А теперь послушаем Клавдию Тимофеевну.
     - Не  знаю,  что  и  сказать,  -  смутилась та. - На меня очень сильное
впечатление  произвели материалы дела. Особенно письмо Сысоева к матери. Мне
кажется,  нет,  я уверена, что он не хотел больше вести воровскую жизнь, что
это  преступление  -  какая-то  нелепость.  Сысоев  -  это  человек с еще не
установившимся  характером.  Он  вернулся  полный  лучших  намерений,  хотел
покончить   со  старым  и  наткнулся  на  перестраховщиков.  А  тут  дружок,
по-видимому,  стал  нашептывать, что у вора только одна дорожка, что честные
люди  бывшего  вора  в  свое  общество не возьмут. Знаете, как это бывает. И
преступление-то  он,  по-моему,  совершил  с  отчаянья.  "Не  верите,  что я
исправился?  Нате  вам.  Смотрите  на  меня  как  на  вора  - пусть я и буду
вором..."
     - Понятно,  -  сказала  Анна  Ивановна. - А теперь давайте во всем этом
разбираться.  Преступление совершено, поэтому об оправдании Сысоева не может
быть  и  речи. Но преступление совершено при особых обстоятельствах, которые
мы  обязаны  учесть.  И  совершено  оно человеком, который хотел покончить с
воровством  (у  нас  нет  оснований  не верить письму к матери). И, наконец,
последнее.  Нуждается  Сысоев  в  изоляции  от  общества  или  нет? Имеем мы
моральное  право  оставлять его на свободе или нет? За свое решение мы несем
ответственность  перед государством, перед обществом, перед Сысоевым и перед
своей  совестью.  Вот  как  стоит  вопрос.  Вы  верите  в  то, что Сысоев не
совершит больше преступления ни при каких обстоятельствах?
     Клавдия Тимофеевна развела руками.
     - Смотря какие обстоятельства... Разве можно все предусмотреть?
     - Это наша обязанность.
     - Но мы только люди.
     - Только  люди,  -  согласилась  Степанова,  -  но  приговор мы выносим
именем республики, поэтому ошибаться нам нельзя.
     - Это  мне  понятно,  - сказала Блинова. - А вот как избежать ошибки? И
парня жалко, и...
     - Да,  загадку  вы  нам  загадали,  Анна  Ивановна!  - покрутил головой
Гуляев. - Попробуй разгадать! Ведь недаром говорится, чужая душа - потемки.
     - Я вас не тороплю, товарищи. Подумайте. Крепко подумайте.
     В  совещательной  комнате  наступила  тишина.  В  руках трех людей была
судьба четвертого...
     Как они ее решат?


x x x

     - Встать! Суд идет!
     За  судейским  столом  трое  судей. В центре - Степанова. В руках у нее
приговор суда.
     - Именем    Российской    Советской    Федеративной    Социалистической
Республики...
     Десятки  людей  застыли  в  молчании. И среди них - подсудимый Владимир
Сысоев и его мать.
     Судья   читает,   как  было  совершено  преступление,  кем  и  чем  это
подтверждено.
     Зал  молчит, но в этом молчании слышится затаенный вопрос: что же решил
суд?
     И  вот в зал камнем падают слова: "Народный суд приговорил..." Нет, еще
не  то.  Перечисляются  год  рождения,  место  рождения...  Вот оно: "Лишить
свободы..."
     А  судья  продолжает  читать. Приговор еще не окончен: "...но, учитывая
обстоятельства,  при  которых  было  совершено  преступление,  положительную
характеристику  подсудимого,  присланную  из  трудовой колонии, где он ранее
отбывал наказание..."
     Люди  стараются  не  пропустить  ни  одного слова, хотя все уже ясно...
"Условно, - шорохом проносится по залу, - осужден условно".
     Владимир  проводит  тыльной  стороной  ладони  по  лбу.  Ладонь  совсем
мокрая. Вытирает о рубашку. Тяжела дышит.
     - Чего  же  ты  как  пень  стоишь? - шепчет конвоир. - Условно же дали!
"Освободить из-под стражи в зале судебного заседания"! Слышишь?
     Владимир смотрит на него непонимающими глазами.
     - Вот чудак, - смеется тот. - Свободен ты, понимаешь - свободен!


x x x

     С   фотографии  на  нас  смотрят  глаза  Владимира  Сысоева,  человека,
которому  приговор  суда  открыл  дорогу  в  жизнь.  Именно тот приговор, то
доверие,  которое оказали ему трое судей, действовавших от имени республики,
помогли Сысоеву стать на ноги и навсегда порвать с прошлым.
     - Гуманность  к  преступнику  и  гуманность  к  обществу... - задумчиво
говорит  Анна  Ивановна.  -  Наверное, все-таки это одно и то же. Если бы мы
тогда  отправили  Сысоева  в колонию, то нанесли бы вред не только ему, но и
обществу, государству...
     - Однако вы могли ошибиться в нем.
     - Могли... но не ошиблись, - говорит Анна Ивановна.
     На  столе у Анны Ивановны груда гражданских и уголовных дел. Они еще не
назначены   к  слушанию.  Но  пройдет  неделя-другая,  и  в  притихшем  зале
судебного   заседания   торжественно  прозвучат  слова:  "Именем  Российской
Советской  Федеративной  Социалистической Республики..." И в этих словах для
каждого  из  присутствующих  воплотятся  закон,  справедливость, гуманность,
нравственность - все то, что мы называем социалистическим правосудием.