ик",  -  говорит  Степанова.  -  Теперь  начальник  цеха.
Техникум  закончил,  институт,  отец  семейства.  А  когда  мы с ним впервые
встретились...    Впрочем,    это   было   давно.   Я   тогда   работала   в
Красногвардейском поселке, он теперь включен в черту города...
     Анна  Ивановна  молча  рассматривает  снимок. С плотного картона на нас
пристально  глядят  слегка  прищуренные глаза Владимира Сысоева. Кажется, он
тоже  вспоминает  свое  прошлое,  которое сдано в архив вместе с делом Э 69,
рассмотренным некогда Народным судом Красногвардейского района.


x x x

     Это  гражданское дело ("Истец: С.С.Сысоев. Ответчик: В.Н.Сысоева. Иск о
разделе  имущества")  с  юридической  точки зрения сложным не было. Но судьи
долго не выходили из совещательной комнаты.
     ...Семена   Семеновича  Сысоева  в  поселке  знали  многие.  Знали  как
пьяницу.
     Да, Сысоев любил выпить. И пьяный он становился страшен...
     Произошло  это  месяц  назад. Сысоев привел в дом, где помимо него жили
жена и дети, свою любовницу.
     - Пить  будем  и  гулять будем, а смерть придет - умирать будем! Машка,
открывай  бутылку!  - лихо выкрикивал Сысоев, притоптывая каблуками. - Чего?
Открыть не можешь? Э-эх ты! Сейчас я штопор найду...
     У двери Сысоев лицом к лицу столкнулся с Верой Николаевной.
     - А-а, ты здесь. Дай штопор.
     Смотря невидящими глазами в лицо мужа, Вера Николаевна глухо сказала:
     - Со   мной   чего  уж...  Но  хоть  детей-то  б  постыдился.  Взрослые
дети-то...
     Ответом ей была площадная брань.
     За  мать вступились Володя и Дина. И началось то, что часто происходило
в доме Сысоевых...
     - Кто  вас  кормит, а? - кричал Семен Семенович. - Дармоеды! Да я вас в
бараний рог согну!
     Во  время этой безобразной сцены у тяжело больной дочери Сысоева горлом
пошла кровь.
     - Папа,  прекрати,  видишь, Дине плохо, - умолял Володя, показывая отцу
окровавленное полотенце. - Не надо, прошу тебя.
     Но  Сысоева уже ничто не могло остановить. На пол летела посуда. Падали
опрокинутые  стулья.  Трещала  мебель.  Все  это  перекрывал  пронзительный,
надрывный голос отца:
     - Вон! Вон из дома!
     В  эту ночь Дина скончалась. Хоронили ее мать и брат. Отца на похоронах
не  было.  А через неделю в суд поступило исковое заявление: Сысоев просил о
разделе имущества...


x x x

     Судьи  вышли из совещательной комнаты только в восемь часов вечера. Зал
судебного  заседания был пуст. Но судьи торжественно стояли за столом, когда
Анна  Ивановна,  держа  перед  самыми глазами мелко исписанные листы бумаги,
читала   громким   голосом  знакомые  слова:  "Именем  Российской  Советской
Федеративной Социалистической Республики..."
     Решение  было  кратким.  Зато  более  пространным был другой документ -
частное определение суда.
     "При  рассмотрении  дела,  -  гулко  и торжественно раздавался в пустом
зале  голос  судьи,  -  выявились  такие  обстоятельства, которые, по мнению
суда,  должны  стать предметом обсуждения общественности. Пьяница и хулиган,
человек  без  всяких  моральных  устоев,  Сысоев  на  протяжении  многих лет
терроризировал  свою  семью.  Он  избивал  жену  и  детей, устраивал дебоши,
унижал  человеческое  достоинство  членов  семьи.  Сысоев требовал от своего
сына  Владимира  денег,  толкая  его  на  путь  преступлений, приводил в дом
женщин,   организовывал   попойки.   Именно   на   Сысоеве  лежит  моральная
ответственность    за    скоропостижную    смерть    дочери.   Положительная
характеристика  с  комбината,  представленная Сысоевым в судебное заседание,
свидетельствует  лишь  о  том,  что  профсоюзная  организация  комбината  не
интересуется  жизнью  членов  коллектива в быту, искусственно отрывая быт от
производства.   Работники   комбината   забыли   простую   истину,   что   в
социалистическом  обществе  быт  и  работа  неотделимы. У нас не должно быть
людей  с двойным дном, каким является Сысоев. Суд также не может пройти мимо
крупного  пробела в работе средней школы, учеником которой является Владимир
Сысоев.  Владимир  неоднократно пропускал занятия, иногда приходил в класс с
явными   следами   побоев.   Однако  ни  дирекция  школы,  ни  комсомольская
организация  не  поинтересовались,  чем  это вызвано, не предприняли никаких
попыток  изменить  это  ненормальное,  дикое  для  нашего времени положение,
которое сложилось в семье Сысоева..."
     Частное  определение  зачитано, но Анна Ивановна еще держит перед собой
листы бумаги. Потом она медленно складывает их и обращается к заседателям:
     - На сегодня вы свободны, товарищи.
     ...На  следующий  день  после  суда  Володя  был выгнан отцом из дома и
исчез из поселка.
     - Он  давно собирался убежать, - говорила Сысоева Анне Ивановне. - Да я
не верила. А теперь, знать, придется век одной доживать.
     - Ничего, отыщем. А то и сам вернется, - утешала ее Анна Ивановна.
     Но  Володя  не  вернулся.  А  сведения  о нем поступили много позднее -
сведения   о   привлечении  его  к  уголовной  ответственности  и  о  первой
судимости...


x x x

     Вечерело.  Володя шел по безлюдным в этот час улицам поселка. Последние
события смяли его. Что делать?
     Перед  глазами мелькало застывшее от горя лицо матери, пьяный отец... В
смерть  Дины  не  верилось.  Казалось,  что вот сейчас появится ее сухонькая
фигурка,  послышится  глухой  кашель...  Да, больше дома делать нечего. Надо
уходить... Но куда? К кому?
     Он  прошел  мимо  нового  здания  клуба, от которого еще пахло сосной и
свежей  краской. Возле клуба толпились люди. Слышался смех. Продавали билеты
на последний сеанс.
     Володя  зябко  передернул  плечами. Холодно. Осень. Мать уже второй год
собиралась подшить к пальто ватин. Но не было денег, отец все пропивал.
     Может, зайти в клуб?
     В  фойе  было  тепло.  По  запотевшим  стеклам медленно, словно нехотя,
скатывались капли.
     Володя  рассеянно  прошелся  вдоль  вывешенных  на стене картин местных
художников-любителей. "Бурелом", "На делянке", "Охотники", "Стройка"...
     - Володя, ты что, в кино собрался?
     За  его  спиной  стоял  сосед  по  дому,  мастер Нихренского лесопункта
Нуриманов. Узкие, слегка раскосые глаза глядели мягко и доброжелательно.
     - Да нет, так...
     - Денег нет?
     - Да нет, просто так, не хочется...
     - Эх  ты,  такалка!  Идем,  проводишь меня на станцию. Дочка сегодня из
Москвы  приезжает. Помнишь Любу? Когда она уехала, тебе, по-моему, лет шесть
было, немудрено и забыть.
     Они  вышли  из  клуба  и  не торопясь направились к станции. До прихода
поезда оставалось еще минут сорок.
     Знает   ли   Нуриманов,   что   произошло?  Нет,  он  ведь  два  месяца
отсутствовал, да и приехал, наверное, только что. Утром его не было.
     Володе  Николай  Ахметович  нравился. Между ними всегда существовало то
взаимное  чувство  симпатии,  которое  иногда  внезапно возникает даже между
малознакомыми  людьми.  Большой,  с  грузными плечами, такими грузными, что,
казалось,  они  тянут  его  к  земле,  Нуриманов  был  молчалив и спокоен. К
Сысоевым  он  обычно  не  заходил.  Но  когда отец Володи напивался пьяным и
начинал  буянить,  Вера  Николаевна  бежала  к Нуриманову. Заставала она его
редко:  Нуриманов  неделями  жил у себя в комнатке на лесопункте. Но если он
оказывался  дома,  то всегда приходил. Сжимал своими сильными пальцами плечи
Сысоева  и  коротко  бросал: "Выпил - спать. Ну!" И странно: Сысоев сразу же
затихал и, вполголоса бормоча ругательства и угрозы, уходил к себе.
     Жена  Нуриманова  умерла  давно, во время родов, оставив ему дочь Любу.
Так  они  и  жили  вдвоем  в  большой неуютной комнате. Потом Люба закончила
десятилетку  и  уехала  в  Москву.  Шли  годы.  Несколько раз она собиралась
приехать  на  каникулы (в то время она еще училась в институте), да так и не
выбралась.  А  письма...  Разве  письма могли заменить дочь? Да и писала она
редко. От случая к случаю. А чаще посылала телеграммы - к праздникам...
     - Идет, идет! - закричали на перроне.
     Народ,  толкаясь  узлами и чемоданами, ринулся на платформу. Замелькали
освещенные квадраты окон вагонов.
     - Люба, Любочка!
     Нуриманов метнулся к вагону.
     - Давай, давай чемоданы!
     Николай  Ахметович  подхватил  один  чемодан,  потом  другой,  сетку  с
продуктами. И вот он обнимает свою дочь.
     - Ну, как доехала? Хорошо? Здорова? Заждался тебя...
     Володя  почувствовал,  как  что-то  сжало его сердце. "А я? Зачем здесь
я?"
     Неожиданно  для  самого  себя  он  быстро  повернулся  и  побежал вдоль
состава.
     - До  отхода поезда осталось две минуты. Просьба к отъезжающим - занять
свои места, - сообщил станционный репродуктор.
     А где его место? И есть ли оно вообще...
     Володя лбом прижался к поручням вагона.
     - Мальчик, а мальчик, садись, останешься!
     Володя   посмотрел   непонимающими  глазами  на  седого  благообразного
проводника. Ах, да, очевидно, он принял его за сына кого-то из пассажиров.
     Еще  не  сознавая,  что  делает, Володя поднялся по ступенькам в вагон.
Свисток. Лязгнули буфера. Поезд тронулся.
     Постояв  на площадке, он прошел в вагон, который оказался общим. Проход
был  забит  вещами. Группа матросов азартно играла в домино. Он взобрался на
третью  полку  и  пристроился  между  чьим-то деревянным сундучком с висячим
тяжелым замком и огромным фибровым чемоданом.
     Было  поздно. Вагонный шум затихал. Володя уснул. Проснулся он от того,
что кто-то дергал его за ногу.
     - Молодой человек, ты чей будешь?
     - Ничей.
     - Билет у тебя есть?
     Володя молчал.
     - Заяц,  значит.  А ну слазь! Давай, давай! Понапускали здесь всяких, а
потом удивляются, куда вещи пропадают. Проводник!
     Володя  кувырком  слетел  с  полки  и  сразу  же попал в объятия рыжего
мужчины.
     - Ну, ну, торопыга! Постой. Вот до станции доедем - в милицию сдадим.
     На  первой  же  остановке его действительно повели в отделение милиции.
Вел  его  проводник,  а  сзади  шла  женщина,  та  самая, которая первая его
заметила, и на ходу рассказывала любопытным:
     - Поднимаюсь  за кошелкой... Батюшки! Он уже возле нее. И хитрый какой:
спящим  притворяется,  носом  даже посвистывает. Хорошо, что успела, а то бы
поминай  как  звали.  Из  молодых, да ранний! И откуда только такие берутся!
Воспитывают  их,  воспитывают,  а  они  только  и  думают,  как бы своровать
что-нибудь.  В  милиции  его  проучат!  Не  посмотрят,  что  малолеток.  Там
знают...
     Но  что  в милиции "знают", она досказать не успела. Володя вырвал руку
и, боком проскочив мимо двух женщин, бросился в здание вокзала.
     - Держи! Держи!
     Он  выскочил  в  коридор  и лицом к лицу столкнулся с франтовато одетым
парнем,  над  губой  которого  чернела  узкая  полоска усиков. Тот мгновенно
схватил  его  за плечи и втолкнул в дверь комнаты, которая находилась за его
спиной.
     - Тише, шкет! Зацапают...
     Володя стих. У самых дверей послышался топот ног и громкий разговор.
     - Мальчишка здесь не пробегал?
     - Нет. А что, стащил что-нибудь?
     Когда шаги стали удаляться, парень открыл дверь и сказал:
     - Со мной пойдешь.
     Так Володя познакомился с вором-рецидивистом Сашкой Силой.
     Новый  знакомый  жил  на  окраине города в маленьком домике, где снимал
комнату  у  владелицы  дома  Марьи Гавриловны, которая работала санитаркой в
фабричной  больнице. Марья Гавриловна часто дежурила, и в эти дни квартирант
чувствовал себя здесь полным хозяином.
     - Мой  младший брат. Приехал погостить, - представил он Володю хозяйке.
- Пока поселится со мной. Не возражаете?
     Нет,  Марья Гавриловна не возражала. Жил один - теперь будут жить двое.
Не все ли равно?
     Она   достала  из  заваленного  всяким  старьем  чулана  раскладушку  и
передала ее квартиранту.
     - Вот. Для брата. Одеяло дать?
     - А  как же, мамаша. И одеяло, и матрасик... - И, обернувшись к Володе,
сказал:  - Мамаша - человек, мать родная, а не мамаша. Я у ней заместо сына.
В  общем,  устраивайся,  мамаша  заботу  проявит,  а  я  -  в город. Делишки
кой-какие...
     Пришел  Сашка  только  под  вечер. Плотно прикрыл дверь. Оглядел щуплую
фигуру подростка, усмехнулся.
     - Жирка не набрал... Чего нет, того не имеется. Ну, выкладывай.
     - Что? - не понял Володя.
     - Что  за  пазухой: анкетку, биографию, заявление о приеме на работу...
Поездушник?
     - Не понимаю...
     Сашка провел пальцами по тонкой линии усиков, тихо свистнул.
     - Э-э!  Совсем зеленый! Дерьмо гусиное! - Он был явно разочарован. - По
первой?  Ну  ладно.  Так  не  так,  а  перетакивать  не  будешь. Стаж - дело
наживное. А теперь храпанем. Завтра поговорим.
     Он  сбросил  пиджак,  сдернул  сорочку.  На его голых мускулистых руках
загримасничали  вытатуированные  женщины  с рыбьими хвостами, якоря, сердца,
пронзенные стрелами. На предплечье было написано: "Не забуду мать родную".
     - Вы моряк?
     - Вроде того.
     Он  подкинул  в  печь  несколько поленьев и, смотря на огонь, задумчиво
сказал:
     - Хорошо.  А  в  Воркуте  сейчас  под  тридцать.  Слыхал  про  Воркуту?
"Воркута,  Воркута,  южная  планета.  Двенадцать месяцев - зима, остальное -
лето".
     - Вы к родным туда приезжали?
     - А  как  же,  к  родичам.  У  меня вкруг родня, а в особь на севере. И
родня, и кореша...
     Сашка  свалился  на  постель,  натянул  на  голову  одеяло  и мгновенно
захрапел.
     Днем  Сашка  пропадал. Приходил только вечером или поздно ночью. Иногда
к нему приходили гости.
     Входя,  гости  подозрительно оглядывались, здоровались, перебрасывались
с  хозяином  какими-то  непонятными  словами.  Часто спорили, ругались, пили
водку,  распевали  воровские песни. Почти всегда запевалой был Сашка. Пел он
любовно, вполголоса, что называется "со слезой".
     Однажды  пришел  Колька  Сухотин, которого Володя знал раньше. Ему было
лет  семнадцать, но Володя слышал, что он уже дважды судим за воровство. Год
назад  он  несколько  месяцев  работал на комбинате. "Золотые руки. И голова
какая  ни  на  есть  имеется,  -  говорил  о  нем  начальник столярного цеха
Коспянский.  -  Но вот беда: привык к легкой жизни... А потом Колька ушел из
поселка, "захватив" с собой пятьсот рублей из профсоюзной кассы.
     - Ты  как  здесь?  - поразился Колька, увидев Володю, и что-то зашептал
на  ухо Сашке. Тот понимающе кивнул головой и разлил водку по стаканам. Один
из них он подвинул Володе.
     - Приобщайся, малец.
     Зажмурив глаза, Володя залпом выпил. Обожгло горло, захватило дыхание.
     - Хорошо?  -  полюбопытствовал  Сашка,  топорща усики. А Колька хлопнул
его по спине и покровительственно сказал:
     - Ничего, ппривыкнешь. - Он слегка заикался.
     На  следующее  утро  произошел тот самый разговор, которого Володя ждал
со страхом и любопытством.
     Сашка   после   вчерашней   пьянки   проснулся  поздно.  Сунул  руку  в
чемоданчик,   который  всегда  стоял  под  его  кроватью,  достал  недопитую
бутылку,  сделал  несколько глотков, поморщился. Подняв воспаленные глаза на
Володю, спросил:
     - Что скажешь? Иждивенцев не держу...
     - Я в ФЗУ поступлю...
     - Куда, куда?
     - В ФЗУ.
     Сашка хохотнул.
     - В  ФЗУ,  говоришь?  Дело...  - Он закурил, провел языком по усикам. -
Слушай,  пацан,  я  из  тебя  настоящего  блатного сделаю, законника. Будешь
работать  в  паре  с  Рыжим. Он хоть и дурак мало-мало, но обтесался и закон
воровской знает...
     - Я не буду воровать...
     - Да ты погромче, ухи у меня заложило...
     Не выдержав Сашкиного взгляда, Володя опустил глаза, тихо сказал:
     - Не хочу я воровать...
     - Вот  теперь  слышу, - сказал Сашка. - Нетерпение, значит, проявляешь?
Спрашиваешь, когда на дело пойдешь? Вот завтра и пойдешь.
     И  на  следующий  день  Володя  вышел  впервые с Колькой на "промысел".
Сашка отправил их воровать по трамваям.
     Воровали  они  в  часы "пик", когда городские трамваи были переполнены.
Колька чувствовал себя в полной безопасности.
     - Черта  ппочувствуют  в  давке, - говорил он Володе, который трясся от
нервного возбуждения.
     Обязанности  Володи,  как  новичка,  были скромными. Он является своего
рода  камерой  хранения,  куда  Колька сразу же передавал украденный кошелек
или деньги.
     - В случае чего - чист как огурчик, - объяснял он своему партнеру.
     Что  такое  "чист  как  огурчик",  Володя понял, когда Кольку задержала
милиция.  Его  продержали  несколько часов, но ничего из украденного при нем
не нашли и выпустили.
     Вскоре Володя залез в карман и сам...
     - Ничего  сработано,  -  похвалил  Сашка, который присутствовал при его
"дебюте".
     Теперь  деньги  у  Володи  не переводились. Он купил себе новое пальто,
ботинки.  Постепенно  Сашка  втянул  его  и в выпивки... Новая, "безотказная
жизнь"  все  более и более затягивала Володю. За его плечами был уже не один
десяток краж, и Сашка выделял его среди других молодых.
     Сашка  Сила  был тем, кого называют "горловыми ворами". Последнее время
на  "дела"  сам  он  почти  не  ходил,  ограничиваясь  организацией  краж  и
ограблений.  Это было и спокойней, и доходней. У своих пособников он отбирал
половину добычи, которую те ему безропотно уступали.
     Молодые  воры  боялись  Сашку.  Они  знали,  как  погиб  Сенька  Вихрь,
пятнадцатилетний   паренек,   который   "продал"  Сашку  на  предварительном
следствии.  Сеньку  зарезали  через год в поезде, когда он, полный радостных
надежд,  возвращался  из  колонии  домой.  Та  же  судьба  постигла  и Левку
Белика...
     От  своих "мальчиков" Сашка имел постоянный доход. Но разве это были те
масштабы,  к которым он привык! Крохи, жалкие крохи. Сашка мечтал о "большом
деле".
     Но  с "большими делами" не везло. То ли уголовный розыск лучше работать
стал,  то  ли  с  годами  пришла  осторожность,  которой  раньше  не было. А
развернуться  хотелось. Ох как хотелось! Он уже подумывал перебраться на юг,
когда  узнал,  что один из жителей города, некто Глуз, выиграл по последнему
тиражу   Государственного   трехпроцентного  выигрышного  займа  пять  тысяч
рублей.
     В  тот  же  день  Сашка  установил  адрес  Глуза  и  организовал за его
квартирой  наблюдение.  Такое  же  дежурство  было  установлено  у проходной
завода,  на котором работал Глуз. Откуда бы Глуз ни надумал идти в сберкассу
за  выигрышем,  об этом мгновенно должны были сообщить Сашке. Нет, этих пяти
тысяч он из своих рук выпускать не собирался.
     Все было продумано. Все, до мельчайших деталей. И тем не менее...
     Глуз  с  кожаным  портфелем  в руках вышел из сберкассы в сопровождении
жены. Оглянулся.
     - Разрешите прикурить?
     Перед ним стоял хорошо одетый молодой человек с подбритыми усиками.
     - Пожалуйста.
     Глуз  передал  портфель  жене,  достал  из кармана спички, зажег. Сашка
наклонился над огоньком в заскорузлых согнутых ладонях...
     - Держи! Держи! Грабят!
     Вырвав  портфель,  Рыжий  побежал  к  забору,  за которым его дожидался
Володя.
     - Раз!
     Портфель,  перевернувшись в воздухе, полетел за забор. Володя подхватил
его  и,  спрятав  под  пальто,  побежал  со  всех  ног. Неподалеку заверещал
свисток.
     - Караул! Грабят!
     Скорей,  скорей!  Вот  то  самое  место,  где  его должен ждать третий.
Почему его нет?
     Володя  перескочил через канаву, свернул на тропинку и... попал прямо в
руки милиционера.
     Несколькими минутами позже был задержан и Колька.
     Не везло Сашке последнее время!
     А  через  час,  забившись  в  угол камеры предварительного заключения -
КПЗ,  Володя  уже  читал  переданную  ему  записку: "Честно признавайся, что
налет  организовал ты, а Рыжий только помогал. И не вздумай Сашу приплетать.
Ведь не было Саши. Понял? Твой брат".
     По  недосмотру работников милиции он и Колька оказались