мелькали  тусклые
огоньки заводов Рура. Рур - растянувшийся на  километры  промышленный  район
ФРГ из нескончаемых предприятий  с  дымящими  трубами  и  рабочих  поселков,
расположенных столь тесно, что все это  казалось  одним  гигантским  городом
длиной сто пятьдесят и шириной сто  километров,  -  не  переставал  изумлять
Петера. Когда шоссе поднялось на виадук Миллер не  мог  оторвать  взгляд  от
тысяч  и  тысяч  гектаров,  озаряемых  светом  бесчисленных  вагранок,   где
выплавляется сталь, из которой выковано экономическое чудо  ФРГ.  Пятнадцать
лет назад, когда, маленький Петер проезжал мимо на  поезде,  направляясь  на
каникулы во Францию,  кругом  были  одни  развалины  -  промышленное  сердце
Германии тогда едва билось. И не гордиться созданным  соотечественниками  за
эти годы Миллер просто не мог.
   "А все-таки здорово, - думал он, подъезжая к Колонской кольцевой, - что я
не живу в этом  чаду".  В  Колонье  Петер  повернул  на  юго-запад,  проехал
Висбаден и  Франкфурт,  Мангейм  и  Хайльсбронн  и,  наконец,  поздно  ночью
остановился у отеля в Штутгарте, ближайшем  к  Людвигсбургу  городе,  где  и
заночевал.
   Людвигсбург - небольшой торговый  городок,  затерянный  среди  живописных
холмов  земли  Баден-Вюртемберг,  в  двадцати  километрах  от  ее   столицы,
Штутгарта. Там, в маленьком переулке, недалеко от Хохштрассе, к необычайному
смущению бюргеров расположилась "Комиссия Z" - крошечное ведомство,  где  за
гроши трудились люди, преданные одной цели -  поиску  фашистов,  виновных  в
преступлениях  против  человечества.  До  того,  как   специальный   "Статут
ограничений" признал  таковыми  только  единичные  и  массовые  убийства,  к
преступлениям против человечества причисляли вымогательство, грабеж, пытки и
прочее.
   Но и после всех ограничений в списках "Комиссии Z" значилось не менее ста
семидесяти тысяч человек, поэтому понятно, почему основной упор  делался  на
поиски нескольких тысяч, виновных в массовых убийствах.
   Лишенная   права   арестовывать,   комиссия   имела   возможность    лишь
ходатайствовать в полицию об аресте, когда обвинительный материал собран,  а
преступник опознан. Способная  выжать  из  федерального  правительства  лишь
гроши, она существовала только потому, что работали  в  ней  самоотверженные
люди.
   В ее  штате  было  пятьдесят  следователей  и  восемьдесят  юристов.  Все
следователи были молоды - не старше тридцати  пяти,  дабы  не  иметь  ничего
общего с расследуемыми делами. Адвокаты были старше, но тщательно отбирались
из людей, в преступлениях фашистов не замешанных.
   Привыкшие к официальным отказам,  пропаже  одолженных  другим  ведомствам
документов, исчезновению  предупрежденных  "доброжелателями"  подозреваемых,
служащие "Комиссии Z" трудились в. поте лица, понимая, что действуют вопреки
желаниям большинства соотечественников. Ведь даже обычно улыбающиеся  жители
Людвигсбурга мрачили, увидев работника этой печально известной организации.
   Петер Миллер разыскал ее по  адресу  Шорндорферштрассе,  58,  в  большом,
некогда жилом доме за трехметровой высоты забором. Въезд закрывали массивные
стальные ворота. Поодаль от них Миллер заметил кнопку  звонка  и  нажал  ее.
Отворилось окошечко, появилось лицо привратника.
   - Слушаю вас.
   - Я хотел бы поговорить с одним из ваших следователей.
   - С кем именно?
   - Я здесь никого не знаю, - признался Миллер. -  Посему  подойдет  любой.
Вот моя визитка.
   Он протянул в окошко карточку, заставил привратника взять ее. Так она  по
крайней мере попала  бы  внутрь.  Привратник  захлопнул  окошко  и  ушел.  А
вернувшись, открыл ворота и проводил Миллера в здание, где оказалось душно -
батареи жарили вовсю. Из стеклянной будки вынырнул вахтер,  отвел  Петера  в
небольшую приемную, сказал: "Сейчас к вам придут" - и исчез.
   Через три минуты в приемную вошел человек лет пятидесяти, обходительный и
любезный. Вернув Миллеру визитку, он спросил:
   - Чем могу служить?
   Петер рассказал обо всем. Адвокат внимательно выслушал его и произнес:
   - Потрясающе.
   - Так можете вы мне помочь или нет?
   - Если бы, - вздохнул адвокат,  и  Миллер  понял,  что  впервые  встретил
человека, искренне желавшего помочь ему разыскать Рошманна.  -  Дело  вот  в
чем. Я готов признать, что вы в своих  намерениях  совершенно  искренни,  но
меня по рукам и ногам связывают законы здешней работы. В  частности,  запрет
разглашать  сведения  о  разыскиваемых  эсэсовцах   всем,   кто   не   имеет
специального допуска.
   - Иными словами, вы ничего не вправе мне говорить?
   - Поймите, - взмолился юрист. - Нас хотят задушить. Нет, не в открытую, а
исподволь - режут бюджет, сужают права.  И  попробуй  нарушить  какое-нибудь
пустяковое распоряжение -  голову  снимут.  Лично  я  не  прочь  призвать  в
союзники немецких журналистов, но это запрещено.
   - Ясно, - вздохнул Миллер и спросил:
   - У вас есть библиотека газетных вырезок?
   - Нет.
   - А в ФРГ есть хоть одна такая открытая библиотека?
   - Нет. Они существуют только при крупных газетах и журналах.  Лучшая,  по
слухам, принадлежит "Шпигелю". У "Кометы" тоже неплохая.
   - Странно, - пробормотал Миллер.  -  А  где  в  Западной  Германии  можно
запросто  осведомиться  о  ходе  расследования  военных   преступлений   или
разыскиваемых эсэсовцах?
   Юрист беспокойно заерзал на стуле:
   - Без особого разрешения, боюсь, нигде.
   - Понятно. Тогда скажите, где находятся архивы СС.
   - Один здесь, в подвале. Собран из светокопий. Оригиналы  в  сорок  пятом
году захватили американцы. В последнюю минуту горстка  фашистов,  оставшаяся
при архиве, который хранился в  одном  из  баварских  замков,  решила  сжечь
документы.  Десятую  часть  им  удалось   уничтожить,   но   тут   ворвались
американские солдаты. Все в архиве было перепутано. Чтобы  навести  порядок,
понадобилось два года. За это время главным нацистским преступникам  удалось
улизнуть.
   Потом архив перевезли в Западный Берлин, где он находится и по  сей  день
под пятой американцев. Даже нам ничего не выдают оттуда без  их  разрешения.
Впрочем, пожаловаться не могу - отказа не было ли разу.
   - И только? - изумился Миллер. - Два архива на всю страну?
   - Да, - ответил юрист. - Повторяю, хотел бы вам помочь, но не имею права.
Кстати, если узнаете что-нибудь о Рошманне, поделитесь с нами. Будем рады.
   Миллер призадумался, потом спросил:
   -  Значит,  найди  я  Рошманна,  разрешение  на  его  арест  можно  будет
выхлопотать только  в  двух  ведомствах  -  гамбургском  отделе  генеральной
прокуратуры и здесь? Верно?
   Юрист уставился в потолок и произнес:
   - Ничто поистине ценное не попадает у нас в долгий ящик.
   - Все ясно. - Миллер встал. - Но признайтесь честно,  ищете  вы  Рошманна
или нет?
   - Между нами говоря, ищем, и очень усердно.
   - То есть если его поймать, трудностей с осуждением не будет?
   - Никаких, - заверил его юрист. - Следствие по его  делу  уже  закончено.
Он, безусловно, получит пожизненную каторгу.
   - Дайте мне ваш телефон.
   Юрист записал что-то на листке и протянул Миллеру.
   - Здесь мое имя и два телефона - рабочий  и  домашний.  Звоните  в  любое
время, днем или ночью, все равно. В полиции всех земель ФРГ есть верные  мне
люди. Но встречаются и  такие,  кого  следует  опасаться.  Так  что  звоните
сначала мне, хорошо?
   Миллер взял листок, заверил юриста, что все понял,  и  ушел,  услышав  на
прощание: "Желаю удачи".
   От Штутгарта до Берлина далеко, поездка заняла у Миллера  целый  день.  К
счастью, было солнечно и сухо. "Ягуар" вожделенно пожирал километры пути  на
север по равнинам Франкфурта через Кассель  и  Готтингем  на  Ганновер,  где
Миллер повернул на восток, перекочевал с автобана Е4  на  Е8  и  двинулся  к
границе ГДР.
   В  пограничном  пункте  Мариенборн  он  целый  час  заполнял   таможенную
декларацию, чтобы получить транзитную визу, разрешавшую проезд по территории
Восточной Германии в Западный Берлин, а тем временем одетые в теплые меховые
шапки таможенник в голубой форме и представитель Народной полиции в  зеленой
форме тщательно осматривали  "ягуар".  Таможенник  был  молод  и,  казалось,
разрывался  между  необходимостью  быть  холодно-вежливым  (так   полагалось
относиться ко всем жителям ФРГ, ведь пропаганда называла их  не  иначе,  как
реваншистами) и желанием поглазеть на дорогую спортивную машину.
   В тридцати километрах от границы дорога пошла по гигантскому мосту  через
Эльбу,  где  в  1945  году  английские  войска,  свято  соблюдая   Ялтинские
договоренности, остановили свое наступление на  Берлин.  Справа  от  Миллера
распластался Магдебург. "Интересно, - подумал Петер, -  сохранилась  ли  там
старая тюрьма?" При въезде в Западный Берлин его снова задержали -  пришлось
опорожнить сумку таможенникам на стол и  открыть  кошелек  -  видимо,  чтобы
чиновники убедились: проезжая по ГДР, этому "раю для рабочих", он не спустил
все  свои  западногерманские  марки.  Наконец  Миллера  пропустили,  "ягуар"
миновал кольцевую дорогу "Авус" и  выскочил  на  сверкавшую  рождественскими
огнями ленту Курфюрстендамма. Это был вечер семнадцатого декабря.
   Миллер решил в Американский центр документов напролом не лезть,  понимая:
без официальной поддержки в архивы СС не попасть.
   На другое утро он с Главпочтамта позвонил Карлу Брандту.  Просьба  Петера
привела инспектора в ужас.
   - Не могу, - отрезал он. - Я никого в Берлине не знаю!
   - Подумай хорошенько. Ты  же  не  раз  туда  ездил.  Мне  нужен  человек,
способный за меня поручиться.
   - Я же предупреждал, что не хочу впутываться в эту историю.
   - Ты уже в нее впутался.  -  Миллер  помолчал  немного  и  разыграл  свой
главный козырь. - Или я попадаю в архив как  официальное  лицо,  или  иду  и
говорю, что послан тобой.
   - Не посмеешь!
   - Запросто. Мне надоело попусту обивать пороги. Так что  найди  человека,
способного выхлопотать мне разрешение на вход в архив. Послушай, ведь  через
час после того, как я взгляну на досье об этом забудут.
   - Надо подумать, - упрямился Брандт, стараясь выиграть время.
   - Даю тебе час, - сказал Миллер. - Потом звоню вновь.
   Через час оказалось, что Брандт не только разгневан, но и напуган.
   - Есть один человек. Я учился вместе с  ним  в  полицейской  академии,  -
затравленным тоном произнес инспектор. - Я его плохо знаю, но помню, что  он
работает в первом бюро западноберлинской полиции. А оно занимается  как  раз
военными преступниками.
   - Как его зовут?
   - Шиллер. Фолькмар Шиллер, полицейский инспектор.
   - Я свяжусь с ним...
   - Нет, предоставь это мне. Я позвоню ему сегодня  сам,  представлю  тебя.
Если он захочет с тобой встретиться - ради Бога, если  нет,  меня  не  вини.
Больше я в Берлине никого не знаю.
   Через два часа Миллер позвонил Брандту и  узнал,  что  Шиллер  уезжает  в
командировку и сможет принять Петера только в понедельник.
   Четыре дня Миллер бесцельно  шатался  по  Западному  Берлину,  который  в
приближении нового, 1964 года  жил  одной  радостной  вестью  -  разрешением
правительства ГДР после воздвижения в августе  1961  года  Берлинской  стены
выдавать западным берлинцам пропуска  на  въезд  в  Восточную  Германию  для
посещения родственников.
   В понедельник утром Петер отправился на встречу с полицейским инспектором
Фолькмаром Шиллером. Тот, к счастью, оказался ровесником журналиста  и,  что
совсем  несвойственно  немецкому  чиновнику,  с   презрением   относился   к
бюрократическим препонам. "Далеко он не пойдет", - подумал Миллер и  вкратце
объяснил суть дела.
   - Почему бы и нет? - отозвался Шиллер. - Американцы нашему бюро частенько
помогают. Дело в том, что Вилли Брандт  заставил  нас  расследовать  военные
преступления и нам приходится ходить в архив почти ежедневно.
   Они сели в "ягуар", поехали в предместье  и  вскоре  оказались  на  улице
Вассеркаферштиг, у дома номер один, в пригороде Целендорф, Берлин 37.
   За деревьями скрывалось приземистое одноэтажное здание.
   - Это и есть архив? - не веря глазам, спросил Миллер.
   - Он самый, - ответил Фолькмар. - Что, неказист с виду? Так знай, у  него
еще восемь  подземных  этажей.  Там,  в  огнестойких  бункерах,  и  хранятся
документы.
   Через парадное молодые люди прошли в маленькую  приемную  с  традиционной
будкой вахтера в правом углу. Инспектор предъявил  свое  удостоверение.  Ему
выдали бланк запроса. Фолькмар уселся вместе  с  Петером  за  стол  и  начал
заполнять бумагу. Вписал свое имя и чин, а потом спросил:
   - Как звать того, кого ты ищешь?
   - Рошманн. Эдуард Рошманн.
   Инспектор вписал и эту Фамилию в бланк, отдал  его  служащему  в  главном
зале. Вернувшись к Миллеру, сказал:
   - Поиски займут минут десять. Пойдем.
   Они перешли в большой зал, уставленный рядами  столов  и  стульев.  Через
четверть часа другой служащий положил перед  ними  папку  сантиметра  в  три
толщиной. На ее обложке было напечатано: "Рошманн, Эдуард".
   Фолькмар Шиллер встал:
   - Если не возражаешь, я пойду. Доберусь  сам.  У  меня  полно  дел.  Если
захочешь снять светокопии, попроси у служащего
   Миллер поднялся и пожал ему руку:
   - Большое спасибо.
   - Не за что. - С этими словами инспектор ушел
   Не обращая внимания на  сидевших  поодаль  немногочисленных  посетителей,
Миллер обхватил  голову  руками  и  углубился  в  чтение  досье  на  Эдуарда
Рошманна.
   Там было все. Номер билета национал-социалистической партии, номер  члена
СС,  заявления  о  вступлении  в  эти  организации,   написанные   Рошманном
собственноручно, результаты медицинского освидетельствования и подготовки  в
тренировочном лагере, автобиография, послужной список вплоть до апреля  1945
года и два фотоснимка - в фас и профиль. На Миллера угрюмо смотрел человек с
коротко подстриженными и зачесанными справа на пробор волосами, острым носом
и узким, почти безгубым ртом.
   Эдуард Рошманн родился 25 августа 1908 года в австрийском городе Граце, в
семье зажиточного пивовара. Ходил в местные детский сад и школу. Поступал на
юридический факультет университета, но провалился. В 1931  году  в  возрасте
двадцати трех лет устроился на пивоварню к отцу, и в 1937 году его  перевели
в административный отдел. В том же году он вступил в нацистскую партию  и  в
СС, организации, в нейтральной тогда  еще  Австрии  запрещенные.  Через  год
Гитлер ее аннексировал и обеспечил местным фашистам быстрое  продвижение  по
службе.
   В 1939 году, перед самой войной, Рошманн  вступил  в  войска  СС,  прошел
зимой этого же года курс спецподготовки и весной  1940  года  был  отправлен
служить во Францию. В декабре 1940 года его вернули в Берлин  (здесь  кто-то
написал на полях: "Струсил?") и в январе 1941 года  перевели  в  СД,  третий
отдел РСХА. В июле 1941 года он  возглавил  первый  пост  СД  в  Риге,  а  в
следующем месяце стал комендантом рижского гетто. В  1944  году  вернулся  в
Германию морем и после сдачи оставшихся в живых евреев данцигскому СД поехал
в Берлин, в штаб СС, ждать дальнейших указаний.
   Последний документ в досье так и остался  неоконченным:  видимо,  штабной
писарь благоразумно смылся в мае 1945 года.  К  нему  был  подколот  лист  с
надписью: "Британские оккупационные власти запрашивали это досье  в  декабре
1947 года".
   Миллер вынул из папки автобиографию Рошманна, его фотоснимки и  последний
лист, подошел к служащему в конце зала и попросил снять  с  них  светокопии.
Тот кивнул и положил досье Рошманна к себе  на  стол,  чтобы  потом  вернуть
недостающие страницы. Тут подошел еще один человек с просьбой снять копии  с
двух страниц другого досье. Служащий взял их и передал вместе с  материалами
на Рошманна в окошечко.
   - Подождите десять минут, - сказал он Миллеру и второму мужчине,
   Они уселись на прежние места. Петеру очень хотелось курить, но  в  архиве
это было запрещено.
   Через  десять  минут  окошечко  позади  служащего  открылось,  и   чья-то
невидимая  рука  протянула  ему  два  конверта.  Миллер  и  пожилой  мужчина
отправились за светокопиями.
   Служащий скользнул взглядом по одному из конвертов.
   - Досье на Эдуарда Рошманна?
   - Это мне, - отозвался Миллер.
   - Значит, второй конверт вам. - Служащий протянул его  пожилому  мужчине,
который искоса поглядывал на Миллера. Потом взял свой  конверт  и  вышел  из
архива бок о бок с журналистом.
   Оказавшись на улице, Петер сбежал по ступенькам, сел в "ягуар" и поехал в
центр города. Через час он позвонил Зиги и сообщил: "На рождество я приеду".
   Через  два  часа  он  выехал  из  Западного  Берлина.  Когда  его  машина
остановилась у первого проверочного пункта на Драй Линден,  пожилой  человек
сел к телефону в своей уютной квартире неподалеку  от  Савиньи-плац,  набрал
западногерманский номер, коротко представился собеседнику и доложил:
   - Сегодня я был в  Центре  документов,  хотел,  как  обычно,  порыться  в
папках. И встретил человека, который интересовался Эдуардом Рошманном. После
полученного недавно сообщения я решил рассказать об этом вам.
   Собеседник засыпал его вопросами.
   - Нет, его имя мне выяснить не удалось,  -  отвечал  пожилой  мужчина.  -
Потом он уехал в длинной черной спортивной машине. Да, да, номер я  заметил.
Гамбургский,   -   мужчина   продиктовал   его   в   трубку.   -   Я   решил
перестраховаться...  Очень  хорошо.  Это  на  ваше  усмотрение...   Веселого
рождества, камрад.

ГЛАВА 7

   Западному немцу, получившему  из  Берлина  сведения  о  Миллере,  удалось
передать их своему начальнику лишь после рождества.
   Тот  поблагодарил  подчиненного,  повесил  трубку  служебного   телефона,
откинулся на спинку удобного кожаного кресла и оглядел покрытые снегом крыши
Старого города за окном.
   - Фердаммт унд фердаммт , - прошипел, он  -  Но  почему
именно теперь? Почему?
   Для  большинства  горожан  он  был  проницательным   частным   адвокатом,
достигшим на своем  поприще  необычайных  успехов.  А  для  немногочисленных
исполнителей, разбросанных по ФРГ и Западному Берлину, - шефом немецкой сети
"Одессы".  Номер  его  телефона  не  значился  ни  в  одном  справочнике.  И
обращались к нему  бывшие  эсэсовцы  не  по  имени,  а  по  кличке  Вервольф
(Оборотень).
   В отличие от созданного голливудскими фильмами ужасов существа,  немецкий
Вервольф не тот, кто превращается в полнолуние в волка,  а  герой  народного
эпоса, защищавший родину во времена, когда  тевтонским  рыцарям  приходилось
отступать перед чужеземными захватчиками. Он вдохновлял народ  на  борьбу  с
врагом, нападал по ночам  из  лесной  чащи,  а  к  утру  бесследно  исчезал,
оставляя на снегу лишь волчий след...
   В конце второй мировой войны горстка офицеров  СС,  убежденных  в  победе
Третьего рейха, создала  из  фанатично  настроенных  подростков  специальные
подразделения и обучила их  методам  партизанской  войны.  Они  сражались  в
Баварии, но вскоре их разгромили американские  войска.  Это  и  были  первые
вервольфы.
   Когда в конце сороковых  годов  "Одесса"  начала  прорастать  в  Западной
Германии, первым ее руководителем стал один из тех, кто обучал в  1945  году
будущих вервольфов. Он и взял себе это имя. Оно  подходило  ему  как  нельзя
лучше  -  скрывало  его  истинное  лицо,  было  достаточно   символичным   и
мелодраматичным, чтобы утолить извечную жажду немцев к театральности. Однако
в том, как расправлялась "Одесса" со всяким, ставшим у нее на  пути,  ничего
театрального не было.
   Вервольф конца 1963 года был уже третьим по счету. Фанатичный и  упрямый,
в постоянной связи с аргентинскими боссами, он  ревностно  защищал  интересы
всех живших в ФРГ бывших эсэсовцев, но особенно тех, чей чин в СС был  высок
или кого разыскивали наиболее упорно.
   Он смотрел в окно кабинета и вспоминал, как всего  месяц  назад  ездил  в
Мадрид на встречу с генералом Глюксом, где его категорические предупредили о
необходимости сохранить жи