ракона" - по названию
утеса на Рейне, где  Мартин  Лютер,  переводя  Библию  на  немецкий,  увидел
дьявола и запустил в него  чернильницей.  "По-видимому,  танк  после  учений
демонтируют и пустят в переплавку", - подумал Ульрик.
   Переезжая шоссе, дивизион ненадолго остановился, но вскоре двинулся вновь
и быстро скрылся в лесу.

***

   До столицы Австрии Миллер добрался к вечеру третьего  января.  Дом  номер
семь на площади Рудольфа он нашел без труда. В перечне у  подъезда  напротив
третьего этажа  стояла  карточка  с  надписью  "Центр  документации".  Петер
поднялся туда и постучал в покрашенную  палевой  краской  деревянную  дверь.
Сначала Миллера оглядели в глазок, потом дверь  отворилась.  За  ней  стояла
симпатичная блондинка.
   - Слушаю вас.
   - Меня зовут Миллер. Петер Миллер. Я бы хотел побеседовать  с  господином
Визенталем. У меня есть рекомендательное письмо.
   Он вынул его и передал девушке. Та  нерешительно  взглянула  на  конверт;
улыбнулась и попросила Петера подождать.
   Через несколько минут она  появилась  вновь,  но  на  этот  раз  в  конце
коридора, куда выходила дверь приемной, и  позвала  Петера.  Тот  прошел  по
коридору, увидел слева открытую дверь и переступил порог. Из-за  письменного
стола поднялся и сказал: "Проходите" - плотный мужчина под два метра ростом,
в пиджаке из толстого сукна. Он сутулился, словно все время  искал  какой-то
пропавший со стола документ.
   Это и был Симон Визенталь. В руке он держал письмо лорда Рассела.
   Кабинет Визенталя был мал  до  тесноты.  Одну  сторону  занимали  забитые
книгами полки.  На  другой,  той,  к  которой  Миллер  стоял  лицом,  висели
многочисленные  рукописи  -  свидетельства  жертв  злодеяний  эсэсовцев.   У
противоположной стоял диван, тоже заваленный книгами, слева  от  двери  было
небольшое окно во двор, а под ним - письменный стол Визенталя. Миллер уселся
на поставленный рядом стул для посетителей.
   - Мой друг лорд  Рассел  пишет,  что  вы  собираетесь  выследить  бывшего
эсэсовца-убийцу, - начал Визенталь.
   - Совершенно верно.
   - Как его имя?
   - Рошманн. Капитан Эдуард Рошманн.
   От изумления Визенталь поднял брови и присвистнул.
   - Вы знаете о нем? - осведомился Миллер.
   -  О  Рижском  мяснике?  Еще  бы!  Он  находится  среди  тех   пятидесяти
преступников, поисками которых я  занимаюсь  в  первую  очередь,  -  ответил
Визенталь. - Позвольте спросить, почему вы взялись именно за него?
   Миллер попытался объяснить все вкратце.
   - Начните сначала, - перебил его Визенталь. - Что это за дневник такой?
   Миллеру  пришлось  пересказать  свою  историю  в   четвертый   раз.   Она
становилась все длиннее - к известному о жизни  Рошманна  добавлялись  новые
подробности.
   - И теперь мне бы  хотелось  узнать,  -  закончил  Петер,  -  куда  делся
Рошманн, спрыгнув с поезда.
   Симон Визенталь глядел, как за окном на землю ложились снежные хлопья.
   - Дневник при вас? - спросил он наконец. Миллер  вынул  его  из  папки  и
положил на стол. Визенталь пролистал  его,  пробормотал:  "Потрясающе"  -  и
подняв глаза на Петера, сказал:
   - Хорошо, я вам верю.
   - А раньше сомневались? - удивился Миллер.
   Симон Визенталь хитро взглянул на него:
   - Сомнения есть всегда, герр  Миллер.  Слишком  уж  странную  историю  вы
рассказали. К тому же я так и не понял, зачем вам  понадобилось  выслеживать
Рошманна.
   Миллер пожал плечами:
   - Я журналист. А это хороший материал для прессы.
   - Вряд ли найдется газета, которая согласится его напечатать. А тем более
хорошо оплатить. Неужели здесь нет личной заинтересованности?
   Миллер уклонился от прямого ответа.
   - С чего вы это взяли? Мне всего двадцать девять лет. Во времена рижского
гетто я был совсем ребенком.
   - Конечно, конечно. - Визенталь взглянул на часы и встал. - Уже  пять,  и
мне бы хотелось вернуться к жене. Можно взять дневник Таубера на выходные?
   - Ради Бога, - ответил Миллер.
   - Хорошо. Тогда приходите в понедельник утром, я расскажу  вам  все,  что
знаю о Рошманне.
   Миллер приехал в понедельник в  десять  утра.  Симон  Визенталь  вскрывал
почту.  Увидев  журналиста,  он  жестом  пригласил  его  сесть  и  продолжал
аккуратно - ножницами - отрезать краешки конвертов.
   - Я собираю марки, - пояснил он, - поэтому не хочу портить конверты, - и,
закончив, продолжил:
   - Вчера вечером я дочитал дневник. Это замечательный документ.
   - Он вас удивил?
   - Если что и удивило, то отнюдь не содержание. Ведь  подобное  пережил  я
сам. Меня поразила точность. Из Таубера вышел бы замечательный свидетель. Он
подмечал даже пустяки. И все записывал - по  горячим  следам.  А  это  очень
важно, если  хочешь,  чтобы  австрийский  или  западногерманский  суд  вынес
обвинительный приговор. Как жаль, что Таубера нет в живых.
   Миллер поразмыслил немного и спросил:
   -  Герр  Визенталь.  Впервые  я  разговариваю  с   человеком,   прошедшим
концлагерь. Больше всего меня  в  дневнике  Таубера  поразило,  что  Саломон
отрицал общую вину. Между тем нам, немцам, вот уже двадцать лет твердят, что
виноваты мы все до единого. Вы тоже так считаете?
   - Нет, - ответил Визенталь. - Прав Таубер.
   - Но ведь мы уничтожили в концлагерях четырнадцать миллионов неарийцев!
   - Разве вы лично кого-нибудь убили? Нет,  трагедия  в  том,  что  в  руки
правосудия не попали истинные преступники.
   - Тогда кто же уничтожил эти четырнадцать миллионов?
   Симон Визенталь пристально посмотрел на Миллера:
   - Известно ли вам о структуре СС? Об отделах этого ведомства,  которые  и
повинны в массовых убийствах?
   - Нет.
   - Тогда  я  расскажу  о  них.  Вы  слышали  о  главном  отделе  имперской
экономической администрации, обвиненном в эксплуатации узников концлагерей?
   - Да, я что-то об этом читал.
   - Так знайте, это лишь среднее звено цепи, -  начал  Симон  Визенталь.  -
Ведь еще нужно было отсеять будущих жертв от остального  населения,  согнать
их в одно место, развезти по концлагерям, а потом, когда из них  выжмут  все
соки,  и  убить.  Этим  занималось   РСХА,   главное   отделение   имперской
безопасности, силами которого и были уничтожены эти  четырнадцать  миллионов
человек. Странное на первый взгляд место для слова  "безопасность",  правда?
Но дело в том, что нацисты считали, будто эти несчастные представляли угрозу
рейху и его от них надо было  обезопасить.  Также  в  функции  РСХА  входило
выслеживать, допрашивать и отправлять  в  концлагеря  других  врагов  рейха:
коммунистов,  социал-демократов,  либералов,  журналистов   и   священников,
которые высказывались против фашизма, борцов Сопротивления в  оккупированных
странах, а потом и собственных военачальников, таких, как фельдмаршал  Эрвин
Роммель  и  адмирал  Вильгельм  Канарис,  расстрелянных  по   подозрению   в
пособничестве антифашистам.
   РСХА делилось  на  шесть  отделов.  В  первом  занимались  управлением  и
кадрами; во втором - обеспечением и финансами. В третьем  отделе  находились
печально известные служба имперской  безопасности  и  полиция  безопасности,
которые возглавлял сначала Райнхард Гейдрих, а потом, после его  убийства  в
Праге в 1942 году, Эрнст Кальтенбруннер, впоследствии казненный  союзниками.
В этих ведомствах, чтобы развязать языки допрашиваемым,  запросто  применяли
пытки.
   Четвертым отделом было гестапо, возглавлявшееся до сих пор  не  найденным
Генрихом Мюллером. Во главе еврейской  секции  гестапо  (Б-4)  стоял  Адольф
Эйхман, которого агенты "Моссада" вывезли из Аргентины в Иерусалим, где  его
судили и расстреляли. Пятым отделом считалась криминальная полиция, шестым -
разведслужба.
   Шеф третьего отдела являлся одновременно  и  главой  всего  РСХА,  а  шеф
первого  -  его  заместителем.   Последним   был   генерал-лейтенант   Бруно
Штрекенбах, который теперь живет  в  Фегельвайде,  а  работает  в  одном  из
гамбургских магазинов.
   Если искать виновных в  преступлениях  против  человечества,  большинство
окажется из этих двух отделов. Это тысячи,  а  не  миллионы  людей,  живущих
сейчас в ФРГ. Теория общей вины шестидесяти миллионов немцев, включая детей,
женщин, солдат, моряков и летчиков, которые ничего общего  с  преступлениями
фашистов не имели, была придумана союзниками, но больше всего  оказалась  на
руку бывшим эсэсовцам. Она - их лучшее подспорье: они  понимают  в  отличие,
по-видимому, от  большинства  немцев,  что  до  тех  пор,  пока  эта  теория
останется в силе, конкретных убийц искать никто не станет - по крайней  мере
достаточно ревностно. За ней бывшие эсэсовцы скрываются и по сей день.
   Миллер осмысливал сказанное. Но оно не  укладывалось  у  него  в  голове.
Трудно было представить четырнадцать миллионов человек.  Легче  думалось  об
одном, чей труп лежал на носилках под гамбургским дождем.
   - Как вы считаете, отчего Таубер покончил с собой?
   Визенталь ответил, не отрывая глаз  от  двух  очаровательных  африканских
марок на одном из конвертов:
   - Думаю, он был прав,  решив,  что  никто  не  поверит,  будто  он  видел
Рошманна у оперного театра.
   - Но почему он не обратился в полицию?
   Симон Визенталь отрезал край еще у одного  конверта  и  пробежал  глазами
письмо. Потом произнес:
   - Это вряд ли бы помогло. В Гамбурге, во всяком случае.
   - А при чем тут Гамбург?
   - Вы были в тамошнем отделе генеральной прокуратуры?
   - Да. Но без толку.
   Визенталь поднял глаза на Миллера:
   - В моих глазах  гамбургский  отдел  генеральной  прокуратуры  пользуется
дурной репутацией. Возьмем, к примеру, человека,  о  котором  я  только  что
упоминал. Бывшего генерала СС Бруно-Штрекенбаха.
   - Ну и что? - спросил Миллер.
   Вместо ответа Симон Визенталь порылся в бумагах на столе, вытащил один из
документов.
   - Вот, - сказал он. - Эта бумага известна в юридических  кругах  ФРГ  как
"Документ 141JS 747/61". Хотите узнать о нем подробнее?
   - Да. Я не тороплюсь.
   - Хорошо. Итак, до войны Штрекенбах был  шефом  гамбургского  гестапо.  С
этого поста он быстро возвысился до главы третьего отдела РСХА. В 1939  году
возглавил карательные части в оккупированной Польше. К концу 1940 года  стал
генералгубернатором всей Польши с резиденцией в Кракове. При  нем  там  были
уничтожены десятки тысяч человек.
   В начале 1941 года он вернулся в Берлин, стал начальником  отдела  кадров
СД,  третьего   отдела   РСХА,   заместителем   самого   Гейдриха.   Помогал
организовывать карательные отряды, которые вслед за вермахтом  были  брошены
на Советский Союз.
   Потом его повысили еще раз, сделали  главой  отдела  кадров  всего  РСХА.
Таким образом, Штрекенбах отвечал за подбор людей для карательных отрядов СС
в оккупированных странах вплоть до конца войны.
   - И его арестовали?
   - Кто?
   - Гамбургская полиция, конечно.
   Вместо ответа Визенталь вынул из ящика  еще  один  документ.  Согнул  его
пополам и положил перед Миллером.
   - Узнаете эти имена?
   Миллер внимательно прочитал список из десяти фамилий и ответил:
   - Конечно. Это руководители гамбургской полиции.
   - Теперь расправьте лист.
   Петер послушался. Полностью документ выглядел так:

Фамилия
№ билета
нацистской партии
№ СС
Чин
А.
-
455336
Кап-н
Б.
5451195
429339
Ст. лей-т
В.
-
353004
С. лей-т
Г.
7040308
174902
Кап-н
Д.
-
421445
Ст. лей-т
Е.
7039564
421176
Майор
Ж.
-
426553
Кап-н
И.
3138798
311870
Кап-н
К.
1186976
424361
Ст. лей-т
Л.
5063331
309825
Майор

   - Боже мой! - только и сказал Миллер.
   - Теперь вы понимаете, почему генерал-лейтенант СС  спокойно  разгуливает
по Гамбургу. Они не могут его арестовать. Он когда-то был их начальником.
   Миллер смотрел на список и не верил своим глазам.
   - Так вот что имел в виду Брандт, когда  заявил,  что  к  расследованиям,
связанным с нацистами, в гамбургской полиции существует особое отношение.
   - Вероятно, - ответил Визенталь. - То же положение и в гамбургском отделе
генеральной прокуратуры. Есть там один юрист, который пытается сделать  хоть
что-нибудь, но у него сильные недруги.
   В дверях появилась симпатичная секретарша.
   - Чай или кофе? - спросила она.
   После обеда Миллер вернулся к Симону Визенталю. На столе  у  того  лежали
несколько листков из собственного  досье  на  Эдуарда  Рошманна.  Петер  сел
рядом, вынул блокнот, приготовился слушать. Визенталь начал  рассказывать  о
том, что Рошманн делал с восьмого января 1945 года.
   По договоренности между американскими  и  английскими  властями  Рошманна
после выступления на суде в Дахау должны были переправить в британскую  зону
оккупации, скорее всего, в Ганновер, где бы он ждал суда  и,  без  сомнения,
смертного приговора.
   К  тому  времени  он  связался   с   укрывавшей   нацистов   организацией
"Шестиконечная звезда". Ничего общего  с  символом  еврейской  веры  она  не
имела, а названа была так потому, что запустила  щупальца  в  шесть  главных
городов Австрии, расположенных по большей части в британской зоне оккупации.
   В шесть утра восьмого января Рошманна разбудили и препроводили  в  поезд,
стоявший на вокзале в Граце. Едва его отвели в  купе,  как  между  сержантом
военной полиции, который хотел держать Рошманна в наручниках всю  дорогу,  и
сержантом полевой службы безопасности (он намеревался их  снять)  разгорелся
спор.
   Рошманн повлиял на его  исход,  сказал,  что  у  него  от  тюремной  пищи
несварение желудка и ему надо в туалет. Его туда  отвели,  наручники  сняли,
один из сержантов  остался  караулить  у  двери.  Трюк  с  туалетом  Рошманн
повторил трижды, пока ему не удалось разомкнуть запоры на окне в  кабинке  и
оно стало подниматься без труда.
   Эсэсовец  понимал:  сбежать  нужно  до  прибытия  в  Зальцбург,  где  его
передадут американцам, которые на машине  доставят  его  в  Мюнхен,  в  свою
тюрьму. Но поезд миновал станцию за  станцией,  не  сбавляя  ход.  Однако  в
Халлайне  остановился,  а  один  из  сержантов  побежал  на  вокзал   купить
что-нибудь поесть. Рошманн снова  запросился  в  уборную.  На  сей  раз  его
сопровождал сержант полевой службы безопасности, не столь строгий,  как  его
коллега  из  военной  полиции.  Когда  состав  начал  медленно  отходить  от
Халлайна, Рошманн выпрыгнул из уборной в снег. Охранники выбили  дверь  лишь
через десять минут. К тому времени эсэсовец уже стремглав  бежал  по  горным
склонам к Зальцбургу.
   По снегу он добрался до ближайшего селения и там заночевал...  На  другое
утро перешел границу Верхней Австрии недалеко от Зальцбурга  и  дал  о  себе
знать людям  из  "Шестиконечной  звезды".  Они  устроили  его  на  кирпичную
фабрику, где он работал, пока шли переговоры с "Одессой" о его переброске на
юг Италии.
   В  то  время  "Одесса"  была  тесно  связана  с  французским  иностранным
легионом, где укрылись многие бывшие эсэсовцы. Через четыре дня  переговоров
автомобиль с французскими номерами остановился у города Остермитинг  и  взял
Рошманна  с  еще  пятью  беглецами-нацистами.   Водителя   машины   снабдили
документами, по  которым  можно  было  пересекать  границу  без  таможенного
досмотра. Он привез шестерых эсэсовцев в итальянский город Мерано и  получил
от тамошнего представителя "Одессы" солидный куш.
   Из Мерано Рошманна переправили в лагерь для переселенцев в Римини. Там  в
госпитале  ему  ампутировали  пальцы  правой  ноги,  отмороженные  во  время
блужданий по снегу после прыжка из поезда. С тех пор он носит ортопедический
ботинок.
   В октябре 1948 года Рошманн написал  из  Римини  письмо  жене  в  Грац  и
впервые подписался фальшивым именем Фриц Бернд Вегенер.
   Вскоре его перевели в  римский  францисканский  монастырь,  а  когда  все
документы были готовы. Рошманн отплыл из Неаполя в Буэнос-Айрес. В монастыре
Рошманн жил среди своих дружков-эсэсовцев под покровительством епископа Алуа
Гюдаля, который исправно заботился, чтобы они не нуждались ни в чем.
   В аргентинской  столице  "Одесса"  устроила  его  в  дом  немецкой  семьи
Фидмаров на улице Иполито Иригойена. В начале 1949 года ему из фонда Бормана
выделили пятьдесят тысяч  американских  долларов,  и  он  занялся  экспортом
ценных пород древесины  из  Южной  Америки  в  Западную  Европу.  Его  фирма
называлась "Штеммлер и Вегенер", потому что документы у Рошманна были на имя
Фрица Берида Вегенера, немца,  родившегося  в  итальянской  провинции  Южный
Тироль.
   В начале 1955 года он женился на своей секретарше Ирмтрауд Зигрид Мюллер,
не разводясь с первой  женой  Хеллой.  Но  времена  для  Рошманна  наступали
трудные. В июле 1952 года Ева Перон, жена аргентинского диктатора и истинная
правительница страны, умерла от рака. Через три года  Рошманн  понял  -  дни
режима Перона сочтены, а значит, скоро нацисты, живущие в Аргентине, лишатся
поддержки правительства. Прихватив новую жену, Рошманн убрался в Египет.
   Там он провел лето 1955 года, а к осени вернулся в ФРГ. Ему  бы  сошло  с
рук и это, если бы не гнев женщины, которую он предал. Его первая жена Хелла
написала ему письмо в Буэнос-Айрес на адрес  Фидмаров.  Те,  не  зная,  куда
переслать  письмо,  вскрыли  его,  прочитали  и  ответили  Хелле,   что   он
возвратился в Германию, женившись на секретарше.
   Хелла пришла в ярость, сообщила полиции  новое  имя  мужа  и  потребовала
арестовать его за двоеженство. В ФРГ немедленно объявили розыск человека  по
имени Фриц Бернд Вегенер.
   - Его поймали? - спросил Миллер.
   - Нет, - покачал головой Визенталь. -  Он  опять  исчез.  Раздобыл  новые
документы и наверняка остался в Германии. Вот почему я верю, что Таубер  его
видел.
   - А где его первая жена, Хелла Рошманн?
   - По-прежнему живет в Граце.
   - Стоит ли говорить с ней?
   - Вряд ли, - вновь покачал головой Симон. - Узнав  об  измене  мужа,  она
рассказала полиции все. Теперь Хелла ненавидит  его,  так  что  он  едва  ли
станет с ней связываться. Ведь, рассказав полиции, кто  такой  Вегенер,  она
застала Рошманна врасплох,  и  ему  пришлось  доставать  новые  документы  в
чертовской спешке.
   - Кто их ему выхлопотал?
   - "Одесса", конечно.
   - Что это за "Одесса" такая? Вы уже не раз о ней упоминали.
   - Разве вы не слышали об этой организации?
   - Нет. До вас никогда.
   Симон Визенталь посмотрел на часы:
   - Тогда приходите завтра. Я расскажу о ней.

ГЛАВА 9

   На другой день Петер вернулся к Симону Визенталю и описал ему  встречу  с
доктором Шмидтом, о которой забыл упомянуть сразу. Выслушав  его,  Визенталь
надул губы и кивнул: "Да, это, конечно, "Одесса".  Хотя  она  почти  никогда
никого  не  предупреждает,  особенно  если  расследование  только  началось.
Интересно, какой пост занимает там Рошманн? Почему  камрады  так  пекутся  о
нем?"
   А потом Визенталь два часа рассказывал Миллеру о самой "Одессе".  О  том,
как она  зародилась,  чтобы  помочь  разыскиваемым  нацистским  преступникам
бежать от суда, и в конце концов превратилась в мощную  секту,  объединяющую
всех, кто носил в петлице сдвоенные молнии.
   Когда в 1945 году союзники вошли в Германию и обнаружили концлагеря с  их
чудовищным содержимым, они,  естественно,  потребовали  у  немецкого  народа
ответа на вопрос, кто сотворил эти злодеяния. Ответ на него был один  -  СС,
но сами эсэсовцы словно сквозь землю провалились.
   Куда же исчезли эти люди? Они или ушли в подполье, оставшись в Германии и
Австрии, или бежали за рубеж. И в том, и в другом  случае  их  решения  были
приняты не в одночасье. Слишком поздно союзники сообразили, что  преступники
продумали пути к отступлению заранее.
   Это, кстати, опровергает теорию о так называемом патриотизме СС -  каждый
в этой организации, начиная с ее главаря Генриха Гиммлера, спасал свою шкуру
ценой страданий немецкого  народа.  Еще  в  ноябре  1944  года  Гиммлер  вел
переговоры со швейцарским отделением Красного Креста о бегстве из  Германии.
Но ему отказали. Так что пока лидеры фашистской партии и СС призывали  нар