орил устало и равнодушно. Маккензен, как исправный службист, доложил  о
происшедшем - взорванном "ягуаре",  браслете  от  наручников,  висевшем  над
камином, затупленной ножовке на ковре, Миллере,  лежавшем  без  сознания,  и
закончил тем, что хозяин дома исчез
   - Он прихватил с собой немного, шеф. Белье и, наверное, деньги из  сейфа.
Я тут все приберу, и он может возвращаться.
   - Нет, он не вернется, - вздохнул Вервольф. - Он только что звонил мне из
франкфуртского аэропорта, сказал, что через десять минут улетает в Мадрид, а
оттуда - в Буэнос-Айрес.
   - Но зачем все это? Я выпытаю у Миллера, куда он дел бумаги.  "Дипломата"
среди остатков "ягуара" нет. Нет его и в доме. Но он явно где-то рядом.
   - Увы, он уже далеко На пути в полицию.
   Вервольф устало рассказал Маккензену, какие документы  Миллер  похитил  у
печатника и что сообщил по телефону Рошманн.
   - Сегодня вечером или в крайнем случае  завтра  утром  бумаги  попадут  к
властям. После этого дни тех, кто есть в досье, будут сочтены. Это относится
к Рошманну, да и ко мне тоже. С утра я обзваниваю всех, советую им  поскорее
убираться из ФРГ.
   - Так что же теперь делать?
   - Вам лучше исчезнуть. Вас в том списке  нет.  А  я  есть,  так  что  мне
придется уехать. Вы живите спокойно и  ждите,  когда  с  вами  свяжется  мой
преемник. Вулкан бежал и не вернется. И весь проект развалится.
   - Какой Вулкан? Что за проект?
   - Теперь это уже не имеет значения, и вам можно  все  рассказать...  -  в
нескольких словах Вервольф объяснил палачу, почему  так  важно  было  спасти
Рошманна.
   Выслушав его, Маккензен присвистнул  и  посмотрел  на  лежавшего  поодаль
Миллера.
   - Значит, этот сукин сын спутал все карты? - спросил он.
   Вервольф заговорил с прежней твердостью, казалось, он взял себя в руки.
   -  Камрад,  вы  должны  уничтожить  следы  происшедшего.  Помните  ли  вы
"уборщиков", услугами которых мы однажды пользовались?
   - Да, конечно. Эти люди здесь, недалеко.
   - Позвоните им, и пусть займутся делом немедленно. Сегодня вечером в  дом
вернется жена Рошманна. Она ни о чем не должна догадаться. Понятно?
   - Сделаем, - пообещал Маккензен.
   - А потом ложитесь на  дно.  И  последнее.  Покончите  с  этим  мерзавцем
Миллером. Раз и навсегда.
   Маккензен бросил на бесчувственного журналиста взгляд прищуренных глаз  и
проскрипел в трубку:
   - С удовольствием.
   - Тогда всего доброго и прощайте.
   Маккензен  порылся  в  записной  книжке  и   вновь   позвонил.   Напомнил
собеседнику об услуге, которую тот оказал "Одессе". Потом распорядился, куда
ехать и что делать.
   - Машину и труп, что  лежит  рядом  с  ней,  бросьте  в  ущелье.  Облейте
бензином и подожгите. У мертвеца  предварительно  выньте  из  карманов  все,
способное указать, кто он.
   - Понял, - произнес голос в трубке. - Возьму с собой тягач и кран.
   - Последнее. В кабинете на залитом кровью коврике у камина будет еще один
труп. Избавьтесь и от него. Лучше всего заверните в коврик, привяжите к нему
хороший груз и бросьте в какое-нибудь озеро. И чтоб не наследить. Ясно?
   - Сделаем. Приедем к пяти, а закончим к семи.  Лучше  всего  везти  такой
груз незаметно.
   - Прекрасно, - сказал Маккензен. - Меня  к  тому  времени  здесь  уже  не
будет. Но вы найдете все, о чем я сказал.
   Маккензен повесил трубку, встал из-за стола и подошел  к  Миллеру.  Вынул
"люгер", машинально проверил, снят ли он с предохранителя, хотя помнил,  что
сделал это совсем недавно, нацелил пистолет в лоб журналисту...
   Годы, которые Маккензен прожил словно хищный зверь, наделили  его  чутьем
леопарда. Он еще не заметил упавшую на ковер  тень  человека,  стоявшего  на
пороге меж стеклянных дверей,  но  ощутил  ее  и  резко  обернулся,  готовый
стрелять. Однако гость был безоружен.
   - Кто вы? - прорычал Маккензен, держа его на мушке.
   Пришелец шагнул в кабинет. На нем были черные  кожаные  сапоги,  брюки  и
куртка мотоциклиста. Левой рукой он прижимал к животу шлем. Бросив взгляд на
пистолет в руке Маккензена, на тело у камина, он бесстрастно сказал:
   - Меня сюда послали.
   - Кто?
   - Мой камрад, Рошманн.
   Маккензен хмыкнул, опустил пистолет и произнес:
   - А он уже уехал.
   - Уехал?
   - Да, отвалил в Южную Америку. И все из-за этого мерзавца  журналиста.  -
Он указал дулом пистолета на Миллера.
   - Вы собираетесь его прикончить?
   - Конечно. Он нам все карты спутал. Разыскал Рошманна, послал  в  полицию
материалы на многих наших товарищей. Если вы есть в его досье, вам тоже надо
сматываться.
   - В каком досье?
   - Досье "Одесса".
   - Меня там нет, - заверил его незнакомец.
   - Меня тоже, - буркнул Маккензен. - Но Вервольф есть. Он приказал  убрать
журналиста.
   - Вервольф?
   Маккензен насторожился.  Человек,  знавший  Рошманна,  не  мог  не  знать
Вервольфа. Палач прищурился и спросил:
   - Разве вы не из Буэнос-Айреса?
   - Нет.
   - А откуда?
   - Из Иерусалима.
   Всего на полсекунды Маккензен  замешкался,  пытаясь  понять,  причем  тут
Иерусалим, а потом вскинул пистолет. Но полсекунды вполне достаточно,  чтобы
умереть.
   Пуля из "Вальтера", спрятанного под шлемом, пробила фиберглас и вонзилась
Маккензену под ключицу. Шлем упал, обнажив правую руку пришельца, из которой
вновь выстрелил окутанный голубым дымом "Вальтер ППК".
   Маккензен был человеком крупным и сильным. Несмотря на ранение  в  грудь,
он сумел бы выстрелить, но вторая пуля, вошедшая ему в голову на два  пальца
выше правой брови, сбила его с прицела. К тому же она его прикончила.

***

   Миллер очнулся в понедельник утром в отдельной палате Главного  госпиталя
Франкфурта. Полчаса он пролежал, привыкая к бинтам на голове и грохоту  двух
артиллерийских батарей внутри нее. Найдя кнопку, он  позвонил,  но  вошедшая
медсестра приказала лежать тихо, объяснив, что  у  него  сильное  сотрясение
мозга.
   Постепенно Петер вспомнил все, приключившееся с  ним  вчера  до  середины
утра. Больше ничего в памяти восстановить не удалось. В конце концов  Миллер
задремал, а когда проснулся, оказалось, что  за  окном  уже  стемнело,  а  у
постели сидит и улыбается какой-то мужчина. Миллер вгляделся в  его  лицо  и
сказал:
   - Я вас не помню.
   - Зато я вас помню хорошо, - сказал гость.
   Петер призадумался и вдруг проговорил:
   - По-моему, я вас где-то видел. Вы приезжали к Остеру,  верно?  Вместе  с
Леоном и Мотти.
   - Да. Что вы еще помните?
   - Почти все. Память возвращается ко мне.
   - А о Рошманне?
   - Тоже. Я говорил с ним. И собирался идти в полицию.
   - Рошманн скрылся. Очевидно, бежал в Южную  Америку.  Дело  сделано.  Все
кончено. Понимаете?
   - Не совсем, - Миллер осторожно покачал головой. - У меня  есть  материал
для классного очерка. И я его напишу.
   Улыбка сползла с лица гостя. Он подвинулся к Петеру и сказал:
   - Послушайте, Миллер. Вы паршивый дилетант  и  остались  в  живых  только
чудом. Ничего вы не напишете. Мы увезем дневник Таубера в Израиль. У  вас  в
пиджаке был снимок капитана вермахта. Это ваш отец?
   - Да.
   - Ради него вы все это и затевали? - спросил Йозеф.
   - Да.
   - Что ж, примите мои соболезнования. А теперь о досье. Что было в нем?
   Миллер все рассказал.
   - Тогда  почему  вы  не  отдали  его  нам?  -  разгневался  Йозеф.  -  Вы
неблагодарный человек, Миллер. Мы столько  сделали,  чтобы  внедрить  вас  в
"Одессу", а вы все отдали немцам. Мы могли бы  использовать  те  сведения  с
большей пользой.
   - Я мог послать их только почтой. А вы так перестраховались, что не  дали
мне адрес Леона.
   - Верно, - пришлось согласиться Йозефу. - И все же вам не о  чем  писать.
Дневника у вас нет, досье тоже. Остаются лишь  ваши  голые  слова.  Если  вы
заговорите, вам никто не поверит, кроме "Одессы", и  бывшие  эсэсовцы  вновь
начнут охотиться за вами. А  может  быть,  за  вашей  матерью  или  Зиги.  И
церемониться не станут.
   - А что с моей машиной? - вдруг поинтересовался Миллер.
   - Черт, я и забыл, что вы не в курсе дела.
   Йозеф рассказал о бомбе в "ягуаре" и о том, как она взорвалась.
   - Говорю, они не церемонятся,  -  закончил  он.  -  Мы  нашли  обгоревшие
остатки "ягуара" в ущелье. Там был и чей-то труп.  Так  что  придерживайтесь
такой легенды: вы взяли попутчика, он  оглушил  вас  обрезком  водопроводной
трубы, вывалил на дорогу и угнал машину. В госпитале подтвердят, что "скорую
помощь" вызвал проезжавший мимо мотоциклист, заметив вас лежавшим у обочины.
Они меня не узнают - я был в шлеме и  очках.  Два  часа  назад  я  от  имени
работника госпиталя позвонил в Немецкое информационное агентство и рассказал
эту историю. Словом, вы - жертва бандита, который потом  попал  в  аварию  и
разбился насмерть.
   Йозеф встал, собираясь уходить, но  передумал,  посмотрел  на  Миллера  и
сказал:
   - Вы даже не представляете, как вам повезло. Зиги позвонила мне  ровно  в
полдень, за два с половиной часа лихорадочной езды я добрался от Мюнхена  до
виллы Рошманна и едва успел спасти вас от смерти.  -  Он  подошел  к  двери,
взялся за ручку. - Мой вам совет: получите  страховку  за  "ягуара",  купите
"фольксваген", женитесь на  Зиги  и  занимайтесь  журналистикой.  Не  лезьте
больше в дела профессионалов.
   Через полчаса пришла медсестра  и  сказала:  "Вам  звонят,  герр  Миллер.
Снимите трубочку".
   Это была Зиги.  Она  смеялась  сквозь  слезы.  Недавно  ей  самой  кто-то
позвонил и сказал, что ее Петер попал в Главный госпиталь Франкфурта.
   - Я сейчас же выезжаю, - пообещала она и повесила трубку.
   Телефон тут же зазвонил вновь.
   - Миллер? Это Гоффманн. Я только что прочитал о тебе в  сводке  последние
новостей. Как твоя голова?
   - В порядке, герр Гоффманн, - заверил Миллер.
   - Отлично. Когда поднимешься?
   - Через несколько дней. А что?
   - У меня есть заманчивое предложение.  Немало  дочерей  богатых  немецких
папаш ездят в Альпы  и  спят  там  с  молодыми  симпатичными  инструкторами,
которые учат их езде на горных лыжах. А  в  Баварии  есть  клиника,  которая
выручает девочек из беды. За хорошую мзду и гарантию того, что папаша ничего
не узнает. Из этого можно сделать отличную статью. Секс на  снегу,  оргии  в
Альпах. Когда сможешь ею заняться?
   - На будущей неделе, - поразмыслив, ответил Миллер.
   - Отлично.  Кстати,  как  твоя  охота  на  Рошманна?  Поймал  его?  Добыл
материал?
   -  Нет,  герр  Гоффманн,  -  медленно  проговорил  Миллер.  -  Ничего  не
получилось.
   - Так я и знал. Ну, поправляйся. До встречи в Гамбурге.

***

   Самолет, на котором Йозеф возвратился в Израиль рейсом  из  Франкфурта  с
остановкой в Лондоне, приземлился в тельавивском аэропорту "Род" вечером  во
вторник. Агента "Моссада" встретили двое мужчин, посадили в машину и отвезли
к полковнику, который подписал шифровку псевдонимом "Баклан" Йозеф беседовал
с ним до двух часов ночи,  каждое  его  слово  фиксировал  стенограф.  Когда
разговор закончился, полковник  откинулся  на  спинку  кресла,  улыбнулся  и
предложил подчиненному сигару.
   - Вы молодец, - похвалил он Йозефа. - Мы проверили, чем занимаются на том
заводе в ФРГ, и  обо  всем  сообщим  властям  -  анонимно,  разумеется.  Его
исследовательский отдел распустят. Если этим не займутся немцы,  позаботимся
мы сами. Ученые, по-видимому, просто не знают, на кого работают. Так что  мы
побеседуем с каждым лично, и большинство, я  уверен,  согласится  уничтожить
свои  деловые  записи.  Ведь  они  понимают  -  настроение   в   ФРГ   царит
произраильское, потому, если дело получит огласку, им не поздоровится. А так
они просто сменят работу и станут держать язык за зубами. Как  правительство
ФРГ и мы. А Миллер?
   - Он тоже не проболтается. Что будет с ракетами?
   Полковник выпустил столбик дыма и взглянул в окно на ночное небо.
   - По-моему, они уже не взлетят, - сказал он. - Насеру надо доделать их  к
лету шестьдесят седьмого года, а, если исследовательские  работы  на  заводе
Вулкана остановить, египтяне к этому сроку ни за что не успеют.
   - Значит, опасности больше нет, - сказал Йозеф.
   - Опасность есть всегда, - улыбнулся в  ответ  полковник.  -  Она  просто
меняет облик. Эта, может  быть,  и  миновала.  Но  главная  остается.  Чтобы
избавиться от нее, придется воевать еще и, наверное, еще  раз.  Впрочем,  вы
явно устали. Идите домой, отдохните.
   Он вынул из ящика полиэтиленовый пакет  с  личными  вещами  подчиненного.
Йозеф положил на стол поддельный западногерманский паспорт, деньги,  кошелек
и ключи. Взял пакет, прошел в  соседнюю  комнату,  переоделся  там,  оставив
начальнику свое немецкое платье.
   Когда он вернулся, полковник одобрительно оглядел его с  ног  до  головы,
пожал ему руку и сказал:
   - Добро пожаловать в отечество, майор Ури Бен-Шауль.
   Услышав имя, которое Йозеф взял себе, приехав в Израиль в 1947  году,  он
почувствовал себя дома.
   До своей квартиры в пригороде Тель-Авива  он  добрался  на  такси,  дверь
открыл ключом, вынутым из полиэтиленового пакета.
   В темноте спальни едва просматривалась  его  спящая  жена  Ривва,  легкое
одеяло мерно поднималось и опускалось от ее дыхания. Он заглянул в  детскую,
посмотрел на сыновей - шестилетнего Шломо и двухлетнего Дова.
   Ему очень хотелось лечь рядом с женой и проспать несколько суток  подряд,
но нужно было сделать еще одно дело. Поставив чемодан, он бесшумно разделся,
снял даже исподнее, облачился в чистое белье, взятое из комода. Жена  так  и
не проснулась.
   Потом он вынул из гардероба форменные брюки, выстиранные  и  выглаженные,
как всегда, к его приезду, надел их, упрятал  концы  штанин  под  до  блеска
начищенные черные сапоги со шнуровкой. Его рубашки цвета хаки висели там же,
где всегда, горячий утюг оставил на рукавах острые, как бритва, стрелки.  Он
надел одну из них, галстук,  а  поверх  -  китель  со  стальными  крылышками
офицера воздушно-десантных войск на груди  и  пятью  нашивками  за  Синай  и
операции в тылу противника.
   Последним он надел красный берет. Потом сложил в сумку  несколько  нужных
ему вещей. Когда он вышел из дома к автомобилю, оставленному месяц  назад  у
подъезда, на востоке уже занималась заря.
   Хотя зима еще не кончилась - было двадцать шестое февраля - в воздухе уже
чувствовалось нежное дыхание, обещавшее чудесную весну.
   Он выехал из Тель-Авива с северо-восточной стороны и двинулся по шоссе на
Иерусалим.  Предрассветный  воздух,  как  всегда,  был   тихий,   чистый   и
умиротворяющий, что не переставало  удивлять  майора.  Тысячи  раз,  стоя  в
карауле, встречал он в пустыне рассвет, прохладный и прекрасный,  совсем  не
предвещавший изнурительно жаркий день, который солдату вполне может оборвать
смерть в бою. Это лучшее время суток.
   Дорога шла по плодородной приморской равнине к рыжим холмам Иудеи,  через
деревушку Рамлех, в тот час  уже  проснувшуюся.  За  ней  в  те  дни  стояли
иорданские войска; чтобы объехать их, пришлось дать крюк километров в  семь.
Совсем рядом варили завтрак для солдат Арабского легиона, ввысь  поднимались
столбы голубого дыма от полевых кухонь.
   Арабы из деревни Абу-Гош еще не встали,  майор  беспрепятственно  миновал
последние перед Иерусалимом холмы, а тут и солнце взошло, осветило  минареты
в арабской части разделенного города.
   Майор остановил  машину  в  полукилометре  от  цели  своего  путешествия,
мавзолея "Иад  Вашем",  оставшуюся  часть  пути  прошел  пешком,  по  аллее,
посаженной в честь иноверцев, которые пытались помочь  Израилю,  к  огромным
бронзовым дверям, охранявшим усыпальницу шести миллионов евреев, погибших во
время второй мировой войны.
   Старик привратник сказал было, что мавзолей еще закрыт, но  узнав,  зачем
приехал майор, впустил его. Ури вошел в Зал памяти и огляделся.  Он  не  раз
бывал здесь, поминал родителей, но тяжелые гранитные глыбы, из которых  была
сложена усыпальница, по-прежнему внушали благоговейный страх.
   Майор приблизился к поручню и вгляделся в имена, написанные на  иврите  и
по-латыни черным на сером граните. Усыпальница освещалась лишь Вечным огнем,
плясавшим над черной неглубокой чашей. Он стал разглядывать  выгравированные
на полу столбцы, один за другим:  Аушвиц,  Треблинка.  Бельзен,  Равенсбрюк,
Бухенвальд - все не перечесть. Наконец, он нашел нужное название - Рига.
   Ермолка ему не понадобилась - сошел и берет, который он так  и  не  снял.
Майор вынул из сумки талис - белую шелковую шаль с бахромой - такую же нашел
Миллер в пожитках старика из Альтоны  и  не  понял,  зачем  она  нужна.  Ури
накинул ее на плечи.
   Потом достал из сумки книгу, нашел нужную страницу.  Подошел  к  поручню,
делящему усыпальницу надвое, взялся за него одной рукой и взглянул на пламя.
Он не  был  набожным,  поэтому  часто  сверялся  с  книгой,  читая  молитву,
пятитысячелетней давности:
   Йитгаддал
   Вейткадеш
   Шемай раббах....
   Вот так, через двадцать один год после того, как  душа  Саломона  Таубера
умерла в рижском гетто, майор военновоздушных сил израильской армии прочитал
по ней Кадеш, стоя на холме земли обетованной.

ЭПИЛОГ

   Как хорошо жилось бы на свете, если бы все кончалось без  неувязок.  Увы,
так бывает редко. Люди живут и умирают, не подчиняясь законам романов. И вот
что к ноябрю 1972 года, когда вышла в свет эта книга, удалось  установить  о
ее главных героях.
   Петер Миллер вернулся в Гамбург, женился  и  стал  писать  очерки,  какие
лучше всего читаются за завтраком или у парикмахера. Осенью 1970  года  Зиги
родила ему третьего сына.
   Члены "Одессы" разбежались. Жена Эдуарда Рошманна вернулась в  загородный
дом, стала жить  там  одна,  а  вскоре  получила  от  мужа  телеграмму,  где
сообщалось, что он поселился в Аргентине. Летом 1965 года она  написала  ему
на старый адрес, виллу Хербаль, попросила развод. Письмо переслали  Рошманну
на новое место жительства, и в 1966 году жена получила от  него  официальное
свидетельство о расторжении брака.  Она  осталась  в  ФРГ,  но  вернулась  к
девичьей фамилии Мюллер, в  Германии  очень  распространенной.  Первая  жена
Рошманна по-прежнему жила в Австрии.
   Вервольфу  удалось  вымолить  прощение  у  своих  разъяренных  шефов   из
Аргентины, и он поселился  на  испанском  острове  Форментера,  в  небольшом
поместье.
   Радиозавод Вулкана закрылся. Ученые, работавшие над  системами  наведения
для египетских ракет, занялись другой работой или в  промышленности,  или  в
науке. Проект, которым они, сами того не зная, занимались, застопорился.
   Ракеты Насера так и не взлетели, хотя корпуса и топливо для них были  уже
готовы, а боеголовки - запущены в производство. Тот, кто сомневается в  этой
истории, может ознакомиться со свидетельскими  показаниями  профессора  Отто
Йоклека на суде в Базеле во время процесса  над  Бен-Галом,  проходившего  с
десятого по двадцать шестое июня 1963 года. Сорок ракет - почти готовых,  но
беспомощных без систем, способных навести их на цели в Израиле, -  стояли  у
заброшенного завода в Хелуане до самой Шестидневной войны 1967  года,  когда
их бомбили израильтяне. К тому времени  все  немецкие  ученые  вернулись  из
Египта в ФРГ.
   Попавшее к властям  досье  Клауса  Винцера  основательно  пошатнуло  дела
"Одессы". Год, так прекрасно начавшийся,  закончился  для  нее  плачевно.  И
настолько, что несколько лет спустя  адвокат  "Комиссии  Z"  в  Людвигсбурге
заявил: "Шестьдесят четвертый был для нас удачным, очень удачным годом".
   В конце этого года канцлер Эрхард,  потрясенный  разоблачениями,  призвал
немецкий народ и все мировое сообщество всеми  силами  содействовать  поимке
преступников  из  СС.  Многие  откликнулись  на  этот  призыв,  и  служба  в
Людвигсбурге несколько лет получала значительную помощь. Теперь о политиках,
стоявших за сделкой по продаже западногерманского оружия.  Канцлер  Аденауэр
умер на своей вилле в  Рондорфе  у  любимого  Рейна,  неподалеку  от  Бонна,
девятнадцатого  апреля  1967  года.  И