машина,
и, не найдя ответа, вернулся к "мерседесу".
   В одиннадцать тридцать пять его недоумение разрешилось. Миллер  вышел  из
вокзала вместе с низеньким потертым человеком с черным кожаным  саквояжем  в
руке. Они были поглощены разговором. Маккензен выругался.  Не  хватало  еще,
чтобы Миллер уехал в "ягуаре" вместе с собеседником. Тогда дело  усложнится.
На счастье Маккензена, мужчины сели  в  такси.  Палач  решил  подождать  еще
двадцать минут.
   К полуночи площадь почти опустела. Маккензен выскользнул из  "мерседеса",
взяв фонарик и три небольших инструмента, подошел к  "ягуару",  огляделся  и
залез под машину.
   Он понимал - пальто моментально промокнет и измажется.  Но  это  заботило
его меньше всего. Включив фонарик, он нашел запорную тягу  багажника.  Чтобы
его  открыть,  ему  понадобилось  двадцать  минут.  Наконец,  крышка  капота
подскочила на дюйм. Закрыть ее можно будет просто надавив снаружи.
   Маккензен вернулся к "мерседесу", достал бомбу и перенес ее  к  "ягуару".
Человек, копающийся  в  моторе,  обычно  подозрений  не  вызывает.  Прохожие
думают, что он возится с собственной машиной.
   Маккензен проволокой укрепил  наполненную  взрывчаткой  банку  на  задней
стенке моторного отсека прямо напротив  руля.  Она  должна  была  взорваться
всего в метре от груди Миллера.  Взрыватель,  соединенный  с  зарядом  двумя
трехметровыми проводами, он пропустил под лонжероном на землю.
   Вновь  скользнув  под  машину,  Маккензен  при  свете  фонарика  осмотрел
переднюю подвеску. Через пять минут он нашел нужное место - крепко  примотал
задний конец взрывателя к рулевой тяге.  А  передний  конец  -  тот,  что  с
лампочкой, - сунул между витками пружины передней подвески
   Когда взрыватель прочно стал на место,  Маккензен  вылез  из-под  машины.
Расчет убийцы был прост: стоит автомобилю на  большой  скорости  наехать  на
какой-нибудь  бугор,  как  пружина   подвески   сожмется,   лампочка   между
половинками пилы разобьется, они сомкнутся и закоротят  электрическую  цепь.
"Ягуар" вместе с Миллером  и  разоблачительными  документами  разлетится  на
куски.
   Маккензен смотал излишек провода от бомбы к взрывателю  и  прикрепил  его
изолентой к хомуту на стенке моторного отсека, чтобы провода не болтались по
земле и не перетерлись об асфальт. Сделав это, он захлопнул багажник.  Потом
вернулся к "мерседесу", свернулся калачиком на  заднем  сиденьи  и  уснул  с
мыслью о том, что неплохо потрудился.

***

   Миллер попросил таксиста  остановить  машину  на  Заар-плац  расплатился.
Коппель всю дорогу помалкивал и заговорил  лишь,  когда  такси  скрылось  за
поворотом.
   - Надеюсь, вы понимаете, на что решились, герр Миллер. Не пойму все-таки,
зачем вам, репортеру, становиться преступником.
   - Не волнуйтесь, Коппель. Мне нужны лишь документы из сейфа. Я возьму их,
а вы - все, что попадется под руку ценного. О'кей?
   - Ладно, только ради вас. Давайте начнем поскорее.
   - И последнее. В доме есть горничная, - сказал Миллер.
   - Но вы же сказали, что там пусто! - запротестовал Коппель.  -  Если  она
спустится, я смоюсь. На мокрое дело не пойду.
   - Подождем до двух часов ночи. К тому времени она уснет.
   Они подошли к дому Винцера, огляделись и шмыгнули за  калитку,  пошли  по
траве вдоль дорожки, чтобы не шуршать гравием. Потом Спрятались  за  кустами
рододендрона у окна кабинета.
   Коппель проворно, словно кот, прокрался по кустам,  обошел  дом,  оставив
Миллера караулить саквояж с инструментами. Вернувшись,  прошептал:  "Свет  в
комнате горничной все еще горит".
   Не решаясь закурить, они,  ежась  от  холода,  целый  час  просидели  под
мясистыми листьями вечнозеленого рододендрона. В час ночи Коппель обошел дом
еще раз и сказал, что света в комнате Барбары нет.
   Они подождали еще двадцать минут, потом Коппель сжал руку  Миллера,  взял
саквояж и подошёл к окну кабинета. Где-то вдали залаяла собака, а еще дальше
взвизгнули шины автомобиля.
   К счастью, окна кабинета были в тени, луна освещала другую сторону  дома.
Коппель включил фонарик, провел лучом по раме, по  перекладине,  разделявшей
окно на две неравные половины. Сигнализации не было. Он  раскрыл  саквояж  и
вынул моток липкой ленты, присоску с ручкой, похожий на авторучку,  алмазный
стеклорез и резиновый молоток.
   Искусной рукой "медвежатник" очертил "алмазом" почти  идеальный  круг  на
стекле у самого запора. Потом наклеил на него два куска  липкой  ленты  так,
чтобы их концы выходили за круг. Послюнявив присоску,  он  прижал  ее  между
ними к вырезанному кругу.
   Держа ручку присоски в левой руке, он взял в правую резиновый  молоток  и
резко ударил по кругу. Стекло хрустнуло, очерченный диск выломился.  Мужчины
прислушались, но в доме по-прежнему было тихо. Не выпуская из  рук  присоски
со стеклянным диском, Коппель оторвал куски липкой ленты. Заглянув  в  окно,
он увидел на полу кабинета толстый ковер и ловко  бросил  на  него  присоску
вместе со стеклом. Она упала бесшумно. Сунув руку  в  отверстие,  он  поднял
защелку, открыл нижнюю половину окна и в мгновение ока очутился в  кабинете.
Миллер осторожно последовал за ним. Хотя в доме по  сравнению  с  освещенной
луной лужайкой царила кромешная тьма, Коппель, казалось, видел все.
   - Стой, - прошептал он  Миллеру,  и  тот  замер.  "Медвежатник"  бесшумно
прикрыл окно и задернул шторы,  потом  прошел  через  кабинет,  инстинктивно
огибая мебель, закрыл дверь в прихожую и только потом включил  фонарик.  Его
луч высветил письменный стол, телефон, книжный шкаф и, наконец,  остановился
на красивом камине, окруженном кирпичной кладкой.
   - Здесь?
   - Если верить бывшей домоправительнице, да.
   - А где рычаг, открывающий потайную дверь?
   - Не знаю, - проговорил Миллер, подражая глухому бормотанию вора, который
знал, что человек бормочет гораздо тише, чем шепчет. - Вам  самому  придется
его найти.
   - Черт! С этим можно до утра провозиться, - буркнул Коппель.
   Он усадил Миллера в кресло и попросил не снимать перчатки. Взяв  саквояж,
подошел к камину, надел на голову обруч, вставил в его крепление  фонарик  и
миллиметр за миллиметром  начал  ощупывать  кладку,  кончиками  пальцев  ища
необычные бугорки или углубления. Пройдясь так по всем  кирпичам,  он  вынул
мастихин и стал пробовать им трещины. Его усилия увенчались успехом  лишь  в
половине третьего.
   Мастихин провалился в щель между кирпичами Что-то щелкнуло, и часть стены
повернулась наружу. Тайник был сделан столь искусно, что даже днем  заметить
его было практически невозможно.
   Коппель распахнул дверцу пошире. За ней блеснула сталь небольшого  сейфа.
Коппель надел стетоскоп. Минут пять оглядывал он кодовый  замок  с  четырьмя
дисками, наконец сообразил, где находятся стаканчики,  и  взялся  за  первый
диск.
   Миллер, сидя в кресле в трех метрах от Коппеля,  нервничал  все  сильнее.
"Медвежатник", напротив, был совершенно спокоен, поглощен работой. Он  знал,
что, пока они не шумят, в кабинет вряд ли кто-нибудь войдет. Самое опасное в
его профессии - это проникнуть в дом и выбраться оттуда.
   Прошло сорок минут, прежде чем последний стаканчик стал на место. Коппель
осторожно открыл  дверцу  и  повернулся  к  Миллеру,  навел  луч  фонаря  на
серебряные подсвечники и старинную табакерку.
   Не говоря ни слова. Петер подошел  к  "медвежатнику",  вынул  фонарик  из
обруча на лбу у Виктора  и  осветил  сейф.  Там  лежало  несколько  пачек  с
деньгами. Он отдал их благодарному вору, который едва слышно присвистнул  от
удовольствия.
   На верхней полке сейфа лежало лишь одно - кожаная папка.  Миллер  раскрыл
ее и пролистал. В ней было около сорока страниц. На каждой  -  фотография  и
короткий машинописный  текст.  Дойдя  восемнадцатой,  Миллер  остановился  и
воскликнул:
   - Боже мой!
   - Тише, - прошипел Коппель.
   Миллер захлопнул папку, вернул "медвежатнику" фонарик и сказал:
   - Закройте сейф.
   Коппель затворил дверцу и вернул диски  замка  в  изначальное  положение.
Сделав это, он прикрыл дверцу тайника и нажал на нее. С легким  щелчком  она
стала на место.
   Положив деньги в карман, а подсвечники и табакерку в саквояж, он выключил
фонарь, за руку  подвел  Миллера  к  окну,  раздвинул  шторы  и  внимательно
осмотрел лужайку. Она была пуста, и луна ушла за тучу. Коппель поднял  окно,
перемахнул  через  подоконник  и  подождал  Миллера.  Потом  закрыл  окно  и
направился в кусты. Журналист следовал за ним, пряча папку под свитером.
   Кустами пробрались они к калитке, потом вышли на дорогу.  Миллера  так  и
подмывало побежать.
   - Идите спокойно, - обычным голосом сказал Коппель. - Делайте вид, что мы
возвращаемся с вечеринки.
   До вокзала было километра четыре. Шел шестой час утра, и улицах, несмотря
на субботний день, стали оживать - в ФРГ рабочий люд  встает  рано.  Тем  не
менее до вокзала Миллер и Коппель добрались без приключений.
   Первый поезд на Гамбург уходил в семь,  и  "медвежатник"  сказал,  что  с
радостью подождет его в ресторане, согреется чашечкой кофе с коньяком.
   - Отличная работа, герр Миллер, - заявил он. - Надеюсь, вы тоже  получили
все, что хотели.
   - И даже больше, - признался Миллер.
   "Медвежатник" кивнул на прощание и побрел  к  ресторану.  Миллер  пересек
площадь и вошел в отель, не подозревая, что за  ним  из  "мерседеса"  следят
воспаленные от бессонницы глаза палача.
   Наводить справки было еще рано, и Миллер решил часа три поспать, попросил
телефониста разбудить его в половине десятого.
   Телефон зазвонил в точно назначенное время, Миллер заказал  себе  кофе  с
булочками. Завтрак прибыл, едва он закончил принимать горячий душ.  Сидя  за
чашкой кофе, Петер изучал досье. Пять-шесть лиц  на  снимках  он  узнал,  но
имена были ему незнакомы. Они, сказал он себе, никакого значения не имеют.
   Больше всего Миллера  интересовала  восемнадцатая  страница.  Человек  на
фотографии постарел, изменил прическу, прикрыл верхнюю губу усиками. Но  уши
- самая неизменная примета, о чем  часто  забывают,  остались  прежними.  Не
изменились и нос, глаза, посадка головы.
   Фамилия его Миллеру ни о чем не говорила, а вот адрес привлек:  квартира,
судя по индексу, в центре города.
   Около десяти часов он позвонил в справочную службу города, указанного  на
восемнадцатой  странице   досье,   поправил   номер   телефона   привратника
многоквартирного дома, расположенного по указанному адресу  -  это  в  самом
деле был дом, где сдавались дорогие квартиры.
   Потом  Миллер  позвонил  привратнику  и  сказал,  что  никак   не   может
дозвониться до такого-то жильца,  хотя  предварительно  с  ним  договорился.
Может быть, испорчен телефон?
   Привратник с готовностью сообщил, что  "герр  директор"  или  у  себя  на
заводе, или в загородном доме.
   -  На  каком  заводе?  -  спросил  Миллер  и,  получив  ответ,  от   души
поблагодарил привратника.  Узнав  в  справочной  телефон  этого  завода,  он
позвонил директору. Секретарша сообщила, что ее начальник проводит  выходные
в загородном доме и вернется в понедельник. Адрес его  она  давать  была  не
вправе. Миллер настаивать не стал.
   Он узнал местонахождение  загородного  дома  через  старого  знакомого  -
специализировавшегося на  промышленных  и  финансовых  делах  корреспондента
гамбургской газеты.
   Потом Петер уселся в кресло, вгляделся в фотографию  Рошманна,  перечитал
его новое имя и адрес. Вынув карту ФРГ, Миллер нашел на ней  деревушку,  где
стоял его загородный дом.
   Когда Миллер собрал чемодан, спустился в вестибюль и заплатил  по  счету,
пошел уже первый час дня. Петер  проголодался  и,  прихватив  с  собой  лишь
чемоданчик с документами, зашел в ресторан отеля, заказал хороший бифштекс.
   Петер решил поехать к Рошманну тем же вечером, а  встретиться  с  ним  на
другое утро. Бумажка с телефоном адвоката из "Комиссии Z" по-прежнему лежала
у него в кармане. Можно было звонить ему сразу же, но Миллер  хотел  сначала
заглянуть Рошманну в глаза. К тому же вечером адвокату вряд  ли  удалось  бы
собрать за полчаса взвод полицейских для ареста. Утром сделать  это  гораздо
легче.
   Было уже почти два, когда Миллер вышел  из  отеля,  погрузил  чемоданы  в
багажник "ягуара", бросил "дипломат" с документами на переднее сиденье и сел
за руль.
   "Мерседес", который сопровождал его до выезда из города, а потом  свернул
к телефонной будке, он не заметил
   - Он уехал, -  доложил  Маккензен  Вервольфу  из  придорожной  телефонной
будки. - Я только что проследил, как он помчался из города на юг.
   - Ваше устройство с ним?
   - Да, да, - улыбнулся Маккензен. - Стоит на передней подвеске. Километров
через пятьдесят от Миллера живого места не останется.
   - Превосходно, -  проворковал  адвокат  из  Нюрнберга.  -  Вы,  наверное,
устали, мой дорогой камрад. Вернитесь в город и отдохните.
   Маккензен не заставил себя упрашивать. Ведь он со среды по-настоящему  не
спал.
   Между тем Миллер проехал и пятьдесят километров,  и  еще  сто  пятьдесят.
Дело в том, что Маккензен не учел одно обстоятельство. Его взрыватель  давно
бы уже сработал, будь он установлен на любом  западногерманском  автомобиле.
Но "ягуар" - это  английская  спортивная  машина  с  гораздо  более  жесткой
подвеской. Когда Миллер мчался во Франкфурт,  неровности  дороги  заставляли
пружины над передними колесами лишь слегка сжиматься. Лампочка разбилась, но
половинки ножовочного полотна не смыкались и не закорачивали цепь.  Даже  на
самых крупных колдобинах между ними оставался небольшой зазор.
   Не подозревая, что жизнь висит на волоске, Миллер  за  три  часа  проехал
Мюнстер, Дортмунд,  Вецлар  и  добрался  до  Гамбурга,  а  там  повернул  на
кольцевую дорогу, ведущую в Кенингштейн и  густые,  занесенные  снегом  леса
горного хребта Таунус.

ГЛАВА 16

   Уже стемнело, когда  "ягуар"  въехал  в  небольшой  курортный  городок  у
восточных отрогов горного хребта. Взглянув на карту, Миллер  понял,  что  до
виллы Рошманна не больше двадцати километров.  Он  решил  дальше  не  ехать,
остановиться на ночлег в ближайшем отеле.
   К северу лежали горы, пересеченные шоссе на Лимбург, теперь пустынным под
толстым снежным ковром, что смягчил очертания  хребта  и  укрыл  бесконечные
сосновые леса. На главной улице городка  переливались  огни  фонарей,  в  их
неровном свете можно  было  различить  на  холме  развалины  замка-крепости,
некогда принадлежавшего лордам Фалькенштейнским. Небо было чистое, но,  судя
по леденящему ветру, надвигался новый буран.
   На углу Гауптштрассе и  Франкфуртштрассе  Миллер  заметил  гостиницу  под
названием "Парк" и спросил, нет ли свободной комнаты. В  курортный  городок,
главная достопримечательность которого  -  минеральный  источник,  мало  кто
ездит зимой, потому незанятых номеров в гостинице было хоть отбавляй.
   Швейцар объяснил Петеру, что лучше всего поставить машину на заднем дворе
- на стоянке, окруженной деревьями и  кустарниками.  Петер  принял  ванну  и
поужинал в старинном трактире под названием "Грюне баум". Подобных в городке
было больше десятка.
   За едой беспокойство дало о себе знать. Поднося к губам  бокал  с  вином,
Миллер заметил, что рука дрожит.  Отчасти  это  объяснялось  изнеможением  и
бессонными ночами, отчасти - запоздалым откликом на "дело",  которое  Миллер
провернул вместе с Коппелем, а отчасти - изумлением по  поводу  того,  какой
удачей  увенчалось  его  решение  спросить  у  горничной,  кто  заботился  о
печатнике до нее.
   Но главное, конечно, состояло в сознании,  что  грядет  завершение  столь
трудных  и  опасных  поисков,  встреча  с  ненавистным  человеком.  К  этому
примешивался и страх из-за того, что дело может сорваться.
   Петеру вспомнился  "доктор"  в  бадгодесбергском  отеле,  предупреждавший
держаться подальше от людей из "товарищества", охотник за нацистами из Вены,
который сказал:  "Будьте  осторожны.  Эти  люди  миндальничать  не  станут".
Вспоминая прошлое, Миллер размышлял, почему они с ним ничего не сделали. Они
явно знали его настоящее имя (встреча с "доктором"  в  отеле  "Дрезден"  это
подтвердила) и вымышленное - Кольб - тоже: Петер раскрыл свои  карты,  избив
Байера в Штутгарте. И все же Миллер ничего подозрительного не заметил.
   Единственное, что не было известно людям "Одессы", - это насколько  Петер
преуспел в поисках  Рошмана.  Возможно,  они  просто  потеряли  Миллера  или
оставили его в покое,  уверенные:  пока  печатник  скрывается,  Петер  будет
ходить кругами.
   Между тем досье с тайными записями Винцера, которые  могли  бы  послужить
материалом  для  самой  сенсационной  за  последнее  десятилетие  статьи   в
западногерманской прессе, было  у  него.  Петер  улыбнулся  самому  себе,  а
проходившая мимо официантка подумала, будто он оказывает знаки внимания  ей,
кокетливо на него посмотрела, и Миллер вспомнил о Зиги. В последний  раз  он
звонил ей из Вены и уже шесть недель не писал. Петер ощутил, что  соскучился
по ней как никогда.
   Странно, подумал он, но мужчине больше всего бывает нужда женщина,  когда
он чего-то боится. А Миллер и впрямь испугался: отчасти  уже  сделанного,  а
отчасти нацистского преступника, будто нарочно затаившегося в горах.
   Он отогнал дурные мысли и заказал еще  полбутылки  вина.  Потягивая  его,
вновь обдумал свой план. Сначала встреча с Рошманном, потом звонок  адвокату
из Людвигсбурга, прибытие полиции, суд на эсэсовцем, пожизненное заключение.
Был бы Миллер человеком покрепче, он убил бы Рошманна собственноручно.
   Подумав об этом, Миллер вдруг вспомнил, что у него нет  оружия.  А  вдруг
Рошманн имеет телохранителя? Неужели он живет в загородном  доме  совершенно
один, уверенный, что под новым именем его никому не найти?
   Когда Миллер служил в армии,  один  из  его  друзей  украл  из  отделения
военной полиции наручники.  Потом,  побоявшись,  что  их  найдут  у  него  в
подсумке, подарил наручники Миллеру. Петер сохранил их как память о  службе.
Они лежали на дне сундука в его гамбургской квартире.
   Был у него и  пистолет  -  небольшой  автоматический  "зауэр",  купленный
совершенно  законно:  в  1960  году  Миллер  писал  об  арестах  гамбургских
сутенеров и обзавелся  им  для  защиты  от  угроз  банды  Маленького  Паули.
Пистолет был заперт в ящике стола, тоже в Гамбурге.
   Немного обалдевший от бутылки вина, двойного  виски  и  усталости,  Петер
расплатился и вернулся в гостиницу. Он уже собирался позвонить из вестибюля,
но заметил на улице два телефона-автомата и решил, что воспользоваться одним
из них будет безопаснее.
   Было почти десять вечера, и он застал Зиги в  клубе,  где  она  работала.
Чтобы Зиги расслышала его в шуме оркестра, Петеру пришлось почти кричать.
   Прервав поток ее вопросов о  том,  где  был  Петер,  почему  не  позвонил
раньше, Миллер сказал, что ему от нее нужно. Зиги начала было  отнекиваться,
но нечто в голосе Петера ее остановило.
   - С тобой все в порядке? - прокричала она в трубку.
   - Да. Но мне нужна твоя помощь. Ради Бога, дорогая, не подведи меня.
   -  Ладно,  я  приеду,  -  помолчав,  сказала  Зиги.  -  Скажу,  случилось
несчастье. Что-нибудь с близкими родственниками.
   - У тебя хватит денег взять напрокат машину?
   - Наверное. В крайнем случае займу у подруг.
   Миллер дал ей адрес круглосуточного  прокатного  пункта,  которым  раньше
пользовался сам.
   - Далеко ехать?
   - Пятьсот километров от Гамбурга. Доберешься за пять  часов.  Буду  ждать
тебя к пяти утра. И не забудь привезти то, о чем я прошу.
   - Хорошо, хорошо, жди, - она смолкла, потом пролепетала:
   - Петер, милый...
   - Что?
   - Ты напуган?
   В трубке запикало: очередная минута истекала,  а  у  Петера  не  осталось
больше монет.
   - Да, - ответил он, и их разъединили.
   В вестибюле гостиницы Миллер попросил у портье большой конверт и марки  -
столько, чтобы послать заказную бандероль в любой город ФРГ.
   Вернувшись к себе, он раскрыл "ди