тановленного  лица.
Отпечатки того же лица имеют место на полированной поверхности серванта,
на дверцах шкафа, на столе, на стеклах окна, короче, повсюду в комнате.
   - Проверяли?
   -  Разумеется.  И  если  умная  электронно-вычислительная  машина  не
ослабела памятью, неустановленное лицо ранее к уголовной Ответственности
не привлекалось.
   - Все? - спросил Северин.
   - Ну... - пожал плечами Гужонкин, - если вас ничего в моем  сообщении
не заинтересовало, тогда все...
   - Леня, - сказал я проникновенно, - нас буквально все  заинтересовало
в  твоем  сообщении.  Просто  с  утра  мы,  наверное,  не  очень  хорошо
соображаем...
   - Вчера вечером мы соображали не лучше, - буркнул Северин.
   - Понял, - серьезно сказал  Гужонкин.  -  У  мальчиков  неприятности.
Объясню: вас не удивило, что  нигде  в  комнате  не  были  зафиксированы
отпечатки самой Троепольской? Нигде!
   - То есть как? - нахмурился Северин, а я буквально физически  ощутил,
что сейчас на нас навалится очередная проблема.
   - Вот так! - развел руками Гужонкин. - Такое впечатление, что  кто-то
сначала стер все отпечатки в комнате, причем  стер  очень  тщательно,  а
потом кто-то обильно наследил!
   - То бишь в комнату входили дважды, - резюмировал Северин.
   А я спросил:
   - Но ведь где-нибудь должны были сохраниться ее отпечатки?  В  кухне,
например, на посуде, на кастрюлях!
   - Возможно, - согласился Гужонкин. - На кухне, сами понимаете, мы  не
искали. Хотя, откровенно говоря, когда я брал эти отпечатки  в  комнате,
мне представлялось, что  они-то  и  принадлежат  хозяйке.  Уж  очень  их
повсюду было много. И если в я сам не снимал пальцы на трупе...
   С Севериным мы договорились, что он с Гужонкиным сейчас снова  поедет
к Троепольской и все там еще раз осмотрит с новых,  так  сказать,  высот
нашего знания. Он должен был также  поговорить  опять  с  Лангуевой,  но
аккуратно,  только  о  взаимоотношениях  с  Ольгой   как   с   соседкой.
Букинистических дел мы решили не трогать и даже не показывать вида,  что
знаем про них, пока не наберем нужной информации. Потом  ему  предстояло
подскочить в редакцию, взять там обещанные нам материалы Троепольской  и
при  возможности  побеседовать   с   заведующим   отделом,   обладателем
легкомысленной фамилии Чиж. Мне, как немеханизированному  подразделению,
ставилась одна задача: навестить Горовца. Сбор в три на Петровке, обед и
- вперед, по букинистическим магазинам. "Окунемся в  море  книг",  -  по
выражению  Северина.  Вообще,  как  всегда  после  нахлобучки,   в   нас
проснулась бешеная энергия.
   Горовец  жил  в  прелестном  московском  районе,  тихом,  зеленом   и
центральном. Ехать к нему от управления надо было каких-нибудь  двадцать
минут на троллейбусе.
   - Кооператив "Оформитель" знаете? - спросил он меня  по  телефону.  -
Неужели нет? Спросите любого прохожего, вам покажут.
   Но спрашивать не было нужды: едва сойдя на остановке, я сразу  увидел
его: причудливой формы небоскреб  из  розового  кирпича,  перед  которым
разноцветной гурьбой столпилось несколько  десятков  автомобилей.  Возле
одного из них, небрежно облокотясь на открытую  переднюю  дверцу,  стоял
мой художник.
   Сегодня  на  нем  были  ярко-оранжевые  спортивные  штаны  с  черными
полосами по бокам, светло-зеленая куртка, черные тапочки и только  кепка
та же, что вчера - белая. Все цвета, включая красные "Жигули",  на  фоне
которых  он,  казалось,   позировал,   были   сочных,   я   бы   сказал,
безапелляционных оттенков. Но еще больше порадовала меня дама,  стоявшая
рядом с ним. Во-первых, она была как  минимум  на  полторы  головы  выше
своего кавалера. А во-вторых, это достаточно юное и более чем достаточно
длинноногое существо в очаровательном мини престранно смотрелось рядом с
маленьким, пухлым и мордастым художником.
   Я увидел, что мое приближение не осталось для  Горовца  незамеченным.
Он кинул в мою сторону быстрый косой взгляд, но  продолжал  делать  вид,
что меня пока нет. Положив, вернее даже, возложив руку  на  талию  дамы,
художник притянул ее слегка к себе и  чмокнул  в  щечку,  для  чего  той
пришлось изрядно к нему склониться. После  этого  она  пошла,  помахивая
сумочкой в такт бедрам, к стоящему неподалеку в  ожидании  такси,  а  он
смотрел ей вслед, слегка наклонив голову набок,  как  будто  только  что
собственноручно нарисовал эту картинку. И лишь когда машина тронулась  с
места, он соизволил заметить меня.
   - А, здравствуйте, - сказал он, захлопывая дверцу своих "Жигулей".  -
Пойдемте ко мне.
   Господи, думал я, поднимаясь за ним в подъезд, где мрачная  лифтерша,
как недремлющий аргус, окинула меня подозрительным взглядом, ведь я  для
него  совершенно  незнакомый  человек,   впервые   услышавший   даже   о
кооперативе  "Оформитель",  в  сущности,  мелкий  чиновник  с  небольшой
зарплатой! А поди ж ты  -  для  меня,  судя  по  всему,  устроено  целое
представление с этой девкой, с машиной, с роскошными этими  заграничными
тряпками, которые, конечно, не нацепишь для делового выхода в  город,  а
как  домашняя  одежда  они  тоже  не  годятся.  Что  здесь:  неудержимое
пижонство,  которому  требуется  зритель,  пусть  хоть  милиционер,  или
какой-то психологический расчет?
   Когда мы вошли в лифт, я любезно поинтересовался:
   - Это у вас дочка такая большая? Горовец изменился в лице.
   - У меня нет детей.
   - А, вот как! - сказал я, и дальше мы молчали до самого  пятнадцатого
этажа.
   Но, открывая дверь в квартиру, он все-таки не выдержал и объяснил:
   - Это моя приятельница. Манекенщица из Дома моделей.
   Мы прошли в гостиную.
   - Извините, у меня не очень прибрано, - небрежно  сказал  Горовец.  -
Вчера были гости...
   Вероятно,  это  тоже  входило  в  программу:  журнальный  столик  был
заставлен  пустыми  рюмками  и  бокалами,  початыми  бутылками  коньяка,
шампанского и каких-то ликеров. Пока хозяин относил все это на кухню,  я
сел в  кресло  и  огляделся.  Мебель  современная  -  финская,  дорогая.
Видеомагнитофон "Джей-ви-си",  телевизор  "Шарп".  Зато  весь  остальной
интерьер из прошлого,  даже  позапрошлого  века.  Картины  в,  старинных
рамках - от огромных, как окно, до маленьких, размером с открытку. Тонко
расписанные тарелки. Миниатюры в виде медальонов. На  длинном  и  низком
пузатом комоде - целая выставка фарфоровых статуэток. В  углу  напольные
часы красного дерева с тяжелым маятником, что не мешает присутствовать в
комнате еще одним,  вделанным,  кажется,  в  цельный  кусок  малахита  и
украшенным бронзовыми виноградными лозами. В  подобных  вещах  сотрудник
уголовного розыска со временем начинает разбираться  даже  помимо  своей
воли, так что я смог по достоинству оценить все эти действительно ценные
в художественном отношении  предметы.  Разбирался  сотрудник  уголовного
розыска и в том, почем это стоит. Он не знал точно, сколько зарабатывают
художники,  оформляющие  журнальные  материалы,  но  был   уверен,   что
недостаточно, чтобы покупать подобные штучки в магазине. Если,  конечно,
художники не получают это по наследству.
   - Кофе? Рюмочку коньяку?  -  спросил  хозяин,  появляясь  на  пороге.
Заметив, что я разглядываю одну из  картин,  на  которой  большая  толпа
наряженных, как для маскарада, людей танцевала посреди освещенной огнями
вечерней улицы, он снял ее со стены и вместе с ней присел на подлокотник
моего кресла.
   - Нравится? Мое последнее приобретение. Вообще-то я собираю  живопись
восемнадцатого и девятнадцатого века,  а  вот  недавно  увлекся  началом
двадцатого. Это Коровин, парижского периода, эскиз к  Дон-Жуану.  Только
надо бы ее отреставрировать. Видите, краска кое-где пересохла и сыпется?
- Он  еще  несколько  секунд  разглядывал  картину,  а  я  в  это  время
разглядывал его: по лицу художника блуждала рассеянная и в то  же  время
гордая улыбка, словно эскиз к Дон-Жуану был творением рук не Коровина, а
самого Горовца.
   Потом он отнес картину обратно и аккуратно повесил на гвоздик.  Когда
художник уселся в кресло напротив меня,  даже  тени  прежней  улыбки  не
было. Цепкие глазки снова обшаривали меня, будто пытаясь определить,  не
скрываю ли я под пиджаком какое-нибудь секретное оружие. Слова,  которые
Горовец при этом произносил, жили, кажется, совершенно отдельно  от  его
взгляда, а может быть, и от того, что он в этот момент думал.
   - У меня, между прочим, довольно много знакомых среди представителей,
так сказать, вашей профессии. Генерал Никодимов - знаете? Не знаете?! Ну
как же, из министерства! И с вашим непосредственным начальником  знаком,
приходилось как-то встречаться на приемах,  приходилось.  Давно,  знаете
ли, хочу нарисовать серию портретов работников наших органов.  Да,  надо
всерьез поговорить на эту тему, давно пора!..
   "Ну, все уже ясно, - думал я, вежливо кивая. - Ясно, что ты - богема,
элита, что ты со связями, что с тобой надо обращаться аккуратно,  как  с
фарфоровой статуэткой. Неясно только  одно:  зачем  мне  все  это  нужно
объяснять?  Просто  так,  чтобы  я  знал  свое  место?  Или  ты  чего-то
опасаешься?"
   - Я насчет Ольги Троепольской, - напомнил я, вклинившись в паузу.
   - Ах да, да. Ужасная  трагедия.  -  Теперь  его  глубоко  запрятанные
глазки смотрели на меня выжидательно. - Чем я могу вам помочь?
   - Сейчас нас интересует  все,  связанное  с  убитой,  -  сказал  я  и
улыбнулся ему как только, мог дружелюбней. -  Вы  ведь  художник,  стало
быть, наблюдательны профессионально. Начните рассказывать, что знаете об
Ольге, а я буду по ходу задавать вопросы.
   Он тоже ласково мне улыбнулся,  даже  глаза  на  миг  прикрыл,  давая
понять, что в полной  мере  оценил  мое  замечательное  предложение.  Но
ответил:
   - Видите ли, я художник,  но  несколько  специфического  склада.  Мы,
оформители, привыкли отталкиваться от конкретного текста, нашу фантазию,
так сказать, будит для начала чужая мысль. Так что  лучше  задавайте  вы
свои вопросы, а я, если смогу, буду отвечать.
   Я вздохнул:  не  прошло  -  не  надо.  Будем  задавать  вопросы.  Как
говорится, ты этого хотел, Виктор Горовец.
   -  Расскажите,  пожалуйста,  о  ваших  личных  отношениях  с   Ольгой
Троепольской.
   Его лицо выразило глубочайшее изумление.
   - Я не слишком хорошо осведомлен... В процессуальных нормах. Но разве
я обязан? Об интимных сторонах своей личной жизни?..
   Я снова широко ему улыбнулся.
   - Виктор Сергеевич, да, конечно же, ничего  вы  не  обязаны!  Я  ведь
сейчас просто пришел к вам побеседовать и прошу мне  помочь.  Но  вы  же
понимаете, - прибавил я доверительно, - мы  убийство  расследуем,  а  не
кражу белья во дворе. Вот вы тут о процессуальных нормах толковали. Если
настаиваете, мы можем пригласить вас к нам, официально,  повесткой.  Вам
предложат как свидетелю расписаться в том,  что  об  ответственности  за
дачу  ложных  показаний  вы  предупреждены.  Вот  тогда  уже  вы  будете
обязаны...
   В этом месте он прервал меня, добродушно макнув рукой: дескать,  чего
уж там, и улыбнулся мне в ответ еще более широко, чем я. Это была просто
выставка-продажа улыбок.
   - И кстати, -  заключил  я,  -  обратите  внимание,  что  я  попросил
рассказать о ваших личных отношениях с убитой. Слово интимные употребили
вы.
   Горовец заерзал в кресле. Видно, он прикидывал, что  может  быть  мне
известно, вернее, что могло быть известно Петровой и Пырсиковой. Наконец
он принял решение. Для начала это выразилось в  том,  что  он  повольнее
устроился на подушках и изобразил ухмылку типа: "здесь все свои ребята".
   - Да что это я, ей-богу! Ольга была женщина незамужняя,  я  холостой,
что тут зазорного?
   Я молчал, чувствуя, что теперь он будет говорить без понукания.
   - Ну, было, было, -  действительно  продолжал  Горовец.  -  Да  и  то
сказать - что было-то? Легкий романчик, а уж вам небось наговорили с три
короба! Ох, люди, ну, языки!
   - Давно? - спросил я, ощущая, как ширится во мне  неприязнь  к  этому
человеку.
   - Что давно?
   - Романчик. Давно был?
   - Да как сказать. Если  честно,  этой  зимой  началось,  а  к  весне,
почитай, все кончилось.
   - Что так?
   - Господи, ну и вопросы вы задаете! Сами-то женаты?
   Это было настолько неожиданно, что щеки мои помимо воли  вдруг  стали
наливаться  краской,  и  я  впервые  в  жизни  чуть  было   не   крикнул
сакраментальное:  "Здесь  вопросы  задаю  я!"  Но  сдержался  и  коротко
ответил:
   - Нет.
   - Ну вот! - радостно отреагировал он. - Значит,  должны  понимать.  У
мужчины и женщины возникло вполне естественное влечение  друг  к  другу,
потом прошло. Что ж, по-вашему, в наши-то  годы  обязательно  любовь  до
гроба?
   - И как вы расстались? Спокойно?
   - Естественно! Как вполне интеллигентные люди. Или  вы  думаете,  что
меня  на  пятом  десятке  вдруг  пронзила   роковая   страсть   к   этой
корреспонденточке и я застрелил ее в порыве ревности? - Он оскорбительно
рассмеялся, а меня  покоробило,  хотя  оскорбление  было  направлено  на
убитую Ольгу. Впрочем,  может  быть,  именно  поэтому  у  меня  возникло
желание тоже сказать ему что-нибудь приятное.
   - Ну почему же, - заметил я, окидывая Горовца оценивающим взглядом. -
Вдруг наоборот, Ольгу пронзила роковая страсть?
   - Вы не намекайте, не намекайте, - усмехнулся он. - Я себя в  зеркале
каждое утро вижу. Это вы по молодости  лет  пока  думаете,  что  женщину
привлекают в мужчине  бицепсы,  широкие  плечи  или  физиономия,  как  у
Марлона Брандо. Все это, дорогой блюститель порядка, годится  в  крайнем
случае для первого впечатления. Женщины между тем существа гораздо более
тонкие, чем принято думать. Им мудрейшей природой дан изумительный дар -
начиная с, какого-то момента видеть своего мужчину примерно таким, каким
он сам себя ощущает. Мы к иной красавице подойти боимся  -  ах,  думаем,
это не про меня! Я не такой, я не  этакий,  близорукий,  спина  сутулая!
Квазимодо не имел права влюбляться в Эсмеральду, а вот взял и  влюбился!
Так вот, я  однажды  решил,  что  буду  отныне  человек  -  без  единого
комплекса. Да, маленький, толстый, некрасивый. Ну и  что?  Меня  это  не
смущает, значит, и женщину не смущает! Она сама, если захочет, найдет во
мне уйму положительных качеств:  я,  например,  талантливый,  удачливый,
остроумный, - я умею женщину развлечь, у меня деньги, машина,  квартира.
Да разве с этим ваши бицепсы могут сравниться?!
   - И которое из ваших качеств прельстило Ольгу? - поинтересовался я.
   - Не знаю, - ответил Горовец, утомленно откидываясь в  кресле.  -  Не
спрашивал. Как видите, я не скрываю того, что люблю  женщин,  и  женщины
отвечают мне взаимностью. Простите, но Ольга была  в  моей  жизни  всего
лишь эпизодом.
   - Вы часто бывали у нее дома?
   - Никогда не бывал. Только подвозил до подъезда. Она же в  коммуналке
жила, у нее соседи, кажется, были какие-то склочные.
   - Она не говорила подробней, что за склоки?
   -  Говорила,  да  я  слушал  вполуха.  Меня,  знаете  ли,  это   мало
интересовало. Что-то там у них было с обменом.  А,  вспомнил!  Раньше  в
квартире жила еще одна старушка, потом  она  умерла,  и  эти  ее  соседи
забрали себе вторую комнату. И как  только  все  оформили,  сразу  стали
предлагать  Ольге  разъехаться.  Но  квартирка-то  у  них  маленькая,  и
однокомнатную для Ольги предлагали только где-то у  черта  на  куличках.
Она отказывалась, они ей сначала  деньги  предлагали,  потом  скандалить
начали, третировали ее как-то. В подробности я не вникал. Предложил один
раз помочь,  если  надо,  подключить  кое-какие  связи  в  исполкоме,  в
милиции. - Он приумолк, вскользь глянув, какое впечатление производят на
меня его слова.
   Но я хранил непроницаемый вид.
   - И что же она ответила?
   - Сказала, не надо. Пообещала, что сама с ними разберется.
   - Каким образом?
   - Не знаю, - ответил Горовец, подумав. - Не спрашивал.
   - Она знакомила вас с какими-нибудь друзьями?
   - Нет, мы больше к моим ходили.
   - Может быть, рассказывала о ком-то?
   - Может быть. Но я не помню. Все они любят  рассказывать...  Особенно
по утрам... Я же вам сказал, это было не больше, чем эпизодом.
   Он нетерпеливо схватился за подлокотники кресла,  давая  мне  понять,
что разговор подошел к концу. Но я еще задал не все свои вопросы.
   - А вы не знаете, после вас у нее кто-нибудь появился?
   - Понятия не имею! - решительно ответил  он,  но  мне  показалось,  в
глазах его что-то мелькнуло.
   - Скажите, Виктор Сергеевич, а о ком она могла писать  в  этой  своей
юмористической повести? "Дневник женщины", кажется. Вы о нем слышали?
   - Слышал, - ответил Горовец нехотя. - Да только она ведь  его  читать
никому не давала, одни  разговоры  вокруг.  Я  всегда  считал,  что  это
очередной ее фокус.
   - Очередной? - переспросил я. - А какие были перед ним?
   - Не знаю! -  неожиданно  зло  воскликнул  он.  -  Что  вы  к  словам
придираетесь? - Но тут же взял себя в руки и продолжал спокойней:
   - Это просто выражение такое. Я вам сказал: больше  ничего  не  знаю.
Что мог, то рассказал. А теперь простите, мне тоже нужно работать.
   На этот раз он действительно встал, но я остался сидеть на месте.
   - У меня к вам, Виктор Сергеевич, есть еще один вопрос.
   - Если один, то давайте, - согласился он и демонстративно взглянул на
часы.
   - Только один, - подтвердил  я.  -  Расскажите,  пожалуйста,  что  вы
делали в воскресенье, начиная с часов шестнадцати.
   Горовец с размаху упал обратно в кресло.
   - О-о, - протянул он, - это уже  серьезно.  Вы  подозреваете  меня  в
убийстве?
   - Слишком сильно сказано, - ответил я, пожимая плечами.  -  Но  такой
вопрос мы будем вынуждены задать всем, кто так или иначе  был  связан  с
убитой.
   - Пожалуйста, - сказал он, откидываясь назад и закатывая глаза.  -  В
воскресенье весь день я находился дома, работал. А в  половине  седьмого
вечера  поехал  в  Дом  кино,  на  просмотр.  Там  была  новая   картина
итальянского режиссера Серджио Леоне, слышали, конечно?  После  этого  я
сидел в ресторане, можете  проверить.  Там  я,  кстати,  познакомился  с
Лизой, вы ее сегодня видели. Как я провел ночь, рассказывать? - В голосе
его была насмешка.
   - Пока не надо, - сказал я сдержанно. - А кто может подтвердить,  что
вы сидели на просмотре?
   - Ну, зал там примерно на тысячу человек. Так он был полон -  Серджио
Леоне, знаете ли, очень популярный режиссер. - Теперь Горовец смотрел на
меня уже с откровенной издевкой.
   Этим меня, слава  Богу,  уже  давно  не  прошибешь:  работа  выучила.
Поэтому я продолжал спокойно, почти ласково:
   - Вы, наверное, не поняли, Виктор Сергеевич. Я спрашиваю, нет ли кого
конкретного, с фамилией, с адресом, кто сидел  рядом  с  вами  во  время
сеанса и мог бы подтвердить, что вы никуда не отлучались?
   - Чего нет - того нет, - развел руками Горовец. - Сел на свое  место,
кто там был рядом - не помню.
   -  Значит,  твердого  алиби  на  тот  момент,  когда  было  совершено
убийство, у вас не имеется, - констатировал Я. Горовец даже  привстал  с
кресла.
   - Вы что себе позволяете? - спросил он угрожающе. Теперь  настал  мой
черед делать удивленное лицо.
   - Называю факт - больше ничего. Ах, вот вы о  чем,  -  рассмеялся  я,
будто только что догадавшись. - Так ведь отсутствие алиби еще ни  о  чем
не говорит! Наличие - говорит, а отсутствие - значит просто  отсутствие.
И только вкупе с другими фактами... Понимаете?
   - Понимаю, - проворчал он.
   Но, провожая меня до лифта, Горовец снова сделался сама любезность:
   - Всего доброго, очень рад был познакомиться, если будут еще вопросы,
обязательно звоните...
   Только ножкой не шаркнул.
 
9 
 
   Трясясь в троллейбусе на  обратном  пути  в  управление,  я  подводил
малоутешительные итоги. Разговор с Горовцом не оставил  во  мне  ничего,
кроме глухого раздражения. У меня осталось лишь смутное впечатление, что
наша беседа ему дала даже больше, чем мне. В том смысле, что я не