не друзья-блатари,
и даже не дворовые приятели, а родная  мама  Анна  Кузьминична.  Видать,
нежным и ласковым сыночек был с  самых  отроческих  лет.  Справедливости
ради надо сказать, что и сама Анна Кузьминична, или  просто  Нюрка,  как
звали ее все вокруг  до  самой  старости,  добротой  и  мягкостью  нрава
никогда не отличалась. Лупила своего отпрыска по  делу  и  без  дела,  с
пьяных глаз и протрезвев, что, впрочем, бывало нечасто,  лупила  до  тех
самых пор, пока сынишка не подрос. Тогда они поменялись ролями.
   Скучная история. И хотя стараниями бадакинских  оперов  и  участковых
удалось найти немало бывших  жильцов  шестнадцатого  дома  -  свидетелей
яроповского безобразного бытия, существенных деталей не  всплывало.  Ну,
пили, ну,  дрались,  ну,  ходили  к  ним  разные  компании...  Тогдашний
участковый,  ныне  пенсионер,  старался  побольше  иметь  дело  с   этой
семейкой,  "осуществлял  профилактические  меры",  соседи  старались   -
поменьше.
   Правда, с тех пор, как Анна Кузьминична, полуразбитая  предварительно
параличом, переселилась от сына сначала в дом для престарелых,  а  через
полгода в мир иной, поведение Ильи Яропова изменилось.  Сказать,  что  в
лучшую сторону, было бы не правильным. Просто  -  в  другую.  Во  всяком
случае, жалоб от соседей участковому убавилось. Да и то  сказать:  самих
соседей за годы становилось все меньше. Кое-кто из  населявших  огромную
коммуналку  умирал,  другие  получали   благоустроенные   квартиры   как
очередники, а новых сюда селили неохотно - дом  давно  уже  по  генплану
предназначен был под капремонт.  Яропов  по-прежнему  нигде  не  работал
постоянно, числился то  грузчиком  в  одном  месте,  то  чернорабочим  в
другом,  но,  поскольку  вреда,   то   бишь   шума,   драки   и   других
антиобщественных действий от него теперь видно не было,  его  более  или
менее оставили в покое.
   На  том,  собственно   говоря,   и   сгорел   тогдашний   участковый,
отправившись на пенсию несколько раньше, чем ему хотелось. Это произошло
вскоре после того, как выяснилось,  что  просторная  комната  Яропова  в
полупустынной, отживающей век коммуналке стала постоянным местом  встреч
вполне определенной категории лиц. Тихие, нешумные, скользили они тенями
по плохо  освещенному  коридору,  стараясь  никого  не  потревожить,  не
привлечь к себе  внимания.  Слабым  оправданием,  но  не  утешением  для
старика-участкового, который, и теперь еще смущаясь, рассказывал про эту
историю  Балакину,  было,  что  в  те  времена  наркомания  как  явление
считалась в нашем обществе несуществующей. На худой конец,  могли  иметь
место  отдельные  нетипичные  случаи.  А  нетипичное,   понятное   дело,
характерно тем, что его до смешного мало, иначе какое же оно нетипичное.
И чем меньше, тем лучше.
   На суде Яропову было предъявлено обвинение в содержании  притона  для
потребления наркотиков. А  в  процессе  следствия  стало  известно,  что
Пиявка  славился  среди  соответствующего  контингента  как  человек,  у
которого всегда можно найти "травку",  "колеса",  а  то  и  порошок.  Он
получил десять лет в колонии усиленного режима, где находится и поныне.
   Конечно, бывают в жизни совпадения. Но теперь никто  из  нас  уже  не
сомневался, что тут "тепло". Наркоманка, убитая в той самой комнате, где
много лет назад был  притон  наркоманов...  Крупицы  морфина  в  кармане
плаща... "Кукла", которую принес человек, сославшийся на Пиявку...
   Тепло-то, тепло, да непонятно, с какого боку. Сегодня днем Петрову  и
Пырсикову Комковский по нашей просьбе вызывал на  Петровку,  где  они  в
категорической  форме  опознали  плащ  Троепольской.  Как  она-то,  черт
возьми, завязана в этой истории?!
   В принципе, надо  было  собираться  в  командировку  в  Мордовию,  на
встречу с Яроповым. Правда, для разговора материала  до  смешного  мало:
фотография убитой, смутные приметы человека  с  "куклой"...  В  Мордовию
путь неблизкий - а ну как  упрется  Пиявка?  Не  думаю,  чтоб  за  время
отсидки прибавилось у него любви к органам внутренних дел, а делить  ему
сейчас с нами нечего. Скажет: не знаю, не помню  -  и  баста.  А  время,
время бежит!
   Ибо мы сейчас расследуем - не просто убийство неизвестной. Фактически
на  руках  у  нас  два  дела:  второе  -  по  факту  исчезновения  Ольги
Троепольской. Где она? Жива ли? С каждым днем шансы на это  уменьшаются.
Поэтому, посовещавшись с Комаровым,  мы  решили  с  поездкой  к  Яропову
повременить, попытаться завтра реализовать  кое-какие  надежды,  которые
оставались здесь, в Москве.
   Первую я связывал с редакцией, точнее, с заведующим отделом писем  по
фамилии Чиж. Вторая появилась благодаря Балакину: ему удалось  разыскать
некоего Кошечкина Валерия Петровича, единственного из жильцов дома,  кто
был вхож к Яропову. Его, Кошечкина, незадолго до посадки  Пиявки  самого
случайно задержали "под кайфом", нашли при нем шприц и пакетик с  опием,
осудили на два года. Он уже  давно  вышел,  по  сведениям  из  отделения
милиции по месту жительства ведет нормальный образ жизни,  женат,  имеет
ребенка, работает в  отделе  снабжения  большого  завода.  Сейчас  он  в
командировке, должен приехать завтра днем. Третья надежда тускло светила
нам сквозь бурелом овсовских показаний. И если всюду сорвется...
   Усталые, злые и недовольные,  мы  собирались  расходиться  по  домам,
когда на столе у Балакина зазвонил телефон. Я стоял ближе  всех  и  снял
трубку.
   - Копытин, дежурный из 107-го, - послышался неторопливый басок. - Это
ваша будет девчонка? - Я буквально  увидел,  как  он  листает  папку  со
сводками:
   -Троепольская Ольга Васильевна, рост 165, волосы темные, глаза...
   - Наша! - заорал я так, что Северин с Балакиным вздрогнули.
   - Ага! - удовлетворенно констатировал он. - Тогда, значит, вот  какое
дело. Тут один госавтоинспектор, из 5-го, доставил  пьяного,  а  у  меня
карточка вашей барышни под стеклом на столе, ну, как положено...
   Он совершенно никуда не торопился,  а  я  просто  приплясывал  вокруг
телефона.
   - Так вот, значит, он говорит, видел вашу девчонку!
   - Когда? Где? - выдохнул я.
   - Сейчас... - басил Копытни, - сейчас... Я  записал.  В  воскресенье,
шестого. В районе пересечения Вернадского с  Ломоносовским.  В  двадцать
часов ноль семь минут.
   - А что она там делала? - поинтересовался я, недоумевая, откуда такая
точность.
   - Машиной ее сбило, - объяснил дежурный и добавил обстоятельно:
   - "Жигулями".
   - Насмерть? - спросил я, вчуже удивившись, как вдруг сел мой голос.
   - Да вроде нет, - ободряюще пророкотал Копытин. - Вроде, когда  везли
в больницу, еще жива была. А там он не знает...
   - В какую больницу?
   - Говорит - в Боткинскую.
   - Подождите, пожалуйста, у телефона, - попросил я и,  прикрыв  трубку
рукой, сжато изложил новости Северину  и  Балакину.  Новости  тем  более
ошеломительные, что время  совпадало  с  днем  убийства,  а  место  -  с
районом, где расположен дом Троепольской.
   -  Ну  вот  и  разгадочка,  -  облегченно  улыбнулся  Митя.  -   Она,
оказывается, все это время в  больнице  лежала.  Может  быть,  даже  без
сознания.
   - Погоди радоваться, - жестко возразил  Северин.  -  Мы  же  больницы
проверяли.
   И тут, словно услышав его, далекий Копытни крикнул в трубку:
   - Алло! Слышите? Тут, правда, есть одна загвоздка. Этот гаишник...  -
Дежурный помедлил. - Он ее по карточке опознал. А вот насчет  фамилии...
Он точно не помнит, но говорит, там  была  какая-то  другая.  Могло  так
быть?
   "Могло, - подумал я, - очень даже могло". И спросил:
   - Как фамилия инспектора?
   - Старший лейтенант Игнатов.
   - Вот что. Соединитесь с дежурным  по  отделению  ГАИ,  объясните  им
ситуацию. Скажите, пусть немедленно свяжутся с Игнатовым и попросят  его
подъехать в Боткинскую, к приемному покою. Мы будем там через пятнадцать
минут.
   Северин согласно кивал, одобряя мои действия. От себя он добавил:
   -  Пускай,  пока  мы  будем  ехать,  дежурный  посмотрит   по   книге
происшествий ее фамилию и прочие  данные,  а  потом  по  рации  передаст
инспектору. Чтоб нам в больнице не терять времени.
   Все время, что мы летели по  ночному  городу,  я  сидел  на  переднем
сиденье, зажав ладони между колен, чтобы унять привычную  дрожь  азарта.
"Неужели? Неужели? Вот сейчас! Вот сейчас!" И лишь при въезде  в  ворота
больницы неожиданно удивился, а  удивившись,  успокоился:  куда  мы  так
торопимся? Если это Троепольская, то счет больше не идет на минуты!..
   Гаишник уже ждал нас возле  пандуса,  к  которому  подъезжают  машины
"скорой помощи". Он оказался высоким и  плечистым  богатырем  с  круглым
улыбчивым лицом. Словно уловив флюиды нашего нетерпения, он  с  места  в
карьер перешел к делу:
   - Салина Александра Игоревна, вот адрес, я записал на бумажке.
   - Пошли с нами,  по  дороге  расскажешь  подробности,  -  скомандовал
Северин.
   По дороге Игнатов рассказал, что парень, который сидел да рулем  этих
самых "Жигулей", совершенно  не  виноват.  У  него  даже  скорость  была
небольшая:  сбросил,  потому  что  собирался  поворачивать   направо   к
университету. Практически, он ничего сделать не мог - девка  летела,  не
разбирая дороги, как  ошпаренная,  есть  свидетели.  Когда  водитель  ее
увидел, было слишком поздно, он только и успел, что вдарить по тормозам,
да попытался в последний момент объехать ее справа, но уже не смог:  она
ударилась о левое крыло, перелетела через капот и упала на газон,  прямо
в кусты. Наверное, это ее и  спасло.  "Скорая"  подъехала  через  десять
минут, при  первичном  осмотре  врач  определил,  что  вроде  ничего  не
сломано, только плечо вывихнуто и множественные ссадины на голове  и  на
ногах. Да, одета она была в яркое  платье,  и  сумку  ее,  плетенную  из
соломы с цветочками, Игнатов тоже запомнил.
   Мы стояли в полутемном коридоре приемного  покоя  и  ждали  дежурного
врача, который  пошел  узнавать,  в  какое  отделение  положили  Салину.
Наконец он вернулся.
   - Девятнадцатый корпус, семьсот пятнадцатая палата.  Это  неврология.
Первичный диагноз: ушиб головы, - подозрение на легкое сотрясение мозга,
состояние шока. Вывих плеча ей вправили еще здесь. - Врач  посмотрел  на
часы:
   - Вам что, обязательно надо видеть ее прямо сейчас?
   - Да, - твердо сказал Северин, - прямо сейчас.
   - Хорошо, - пожал плечами врач, всем своим видом выражая  неодобрение
нашей спешки, - тогда я позвоню, скажу, чтобы ее  тихонько  разбудили  и
спустили к вам вниз, в холл.
   Мы со Стасом переглянулись.
   - Нет, - сказал Северин еще тверже. -  Извините,  но  нам  необходимо
подняться туда самим. И не надо никого предупреждать.
   Даже я слегка удивился северинской перестраховке. Неужто он  в  самом
деле и от журналистки ждет подвоха? Но тут  же  подумал,  что,  пожалуй,
Стас прав. Действительно, какого черта она валяется в больнице под чужим
именем с несчастным ушибом?! Не может же она не соображать,  что  в  это
время творится в редакции, в милиции, наконец! И  ведь  если  хорошенько
подумать:  чем  мы  занимаемся  вот  уже  больше  трех  суток,  как   не
расхлебываем кашу, которую она заварила!
   Десять минут спустя мы уже знали, что никакой  Александры  Салиной  в
семьсот пятнадцатой нет. Дежурная  по  отделению,  молоденькая  врачиха,
напуганная столь  поздним  визитом  суровых  молодых  людей  с  грозными
удостоверениями, волнуясь, рассказывала:
   - Конечно, я ее помню, это моя была больная.  Везучая,  я  ей  так  и
сказала: вы везучая! Надо же, в такой  переплет  попасть  -  и  в  живых
остаться! Ни-че-го! Ни перелома, ни даже сотрясения!  Ушиб  головы  -  и
все! Но, видать, этот наезд здорово на нее подействовал: целые сутки  от
шока отойти не могла. Лежит на  кровати  и  в  потолок  смотрит.  Мы  уж
заволновались даже, но посмотрели  ее  -  никакой  патологии.  Вообще-то
такое бывает -  я  шок  имею  в  виду.  А  вечером  в  понедельник...  В
понедельник?.. Да, в понедельник! Два дня назад, стало быть, встает  она
и  приходит  сюда,  в  ординаторскую.  Я  аж  испугалась:  бледная,  вся
пластырем заклеенная, за стенку держится, а  глаза  так  и  горят!  Где,
говорит, у вас можно позвонить? Я ей  отвечаю:  звоните  отсюда.  Потому
что, думаю, пойдет к автомату на лестнице, да еще грохнется по дороге. А
она постояла немного и повернулась уходить. Я  ей  говорю:  что  же  вы,
говорю, не стесняйтесь, звоните! А она мне: я передумала! Представляете?
Странная, в общем, девица...
   Странная девица выписалась из больницы на следующий день, во  вторник
утром. Шок как будто прошел, и  оснований  держать  ее  под  наблюдением
больше не было. К тому же она настойчиво  просила  врачей  отпустить  ее
поскорее, объясняя, что у нее в городе важные дела.
   При последних словах Северина передернуло.
   - Ставлю полкило морфина против прижизненного Пушкина, - мрачно изрек
он, когда мы спускались по лестнице, - что сегодня ночью  нам  спать  не
придется.
   И как в воду глядел.
   В окнах квартиры, принадлежащей Александре Салиной,  было  темно.  На
звонки в дверь никто не реагировал. Только  что  мы  подняли  с  постели
Комарова, который согласился, что времени  терять  нельзя,  дал  "добро"
немедленно делать осмотр и приказал, если что - звонить ему  тотчас.  Мы
молча сидели в  машине.  На  то,  чтобы  передохнуть  и  хоть  чуть-чуть
собраться с мыслями, у нас оставалось минут пятнадцать  -  до  тех  пор,
пока не приедет дежурная бригада  с  Петровки,  где  будет  следователь,
эксперт научно-технического  отдела,  слесарь-специалист  по  открыванию
замков, и даже врач - на всякий случай.
   А еще через час Северин докладывал по телефону Комарову, который  сам
разыскал нас через дежурного по МУРу:
   - Платье - точно такое же, как на трупе,  только  грязное  и  драное,
лежит на кресле. Сумка - один к одному, как та, что нашел Балакин, висит
в прихожей. В ней паспорт Салиной, косметичка - побогаче, правда, чем  у
Троепольской, и  на  дне  коричневый  плащ.  В  тумбочке  возле  кровати
обнаружены  шприцы,  иглы,  коробка  папирос,  анаша,  пакетик  с  белым
порошком, похожим на морфин. Кровать разобрана, смята...
   Но даже в  докладе  начальству  верный  себе  Северин  самое  главное
оставил напоследок:
   - И еще, Константин Петрович. Тут... ковер как-то криво лежит, край у
него завернут. Потом стул опрокинут, пепельница на полу  вверх  дном.  В
общем, похоже на следы борьбы.
 
17 
 
   - Слушай, - говорил Северин, выходя из ванной  в  облаке  одеколонных
паров и звонко шлепая себя по щекам, - а  может,  она  просто  с  глузду
съехала? Представь себе: сначала убийство, потом под машину попала!  Тут
у кого хочешь мозги в трубочку завернутся.
   Я вяло кивал, не соглашаясь и не возражая. Под утро мы заехали ко мне
- принять душ, выпить кофе, вывести несчастного Антона. За ночь, что  мы
провели,  осматривая  квартиру  Салиной,  у  нас  родилось  с  полдюжины
разнообразных версий поведения Ольги Троепольской. И эта была не худее и
не лучше других.
   - А что, - воодушевляясь, продолжал Стас. - Предположим, ей  каким-то
образом попала в руки сумка этой Салиной.  Там  паспорт,  ключи,  внешне
девки похожи, как два новых гривенника. И вот под  влиянием  всего,  что
случилось, ей показалось, что она - не она, а другая. А?..
   К концу  последней  фразы  северинское  воодушевление  стало  заметно
спадать. Я молча пил кофе. "Ну нет - так нет", - пожал он плечами, давая
понять, что не слишком стоит на своем. Мы оба  прекрасно  понимали,  что
психическим расстройством действий Троепольской не объяснишь. Если тут и
было сумасшествие, то совсем другого рода. А главное, меня  не  покидало
досадное ощущение, что ключик от замочка у нас есть, что  он  где-то  на
виду, я точно видел его краем глаза, даже потянулся, чтобы  поднять,  да
отвлек ли, потерял фокус, сказалась ночь без сна, и теперь никак не могу
припомнить, что же это было? Деталь, улика, логическая  связка?  Короче,
объяснение того, почему из больницы Ольга отправилась  не  домой,  не  в
редакцию, не в  ближайшее  отделение  милиции,  а  в  квартиру  Салиной.
Комаров встретил нас хмуро. Даже сесть не предложил.
   - Поработали мы славно, - начал он, набычившись, глядя в нашу сторону
искоса. - Да только пока ни хрена не наработали. Можете подключать  кого
угодно - Багдасаряна в  первую  очередь.  Если  боитесь  не  справиться,
скажите честно, создадим расширенную группу.  Сегодня  пятница...  -  Он
помедлил, словно что-то высчитывая. - На то, чтобы найти девчонку, у нас
есть три дня. Живую. Ясно?
   Мы  с  Севериным  переглянулись.  Чего  уж   тут   неясного!   Убитая
журналистка - это одно. Здесь, как говорится, уже  ничего  не  попишешь,
надо лишь отыскать и покарать убийцу. А похищенная журналистка -  совсем
другое... Если мы не сумеем ее найти или  найдем  труп,  полетят  головы
повыше наших. Похоже, Комарову самому дали срок до понедельника.
   - Мне докладывать каждые два часа, в экстренных случаях - немедленно,
- сказал он напоследок, и мы, поняв, что аудиенция окончена, повернулись
через левое плечо.
   - Будни милиции, - провозгласил Северин, выйдя в коридор, - это когда
работаешь по выходным.
   Леван Багдасарян попросил три часа, чтобы выяснить  все,  что  у  них
есть по Салиной.
   Балакин отправился в районный суд искать в архиве дело Яропова.
   Почти все опера и участковые из  отделения,  на  территории  которого
стоит дом Салиной, сейчас брошены на отработку жилого сектора в  поисках
свидетелей, что-либо видевших или слышавших.  Северин  предложил  и  нам
двинуть туда же, но я вспомнил, что у нас есть  еще  одно  незаконченное
дельце. Правда, поручено оно было  персонально  мне,  поэтому  я  сказал
просительно:
   - Стасик, я знаю твое  к  этому  отношение,  но  мне  все-таки  охота
закрыть вопрос с  рукописью.  Шансов  маловато,  но  в  нашем  положении
кочевряжиться... Может, подъедем вместе, а?
   Он пожал плечами, но согласился.  Я  достал  блокнот,  набрал  номер.
Долго, очень долго никто не подходил, я уже начал  отчаиваться.  Наконец
трубку сняли.
   - Алло? - спрашивал заспанный голос. - Алло? Это ты, малыш?..
   Я тихонько нажал на рычажок и  сразу  набрал  другой  номер.  Подошли
сразу.
   - Слава? - сказал я. - Это Невмянов. Давайте, как  договорились.  Да,
он дома. Можете прямо сейчас.
   ...Горовец стоял перед нами в одном халате и тапочках на  босу  ногу.
Вид у него был встрепанный. Он стоял в дверях, глядя на нас  исподлобья,
и не торопился пригласить в квартиру.
   - Извините, Виктор Сергеевич, - сказал я без тени извинения в голосе.
-  Срочное  дело.  Насчет  Троепольской.  Он  посторонился  и  пробурчал
нелюбезно:
   - Проходите...
   В гостиной мы  остались  стоять,  как  бы  подчеркивая  официальность
своего визита. Остался стоять и хозяин, хмуро  ожидая,  что  мы  скажем.
Махровый  халат,  перетянутый  пояском  по  тугому  животику,  на  груди
разъехался, обнажив спутанную рыжеватую поросль. Из-под  халата  торчали
короткие кривые ноги. Я легонько кивнул Северину.
   - Гражданин Горовец, - скрипуче начал он, - из служебного сейфа Ольги
Васильевны Троепольской исчезла ее  рукопись,  имеющая  форму  дневника.
Следствие имеет основания полагать, что  эта  рукопись  может  оказаться
важной уликой в уголовном деле...
   - Но ведь убитая, кажется, не Ольга? -  с  вызовом  прервал  Горовец.
(Эту информацию для размышления только что подкинул ему по моей  просьбе
Чиж.)
   - В уголовном деле, - продолжал, не обращая внимания на этот  выкрик,
Северин, - по факту  исчезновения  Троепольской.  Следствие  располагает
показаниями свидетелей,  которые  видели  вас  рано  утром  во  вторник,
восьмого числа, входящим и выходящим из отдела писем...
   Горовец замер, в  упор  глядя  на  Северина.  (Его  видела  уборщица,
которая рассказала об этом Чижу. Потом уже я нашел вахтера  и  секретаря
редакции, тоже его запомнивших.)
   - Как изв