ны, причем - в буквальном  смысле
-  собрались  в  Приморье,  устраиваться  матросами  на  траулер,  мысль
остаться и пойти работать в милицию, постовыми  в  отделение,  пришла  в
голову тебе же, Стасик!  Вот  почему  сегодня  мы  не  сидим  в  удобном
адвокатском кресле, не прокладываем по карте курс  на  Азорские  острова
(мое представление о романтике), а сломя голову несемся по жаре неведомо
куда искать неведомо кого, неведомо  из-за  чего  совершившего  страшное
преступление. Несемся, подозревая, что в ближайшее время нам будет не до
отдыха,  а  тем  более  развлечений.  Так  что,  не  обессудь:  придется
пианистке поискать себе другого кавалера.
   Справившись у прохожих, Северин свернул  в  подворотню  и,  осторожно
объезжая какие-то  рытвины,  траншеи,  нагромождение  труб,  покатил  по
широкому московскому двору, окруженному разномастными и разнокалиберными
зданиями. Дом, нужный нам, стоял в глубине, заслоненный старыми корявыми
тополями, и имел совершенно нежилой вид.  За  слепыми  грязными  окнами,
кое-где с выбитыми стеклами, не было ни занавесок, ни абажуров,  подъезд
зиял сорванной с петель дверью.
   Пейзаж оживляли только "канарейка"  из  отделения  и  наш  "рафик"  с
Петровки,  на  котором  прибыла  дежурная  бригада.  Несколько   женщин,
ребятишек и один старичок молча стояли вокруг.  Мы  вышли  из  машины  и
вошли в парадное. Старший сержант, сидящий на ступеньках, при  виде  нас
вскочил и надел фуражку. Мы показали свои удостоверения.
   - Третий этаж, направо, там увидите, - отрапортовал он.
   По сравнению с улицей  на  лестнице  было  прохладно,  почти  сыро  и
совершенно темно. Мы поднимались, осторожно держась за перила, нащупывая
ногами каждую ступеньку.
   - В такой  обстановке  просто  грех  кого-нибудь  не  прихлопнуть,  -
проворчал Северин. - Хоть бы переноску догадались повесить.
   На площадке  третьего  этажа  стояли  и  курили  зам  по  розыску  из
отделения Дима Балакин и с ним кто-то из его сыщиков. Я молча  пожал  им
руки, а Северин сурово сказал:
   - Лестницу осветите. Сейчас Комаров приедет, ух, он вас! - и пошел  в
распахнутую настежь дверь квартиры.
   Здесь освещения хватало: стояли две лампы на треногах. Из одной двери
выпадала полоска дневного света, слышались гулкие голоса.
   Это, конечно, была  коммуналка  -  длинный  коридор,  где-то  вдалеке
заворачивающий направо, с двух  сторон  ряды  комнат.  Все  как  в  моем
детстве - не хватало только велосипеда на стене.
   Наша комната была первой от входной двери, а  там,  за  поворотом,  в
глубине лабиринта жил  минотавр.  Звался  Он  Сережкой  Алексеевым,  был
старше меня на пять лет и так отравлял мои юные годы, что я лет в восемь
всерьез подумывал бежать в Ленинград, к дяде по отцу, даже  стал  копить
продукты на дорогу. Отпетая шпана, гроза района,  Сережка  внушал  страх
даже взрослым: помню, с какой опаской относилась к нему мать,  запрещала
ему даже заходить в нашу комнату, боялась,  как  бы  он  чего-нибудь  не
стырил. С тех пор как он впервые обратил на меня внимание, мне  не  было
больше покоя. Даже не будучи в дурном настроении,  он  походя  отвешивал
мне в коридоре щелбаны и "сайки", отрабатывал на моей макушке "пиявки" и
"горяченькие".  Иногда,  правда,  он  ограничивался  угрозами,   но   не
бескорыстно: за каждый непробитый щелбан я должен был утащить  у  матери
сигарету. Если он требовал  пять  сигарет,  а  я  притаскивал  три,  два
щелбана все равно полагались. "Когда его только в  колонию  заберут?"  -
сердито и недоуменно спрашивали все вокруг. И я, уловив в  этом  вопросе
свою надежду, тоже начал тайно мечтать,  вжимаясь  в  углы  коридора  от
несущегося мимо мучителя: "Когда же, когда?" В конце концов, что  вполне
естественно, я дождался: Сережку забрали, и больше  мы  его  никогда  не
встречали, потому что через год переехали в отдельную квартиру. Так что,
наверное, по старику Фрейду, с чьими трудами я  познакомился  много  лет
спустя, вышло бы, что мое теперешнее занятие, цель которого  в  конечном
итоге та же - изолировать от нормальных людей опасную личность -  уходит
корнями в далекое,  не  слишком  розовое  детство.  И  значит,  Северин,
Кошкодамов  и  Азорские  острова  ни  при  чем:   давным-давно   судьбой
предопределено мне быть милиционером...
   Комната, куда мы зашли, была большая,  с  двумя  высокими  окнами,  а
оттого, что без мебели, казалась еще больше.  Здесь  находилось  человек
пять-шесть, среди них следователь прокуратуры, дежурный по МУРу Володька
Саробьянов и судмедэксперт Макульский. Слева от  входа  лежала,  высунув
длинный  язык,  красавица-овчарка.  Проводник  сидел  рядом  с  ней   на
корточках. А в дальнем углу притулилась, как  мне  показалось  в  первый
момент, кучка цветастого тряпья.
   - Ну что ж, - сказал, увидев нас, следователь, - все в сборе, начнем,
благословясь. - И кивнул Саробьянову:
   -  Вот  вам  бланк,  пишите:  "Женский  труп  неустановленного   лица
обнаружен в 9 часов 50 минут на третьем  этаже  четырехэтажного  здания,
находящегося под капитальным ремонтом..."  Я  не  слишком  быстро?  Нет?
Тогда продолжим...
   Я тихонько вышел на лестницу к Балакину.
   - Кто обнаружил?
   - Рабочий со стройки. - Дима ткнул пальцем куда-то вниз.
   - А что его сюда принесло?
   - Да они туг в одну комнату замок врезали, ну и что-то вроде каптерки
устроили.
   По освещенной радением  Северина  лестнице  быстрыми  шагами  взлетел
Комаров, кивнул нам хмуро и прошел в квартиру.
   - Собачку применяли? - продолжал я расспрашивать. - Применяли, да что
толку? Работяги здесь натоптали, она только на них и бросается.
   Балакин безнадежно махнул рукой.
   - Ну хоть вещи ее какие-нибудь?..
   - Какие вещи? Лето в разгаре! Все, что есть, все на  ней.  Ни  следов
ограбления, ни попытки к изнасилованию...
   - А сумка? - спросил Комаров, выходя на площадку. - Сумку ее нашли?
   - Нет, - ответил Балакин. - Никакой сумки рядом не было.
   - Что значит "рядом"? - еще больше нахмурился Комаров. -  Вы  бросьте
эти неопределенные выраженьица. Коломна, вон, тоже рядом, по сравнению с
Магаданом. Фонари у вас есть?
   - Есть.
   - Ну вот  и  выделите  двух  сотрудников,  чтобы  весь  дом  обыскали
хорошенько. И собачку пустите по квартирам побегать, чего  ей  без  дела
сидеть...
   Когда Балакин ушел выполнять приказание, Комаров повернулся ко мне.
   - А ты чего стоишь как засватанный? Это ведь твой район, кажется?
   - Мой, Константин Петрович. Да только начальства  тут  покуда  и  без
меня хватает. Я гляжу, и прокурор районный здесь, и из РУВД сам  зам  по
розыску. Уж про вас и не говорю... - добавил я смело.
   - Но-но, - сказал Комаров предостерегающе, но не слишком строго. - На
твоем месте я бы радовался, что столько опытных людей  собралось,  а  не
ворчал. Начальство откомандует и разъедется, а ты тут останешься  вместе
со своим другом Севериным и будешь работать, и будешь  начальству  этому
самому докладывать, как работа у тебя идет. Мне в первую очередь...
   Я прекрасно понимал, что Комаров прав. И не в том даже дело,  что  на
всякое начальство есть другое, рангом выше, и оно в свою  очередь  будет
снимать с подчиненных стружку, требовать отчета. А в том, что убийство -
явление чрезвычайное, и до тех пор, пока мы убийцу не найдем, никому  из
нас покоя не видать - во всех смыслах.  И  сейчас,  по  горячим  следам,
очень  важно  не  упустить  ничего,  ни  одной  возможности,  ни  одного
направления, все детали закрепить в протоколах,  в  собственной  памяти,
отработать всех возможных свидетелей, а может быть - чем черт не  шутит!
- с ходу раскрыть или по крайней мере определить  основную  версию.  Вот
потому-то и понаехало сюда столько  народу,  и  все  мы  будем  пытаться
сейчас сообща сдвинуть с места розыск, как телегу, застрявшую  в  грязи.
Тут  самое  главное  -  первый  рывок.  Навались,  ребята,  все  вместе,
и-и-и-раз!
   Так что вовсе я не ворчал, а просто интуиция и опыт подсказывали мне,
что эту телегу мы вот  так,  одним  рывком,  скорее  всего  с  места  не
столкнем.
   - Потерпи, потерпи, я тоже считаю, что "раз-два и  в  дамки"  тут  не
получится, - сказал Комаров, а я даже не удивился, что он знает, о чем я
думаю. Комаров на моем месте проработал долгие годы.
   -  Комсомольская  площадь  рядом,  Константин  Петрович,  -   сказал,
появляясь у меня из-за спины, Северин. - Да и Курский недалеко...
   - Думаешь, "вокзальный вариант"?
   Если преступник иногородний, приехал в Москву, совершил  преступление
и опять уехал, розыск усложнится. Да и убитая, окажись она  какой-нибудь
транзитной пассажиркой, добавит хлопот.
   - Ладно, не паникуйте раньше времени, - сказал Комаров. - Работы  вам
так и так хватит. Пойдем с Макульским поговорим.
   Судмедэксперт  Макульский,  маленький  сухонький  человек,  рядом   с
высоким Комаровым казавшийся  подростком,  как  раз  заканчивал  начатый
следователем осмотр.
   - ...Других повреждений на трупе не обнаружено, - произнес он,  когда
мы подошли, снял очки и принялся их протирать, как бы давая понять,  что
больше ничего добавлять не собирается.
   - Ну что у вас, Михаил Давыдович? - спросил Комаров. - Когда? И какой
характер ранения?
   Судмедэксперт неторопливо спрятал в  карман  кусочек  замши,  которым
протирал стекла очков, сами очки сложил аккуратно в футляр и упрятал его
в другой карман, а потом только посмотрел на  Комарова.  Он  уже  открыл
рот, чтобы что-то сказать, но  не  смог.  Все  вокруг  вдруг  задрожало,
загрохотало,  затарахтело.  Мне,  например,  в  первое  мгновение   даже
показалось, будто что-то  на  нас  сыплется  сверху.  В  раскрытое  окно
повалил сизый дым. Макульский закрыл  рот,  страдальчески  сморщился,  я
выглянул во двор и увидел, что это рабочие  запустили  свой  компрессор.
Балакин бросился вниз и через минуту, в продолжение которой грохот,  как
сумасшедший, метался по пустым комнатам, все смолкло.
   Макульский обалдело потряс головой, но произнес  так  же  спокойно  и
неторопливо, как протирал стекла:
   - Сколько вопросов, и на каждый нужны точные ответы.
   - Нужны, - подтвердил Комаров.
   - А точные я пока не могу,  -  ворчливо  продолжал  судмедэксперт.  -
Точные  только  после  вскрытия.  Ночью  прохладно  было,  с  утра  жара
несусветная, а тут все учитывать надо. Я вам сейчас отвечу не так, а  вы
потом скажете: стар стал Макульский, на пенсию его пора. Ладно, ладно, -
замахал он рукой, увидев, что Комаров собирается возражать, - сам  знаю,
что пора. Значит, так. Произошло  это  вчера,  между  18  и  20  часами.
Стреляли в висок, с близкого расстояния, но выходного отверстия нет, так
что пулю вы получите. Никаких других следов насилия нет. Пока все.
   - Ничего себе! - не удержался я. - Это что же выходит,  он  ее  средь
бела дня угрохал?
   Макульский взглянул на меня снизу вверх и развел руками.
   - Выходит так.  Именно  средь  бела  дня  и  именно,  как  вы  изящно
выразились, угрохал.
   - Это при том, что во дворе полно народу, а в этом доме резонанс, как
в пустой консервной банке! - продолжал я возмущаться.  -  Как  же  никто
выстрела-то не услышал?
   - В том-то и фокус, что резонанс, - пробурчал Северин. - Стройка: все
время что-нибудь упадет, зазвенит, доска какая-то хлопнет.
   Но меня почему-то эта подробность страшно разозлила. Я сказал:
   - Нет, все-таки этот парень ба-альшой наглец!
   Комаров на это усмехнулся и похлопал меня по плечу:
   - Вот поймаешь, скажешь ему об этом в лицо. Пришел Балакин.
   - Константин Петрович, тут мои ребята черный ход нашли.
   Мы всей гурьбой двинулись за ним.
   - Вот, - говорил Балакин, открывая одну из дверей, за  которой  после
куцей площадочки сразу начиналась крутая узкая лестница. - Он  в  другой
двор, на ту сторону выводит. И собачка здесь сразу след взяла,  мы  чуть
ноги себе не переломали. Но  до  выхода  на  улицу  добежала  -  и  все,
потеряла... Мы сейчас свет сюда перенесем, все  хорошенько  осмотрим.  А
так пока больше ничего...
   Через час мы сидели в отделении в балакинском  кабинете  и  обсуждали
план работы.
   - Отработку жилого сектора начали?
   - Да, ребята пошли уже Участковые им помогают.
   - С рабочими со всеми переговорили?
   - Кроме одного. Прораб говорит,  он  заболел;  К  нему  поехали  уже.
Остальные ничего не видели. Они работают-то в соседнем подъезде.
   - Все кафе окрестные, рестораны - это вечером. Приметы женщины у всех
есть?
   - Раздали.
   - Винный?
   - До него два квартала.
   - Все равно надо поговорить с постоянными клиентами. У них с пяти  до
семи самая сходка. Может, видели чего.
   - Балакин, - сказал Комаров, - а как у тебя тут с мотелями"?
   - Район привокзальный, - усмехнулся Дима. - Есть маленько.
   - Займись лично. Вместе с Невмяновым. А Северин пускай  поработает  с
пенсионерами во дворе. У него хорошо получается.
   План разрастался вглубь и вширь. Кое-какие его пункты выполнялись тут
же: входили и выходили сыщики и участковые, отчитывались, получали новое
задание. Начальство стало  понемногу  разъезжаться.  Комаров  сказал  на
прощание:
   - До двадцати одного я у себя. И завтра первым делом зайдите ко  мне,
ясно?
   Северин ушел к пенсионерам, а мы с Балакиным  отправились  проверять,
как он выразился, "гостиничное хозяйство".
 
3 
 
   - Вон те два, на первом этаже, справа от подъезда. - сказал Балакин.
   Несмотря на жару, окна были плотно закрыты и зашторены.
   - А он нам откроет? - спросил я с сомнением.
   - Нет, конечно. Притворится дохлым тараканом -  и  ни  гугу,  у  него
система известная: звонят в дверь -  тишина,  а  он  следит  из  окна  в
щелочку, кто выходит из подъезда.  Знающий  человек  вернется,  еще  раз
позвонит, если свой, заходи. Тут и бродяги могут обретаться, и  деловые,
и вообще всякие темные личности.
   - А что, прижать-то не удается?
   - Прижимаем потихоньку, - вздохнул Балакин. - Да все не  так  просто.
Закон есть закон, основания нужны. У них ведь каждый раз  -  родственник
на одну ночку остановился. Или, на  крайний  случай,  друг  детства.  Но
ничего, все они в конце концов попадаются на чем-нибудь. У воды быть, да
не замочиться...
   Мы подошли к дому и остановились под самыми окнами.
   - Отойди-ка в сторонку,  чтоб  тебя  видно  не  было,  -  сказал  мне
Балакин.  -  Сейчас  мы  его  обмануть  попробуем.  -   И   пробормотав:
"Любопытство сгубило кошку", он легонько отбарабанил пальцами по стеклу,
а сам прижался к стене.
   Целую минуту, наверное, никакой реакции не было.  А  потом  занавеска
дрогнула. Мы стояли возле самой стены, нас увидеть из окна было  нельзя,
а двор пустовал. Занавеска еще раз  дрогнула  и  решительно  поползла  в
сторону. Балакин выскочил вперед, как чертик из шкатулки.
   - Данилыч, я тебя видел! - закричал он радостно, будто был водилой  в
пряталках. - Давай открывай!
   За стеклом появилась физиономия хозяина, красная и недовольная.
   - Открывай, открывай, - приговаривал Балакин.  -  Хоть  раз  в  жизни
проветришь свое помещение.
   Шпингалет щелкнул, и Данилыч, оттолкнув створки, навалился грудью  на
подоконник. Я увидел, что это здоровенный мужик, косая сажень,  то,  что
называется "будка", только изрядно заплывшая уже  жирком.  Вместо  левой
руки у него была культя, нежная и розовая.
   - Чего тебе опять надо, ирод? - спросил он Балакина со  страданием  в
голосе. Меня ему, кажется, по-прежнему не было видно. - Что ты,  коршун,
опять пришел больного человека, трудового инвалида терзать?
   - Это как следует понимать  "трудового  инвалида",  Иван  Данилыч?  -
весело, не в тон ему, спросил Дима. - Ежели в  смысле  "инвалид  труда",
так ведь всей округе известно, что ты по пьянке под  поезд  свалился  на
станции метро "Красносельская".  Ну  а  если  в  смысле  того,  что  ты,
несмотря на инвалидность,  продолжаешь  трудиться,  так  это  уже  вовсе
вранье. Площадь государственную сдавать за денежки кому ни попади  -  не
велик труд.
   - Ты докажи сперва, - пробурчал Данилыч. - Чего надо?
   - Поговорить, - душевно ответил ему Балакин. -  Потолковать  с  тобой
охота. Так ты бы пустил меня в дом, а? Нехорошо ведь человека  на  улице
держать.
   - О чем потолковать? - все так же хмуро спросил инвалид, не  трогаясь
с места.
   - Да разве ты не слыхал?  -  удивился  Балакин.  -  Женщину  вчера  в
шестнадцатом доме убили.
   - Слыхал. А я при чем?
   - Да я и не говорю, что ты при  чем.  Но  у  тебя  тут  разный  народ
бывает. Может, слышал кто чего или видел?
   - Ктой-то у меня бывает? - настороженно спросил Данилыч.  -  Никто  у
меня не бывает. Завязал я с этим делом. Как штрафанули вы меня тогда  на
пятьдесят целковых, так и завязал.
   - Неужто и сейчас никого нет?
   - Нету...
   - Вот и пусти меня в дом, - простодушно резюмировал Балакин.
   Но, увидев, что хозяин медлит, сказал уже серьезно и жестко:
   - Ой, Концов, не шути со мной, ты меня знаешь!
   - Да что вы все - "шути не шути", - примирительно заканючил  Данилыч.
- Отсюда, что ль, поговорить нельзя?
   - Можно, но лучше в квартире,  -  гнул  свое  Балакин.  Концов  тяжко
вздохнул, а Дима, отвернувшись ко мне. сделал  страшное  лицо,  ткнул  в
сторону подъезда и  показал  четыре  пальца.  Я  по  стенке  добежал  по
парадного, влетел туда  и  едва  успел  сориентироваться  на  полутемной
площадке первого этажа, где тут квартира №4, как осторожно  приоткрылась
дверь именно с этим номером.
   Бочком, бочком из двери начал выползать небольшой человечек,  но  так
до конца выползти и не сумел, потому что попал в мои объятия.
   - Ой! - сказал он то ли от испуга, то  ли  от  того,  что  я  слишком
сильно прижал его к себе: мне хотелось сразу  понять,  нет  ли  при  нем
оружия. Оружия не было, и я его отпустил, сказав тихо, но веско:
   - Спокойно, уголовный розыск. Зайдите обратно в квартиру.
   В прихожей было темно, я нашарил выключатель и, когда  свет  зажегся,
увидел перед собой щуплую, белобрысую, трясущуюся личность  с  небольшим
саквояжиком в руке.
   - Документы, гражданин, есть у вас?
   Он зашарил свободной рукой по карманам и извлек паспорт.
   - Солдатов Валерий Николаевич, - прочитал я. Паспорт был  прописан  в
Ярославле. - А в Москве какими судьбами?
   - Заехал вот... на денек... к родственнику... - почти прошептал он.
   - Давайте в комнату пройдем, - предложил я. Копцов обернулся к нам на
шум, и Балакин, приподнявшись на цыпочки, заглянул в комнату.
   - О! - воскликнул он, увидев Солдатова. - Вот это встреча. Подождите,
я сейчас.
   Через несколько секунд Дима был в квартире  и  говорил,  указывая  на
Солдатова-.
   - Рекомендую: Дрыночкин Семен Ильич, по  прозвищу  Дрына,  1952  года
рождения,  ранее  судимый,   квартирный   вор-гастролер,   разыскивается
органами внутренних дел Ярославля, Владимира и Москвы. Это как  минимум,
- добавил он
   Я протянул ему паспорт на имя Солдатова. - И документы поддельные!  -
восхитился Балакин. - Я ведь его почему так хорошо знаю,  -  пояснил  он
мне. - Гражданин Дрыночкин  у  меня  на  территории  в  одной  квартирке
изволили пальчики свои оставить. Что же это ты  так  неаккуратно,  Сеня,
а?
   Дрыночкин уныло пожал плечами и понурился.
   - Ах ты, гнида, -  неожиданно  подал  голос  Данилыч,  -  а  говорил,
командировочный!
   - Но-но, граждане, - сказал Балакин. - Это вы потом разберетесь,  кто
кому чего говорил. А  пока  придется  у  вас,  гражданин  Копцов,  обыск
сделать.
   - У меня-то почему? - ахнул хозяин.
   - Как почему? Воров к себе жить пускаете с поддельными документами  и
еще спрашиваете. Уголовный розыск имеет основания  предполагать,  что  в
вашей квартире могут находиться краденые вещи.
   - А постановление? - сделал последнюю слабую попытку Концов.
   - Будет  постановление.  Где  тут  у  вас  телефончик?  Через  час  в
присутствии понятых из внутренней полости дивана Копцова были изъяты две
женские дубленки и одна ондатровая шапка.
   - Ваши? - спросил Балакин.
   Копцо