й так важно, чтобы мы были похожи друг на друга.
   Надо отдать ей должное, свою партию она провела неплохо. То  есть,  я
имею в виду, что будь на моем месте действительно какая-нибудь недалекая
профурсетка-медсестричка, падкая на кайф и красивую  ресторанную  жизнь,
Шу-шу, пожалуй, удалось бы ее уболтать. Она и легенду  придумала  вполне
роскошную, жалостливую и бабскую одновременно: про  первую  любовь,  про
смертельную ревность... Ну как тут не клюнуть? Что  до  меня,  то  я  не
сомневаюсь, что все ее байки - ложь от первого до  последнего  слова.  И
если согласилась участвовать  в  этой  афере,  так  только  потому,  что
надеюсь таким образом добраться до того, кто поставляет Шу-шу наркотики.
Вы спросите, почему я считаю, что речь идет именно о нем? Называйте  это
интуицией или как хотите, но, узнав немного Шу-шу, посмотрев краем глаза
мир, в котором она живет, я уверена: пуститься на такое предприятие  она
может ради одного. Ради кайфа.
   Теперь по порядку. Под  утро,  когда  мы,  выбравшись  из  переулков,
поймали на бульваре такси и  вернулись  домой,  мне  была  в  полутемной
комнате рассказана душещипательная история.
   Он был у нее первый. Единственный. Неповторимый. Свет в  окошке.  Она
любила его больше жизни. Хотела за него замуж, родить от него ребенка. С
ним она впервые попробовала "калики", "подсела на иглу". (Во  всем  этом
Шу-шу не  видела,  как  мне  кажется,  никакого  противоречия.)  Он  был
настоящим мужчиной - сильным, смелым, никого не  боялся.  Наоборот,  его
все боялись, даже она, Шу-шу. Если он что-то говорил, то все знали,  что
он сделает, как обещал. Я так поняла: пообещает убить -  убьет.  В  этом
была его сила. И вот однажды какая-то падла (здесь в  голосе  появляется
надрыв) сделала ему подставку, заложили голубя сизокрылого, и  уехал  он
надолго в дальние края.
   Она же, сирая, поневоле прибилась к  другому,  ведь  ей,  несчастной,
надо же было где-то иметь защиту и опору?!
   Я сочувственно киваю Шу-шу, даже подумываю, не всплакнуть  ли  мне  с
ней на пару. Но все-таки между делом интересуюсь: как эти сердечные дела
увязываются с ее, так сказать, основным занятием? И, не веря своим ушам,
узнаю: никак  не  увязываются.  Оказывается,  сизокрылый  сам,  приручив
девушку, начал подкладывать ее знакомым -  иногда  в  карты  проигрывал,
иногда "по дружбе" тем, кому был чем-то обязан.  А  порой,  когда  нужда
была, так и просто за деньги. Под кайфом-то, как  выразилась  Шу-шу,  ей
все один черт было.
   Другой же и подавно в курсе всей ее жизни. Он старик уже, ему,  кроме
как за деньги, и ждать нечего. Да и главное для него - с молодой  модной
телкой по гостям и в кабак ходить. С понтом под  зонтом,  как  опять  же
выразилась Шу-шу.
   И вот какая на днях приключилась у них история. Прилетел  из  дальних
краев голубок. А тот,  другой,  тоже  не  хочет  расставаться  с  Шу-шу,
прикипел душой, стало быть, на старости лет.
   Казалось бы, плюнь на старика, возвращайся к любимому! Но  не  тут-то
было. У  злобного  старикашки  хранятся  некие  письма  Шу-шу,  где  она
клянется ему в верности, а молодого  голубя  кроет  последними  словами.
(Вот тут, услышав про  любовные  письма,  я  окончательно  перестала  ей
верить.    Путана,    выступающая    в    эпистолярном     жанре!     Но
дурочка-медсестричка должна была слушать все  это,  открыв  рот.  И  она
слушала.) Старик же шантажирует ее  этими  письмами,  грозит  отдать  их
голубю, а голубь,  если  только  увидит  их,  тут  же  непременно  Шу-шу
пришьет.
   Жуткая история. Шекспир,  Шиллер  и  Куприн,  собравшись  вместе,  не
придумали бы ничего подобного.
   Как же предполагает моя Шу-шу выскочить из этой трагической ситуации?
Самым романтическим образом: похитить  письма.  (Здесь  к  перечисленным
классикам присоединяется приплывший из туманного детства  зачитанный  до
дыр Конан Дойл.) И в этом месте Шу-шу наконец-то переходит к делу.
   В воскресенье она со стариком должна идти  в  кинотеатр  "Россия"  на
фестиваль. Начало сеанса в три часа  дня.  Предварительно  Шу-шу  вымоет
голову от краски, пострижется и причешется под меня, сделает ногти,  как
у меня. У нее случайно (сик!) есть два одинаковых платья, она по  случаю
купила две одинаковые летние сумки, две пары одинаковых  туфель  нам  по
размеру она завтра же купит в "Березке".
   От меня вообще ничего не требуется. Шу-шу даст мне билет  на  тот  же
сеанс, я должна буду прийти пораньше и до  самого  начала  находиться  в
дамском туалете, а ровно за пять минут  до  фильма  запереться  в  самой
дальней от входа кабинке. В последний момент спустится Шу-шу, отдаст мне
свой билет, и я уже в темноте проберусь на ее место рядом  со  стариком.
Когда кончится первый фильм и зажжется свет, я вытащу из сумки и  надену
темные очки, которых  у  нас  тоже  будет  две  пары.  Разговаривать  со
стариком ни о чем не надо - еще перед началом сеанса  Шу-шу  найдет,  за
что на него обидеться. Надо молча встать и снова  спуститься  в  туалет.
Там меня снова будет ждать  Шу-шу.  После  начала  следующего  фильма  я
свободна. Неужели я не готова оказать подруге эту небольшую услугу?
   Я, конечно, была готова. Но чтобы узнать побольше, не мешало  немного
покочевряжиться.
   - А как ты попадешь в его квартиру? - спрашиваю я - дура дурой.
   Шу-шу досадливо морщится, но терпеливо объясняет:
   - Я уже сделала копию с его ключей.
   - А почему нельзя просто прийти туда, когда его нет дома?
   - Ты детективы читаешь? - вопросом на вопрос отвечает  Шу-шу.  -  Что
такое алиби, знаешь? Мне даже подумать страшно, что он со мной  сделает,
если узнает, что я к нему влезла!
   Шу-шу зябко передергивает плечами. Вот тут я  ей  верю!  Но  настырно
продолжаю:
   - А если кого-нибудь попросить сходить туда, пока вы будете в кино?
   - Хрен-то! - торжествующе отвечает она. - У него в  доме  такой  пес,
что загрызет любого незнакомого. А меня он, слава Богу, знает...
   И тут я сдаюсь. Все-таки подруга!
   Вот и все. Сегодня утром Шу-шу передала мне все шмотки, сумки,  очки.
Завтра, в воскресенье, мы еще раз встречаемся с ней утром, уточняем, так
сказать, детали. Завтра я постараюсь узнать, что она задумала  на  самом
деле. Вернее, что они задумали. Не сомневаюсь, что эту аферу она никогда
в жизни не смогла бы придумать одна - или я ничего не смыслю в людях.  С
кем в паре она работает? С тем хорьком? С Кроликом, у которого в  голове
тараканы? С обоими? С кем-то третьим?
   Завтра, быть может, я узнаю, как в мире Шу-шу поступают  с  идиотками
вроде меня. После того,  как  нужда  в  них  проходит.  Что  это  будет?
Смертельная доза кайфа? Или просто дадут по голове  в  темном  переулке?
Впрочем, может, я фантазирую, наслушавшись Тарасыча...
   Все равно мне страшно. Хотя отступать я не намерена.  Еще  чего!  Мне
почему-то жалко Шу-шу. У нее мое лицо. Только ли она одна виновата,  что
стала путаной и наркоманкой? Когда все кончится, удастся ли ее  вытащить
из этой грязи? Скоро я все узнаю. Завтра".
 
21 
 
   -  Три  богатыря,  -  усмехнулся  одними  губами  Комаров,  оглядывая
Северина, меня и только что подъехавшего Балакина. - Сейчас будем с вами
решать, в какую сторону ехать. Но сначала отпустим товарища.
   Лично я приободрился. Если Комаров усмехается, значит, наши  дела  не
так уж плохи. Значит, и он считает, что розыск больше не  в  тупике.  Мы
все повернулись в сторону двери, где в  уголке  скромненько  сидел  Толя
Жабин, зам. по розыску из отделения, к которому относится  дом  Салиной.
На его круглом  веснушчатом  лице  незамысловато  отражалась  вся  гамма
наличных чувств: сейчас я вам расскажу все, что знаю, а  потом  вы  меня
отпустите, не путайте в это дело. Чем смогу - помогу, только, Бога ради,
не вешайте на меня по территориальному признаку похищение, наркоманку  и
прочий букет.
   Заметив, что все на него смотрят. Толя враз посуровел, даже попытался
нахмурить свои несерьезные рыжие брови:
   - Собственно, выдающихся достижений нет, - обнадеживающе начал он.  -
Ребята еще отрабатывают жилой сектор, но пока нашли  только  соседку  по
подъезду, которая в среду вечером, около  двадцати  трех  часов,  видела
Салину. Говорит, ее вели под руки двое  мужчин.  Салина  как  будто  еле
держалась на ногах. Ну в этой картинке ничего необычного для соседки  не
было, она особого внимания не обратила.
   - Вели в дом или из дома? - быстро спросил Балакин.
   - Из дома.
   - Приметы мужчин дает? - без особой надежды в голосе  поинтересовался
Северин.
   - Смутные.  Один  вроде  высокий,  крепкий.  Второй  среднего  роста,
пожилой, с седыми волосами. Больше никаких деталей.
   - Опознать при случае берется?
   - Вряд ли. Темно было. Да она и видела их мельком.
   - Никакой машины перед подъездом не было?
   - Вы ж видели: там всегда полно машин, особенно вечером. Они выходили
из подъезда, она входила. Куда  они  потом  делись,  не  знает.  Все,  -
огорченно развел Толя руками.
   Мы молчали. Он поднялся, спросил у Комарова:
   - Разрешите идти?
   Когда дверь за ним закрылась, заместитель начальника МУРа снова обвел
нас глазами и остановил взор на Северине.
   - Давайте по очереди.
   - Я думаю, теперь с учетом рукописи Троепольской и  показаний  Овсова
можно  восстановить  весь  ход  событий,  предшествующих   убийству,   -
бодренько откликнулся Стас. - Судя по всему, у Шу-шу дело шло  гладко  и
по плану...
   - Вопрос, -  подняв  руку,  перебил  его  Балакин.  -  Если,  как  ты
говоришь, все шло по плану, то почему следы морфина мы нашли  в  кармане
плаща Троепольской, а не Салиной?
   - Ответ, - тонко улыбнулся  Северин.  -  Можно,  конечно,  официально
запросить метеорологов, но я и так  помню:  в  воскресенье  с  утра  шел
мелкий гнусный дождик, распогодилось только часам к четырем. Этого  наши
девочки не предусмотрели, двух одинаковых плащей у них запасено не было.
Поэтому в туалете им пришлось переодеваться...
   - Дважды, - вставил я.
   - Не факт, - возразил Северин, - поскольку следы  морфина  обнаружены
только в плаще Троепольской. Я, например, представляю себе, что это было
так. Шу-шу едет домой к "старику" в  плаще  Ольги,  похищает  наркотики,
автоматически  сует  их  -  в  карман  плаща...  Кстати,  -   неожиданно
запнувшись, перебил он сам себя, - наличие следов морфина именно в плаще
Троепольской подтверждает ее гениальную догадку, что Шу-шу  интересовали
никакие не письма, а наркотики, и более позднюю, но не менее  гениальную
догадку Балакина, что из-за наркотиков Шу-шу и  пристукнули...  Да,  так
вот,  -  продолжал  он,  профессорско-преподавательским  жестом   воздев
указательный палец, - сует их в карман  плаща.  Мы  с  вами  знаем,  что
первый фильм заканчивается около половины пятого, а в это  время  дождик
уже прекратился, светило солнце. Шу-шу только что пришла с улицы и знала
об этом, следовательно, она могла сообразить, что ей не придется  больше
надевать плащ, когда они со "стариком" выйдут из кино. К тому же  у  нее
должно было быть еще одно очень важное соображение,  чтобы  не  меняться
второй раз плащами: ей ужасно не  хотелось  перекладывать  наркотики  на
глазах у Ольги. Поэтому она могла предложить Троепольской ее  плащ  пока
не снимать - ну, например, мотивировав это нежеланием обращать  внимание
публики на два одинаковых  платья  -  а  свой,  вернее,  Ольгин,  сняла,
свернула вместе с наркотиками и сунула в сумку. Но  перепутала  и  взяла
сумку Троепольской!
   - Ну ты наворотил! - ошарашенно покрутил головой Балакин.
   - Где? - азартно парировал Северин. - Моя версия объясняет  все,  она
абсолютно    логична    и    полностью    укладывается     в     систему
причинно-следственных связей. В ней есть  только  одна  немотивированная
случайность: подмена сумок. Но ведь теперь-то нам ясно, что это та самая
случайность, с которой все и началось!  И  разве  удивительно,  что  две
заполошные перепуганные девки в суете, в  панике,  в  тесной  для  двоих
маленькой кабинке перепутали совершенно одинаковые сумки?!
   Теперь ни у кого из нас возражений  не  нашлось.  Окрыленный  Северин
продолжал:
   - Тогда давайте вспомним, что показывает Овсов...
   Действительно, похоже, настало  время  вернуться  к  рассказу  Алика.
Раньше этот рассказ, наполовину состоящий  из  слез,  слюней  и  соплей,
выглядел странным, почти абсурдным. Теперь же он,  как  выразился  Стас,
стал вполне логичным и занял свое место в ряду причин и следствий.
   Начинался он так же со случайности:  у  Алика  был,  по  его  словам,
"митинг с клиентом у правой ноги", то бишь у памятника Пушкину, и  вдруг
он увидел, как  из  подъехавших  к  стоянке  напротив  "Известий"  белых
"Жигулей" выходит Троепольская. Мы-то теперь  знаем,  что  это  была  не
Ольга, а Шу-шу, но Алик, что вполне объяснимо, этого не понял.  Зато  он
задался тоже вполне естественным для него вопросом, что эта  правдолюбка
делает в обществе роскошного пожилого  джентльмена  в  костюме  "сафари"
цвета хаки на роскошной белой "шестерке"? И тут же в его особым  образом
устроенной голове зародилась мыслишка: а нет ли здесь шанса  прижать  на
чем-нибудь корреспонденточку? Вдруг у джентльмена есть, к примеру, жена,
или, того лучше, он занимает  какой-нибудь  высокий  пост!  Тогда  можно
будет "похрюкать" насчет того, чтобы она оставила его, Алика,  в  покое,
никаких статей нигде не публиковала, а заодно и от старушки  с  книжками
отвязалась. (К слову сказать, я так понял, что  Алик  ни  на  минуту  не
поверил,  будто  Троепольская  ходит  к  Анне  Николаевне   Горбатенькой
бескорыстно,  без  своих  далеко  идущих  планов.  Он  и  мысли  не  мог
допустить, что она  ухаживает  за  старухой  без  расчета  на  получение
наследства или даже более скорых дивидендов.  Ни  в  какие  разговоры  о
музее он не верил и передачу в руки Ольге наиболее ценных книг воспринял
буквально как кражу из собственного кармана.)
   Так вот, Алик увидел здесь свой "шанс" и ухватился за него.  Стараясь
остаться незамеченным, он пошел за этой парой. Проводив их  до  входа  в
кинотеатр, он задумался. Купить лишний билет у вьющихся  тут  же  мелких
спекулянтов не составляло труда, но  Алик  рассудил,  что  в  кинотеатре
можно "засветиться" перед Троепольской,  и  решил  подождать  на  улице.
Разумеется, он не собирался торчать здесь все три с лишним часа.  Вместо
этого  он  прикинул,  что  самое  раннее,  когда  люди  могут   уйти   с
фестивального просмотра, даже если картина не понравилась, - минут через
пятнадцать после начала второго  фильма.  К  этому  времени  Алик  успел
съездить в  ТЮЗ,  к  одной  знакомой  травестишке,  у  которой  выпросил
накладные усы и клей -  сказал,  что  хочет  кого-то  разыграть.  Потом,
завернув на машине в  какой-то  двор,  изменил  соответствующим  образом
внешность, нацепил кепку и, сочтя  себя  теперь  в  безопасности,  занял
наблюдательную позицию метрах в двадцати от белой "шестерки", которую он
запомнил не по номеру (к великому нашему сожалению!), а по тому, что она
была на стоянке крайней. Каково же  было  его  изумление,  когда  раньше
определенного им времени он вдруг увидел Ольгу (на этот  раз  настоящую,
как понимаем мы), сидящей на бульваре у фонтана!
   Но и тут ее поведение справедливо показалось Алику странным. Что  она
здесь делает? Почему не уходит? Он неотрывно наблюдал за ней  в  течение
полутора часов, остававшихся до конца  сеанса.  Ольга  только  один  раз
встала со скамейки, чтобы сходить в киоск за газетами. Наконец, взглянув
на часы, она перешла  к  левому  выходу  из  кинотеатра.  Сначала  Алику
казалось,  что  она  кого-то  ждет,  но  потом  он  увидел,  как  Ольга,
смешавшись  с  толпой,  выходящей  из  кино,  неторопливо   идет   вдоль
"Известий". Затем она поднялась на ступеньки, ведущие к метро, и он  уже
приготовился  двинуть  за  ней,   когда   заметил,   что   Ольга   снова
остановилась, повернулась и смотрит куда-то  в  сторону  памятника.  Сам
Алик стоял на тротуаре у подножия лестницы, и ему было трудно проследить
за ее взглядом, но, обернувшись, он в последний  момент  успел  заметить
отъезжающую со стоянки белую "шестерку" с пожилым джентльменом за рулем.
Рядом с ним никого не было.
   Эту  часть  рассказа  Овсова  Северин  откомментировал  так:   Ольга,
несомненно, решила проследить за Шу-шу и "стариком". Но, увидев, что они
разъезжаются по отдельности, возможно, запомнила (в отличие  от  Алика!)
номер "шестерки", а дальше пошла за Шу-шу, то есть за наркотиками.
   Как рассказывал дальше Алик, Ольга вдруг  быстренько  развернулась  и
наискосок через площадку перед метро выскочила на улицу  Горького.  Алик
же, сообразив, что там  она  может  сесть  в  троллейбус  или  в  такси,
бросился за машиной и, как оказалось, очень вовремя. Потому  что,  когда
он завернул за  угол,  Троепольская,  по  его  словам,  как  сумасшедшая
металась на проезжей части, пытаясь поймать такси. Остановился  какой-то
частник на голубеньком "запорожце". За ним, не теряя его из виду,  Овсов
выехал на Садовое, а на Лермонтовской  свернул  в  сторону  Басманной  и
вскоре докатил до уже знакомой нам с Севериным  подворотни,  за  которой
начинался изрытый траншеями двор.
   Судя по всему, Алику до самого конца так и не пришло в голову, что он
наблюдает за наблюдающим. Даже то, что Ольга,  отпустив  частника  возле
подворотни, не сразу пошла в нее, а некоторое время стояла на  тротуаре,
глядя через двор, не навело его на эту мысль. Видимо, он так был увлечен
слежкой, что не осознал этого и тогда, когда сам минуту спустя стоял  на
том  же  месте,  глядя,  как  Троепольская  перепрыгивает  через  трубы,
направляясь к стоящему в глубине за тополями дому... Потом  он  двинулся
следом.
   В подъезде было темно и сыро. (Это мы с Севериным  могли  представить
вполне натурально.) Но Алику было еще и боязно.
   "Куда ее черт несет?" - с досадой думал он про Троепольскую. Он стоял
внизу, задрав голову, и прислушивался.
   Сверху к нему доносился невнятный шорох, словно кто-то  пробирался  в
темноте по лестнице, осторожно  ощупывая  ногами  ступеньки.  Решившись,
Алик взялся за перила и на цыпочках пошел вверх.
   Несмотря на всю внешнюю благополучность овсовского существования, мне
думается, его все-таки следует отнести к категории неудачливых  ковбоев.
Во всяком случае, с тех пор, как он познакомился с Ольгой, вернее, Ольга
с ним. Собственно, сам факт этого  знакомства  сейчас  уже  можно  смело
признать роковой неудачей его жизни,  а  все  остальное  -  лишь  цепной
реакцией. Возможно, кому-то это покажется мистикой, а с другой  стороны,
так ли уж странно, что, в полной темноте дойдя до  конца  пролета,  Алик
занес повыше ногу в поисках очередной ступеньки,  не  нашел,  оступился,
споткнулся буквально на ровном месте и грохнулся на каменный пол?
   Шум был довольно сильный, и он решил, что почти наверняка раскрыт, но
все же в первый момент замер в неудобной позе  на  карачках,  напряженно
прислушиваясь. То ли ему  показалось,  то  ли  впрямь  над  его  головой
скрипнула дверь? Но еще через несколько  мгновений  Алик  где-то  совсем
далеко услышал невнятные гулкие голоса, и  у  него  отлегло  от  сердца:
пронесло! Он поднялся, отряхнул ладони и двинулся дальше.
   Северин сдержанно торжествовал:
   - Обратите внимание на  профессиональную  работу  со  свидетелями,  -
скромно напомнил он. - Бабушка-старушка рассказала  нам  про  женщину  в
ярком платье, которая шла к дому №16. Это была  или  Шу-шу,  или  Ольга.
Вполне возможно, что вторую она могла не заметить.
   - Или обе слились у нее в одну, - не удержался съехидничать я.
   - Дедушка же, - продолжал Стас, делая  вид,  что  не  замечает  моего
выпада, - запомнил мужчину в кепке и с усами, то есть  Овсова.  Полагаю,
что Шу-шу поднялась на третий этаж быстро и безбоязненно - если исходить
из нашего предположения, что у нее там была  назначена  встреча.  А  вот
Троепольская и Овсов, каждый из которых за кем-то  следи