йском тоже) этот языковый пласт не  менее  богат,
чем в русском...
   Снаружи было намного холоднее. Или это только  сейчас  до  нее  дошло
ощущение холода? Звезды утопали в черном небе, как бриллианты  в  черном
бархате.
   Она вспомнила, как Этьен что-то нес о драгоценностях. К  черту!  Небо
как небо, звезды как звезды, ничего общего с ювелирными  изделиями.  Это
космос, это бездонная глубина на нее смотрит, это свобода...
   Соня все еще стояла, закинув голову вверх, босая, в  холодной  мокрой
траве, белея ночной рубашкой посреди стылого черного  леса,  когда  лучи
фар закурились, заметались в  висевшем  над  травой  ночном  тумане,  и,
выскакивая на ходу, к ней бежал Максим, раскидывая руки, и  Реми  маячил
за ним, хватаясь за пистолет...

Глава 32

   - Я, честно говоря, надеялся, что мы найдем в сейфе драгоценности,  -
сказал Реми, выходя субботним утром вместе с  Максимом  из  комиссариата
полиции.
   - Или "письмо Максиму", которое до сих пор интригует меня...  Но  там
было только это, - он указал на  бумагу,  которую  уже  держал  в  руках
Максим.
   - Потрясающе, - ответил Максим. - Как же все-таки удалось ее найти?
   - Очень просто. Полиция ведь  искала  завещание,  на  худой  конец  -
дарственную, запрашивала через нотариусов.  И,  естественно,  ничего  не
нашла.
   Потому что эта бумага - не  то  и  не  другое.  Это  -  удостоверение
владельца! На ваше имя. И оно спокойно лежало в банковском  сейфе  Арно.
Его номер был записан в записной книжке, которая нашлась в  кармане  его
куртки... Он удивительно тонкий  человек  был,  ваш  дядя.  Вы  даже  не
представляете, через что вам пришлось  бы  пройти,  если  бы  он  сделал
завещание или дарственную! Вам  бы  пришлось  продать  ваше  наследство,
чтобы выплатить налоги за право его получить! Такая у нас парадоксальная
система налогообложения. А  с  удостоверением  владельца  вам  ничто  не
грозит.  Должно  быть,  Арно  Дор  использовал  все  свои  связи,  чтобы
выправить вам этот документик...  Можете  теперь  спокойно  увозить  ваш
столик к себе в Россию. Думаю, что Пьер вам подскажет, как его наилучшим
образом переправить...
   Они медленно брели по направлению  к  метро  -  Максим  отказался  от
любезного предложения детектива подвезти его  до  дома,  и  теперь  Реми
провожал его до станции, наслаждаясь  радостно  проглянувшим  солнцем  и
теплом.
   - Мне одно осталось неясно в этой истории, -  сказал  Максим.  -  Так
вроде бы все уже уложилось в моей голове: Этьен  продумал  и  осуществил
это "актерское преступление"... лучше сказать: дьявольское  преступление
- из-за драгоценностей, о которых он узнал из дядиной книги...
   - И из-за любви к Соне.
   - Его психиатру еще не показывали?  -  не  сумел  совладать  с  собой
Максим.
   - Он ведь явно ненормальный!
   Реми пожал плечами.
   - Ну-ну, - сказал он, - продолжайте.
   - Этот мерзавец сам разыграл нас по телефону, - перевел  дух  Максим,
справляясь со своим  негодованием,  -  подделав  оба  голоса;  он  лично
загримировался под араба и угнал машину по перевозке мебели - никто и не
думал нанимать араба на кражу...  Так?  Ключи,  должно  быть,  сделал  с
Сониных, и от ее дома, и от квартиры Арно... Он ведь ходил к ним  как  к
себе домой! Этьен, переодевшись в женщину, пытался проникнуть  в  дядину
квартиру, рассчитывая, что меня там нет,  -  хотел,  видимо,  попытаться
найти (возможно, уже не в первый раз?) тайник...
   - Не в первый, - кивнул Реми. - Но ему каждый раз не хватало времени,
как он  объяснил  на  допросе,  -  Я  ему  помешал.  Он  попытался  меня
устранить. Может, он и не хотел меня убивать - с него бы  хватило,  если
бы я попал в больницу... Потом мы сменили  замок.  Стало  ясно,  что  до
тайника, пока я здесь, ему не добраться, а когда  я  уеду  -  вместе  со
столиком, - то тем более. Даже если бы оказалось, что завещания нет, - в
любом случае столик уходил, вместе с драгоценностями в нем.
   Попади столик к Пьеру - тот бы уж непременно облазил все его  щелочки
и нашел бы тайник, набитый драгоценностями, - так, должно быть, рассудил
этот милый мальчик... Правильно?
   Реми согласно кивал.
   - Он торопился... Поэтому он попытался сбить меня на  машине.  Машине
Маргерит, то есть ее покойного мужа, которой он пользовался так же,  как
и чувствами этой  смешной  дамы...  Она  в  свою  очередь  скрывала  эту
слабость ото всех, что ему было на руку. Я верно излагаю историю?
   - Верно-верно.
   - Машину Арно он оставил недалеко от дома  Ксавье,  чтобы  поморочить
всем голову, а кинжал взял из коллекции Пьера,  чтобы  бросить  на  него
подозрение. С той же целью он спрятал тело Арно в его саду...
   - Рассчитывал освободить себе доступ еще и к Соне, - уточнил Реми.  -
Так чего вы не понимаете?
   - А вот чего: что он делал в саду у Сони? Следил за ней?
   - Здесь скорее уместно  слово  "подсматривал"...  Причем  давно,  это
вошло у него в привычку. Но знаете какое он дал еще  объяснение?  В  тот
самый раз, когда Соня увидела его в саду и приняла за  Пьера,  -  в  тот
самый раз он пришел в сад с целью немного раскопать яму!
   - Раскопать яму... Зачем?!
   - Не поверите, Максим! Он хотел,  чтобы  тело  Арно  поскорее  нашли.
Потому что если  бы  тело  пролежало  дольше  в  мокрой  земле,  оно  бы
разложилось еще больше, а он пожалел Соню! Пощадил ее нервы.
   Максима передернуло.
   - Он больной. Скажите им, пусть его покажут психиатру. Впрочем,  нет,
не надо, а то еще освободят  его  от  ответственности  за  все,  что  он
сделал... Не надо, не говорите.
   Реми улыбнулся.
   - Они сами решат, Максим. Вход в метро был перед ними.
   - Я постараюсь приехать на похороны, - сказал Реми. - Но  не  уверен:
такое накопилось в делах, пока убийством вашего дяди занимался...
   Он коснулся рукава Максима.
   - Если не увидимся - до свидания. Я вам желаю успехов. Я  обязательно
схожу ваш фильм посмотреть, когда пойдет...
   Максим тряхнул протянутую ему руку с таким чувством, что детектив, не
удержавшись, сошел с места.
   Что ж, хеппи-энд,  думал  Максим,  возвращаясь  домой.  Преступник  в
тюрьме, вернее, в тюремной больнице; Пьер на свободе,  Соня  при  Пьере,
Ксавье при своем вине, столик при законном наследнике... Мадлен тоже  не
в убытке: она взяла на себя все хлопоты,  легко  уступленные  ей  Соней,
связанные с похоронами Арно-Дора, которые  Мадлен  намеревалась  сделать
очень пышными, и, похоже, наслаждалась ролью дочери знаменитого актера -
договаривалась с различными организациями, с медиа, давала интервью... К
тому же это послужит рекламой для ее бизнеса...
   Вадим   занят   по    уши    монтажом    незаконченного,    но    уже
разрекламированного фильма...  Всем  сестрам  по  серьгам.  И  ему  пора
возвращаться. В понедельник похороны - во вторник в Москву.
   Там его ждут его дела, его фильмы, его женщины.
   Сценарий они так и не написали с Вадимом.  Максим  вдруг  понял  одну
очень простую вещь: он не готов к этому фильму. Он  смотрел  на  историю
своих предков глазами потомка, знающего трагический конец их истории.  И
пафос этого трагического знания  накладывал  свой  отпечаток  на  каждую
увиденную им в  воображении  сцену,  разворачивая  действие,  тяжелое  и
мрачное... Он был еще не готов увидеть эту  жизнь  их  глазами,  глазами
людей, эту жизнь живших, глазами, полными любви, надежд, иллюзий, страха
- и снова надежд... А за темы, к которым ты не готов, лучше не  браться.
Пока что они условились с Вадимом продолжить работу через два  месяца  -
надо отойти от всех этих ужасных событий, так плотно занявших его  время
и мысли. И чувства.
   Кто знает, может быть, присутствие  этого  столика  у  него  дома,  в
Москве, поможет ему, навеет, нашепчет правильную интонацию...
   Максим нашел в стенном шкафчике инструменты, уселся на пол и принялся
отвинчивать ножки столика от пола.
   ...Первым выскользнул на пол тонкий белый свиток, стянутый  резинкой.
Он выпал из левой ножки, оказавшейся полой.  Максим  заглянул  в  темное
отверстие.
   Там, кажется,  было  что-то  еще.  Подцепив  отверткой,  он  легонько
потянул. На пол шмякнулся маленький кисетик из малинового шелка.
   Максим стащил резинку с бумаги.
   Дорогой мой Максим!..
   Вот оно, "письмо Максиму", которое так интриговало Реми.
   Он растянул витой черный шнурок, стягивавший горлышко кисета.
   Вот они, драгоценности.
   Дорогой мой Максим! Сейчас, по моему плану, ты находишься в  квартире
один...
   "Да, дядя, один".
   ...И, по моему плану, завтра-послезавтра ты должен уезжать к  себе  в
Москву...
   "Я не уеду завтра, дядя. Послезавтра твои похороны..."
   ...И сейчас ты отвинчиваешь ножки  столика,  чтобы  упаковать  его  и
отправить. И, неожиданно для себя,  ты  нашел  это  письмо  и  маленький
мешочек с ним...
   "Так точно, Арно..."
   ...В  мешочке  -  драгоценности.  Это  драгоценности,  принадлежавшие
Наталье  и  Дмитрию  Дориным,  твоим  бабушке  и  дедушке,  которые  они
отправили в тайнике столика во Францию.
   В столике есть тайник. Нужно найти  планку  в  донышке  и  нажать  на
нее...
   "Я уже нашел, Арно, спасибо".
   ...Я его давно обнаружил, но тайник был пуст. Разумеется, я не придал
этому значения.  Ну  разве  что  пожалел  немного,  что  там  ничего  не
оказалось.
   Однажды, примерно год назад, какой-то человек, которого полиция так и
не сумела разыскать, попытался выкрасть твой столик. Вскоре  после  этой
неудавшейся кражи я решил привинтить столик к полу - кто знает, вдруг бы
следующая попытка кражи оказалась удачной?  Я  начал  его  привинчивать.
Одна ножка оказалась полая... Так обнаружился еще один тайник,  который,
должно быть, твой дедушка сам высверлил в ножке, не  доверяя  надежности
царского тайника. Возможно, он был прав...
   Тогда-то я и нашел этот мешочек. В  нем  было  восемь  бриллиантов  и
шесть рубинов, все очень крупные...
   Максим высыпал камни. Сухо постукивая друг о друга, они  выскользнули
из шелка и тускло засветились на полу затуманенными временем гранями.  Я
говорю "было", Максим, и в этом все дело. Ты удивляешься,  должно  быть,
отчего это такая странная манера вернуть тебе то, что тебе принадлежит ?
Отчего это я оставил тебя одного,  наедине  со  столиком,  вместо  того,
чтобы торжественно вручить тебе фамильные драгоценности? Но  манера  эта
неспроста: мне стыдно, племянник, произнести тебе  в  лицо  то,  что  ты
прочитаешь сейчас.
   На бумаге признаваться легче. Я у тебя украл драгоценности, Максим. Я
у тебя взял два бриллианта для своей  дочери.  Нет,  не  для  Сони.  Для
другой. У меня есть еще одна дочь, Максим, хотя об этом никто не  знает.
Ее зовут Мадлен...
   Я много раз думал о том, что мог бы тебе вообще ничего не говорить  о
драгоценностях. Или мог сказать о драгоценностях, но умолчать, что  взял
часть.
   Я хотел было еще поделить твое наследство и в пользу  Сони...  Но  не
посмел.
   Я должен тебе объяснить одну вещь, одно открытие, которое  я  сделал:
мужчина никогда не узнает, что значит любить женщину по-настоящему, если
эта женщина - не его дочь. Дочери - это такие женщины в жизни мужчины, с
которыми он перестает быть эгоистом... или почти перестает. За них болит
душа, а их беспомощность и зависимость от мужчин вызывает ужас. То,  чем
ты с бессовестной легкостью пользуешься как мужчина, возмущает тебя  как
отца! - вот парадокс человеческой (мужской) натуры...
   Я тебе объясняю это, Максим, потому что я оправдываюсь. Оправдываюсь,
да! Что растратил все то, что я имел, все то, что я  заработал  и  нажил
своим трудом, - не подумав о дочерях. Что  взял  мне  не  принадлежащее,
чтобы покрыть мою вину и мой долг перед моими девочками.  Вернее,  перед
одной из них, Мадлен.
   Она моя  незаконная  дочь,  и  даже  просто  признать  мое  отцовство
оказалось делом неимоверно  трудным  -  поздно  я  спохватился,  слишком
поздно (еще одна  моя  вина,  еще  одна...).  Мадлен  ничего  не  сможет
получить в наследство от меня, так как она мною не признана  официально;
Соне по крайней мере достанется моя квартира, та самая,  где  ты  сейчас
читаешь мое письмо... Если когда-нибудь она захочет  свободы  от  своего
мужа, от Пьера - а сдается мне, это непременно случится  однажды,  -  то
будет ей хотя бы крыша над головой...
   Это мои проблемы, Максим, я понимаю. И я их частично  решил  за  твой
счет, тебя не спросив... Теперь вот ставлю тебя в известность о том, как
израсходовал часть твоего состояния - ты имеешь хотя бы  право  получить
полный отчет, не так ли ?
   Извини, шутка неуместна.
   Максим, мой дорогой! Сгораю со стыда и снова думаю о том, что мог  бы
я тебе всего этого не рассказывать,  а  просто  отдать  тебе  оставшуюся
часть клада, будто так и было... но очень не  хочется  чувствовать  себя
вором.
   Пытаюсь представить твою реакцию... Сейчас, когда я пишу эти строчки,
ты еще только собираешься приехать в Париж, мы еще с  тобой  не  знакомы
лично, а переписка и телефонные разговоры - недостаточны для того, чтобы
узнать человека.
   Может быть, читая эти строчки, ты думаешь: "Ну и дурак, я бы  на  его
месте не стал признаваться".
   Но я это делаю не для тебя. Для себя.
   И все же, хотя я и знаю тебя мало, мне кажется, что ты меня поймешь -
ведь в наших венах течет одна кровь... Есть вещи, с которыми плохо жить,
- нечистая совесть, к примеру.  Еще  хуже  с  ними  умирать.  А  в  моем
возрасте было бы странно не задумываться о смерти.
   Но полно,  оправдания  хороши  тоже  в  меру,  Я  все  объяснил,  мое
"чистосердечное признание" в твоих руках. Вернуть тебе потраченное я все
равно не смогу, и, чувствуя тебя моим родственным  сердцем,  я  понимаю,
что ты письмо это в суд с иском предъявлять не станешь...  Но  ты  волен
покинуть сейчас эту квартиру и больше никогда не  встречаться  со  мной,
без каких бы то ни было объяснений. Я  пойму.  Ты  волен  остаться  и...
Впрочем, зачем я пытаюсь давать тебе советы? Ты  сам  решишь,  что  тебе
делать. Для этого у тебя есть время. Я все рассчитаю в  этот  день  так,
чтобы ты мог побыть наедине с самим  собой  достаточно  долго.  Поеду  к
Соне, должно быть...
   Прости.
   Твой искренне любящий тебя Арно.
   Максим плакал. В голос, как не плакал уже давно, с детства не плакал.
   Вот уж правда так правда - дядя достаточно предоставил  ему  времени,
чтобы побыть наедине с самим собой: хоть всю  оставшуюся  жизнь  будь  в
этой квартире один и плачь навзрыд, как маленький. Не придет дядя  и  не
услышит. Никогда.
   Слезы  обкапали  пол,  рассыпанные  на   нем   камни,   и   несколько
потускневших рубинов вдруг вспыхнули  темно-красным  жутковатым  светом.
(Неплохой эффект, не забыть, как-нибудь  пригодится  для  фильма...)  Он
встал с трудом - от долгого сидения затекли ноги - и заковылял в ванную.
Взяв сразу несколько бумажных платков из коробки, он  высморкался,  утер
свои слезы (и кто это придумал:
   "скупая мужская слеза"?) и направился к телефону. Решение пришло  так
быстро и так подсознательно, что, только набирая Сонин номер,  он  вдруг
спохватился и задал себе вопрос, а зачем, собственно, он ей звонит.
   Но Соня уже сняла трубку. Кашлянув, он заговорил,  стараясь  спрятать
еще звучавшие в голосе слезы.
   - Ты не могла бы сейчас приехать ко мне?
   - Сейчас? - изумилась Соня.
   - Сейчас. Это очень важно.
   - Что-то случилось?
   - Объясню, когда увидимся. Кажется, она почувствовала  в  его  голосе
что-то необычное. Максим услышал, как она переговаривается с Пьером.
   - Ты извини... - сказала Соня в трубку.  -  Я  не  могу  сейчас...  Я
завтра к тебе приеду, днем... Ладно?
   Конечно, куда же на  ночь  глядя?  Как  же  бросить  Пьера,  бедного,
исстрадавшегося в тюрьме Пьера, одного?
   Он бросил трубку, не ответив.
   И тут же пожалел. Он был не прав и груб с нею. Если кто и исстрадался
- так это Соня.
   Ну и пусть там сидят, обмениваются своими переживаниями. На то они  и
супруги. А он - пятиюродный кузен.

Глава 33

   Соня вошла с легкой настороженностью во взгляде, которая не  скрылась
от Максима за ее приветственной улыбкой.
   - Что стряслось? - начала она, стягивая перчатки. - Ты в  порядке?  -
расстегнула она длинное черное пальто, из-под  которого  матово  блеснул
черный шелк. Траур. - У тебя проблемы?
   Что-то новое появилось в ней. Она выглядела свежей,  на  щеках  играл
легкий румянец, и от нее  исходила  непривычная  энергия.  Максим  снова
подумал, что эта хрупкая и как бы инфантильная женщина - на  самом  деле
до удивления сильна. И кошмарная история с Этьеном, из которой она вышла
победителем, причем сама, без всякой  посторонней  помощи  и  опеки,  на
которую она обычно полагалась, помогла ей самой ощутить и осознать  свою
силу.
   - Садись, - ответил ей Максим и протянул белый свиток. - Читай.
   Она читала, а он следил за выражением ее бледнеющего  лица,  за  тем,
как меняется цвет ее глаз, как  гаснет  искрящийся  янтарный  отблеск  и
черные зрачки, расширяясь, затапливают ее карие глаза, как ночь.
   Дочитав, Соня подняла на него мучительный взгляд.  В  глазах  дрожали
слезы и, накапливаясь,  двумя  мокрыми  дорожками  поползли  по  бледным
щекам. Они молчали, Соня смотрела в пол, слезы сохли на ее щеках.
   - Спасибо тебе, - наконец произнесла она.
   - Пока еще не за что, - ответил  Максим  и  потянулся  за  кисетиком,
который лежал на столике. Растянув горлышко, он аккуратно высыпал  камни
на стол. Соня следила завороженно. Максим пальцем вывел из кучки, словно
фишки, два бриллианта и подвинул их Соне:
   - Это тебе.
   Она вскинула на него глаза, взяла бриллианты ,и стала разглядывать их
на свет, медленно проводя и разворачивая камни перед глазами.  Это  было
так похоже на его сон, что Максиму сделалось не по себе.
   - Спасибо тебе, - сказала Соня, - за то, что  ты  дал  мне  прочитать
папино письмо. Ты ведь имел полное право этого не делать, оно адресовано
тебе... Это я не могу принять, - она  протянула  ему  камни.  -  Но  все
равно, спасибо за жест.
   - Это не мой жест. Это жест Арно,  который  он  хотел  сделать  и  не
сделал.
   Считай, что это его завещание.
   - Нет.
   - Соня, не может быть и речи, чтобы ты не взяла эти камни. Ты  должна
это сделать.
   - Ничего я не должна...  А  что  ты,  собственно,  такими  ценностями
кидаешься? Тебе не жалко? Или ты такой бессребреник, Робин Гуд, защитник
вдов и сирот?
   - Не то чтобы очень. Честно  говоря,  если  бы  тут  было  всего  два
бриллианта, то я бы вряд ли их тебе отдал. Но их тут еще  много,  и  еще
рубины...
   - Они дешевле бриллиантов, - практично заметила Соня.
   - Не важно. Если на два таких бриллианта Арно сумел купить фирму  для
Мадлен... То мне тоже хватит. Возьми камни, Соня. Это в память  о  твоем
отце. Он все-таки был верным Хранителем "русского наследства",  в  конце
концов, он имеет право на вознаграждение.
   Соня молчала.
   - Пожалуйста, - попросил ее Максим, - возьми.  Это  не  мой  подарок,
понимаешь, это не от меня! Это от твоего папы подарок.
   - Откуда ты такой, - сказала она медленно, - откуда ты такой взялся?
   Она подошла к нему, обвила его шею руками и, глядя прямо в его глаза,
отчего Максим моментально обомлел, прошептала срывающимся голосом:
   - Почему ты такой, зачем ты такой...
   Уткнувшись лицом в его шею, она что-то произнесла  -  неразборчиво  и
глухо. Максим не расслышал, но  переспрашивать  не  было  смысла,  и  он
только прижал Соню  к  себе  -  ворох  душистого  черного  шелка,  через
прохладу которого под его руками медленно проступает тепло ее тела.
   Соня в ответ стиснула его шею еще крепче и стала покрывать  поцелуями
все, до чего могла дотянуться.
   Максим гладил и перебирал ее волосы, целуя душистые пряди, и  молчал,
сопротивляясь поднимавшейся в  нем  фразе,  совершенно  дурацкой  фразе,
которую даже за  шутку  трудно  было  бы  выдать  -  до  того  она  была
дурацкая... И все-таки выдохнул:
   - Поехали со мной... Я теперь смогу обеспечить те