-да. Сони, подальше от нее и от ее  загадок;  подальше  от  всей  этой
гнетущей атмосферы необъяснимого и мрачного исчезновения дяди,  привкуса
преступления, ужаса, смерти...
   Кассета закончилась. Экран погас, и в зальчике зажегся неяркий свет.
   Подождав, Вадим спросил:
   - Ну и как, вам  это  дало  что-нибудь?  Детектив  смотрел  на  него,
задумавшись. Вадим повторил вопрос.
   - Скажите, - произнес  наконец  Реми,  -  а  вы...  И  замолчал.  Оба
режиссера смотрели на него в ожидании продолжения.
   - Я не понимаю, - снова заговорил Реми,  -  в  этой  сцене...  Что-то
странное... Да?
   - В последней? - спросил Вадим.
   - Зачем он... Или это...
   Реми смотрел на них невидящими глазами.
   - Реми, - позвал  его  Максим,  -  вы  какую  сцену  имеете  в  виду?
Последнюю?
   - В этом доме есть подвал?
   - Да. Из него как раз вылезали актеры. Только он почти  весь  засыпан
обвалившимися камнями...
   - Прогоните мне еще раз сцену с вашей актрисой, - скомандовал Реми. -
Там, где она на земле возле пролома.
   Свет снова погас, и замелькали только что виденные кадры.
   - Вы говорили, что у  вас  была  проблема  со  световым  эффектом,  -
бормотал Реми. - Ну-ка помедленней.
   Он прогонял снова кадр за  кадром.  Напряженное  молчание  зависло  в
душном зальчике. "Падший ангел" вставал на четвереньки и вновь  плюхался
в грязь. Ее личико принимало все более горькое выражение.
   - Хороша, правда? - вполголоса спросил Вадим у Максима.
   - Хороша, - искренне и безразлично ответил Максим.
   - Боже мой, как же так,  все,  все  насмарку!  Столько  уже  сделано,
столько уже вложено сил, денег, времени - и таланта! И теперь  -  все  в
мусорную корзину!
   - снова стал сокрушаться Вадим. - Кто теперь мне заменит...
   - Там тень, - сказал Реми.
   - Где?
   - В кадре.
   Вадим и Максим уставились на экран. Разумеется,  тень.  Тело  девочки
дает тень, так ведь? Она же не привидение, не зомби, это натурально, что
тень!
   - Нет, - сказал Реми, - то есть да. От нее, конечно, тень. Но я  имею
в виду не от нее тень, а... И снова замолчал.
   - Ну, - нетерпеливо произнес Вадим,  -  не  тяните.  Я  плохо  что-то
понимаю, о чем идет речь.
   - ...а в проломе...
   Максим и Вадим снова вперились взглядами в экран.
   - Там тень с обратной стороны дома, - внятно выговорил наконец  Реми.
- Там что-то есть. Смотрите! Смотрите не на актрису, а в пролом.
   Взгляды сосредоточились в указанном направлении.
   Там действительно что-то было.
   И это что-то медленно ползло с обратной стороны дома.
   В зале зависло оцепенение.
   - Можно сделать изображение  покрупнее?  -  деловито  нарушил  тишину
Реми.
   - Да, конечно, - засуетился Вадим. - Моррис, - крикнул он.
   - Я слышал, - отозвался голос из проекторской. - Сделаю.
   Три  пары  глаз  не  отрывались  от  экрана.   Качество   изображения
ухудшилось от  увеличения,  размытая  серая  масса  шевелилась  в  рамке
пролома, и трудно было угадать ее неясные очертания.
   - Что это?! - Вадим повернулся к Реми. В его глазах стоял ужас.
   - Распорядитесь, чтобы мне сделали хорошие покадровые  фотографии,  -
отрывисто произнес Реми, вставая, - с этих кадров и с финальных кадров с
Арно.
   Там, где он заворачивает за угол.
   - А с Арно - зачем? - спросил Вадим, робея. - Что вы там нашли?
   Реми посмотрел на него.
   - Вы разве не поняли? В финальных кадрах...
   - Что?! - не выдержал Максим. - Что в финальных кадрах?!
   - В финальных кадрах месье Дора убили.

Глава 17

   Вадим ахнул и по-женски прикрыл рукой рот;  Максим  взялся  рукой  за
горло, жестко схваченное спазмом;
   Реми глянул на обоих сурово.
   - Я туда еду, - сказал детектив. - Кто со мной?
   - Я не могу, - простонал Вадим. - Это выше моих сил.
   - Я поеду, - проговорил Максим.
   - Поехали. А вы займитесь фотографиями, немедленно, - бросил он через
плечо Вадиму.
   Реми не любил слабонервных. Во всяком случае, слабонервных мужчин.
   Вадим, сбиваясь, объяснял,  как  ехать.  Максим  сказал,  что  помнит
дорогу, и сел в машину Реми. Вадим просил держать его в курсе.
   Они снова выехали в ночь  и  дождь.  Фонари  плакали  и  сползали  по
стеклам, и их сглатывали дворники, беспрестанно маячившие перед глазами.
Болтало радио, что-то о введении 35-часовой рабочей недели, и  это  было
так нелепо некстати, так раздражающе некстати...  Но  Максим  не  посмел
попросить Реми его выключить, так как детектив, казалось, был погружен в
прослушивание новостей.
   Словно почувствовав его мысли, Реми выключил радио: "Мне все равно не
перепадет, у меня ненормированный рабочий день и ненормированная рабочая
ночь..."
   Съехав с шоссе, Реми включил мощные фары,  и  их  ослепительный  свет
пробился сквозь дождь и выхватил из черноты развалины дома. Максим снова
с содроганием подивился его не правдоподобной кошмарности. Реми выскочил
из машины под  дождь,  вытащил  что-то  из  багажника  и  прикрикнул  на
Максима:
   - Вы идете или в машине остаетесь?
   Максиму стало неловко, что детектив заметил  его  замешательство.  Он
нехотя вылез, вытащил из воротника своей куртки тонкий, как презерватив,
капюшон и  напялил  его  на  голову.  Дождь  немедленно  забарабанил  по
пластику, как по крыше, дробью отдаваясь в голове.  Они  приблизились  к
разрушенному дому,  и  Максим,  стараясь  подавить  дрожь  от  холода  и
нервозности, начал объяснять, как и где располагались  актеры  во  время
съемок. Но Реми его не слушал. Он заглянул в  подвал,  откуда  во  время
съемок появлялись актеры, бегло оглядел его и двинулся  вдоль  развалин.
Возле пролома, где снималась Май, он  присел  на  корточки,  заглянул  в
него, выворачивая по-птичьи  голову,  высветил  фонариком  густую  тьму,
затем встал и начал обходить дом. Максим плелся за ним.
   Реми потоптался  на  углу,  на  склизкой  глине,  где  Максим  сделал
последние кадры с дядей, и направился к обратной стороне пролома.  Снова
заглянул в него, покрутился,  поползал  вокруг.  Пятачок  света  от  его
фонарика беспорядочно метался в темноте.
   - Там следы? - спросил Максим.
   - Бог с вами, какие следы после недельных  дождей!  Реми  поднялся  с
почерневшими от грязи коленками и двинулся было дальше, как, не пройдя и
двух метров, он вдруг снова резко присел на корточки, и Максим  чуть  не
налетел на него.
   - Тут дыра есть, - сказал детектив, вставая. - Я так,  собственно,  и
думал, - добавил он удовлетворенно.
   Максим подошел поближе и увидел  то,  что  когда-то  было,  возможно,
подвальным окном,  а  теперь  представляло  собой  бесформенную  дыру  с
обвалившимися кирпичами. Луч света соскользнул в нее, но бесплодно: тьма
была непроглядной.
   - Полезли? - спросил почти весело Реми.
   - Я следую за вами, - ответил Максим. Реми исчез в дыре.
   - Погодите, - сказал он Максиму из черноты, - я вам руку подам.
   Луч мазнул темноту, Реми чертыхнулся, что-то грохнуло.
   - Сейчас-сейчас, - доносилось до Максима, - здесь какой-то  столярный
стол, тут надо поосторожней, чтобы ноги не  переломать...  Его  двигали,
мне кажется, кто-то его придвинул к окну, он раньше в углу  стоял,  судя
по следам пыли... А это что? Погодите, Максим, сейчас...  Это  что?  Это
вот что...  Не  спускайтесь,  Максим!  Здесь  следы  крови.  Кем-то  уже
затертые... Я не хочу, чтобы мы их смазали.
   Вот и все. Все предчувствия, страхи, мысли, которые гнал от  себя,  -
вот они, материализовались. Там кровь. "Папы нет  в  живых".  Соня  тоже
чувствовала.
   Они все чувствовали, но не хотели об этом говорить, не хотели  в  это
верить, надеялись...
   Реми вылез.
   Максим был не в состоянии  задавать  вопросы.  Он  бессильно  сел  на
какой-то мокрый камень. Внутри у него была схватывающая  пустота,  будто
от голода. "А я ведь действительно ничего не ел с утра, - подумал он.  -
И уже не смогу". Он бездумно следил за шагающим взад-вперед  Реми,  и  в
голове у него, как и в желудке, была пульсирующая пустота.
   Реми огибал угол и возвращался,  останавливаясь  сначала  у  пролома,
потом у лаза в  подвал,  и  снова  повторял  этот  путь,  погруженный  в
размышления.  Максим  промок  насквозь,  несмотря  на   куртку:   джинсы
отяжелели от воды и противно и холодно липли к телу. Он вытащил сигареты
из внутреннего кармана куртки и, сделав ладонь  крышечкой  над  пламенем
зажигалки, прикурил.  Затяжка  принесла  ему  облегчение,  словно  стало
немножко теплей и уютней от  этого  крошечного  огонька,  дружественного
знака из привычного ему мира, в котором не  было  кошмарных  развалин  и
преступлений.
   - Теперь вы поняли? - остановился наконец Реми.
   - Что?
   - Как дело было?
   - Не то чтобы очень...
   Было бы преувеличением сказать, что Максим испытывал желание вникнуть
в детали.
   - Смотрите, - сказал деловито Реми. - Ваш дядя завернул за угол...
   Он стал показывать:
   - Вот так... И наткнулся на нож.
   - Нож?!
   - Выстрел из пистолета был бы слышен, не так ли? Это было бы  слишком
рискованно, даже с глушителем: на съемках стоит тишина и...
   - И кто это был? С ножом?
   Реми удивленно посмотрел на него.
   - Кто? Я не знаю кто! Я знаю только, что кто-то его поджидал,  кто-то
прятался здесь за домом... И ударил Арно ножом в тот  момент,  когда  он
завернул за угол. И вот тут  ваш  дядя  повернулся,  держась  руками  за
живот, - удар, видимо, пришелся в живот... И вы его увидели. И сняли  на
видео - нам с этим просто очень повезло! Вы решили, что  он  изображает,
что его тошнит...
   - Бог мой... - прошептал Максим.
   - Это понятно, он держался руками за живот, согнувшись,  и  лицо  его
перекосила гримаса... Естественно, вы, ничего не подозревая и будучи под
впечатлением от его роли человека в  похмелье,  решили,  что  месье  Дор
доигрывает свою роль для вас одного, для племянника. Я  уверен,  что  на
фотографиях с вашей пленки, которые я распорядился  сделать,  мы  сумеем
рассмотреть либо рукоятку  ножа,  либо  кровь...  Скорее  рукоять  ножа,
потому что, если бы убийца его сразу вытащил, - рассуждал с  энтузиазмом
Реми, - то следы крови были бы  повсюду  и  при  уборке  техники  их  бы
кто-нибудь заметил...
   Максим закрыл глаза. Слова Реми добивали его безжалостно.
   - Извините, - сказал детектив. - Я немного увлекся.
   - Ничего, - выдавил из себя Максим. - Продолжайте.
   - Короче, - продолжал более сдержанно Реми, -  убийца,  должно  быть,
подхватил тело, которое  упало  таким  образом,  что  немного  заслонило
проем. Если бы актриса хоть раз повернула голову в сторону пролома,  она
бы его увидела...
   Но она смотрела, разумеется, в камеру, то есть в другую  сторону.  Ее
сцена шла плохо, задуманный световой  эффект  не  удавался,  потому  что
пролом был частично заслонен, но никому это не пришло  в  голову.  Вадим
был вынужден сцену повторять, а убийца все это время медленно,  стараясь
не производить шума,  тащил  тело  к  подвалу...  Он  наверняка  заранее
побывал на этом месте и все продумал. Сделал ставку на то, что все будут
смотреть на играющую актрису, а сама актриса будет смотреть в  камеру...
К тому же идея поместить ее голову непосредственно перед проломом пришла
Вадиму только на месте съемки, заранее это не  планировалось,  и  убийца
предполагал полную безопасность своих действий. Не говоря уж о том,  что
вашу видеокамеру, да еще и поставленную на землю прямо напротив  пролома
- вернее, точно напротив актрисы, - ОН никак не мог предвидеть...  Когда
съемки были закончены, естественно, никто ничего  не  заметил,  так  как
тело было уже спрятано в этом подвале. Тот подвал,  в  котором  работали
актеры, находится за стеной.
   - Погодите! Не понимаю, ведь я видел, как дядя уходил...
   - Дядя ли?
   - Значит, в дядиной куртке ушел убийца?!
   - Получается, что да. И уехал на его машине. Которую бросил  недалеко
от дома Ксавье.
   - И что, - спросил, холодея, Максим,  -  тело  -  там?  -  указал  он
окоченевшей рукой на подвальное окошко.
   - Нет. Его перепрятали.
   Максим перевел с облегчением дух. Мысль о том,  что  детектив  сейчас
начнет вытаскивать труп из подвала, среди этих черных кошмарных развалин
под мерзким проливным дождем, казалась ему непереносимой.
   - А... вы уверены?..
   - Что тело перепрятали?
   - Нет... Что вообще... Что дядю убили... Может, он поранился чем-то?
   - Сами посудите, Максим, - сказал мягко Реми, -  если  бы  он  просто
поранился,  разве  бы  он  так   пошел   спокойно   к   машине?   Слазав
предварительно зачем-то в подвал, где оставил следы крови?  Нет,  он  бы
обратился за помощью! В крайнем случае он  бы  поехал  в  больницу,  ну,
домой хотя бы, а не исчез, предварительно поставив свою машину  недалеко
от дома Ксавье...
   - Да...
   - И кроме того - вернемся к вашей  видеозаписи,  -  вы  сами  видели,
что-то ползло с обратной стороны пролома?
   Максим молча кивнул. Во рту у него было  сухо,  а  в  горле  першило,
словно он заболевал.
   - Но это что-то, как вы поняли, было тело, тело месье Дора... И  оно,
строго говоря, не ползло. Строго говоря, его тащили. Из чего  мы  делаем
такое заключение? Вы же режиссер, вы понимаете разницу между этими двумя
движениями...  Когда  человек   ползет,   у   него   колени   сгибаются,
образовываются просветы между телом и землей, а когда его тащат...
   - Я понял.
   Реми глянул на него и замолчал.
   Максим бросил в грязь дотлевший окурок.
   - Что будем делать? - тихо спросил он у Реми.
   - Какой вы... впечатлительный, - с удивлением всмотрелся в него Реми.
- Ишь, белый весь. А с виду вроде  крепкий...  Полицию  будем  вызывать.
Теперь  у  нас  есть  место  преступления.  И,   соответственно,   время
преступления.  Нужно  только  установить  с  уверенностью,   что   кровь
действительно принадлежит Арно, проанализировать следы  в  подвале,  там
они должны были сохраниться, даже, может, повезет с отпечатками...
   Он наклонился и поднял белевший окурок Максимовой сигареты с земли.
   - Это лишнее, только полицию путать. Мы  и  так  тут  наследили.  Вам
помочь дойти до машины?
   - Н-н-ет, - промычал Максим.
   - Ну как хотите.  Тогда  пошли  в  машину,  нам  больше  незачем  тут
торчать.

Глава 18

   Обычно обстоятельства складывались по воле  Максима.  Уже  достаточно
давно  он  привык   руководить   и   распоряжаться   своими   и   чужими
обстоятельствами и временем. Иногда распоряжался не он, а обстоятельства
им, но с такой четкостью и однозначностью, что не оставляли ему  выбора,
а следовательно, и возможности для колебаний и сомнений. Словом,  Максим
привык к тому, что он всегда знал, что ему делать и как поступать.
   Сейчас же, предоставленный сам себе в этом чужом городе, не зависящий
от людей, которые его окружали, и лишенный возможности  руководить  ими,
он был растерян и не знал, как себя вести. Он мог поехать к Соне  вместе
с Реми и Вадимом, а мог не поехать - как хотите, Максим. А как он хотел?
Он не знал.
   Вернее, он знал, как  он  хотел.  Он  вот  так  бы  хотел:  приехать,
схватить ее в свои объятия, прижать ее к себе и дать ей плакать  на  его
сильном и мужественном плече, вытирая и целуя мокрые щеки и губы и шепча
слова - не утешения, нет, как можно утешить в  смерти  родного  отца?  -
просто успокоения.
   Он бы хотел, но так было невозможно. У нее был муж, и  на  его  хилом
плече ей было положено плакать, и у него  было  право  целовать  соленые
нежные губы. И, спрашивается, в  таком  случае  зачем  ему  было  ехать?
Смотреть, как Пьер осуществляет свои супружеские права?
   Но не поехать... Не ехать тоже было нехорошо. Во-первых, он вместе со
всеми втянут в эту орбиту, в эту историю, и уж надо было  бы  вместе  со
всеми присутствовать. Во-вторых, он  все-таки  родственник,  хотя  бы  и
отдаленный.
   В-третьих, оставаться одному целый день - не по себе. Уйти, болтаться
по городу, сидеть в библиотеке - какие, к черту,  занятия,  когда  такое
происходит?
   И потом, приличия обязывают "выразить соболезнование"...
   Он позвонил Вадиму: "Я с вами". Вадим обещал  подъехать  к  дому  без
четверти двенадцать. Максим отправился одеваться.
   Телефон снова зазвонил. Пока Максим выпутывался из брючины, заговорил
автоответчик. Дядин голос неспешно  объяснял,  что  абонент  может  быть
спокоен, так как ему непременно перезвонят, и  предлагал  оставить  свое
имя на пленке после бип сонор... "Какая нелепость,  -  думал  Максим,  -
дяди нет, а его голос по-прежнему обещает перезвонить..." Никто, однако,
не отозвался, и через динамик раздавались звучные гудки отбоя.
   "Кто бы это мог быть? Проверяет, дома ли я? Я уйду, - думал Максим, -
кто-то снова попытается забраться в квартиру? Что ж, пусть  попробует  -
замок-то мы уже сменили!"
   Без двадцати он уже спустился. Вадим  должен  был  подобрать  его  на
противоположной стороне улицы.
   ...Этот мотор Максим узнал сразу. Не узнал даже, а Просто понял,  что
это тот самый мотор. Даже не успев повернуть голову, он уже точно  знал,
что это едет та самая машина.
   Нет, не едет - несется.
   На огромной скорости.
   Прямо на него.
   Дальше все отсчитывали доли мгновений. В первую долю он понял, что  с
середины полосы он не успеет развернуться и побежать обратно к тротуару.
И в следующую долю мгновения он  принял  решение:  бежать  на  встречную
полосу, под колеса машин, которые хотя и опасны, но не  имеют  намерения
убить его, тогда как машина, мчавшаяся на него слева, имела как  раз  то
самое намерение. Он кинулся наперерез  машинам  встречной  полосы.  Визг
тормозов, ругательства водителя, одна машина развернулась  боком,  из-за
нее выскочила другая, и Максим, очертив в воздухе небольшую  дугу,  упал
на землю.
   Он посмотрел на склонившееся над ним лицо какого-то человека, и экран
его зрения погас.

Глава 19

   "Ни за что на свете", - сказала себе Соня. Несколько десятков нежных,
нежнейших слов были готовы сорваться, упасть на бледное, красивое,  хотя
и с ободран  ной  скулой,  отрешенное  лицо  Максима,  над  которым  она
склонилась, и она повторяла себе: "Ни за что на свете".
   Не потому, что он мог проснуться и ее услышать. Нет, она была  просто
не  намерена  их  произносить  вообще.  Любовь,  как  и   смерть,   вещь
преходящая, на них нельзя останавливаться,  в  них  нельзя  погружаться,
потому что если начать в них вникать, то твоя жизнь будет разрушена. Да,
смерть и любовь - две самые опасные вещи - нельзя  переживать,  их  надо
просто прожить, нет -  пробежать,  пролететь,  не  останавливаясь  и  не
переводя дух: мимо. Что хорошего в переживаниях? Они закончатся, и с чем
ты останешься? С разрушенной психикой? С болью в сердце?
   "Не надо, не хочу,  избавьте  меня  от  этого,  увольте!"  Если  есть
любители, лелеющие свои страдания, копающиеся в них - то Соня не  из  их
числа.
   Пусть он скорее выздоравливает,  этот  русский,  и  уезжает.  В  свою
Москву. Делать свои фильмы. Она, может, даже сходит  посмотреть.  Вот  и
все. Хватит с нее смерти  ее  отца.  Вот  уже  горе,  с  которым  трудно
совладать. Так мало того, еще и  смерти  насильственной.  То  есть  папу
убили... Это совсем худо, с этим ее сознание почти не справляется. Летит
куда-то, выключаясь и не веря в реальность...
   "Ко всему этому только еще  русского  не  хватало.  С  его  нахальным
мальчишеским обаянием, с ласковой и опасной глубиной, которая притаилась
в серо-зеленых  глазах,  как  невидимая  пропасть;  с  этими  рыжеватыми
пушистыми усами... Нет уж, пусть выздоравливает - и до  свидания!  Слава
богу, ничего серьезного с ним не приключилось - легкое сотрясение  мозга
получил, конечно, но и все. Еще кожу на скуле и на руках ободрал, но это
совсем не считается, это ему  поехать  к  себе  в  Москву  не  помешает.
Проснется - я ему так и скажу: уезжай. Уезжай, Максим, твое  присутствие
здесь без надобности и в тягость".
   Максим пошевелился, веки его дрогнули, и Соня  приготовила  на  своем
лице  улыбку  -  родственную   и   прохладную.   Поморгав,   глаза