ого
"золота" так и не увидела. В девятнадцать лет, возвращаясь с дачи, я  попала
в аварию, и  с  большим  спортом  пришлось  проститься.  Поначалу  это  было
нелегко, но раскисать я себе не давала, окончила институт и начала  работать
тренером в  своей  спортивной  школе.  Год  назад,  когда  наш  директор  по
состоянию  здоровья  ушел  на  пенсию,  я  совершенно  неожиданно  для  себя
оказалась на его месте единогласным решением коллектива,  которое,  что  еще
более неожиданно, охотно поддержало  начальство.  Забот  на  меня  свалилось
столько, что горевать об олимпийском "золоте"  просто  времени  не  было.  И
теперь, размышляя о своей жизни, я могла с убежденностью сказать: что бог ни
делает, все к лучшему. Свистнув, я еще раз огляделась и вскоре заметила, как
дрогнули ветви кустов напротив.  Кузя  тоже  заметил,  хотел  тявкнуть,  но,
посмотрев на меня, флегматично отвернулся.
   - Чугунок, - позвала я не слишком громко. - Вылазь.
   Ветки раздвинулись, появилась невероятно чумазая физиономия,  затем  очам
моим предстал Чугунок в полный рост, в драных шортах, ядовито-красной  майке
и спросил опасливо:
   - Петрович где?
   - Ушел. Кто сигареты украл? Воровать дело опасное. Могут по рукам дать, а
курить вредно. Вроде бы мы с тобой беседовали на эту тему?
   - Ага, - кисло ответил Чугунок. - Сигареты Валька спер, а я  третий  день
не курю. В завязках. Я слово держу, ты ж знаешь.
   - Знаю.  Только  чего  ж  Петрович  за  тобой  припустился?  Еще  и  ногу
подвернул.
   - Петрович ко мне придирается. Я тебе еще в тот раз  говорил:  чуть  что,
сразу Чугунок.
   - Классно заливаешь, я сейчас прямо заплачу. -  Он  наконец  приблизился,
протянул мне ладонь, торопливо вытерев ее о штаны, и сказал:
   - Здорово, Дарья.
   - Здорово. Отойдем-ка в сторонку для разговора...
   - Воспитывать будешь? - кисло поинтересовался он.
   - У тебя мать есть.
   -  Теперь  еще  и  папаша  объявился.  Ванька  Косой,  что  у  гастронома
побирается, к мамке моей  прибился,  а  вчера,  не  поверишь,  говорит  мне:
Васятка, ты, говорит, Васятка, меня  отцом  зови.  Отцом...  вот  умора.  На
хрена, скажи, мне такой папаша? Мне и мамки за глаза хватает.
   - Мамка самогонкой торгует?
   - Само собой.
   - У нас участковый новый, предупреди мать, пусть поаккуратней.
   - А наш Петрович?
   - На пенсии.
   - Дела. - Чугунок погладил Кузю и со вздохом заметил:
   - Новая метла по новому метет. Поговоришь с ним?
   - Поговорю.
   - Ага... Мы ведь без этой самогонки с голоду подохнем.
   - Знаю, - кивнула я. Мы немного помолчали, мысли у обоих были невеселые.
   - Как у Сеньки глаз? -  спросил  Чугунок,  которого  по-настоящему  звали
Васькой.
   - Нормально.
   - Ага... Не лез бы он к Упырю. Ведь тот нарочно его дразнит.
   - Не лез...а фотография?
   - Пусть девчонка еще раз ему фотографию пришлет.
   - Не в этом же дело, - вздохнула я.
   - Понимаю. - Мы опять замолчали. - Дарья, - шмыгнув носом, сказал Васька.
-
   Упырь в наш универсам повадился.
   - Зачем? - не сразу сообразила я, занятая печальными мыслями.
   - А ты подумай. Мать у него запойная, а пожрать он любит. Только  я  тебе
ничего не говорил.
   - Само собой. Ты сегодня Упыря видел?
   - Конечно. В парке, на его обычном  месте.  -  Васька  еще  раз  погладил
собаку и, кивнув на про-щание, растворился в районе гаражей. А  мы  с  Кузей
направились в парк.
   Если честно, встречаться с Упырем мне совершенно не хотелось.  Во-первых,
потому что его физиономия сразу же напоминала мне  о  собственной  глупости:
будь я чуть умнее, наш район  не  страдал  бы  от  выходок  этого  гаденыша,
во-вторых, я была убеждена, что взывать к его совести дело зряшное  и  мы  с
Кузей понапрасну теряем время. Именно по этой причине всю дорогу до парка  я
хмурилась и тяжко вздыхала, так  что  Кузя  сначала  поглядывал  на  меня  с
недоумением, а потом и вовсе скис.  Перед  Кузей  было  стыдно,  две  недели
назад, когда он занозил лапу я, оказывая медицинскую помощь, советовала  ему
быть оптимистом, хотя пес еще  несколько  дней  после  проведенной  операции
неловко скакал по двору на трех лапах. Советы давать легко, а  как  до  дела
дошло, оказалось, что у меня самой этого оптимизма  кот  наплакал.  Кузя  по
доброте душевной напоминать мне об этом не стал, но я все равно сочла нужным
пояснить:
   - Если б дело касалось меня... а тут Сенька. Он же ребенок.
   Кузя кивнул и пошел веселее, виляя  хвостом,  как  видно,  таким  образом
пытаясь меня подбодрить. Через десять  минут  мы  вошли  в  парк.  Парк  был
небольшим, к фонтану, находящемуся в самом его центре,  вели  четыре  аллеи.
Фонтан требовал ремонта, и включали его не чаще двух раз в год: двенадцатого
июня и в День города. Не только фонтан, но и весь парк заметно хирел.  Кусты
не подстрижены, на клумбах при входе заморенные флоксы, скамейки  сломаны...
Мы с Кузей свернули с дорожки, миновали заросли сирени и вышли к  деревянной
беседке. На скамейке, закинув ноги на перила, сидели пятеро  подростков,  на
проваленном полу валялись бутылки, окурки и прочий мусор, да и  сами  ребята
выглядели так, точно их нашли на помойке. Парнишка с прыщавым лицом  бренчал
на гитаре и выводил что-то в высшей степени заунывное, сидевший рядом с  ним
подросток лет четырнадцати решил было подпеть, но, увидев  меня,  расплескал
пиво и страшно закашлялся. Упырь, восседавший в центре, тоже заметил меня  и
препротивно улыбнулся. Симпатичным прозвищем Серега Клюквин был обязан своей
внешности: высокий, худой, с землисто-серым цветом  лица,  блеклыми,  всегда
воспаленными глазами, длинным носом и невероятно большими острыми ушами.  Он
здорово  походил  на  летучую  мышь.  Улыбка  нисколько  не   украсила   его
физиономию. Даже если б он и не лыбился так глумливо, симпатичной  ее  никак
не назовешь: несмотря на  юный  возраст,  у  Сереги  отсутствовала  половина
зубов, а  вторая  половина  выглядела  так  паршиво,  что  любой  стоматолог
мгновенно бы хлопнулся в обморок.
   - Здравствуйте, - сказала я громко, Кузя сел копилкой и на всякий  случай
зарычал.
   - Привет, - недружно ответили мне, гитарист прекратил свой сольный номер,
а Упырь презрительно сплюнул себе под ноги.
   - Сергей, мне с тобой поговорить надо, - сказала я как  можно  спокойнее.
Упырь хмыкнул, посмотрел на приятелей, кивнул и ответил лениво:
   - Ну, говори.
   - Ко мне племянник на каникулы приехал...
   - А мне по фигу...
   - Может, я договорю, а ты дослушаешь? Ты у него фотографию отобрал.  Тебе
она  совершенно  не  нужна,  а  мальчишка  переживает.   Пожалуйста,   верни
фотографию и оставь Сеньку в покое.
   - Я к твоему Сеньке не приставал, сам нарывается.
   - Конечно, раз ты ему фотографию не отдаешь.
   - И не отдам. Я ее в сортире повесил... - Он  еще  кое-что  присовокупил,
отчего пес заметно смутился, а я, вздохнув, сказала:
   - Значит, не вернешь?
   - Не-а. Сеньке своему скажи: пусть со двора нос не высовывает, не то худо
будет... - Я на минуту задумалась.
   - У тебя когда срок кончается, через месяц? - полюбопытствовала я.
   Серега насторожился, но, взглянув на дружков, сказал вызывающе:
   - А чего тебе мой срок?
   - За месяц много чего случиться может. Я бы  на  твоем  месте  вела  себя
скромнее.
   - А ты меня не пугай...
   - Я тебя не пугаю, я объясняю. В месяце тридцать дней, а  ты  на  дню  по
пять раз отмачиваешь шуточки, за которые по головке не гладят.  Тридцать  на
пять - это много, на одной из этих шуток я тебя поймаю, и мы простимся  года
на три как минимум, а мой Сенька пока и вправду во дворе посидит.
   - Да пошла ты... - зло фыркнул  Серега,  но  по  всему  было  видно,  что
кое-какое впечатление моя речь на него произвела.
   - Уже ухожу. Пойдем, Кузя, - кивнула я собаке и добавила:
   - А то блох подцепишь. А тебя, Упырик, я предупредила. Не оставишь Сеньку
в покое - суши сухари.
   Вдогонку мне понеслись презрительные  вопли,  правда  не  очень  громкие,
особо хамить мне местная шпана опасалась. В общем, как я и предполагала, наш
поход ни к чему хорошему не привел.  Было  совершенно  ясно:  добром  Серега
фотографию не вернет, Сенька не  отступит,  значит,  быть  ему  битым,  а  я
отвечаю за парня перед  его  родителями,  следовательно,  необходимо  что-то
придумать, чтобы эту сказку про белого  бычка  прекратить.  Возвращались  мы
молча, я - потому что напряженно мыслила, Кузя -  потому  что  уважал  чужое
желание подумать. Пройдя мимо ЖКО, я взглянула на часы: без двух минут  три.
Самое время наведаться к участковому. Кабинет его размещался как раз в  ЖКО,
только имел отдельный вход с торца.  Туда  мы  с  Кузей  и  направились.  На
скамейке возле крылечка с металлическим козырьком сидели Петрович и  молодой
мужчина в милицейской форме. В нем я без труда узнала Авдрюшку  Коломейцева.
С момента нашей последней встречи он стал выше и упитаннее, но  в  остальном
мало изменился: оттопыренные уши, веснушки, курносый нос и  румянец  во  всю
щеку. Завидев меня, новый участковый поднялся, надел фуражку, которая до той
поры лежала на скамейке, и попытался придать себе вид бравого вояки,  втянув
с этой целью живот и расправив плечи. И я и он знали, что долго так  ему  не
продержаться, но Андрюха старался изо всех сил, а я за труды  наградила  его
своей  лучшей  улыбкой.  Петрович  торопливо  затушил   сигарету,   вскочил,
чертыхнулся, вспомнив о больном колене, и сказал:
   - Ну вот, знакомить вас не надо.
   - Здравствуйте, Дарья  Сергеевна,  -  кивнул  Андрюха  и  даже  взял  под
козырек, правда, тут же смягчил официальное приветствие застенчивой улыбкой.
   Надо сказать, милиция в родном районе  меня  уважала.  Дело  в  том,  что
несколько лет назад я прославилась на весь город, поймав маньяка. Этот самый
маньяк терроризировал население в течение года. Когда нападению  подверглась
шестая по счету девушка, многие  предлагали  ввести  в  городе  чрезвычайное
положение. Население охватила настоящая паника, а милиция буквально  сбилась
с ног. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если бы в один из вечеров,
возвращаясь со  стадиона  после  обычной  пробежки,  я  не  повстречалась  с
маньяком в том самом парке, который  теперь  облюбовал  Упырь.  Я  шла  мимо
фонтана, когда некто весьма зловеще зашептал, ухватив мою шею одной рукой  и
приставив к груди нож  другой:  "3дравствуй,  красавица",  -  после  чего  я
наглядно продемонстрировала, что художественная гимнастика - это  не  только
прыжки с ленточкой, но еще и хорошая  физическая  подготовка.  В  результате
маньяк был доставлен мною в районное отделение милиции связанный прыгалками.
На них я и вела его, чтоб не сбежал по дороге. Впрочем, попыток  сбежать  он
даже  не  предпринимал,  загрустил,  потом  захихикал  и  стал  симулировать
сумасшествие, хотя я его сразу предупредила: стараешься, мол,  зря,  по  мне
хоть смейся, хоть плачь, но в милицию я тебя  непременно  определю!  Маньяк,
который, ко всеобщему изумлению, оказался заслуженным работником искусств  и
руководителем  хора  ветеранов  при  областном  Дворце  культуры,  во   всем
покаялся, граждане вздохнули  с  облегчением,  а  я  удостоилась  похвалы  и
хрустального сосуда неопределенного назначения с дарственной надписью "Дарье
Агафоновой от сотрудников УГРО Октябрьского  района".  Сосуд  был  выставлен
мною на самом видном месте в гостиной. Доступ к нему был открыт (он стоял на
специальной подставке), и оттого сосуд часто пылился, я  ежедневно  натирала
его до блеска, чтобы награда выглядела достойно, и в  конце  концов  буковки
стерлись. Теперь, разглядывая его на свет, прочитать при некоторой  сноровке
можно было два слова "... Агафон...сотрудник...". Чтобы лишний раз  себя  не
травмировать, я убрала сосуд в шкаф и больше никому его не показывала.  Боль
об утраченной надписи внезапно кольнула сердце, когда я пожимала руку новому
участковому.
   - Чего ж, в кабинет пойдем или,  может,  на  свежем  воздухе?  -  спросил
Петрович и маятно вздохнул, в роли пенсионера он чувствовал себя неловко.
   - Лучше здесь, - сказала я и устроилась на скамейке.
   - Ваша собака? -  улыбаясь,  спросил  Андрей,  протянул  к  Кузе  руку  с
намерением погладить его, но в последний момент передумал.
   - Он не кусается, - успокоила я. -  Пес  общий,  дворовый.  А  мы  с  ним
друзья.
   - Хорошая собачка, - осмелел участковый и погладил Кузю. - Как звать?
   - Кузя.
   Петрович извлек из кармана спортивных штанов кусок сахара, подул на  него
со всех сторон и сунул Кузе.
   - На-ка сахарку. Вот ведь, псина, а сладкое любит, точно дите малое.
   - Я тоже сладкое люблю, - сказал Андрей и смутился.  Мы  переглянулись  с
Петровичем и дружно вздохнули, а Андрей покраснел.
   - Андрей Петрович, - с большим усердием покашляв пару минут, начал бывший
участковый, участливо косясь на нынешнего. - Упырь вконец  обнаглел.  Вон  и
Дарья Сергеевна на него жалуется. Племянника  ее  избил,  отнял  фотографию.
Надо с ним что-то делать.
   - Ага... - нерешительно кивнул Андрей и, покраснев еще больше, спросил:
   - А кто такой этот Упырь?
   - Серега Клюквин, - подсказала я. - Весь район от него стонет.
   - Проведу беседу.
   - Только что, - нахмурилась я, а Андрюха приоткрыл рот, да так и замер, а
мне пришлось пояснить:
   - Беседу я с ним только что проводила.  По-моему,  плевать  ему  на  наши
беседы.
   - Плевать, - убежденно кивнул Петрович. - Сажать его надо. - Взглянул  на
меня, нахмурился и заметил не без злорадства:
   - Еще три года назад...
   - Ну, посадили бы его три года назад на пару лет, - отмахнулась я,  -  он
бы уже вышел и так же нервы трепал. Дело-то не в этом.
   - А в чем? - Петрович поскреб затылок и уставился на меня с таким  видом,
точно ожидал услышать откровение свыше.
   - В том, что обстановка в районе в целом неблагоприятная.
   - А... - Бывший участковый махнул рукой и скривился:
   - Удивила.. Где она благоприятная,  скажи  на  милость?  Да  если  хочешь
знать, наш район по воспитательной части и раскрываемости на  первом  месте.
Краж у нас в два раза меньше, чем  у  соседей,  ни  одного  изнасилования...
тьфу-тьфу, с тех пор, как ты своего маньяка поймала...
   - Общего, - уточнила я.
   - Да пес с ним... твой или общий, главное - избавились, так что на  район
зря не наговаривай, а на вверенной мне территории... - Тут  Петрович  глянул
на спортивные штаны, в которые был облачен, отчаянно махнул рукой и скис,  а
Андрей подал голос:
   - А этот самый Клюквин...
   - Этот самый Клюквин у меня дождется, - неожиданно разозлилась я  и  даже
для чего-то вскочила со скамьи, Кузя забеспокоился и ненавязчиво тявкнул.  -
Мне на ваши показатели наплевать,  когда  у  племянника  два  глаза,  и  оба
подбиты. Он мне вверен родителями, как вам территория.
   - Да, уважаемая Дарья Сергеевна, - покачал головой  Петрович.  -  Смотри,
как заговорила. Пока Упырь другим покоя не  давал,  ты  все  про  воспитание
твердила, а как пострадал родственник, так  к  милиции  претензии,  сажайте,
мол... Давай посадим. Дело нехитрое, стоит только захотеть.  На  нем  сейчас
висит условный срок. Поймай на любой мелочи, да  хоть  на  той  же  дворовой
драке, и загремит...
   Я опустилась на скамейку, косясь  на  бывшего  участкового;  конечно,  он
прав, оттого вдвойне обидно.
   - Ну так что? - ядовито спросил он. - Сажаем?
   Я посмотрела на него, на нового участкового, слабо мерцавшего  глазами  и
только этим отличавшегося от каменного болвана, что украшал фонтан  в  нашем
парке, и ответила:
   - Я сама с ним разберусь.
   - Беседовать будешь? - подсказал Петрович и ехидно добавил:
   - Ты ему лекцию о культуре поведения, а он Сеньке твоему синяк.
   - Никаких лекций, - отрезала я и кивнула Кузе.
   - Дарья, - позвал Петрович вроде бы испуганно. - Ты чего надумала?
   - Чего надумала, дело мое, а ты за показателями следи. - С этими  словами
я зашагала в сторону своего двора. Бывший участковый ковылял следом.
   - Чего ты разозлилась? - бубнил он. - На мои слова обижаться нечего. Беда
с этим Упырем, как о нем заговорим, так обязательно разругаемся. Сажать  его
надо, вот что хошь со мной делай, а его место в тюрьме.
   Андрей Петрович с совершенно ошарашенным видом догнал нас  и  пробормотал
испуганно:
   - Мы ж поговорить хотели, о ситуации... наметить мероприятия...  вы,  как
активисты...
   - Да разве  с  ней  говорить  можно,  коли  вожжа  под  хвост  попала,  -
рассвирепел бывший участковый. - Вон  несется,  точно  угорелая,  а  у  меня
колено...
   В этот момент я замерла как вкопанная, ибо в голову мне пришла одна идея.
Пока я ее  обдумывала,  Петрович  с  Андреем  смогли  меня  догнать.  Бывший
участковый запыхался, физиономия его алела более обыкновенного,  а  в  целом
выглядел он совершенно несчастным, впрочем, вид нынешнего оптимизма тоже  не
внушал.
   - Ну, чего ты? - отдышавшись, спросил Петрович.
   - Я вроде утюг забыла выключить, - пробормотала я.
   - Так я и поверил. Говори, чего задумала? Покачав головой, я вздохнула:
   - Упырь гаденыш, но не в тюрьму же его сажать. Отец в тюрьме сгинул, мать
запойная, с пяти лет парень на улице,  и,  если  серьезно,  ничего  особенно
подлого он еще сделать не успел., .
   - Ага. Давай подождем, пока он кого-нибудь зарежет...
   - Петрович, собрание окончено, у меня дома утюг.
   На рысях я устремилась к родному подъезду, слыша, как  бывший  участковый
кричит вдогонку:
   - Все ты  врешь...  утюг.  Упыря  сажать  надо...  Сажать,  слышишь,  что
говорю?
   - Сажать, сажать, заладил, - проворчала  я.  Мы  вошли  в  квартиру,  пес
отправился в кухню, а я осторожно заглянула в маленькую комнату,  убедилась,
что Сенька все еще спит, после чего присоединилась к Кузе. Тот  сидел  возле
холодильника и пожирал его взглядом. - Сосисок нет, -  сообщила  я.  -  Могу
сделать тебе бутерброд с маслом.
   Кузя,  натура  неприхотливая,  согласился  и  на  бутерброд.  Мы  малость
перекусили в молчании (Кузя к своему питанию относился серьезно и  во  время
приема пищи болтовни не терпел).
   - Что ж, - сказала я, когда по окончании трапезы убирала со стола, а Кузя
довольно облизывался, - Петрович прав: на поверку оказалось, что я... Ладно,
чего я тебе объясняю, ты и так все знаешь. На Упыря мои слова не  действуют,
придется брать на вооружение запрещенный прием.  Это  мне  не  по  душе,  но
кровные узы, и все такое... Ты меня слушаешь? - нахмурилась я, заметив,  что
Кузя вновь уставился на холодильник. - Между прочим, тебе худеть  надо...  -
Эта мысль псу не понравилась, он оторвал взгляд от холодильника  и  преданно
уставился мне в  глаза.  -  Придется  нам  малость  поработать.  Для  начала
понаблюдать за Упырем и попробовать прижать его к стенке.
   И мы пошли наблюдать за Упырем, то есть отправились все в тот же  парк  и
битых два часа просидели в кустах по соседству с беседкой. Упырь с дружками,
судя по всему, собирался встретить в парке свое пятидесятилетие, по  крайней
мере за два часа он никуда  не  отлучался  и  даже  с  лавки  поднялся  лишь
однажды, чтобы справить нужду тут же возле скамейки, прямо  себе  под  ноги.
Просидев два часа, понаблюдав и послушав, о чем говорит Упырь с дружками,  я
пришла к выводу, что жизнь у него до  того  тоскливая,  что  тут  не  только
посереешь и заостришься ушами, но и вовсе с катушек съедешь. Я  представила,
что он вот так день за днем сидит в  этой  беседке,  пьет  пиво,  матерится,
пытается исполнить песню, в которой знает два куплета, да и те перевирает, а
потом идет домой, где в  грязной  комнате  с  давно  не  мытыми  окнами  без
занавесок нет даже телевизора,  и  Упыря  мне  стало  жалко.  Но  я  тут  же
вспомнила  о  пострадавшем  племяннике  и  строго-настрого  запретила   себе
отвлекаться  на  вопросы  Упыриного  воспитания.  Моя  задача  исключительно
проста: прижать этого несовершеннолетнего  хулигана  к  стенке  и  заставить
вернуть фотографию Сенъкиной  девушки,  а  над  педагогикой  можно  поломать