ак Ленка его называла: точно, Иван.
   Мы с Мышильдой переглянулись с видом глубочайшего удовлетворения.
   - Вроде бы все  ясно,  -  сказала  сестрица,  когда  мы,  устроившись  на
терраске на своих постелях,  вознамерились  послушать  соловья.  -  Мумия  -
Ленкин ухажер. Думал уйти через подземный ход, впопыхах оступился  и  сломал
лодыжку,  а  тут  еще  одна  беда:  прорвало  дамбу,  и  вода  залила  часть
подземелья. Выход был один: сдаться милиции, но  он  не  захотел,  а  потом,
когда все заполыхало, уже и не смог. В ловушке  оказался.  С  одной  стороны
вода, с другой огонь. Умер он скорее всего от удушья.
   - Да, не повезло, - согласилась я. А потом задумалась о Ленке. -  Слушай,
вполне возможно, о том, что дамбу прорвало, она так и не узнала  и  считает,
что Иван ее жив и здоров. Небось еще злится, что писем ей не пишет, а  он...
- В этом месте я вздохнула, а Мышильда, приподнявшись, посмотрела на меня  с
интересом,  потом  изрекла  неопределенно:  "Да-а-а"  -  и  затихла.  Однако
ненадолго.
   -  Елизавета,  -  позвала  она  минут  через  пять.  -  Большое  у   меня
беспокойство в отношении нашего троюродного.
   - Если еще раз сунется, я ему точно ноги переломаю.
   Утром мы встали рано, наспех выпили чаю и отправились  на  пустырь,  ноги
промокли от росы, а душа рвалась навстречу новому дню.
   Первое,  что  мы  увидели  возле  фундамента,  -  это  мечущийся   Михаил
Степанович. Он носился от своего шалаша к соседской дыре, потрясая  кулаками
и выкрикивая  ругательства  героическим  басом,  без  видимого  толку,  надо
сказать. Причина гнева стала ясна через минуту: опять рыли. Обежав фундамент
по  периметру,  Мышильда  с  отчаянием  констатировала  наличие  двух  новых
раскопов. Эдуард по-прежнему тяготел к флигелю, и только это спасало его  от
неминуемой кары.
   - Это что же такое? - всплеснув руками, запричитала Мышильда. -  Он  что,
вражина, слов человеческих не понимает?
   - Ну, все, - выдохнула я, направляясь к  дыре.  Михаил  Степанович  бежал
впереди, на ходу поясняя:
   - Всю ночь глаз не сомкнул, всю ночь, и только под утро...
   - Ты его видел? - спросила я. Михаил смутился, но соврать не рискнул.
   - Нет. В крайне короткий промежуток времени изловчился, подлец...
   Стало ясно, что, несмотря на истовые заверения,  Михаил  Степанович  спал
крепко  и  непробудно,  а  проснувшись  под  утро  и  завидя  следы   бурной
деятельности нашего соседа, впал в отчаяние и начал бегать кругами.  В  этом
случае ломиться в дом в шесть утра и пугать хозяйку все-таки не стоило, но я
уже достигла дыры  и  заглянула  в  нее.  Бабка  сидела  на  крыльце,  точно
поджидая; завидев меня, она вскочила и громко крикнула:
   - Нету его, совсем нету! Вчера съехал! - После чего, дико выпучив  глаза,
она дважды пискнула:
   - Свят, свят, - и торопливо исчезла в доме.
   -  Как  тебе  это  нравится?  -  спросила  я  Мышильду,  когда  мы  уныло
возвращались к родному фундаменту.
   - Совсем не нравится. Троюродный  сменил  базу,  теперь  выслеживай  его,
точно у нас нет других занятий.
   - Да, - со вздохом согласилась я. - Придется ночью самой заступать.
   - Я с тобой, - с готовностью сказала Мышь и одарила меня чистым  и  ясным
взором.
   - Я знала, что могу на тебя положиться, - с легким всхлипом ответила я  и
торопливо отвернулась. Мышильда впервые за двадцать пять лет взяла меня  под
руку, я по возможности передвинула  локоть  ближе  к  колену,  и  таким  вот
образом мы достигли фундамента.
   Михаил Степанович к этому времени вдоволь набегался и исчез в шалаше, как
видно решив не мозолить глаза, дабы не попасть нам под  горячую  руку  и  не
лишиться обеда. Мы устроились поодаль, и сестрица сказала:
   - Очень я беспокоюсь за нашу мумию. Гад троюродный шастает  на  приволье,
как бы он ее не отыскал, а отыскав, не ограбил. С "бабками"  у  братца  явно
туго, а здесь тысяча баксов - соблазн велик.
   - Что предлагаешь? - деловито осведомилась я.
   - Думаю, вещдоки следует на время изъять и перепрятать,  а  когда  придет
черед сообщать в милицию, назад вернуть.
   - Дело говоришь, - кивнула я, и мы спустились в подземный ход.
   Мышильда натянула  резиновые  перчатки,  извлекла  из  куртки  мумии  все
вещественные доказательства, и мы с облегчением вышли на свет Божий.
   - Куда спрячем? - задала я очередной вопрос, ни одно  место  не  казалось
нам надежным.
   - Думаю, лучше зарыть в земле, вон у забора.  Вредитель  там  не  копает,
значит, случайно не нарвется.
   Сложив ключи, бумажник и записку в целлофановый пакет, мы закопали его  в
зарослях крапивы. Мышильда, покосившись на дело наших рук, тяжко вздохнула и
заметила:
   - Бриллиантовый блеск манил... и толкал на неблаговидные поступки.
   - Да брось ты расстраиваться, - попробовала я  утешить  ее.  -  Мы  ж  их
вернем. Пусть полежит немного в подвале, я имею в  виду  Ленкиного  ухажера.
Можно представить, что потайную дверь мы еще не обнаружили и его тоже.
   - Представить можно что угодно, - вздохнула сестрица. Чтобы отвлечь  себя
от неприятных мыслей, мы с удвоенным рвением взялись  за  работу.  Расчищали
фундамент от грязи, а из головы моей не шли  мысли  о  подземных  ходах,  не
одном, а многих, если историческая справка верна. - Выходит, дом  наш  стоит
на месте бывшего храма, - точно читая мои  мысли,  заметила  Мышильда.  -  И
нижние камни фундамента вполне могут быть аж шестнадцатого века.
   Мне в это как-то  не  верилось,  но  я  все  равно  кивнула  и  высказала
волновавшую меня мысль:
   - Здесь может быть еще один ход или два. А может, и три.
   Сестрица распрямила спину и застыла, опершись на лопату.
   - А почему вредитель роет ближе к флигелю?
   - Потому что у него неточная карта, он не знает, где зарыты сокровища.
   - А мне вдруг пришло в голову вот что: во флигеле когда-то  была  людская
кухня.
   - И что? - насторожилась я.
   - А вдруг дед или сам прадед что-то перепутали.
   - Вряд ли, - усомнилась я. - О флигеле в семье никогда и речи не было.  А
прадед хоть и допился до белой горячки, но не мог быть таким  идиотом,  чтоб
все бездарно перепутать.
   - Это еще вопрос, - тягостно вздохнула сестрица.
   - Ладно, - попробовала я утешить ее и себя. - Давай  разберемся  с  одной
кухней, а потом переключимся на другую.
   Мы с энтузиазмом взялись за лопаты. Где-то через час к нам  присоединился
Михаил, решив  поработать  перед  обедом.  Покончив  с  холодцом,  пришел  и
Евгений, и дело пошло  быстрее.  К  обеду  мы  окончательно  освободили  всю
территорию фундамента от  грязи  и  даже  попытались  сориентироваться,  но,
подумав, отложили это на послеобеденное время.
   - Пить не буду, - шепнула испуганно Мышильда, завидя  застенчивую  улыбку
Евгения.
   - По маленькой, - вздохнула я и выдала деньги, хозяин удалился, а  Михаил
стал собирать на стол. Вообще эти двое неплохо уживались. Может, Михаилу  не
стоит возвращаться в родной город  и  попробовать  попытать  счастья  здесь?
Заодно бы и квартирный вопрос разрешился.
   У  крыльца  затормозила  машина,  и  на  кухне  появился  Иннокентий.  Он
прямо-таки горел нетерпением и потому начал с порога:
   - Елизавета, где ты откопала этого типа?
   - Которого? - удивилась я.
   - Краснова.
   - Я его не откапывала, - с легкой паникой в голосе заметила я.
   - А откуда он вообще взялся? - насторожился Иннокентий. Я незамедлительно
перешла в атаку:
   - А что такое? Скажешь ты, наконец, что  узнал,  или  будешь  мне  допрос
устраивать?
   - Лизок, я хочу понять, с чего ты вдруг заинтересовалась этим типом.
   - Я думаю, он возлюбленный Ленки, последней хозяйки нашего дома.
   - И что? - не понял Иннокентий.
   - И то, - разозлилась я. - Надо знать, с кем дело имеешь.
   Бывшего мужа это не убедило, но с расспросами он отстал и начал  излагать
факты.
   - Краснов Иван Петрович, по кличке Боцман, в настоящее время находится  в
розыске.
   - А Мотыль? -  брякнула  я.  Иннокентий  удивленно  поднял  брови,  потом
все-таки ответил:
   - Мотыль, иначе  Павлов  Алексей  Сергеевич,  -  хозяин  развлекательного
комплекса "Карусель", кстати,  расположенного  неподалеку  отсюда  в  центре
города. О Тулине Иване Павловиче узнать ничего не удалось.
   - А о Ленке? - спросила я.
   - О какой Ленке?  -  растерялся  Иннокентий.  -  А...  Бывшая  хозяйка...
Сожительница   Краснова.   Он   неоднократно   привлекался    к    уголовной
ответственности и втянул ее  в  свои  темные  делишки.  В  настоящий  момент
Сиротина Елена Гавриловна отбывает срок в исправительно-трудовой колонии.  -
Иннокентий передохнул немного и спросил:
   - А теперь скажи, зачем тебе эти сведения?
   - Для общего развития. Я же сказала, надо знать, с кем имеешь дело.
   - Да, но Краснов-то здесь при чем?
   - Может, ни при чем, - пожала я плечами.
   - Кстати, мой интерес к этим людям вызвал  в  соответствующих  инстанциях
недоумение, мне пришлось объяснять, зачем мне эти сведения...
   - И как ты объяснил?
   - Сказал, что речь идет о наследстве и я специально  прибыл  сюда,  чтобы
разыскать предполагаемых родственников.
   - Молодец, - похвалила я, но  Иннокентий  никак  не  желал  отвлечься  от
неприятной для меня темы и опять начал:
   - Все-таки мне не совсем понятно...
   - А вот и Евгений Борисович, - громко  и  с  особой  радостью  возвестила
сестрица.
   - Ни слова о деле, - заговорщицки прошипела я на ухо последнему и села за
стол. Но отвлекаться он не желал, нетерпеливо поглядывал в  мою  сторону,  и
чувствовалось,  что,  как  только  обед  закончится,  вопросы  возобновятся.
Следовало Иннокентия  Павловича  опять  куда-нибудь  отправить  с  серьезным
заданием. К концу обеда я смогла его придумать. - Иннокентий, -  сказала  я,
глядя ему в самые зрачки, - мне чрезвычайно неловко так загружать тебя...
   - Лиза, - перебил он, - мое время, точнее сказать, вся моя жизнь в  твоем
распоряжении.
   - Благодарю, - прошептала я, уронив скупую  слезу.  Иннокентий  торопливо
сжал мою руку,  а  Михаил  Степанович  вдруг  грянул  "Шумел,  гремел  пожар
Московский...". Евгений испуганно подпрыгнул и, схватив поллитровку,  прижал
ее к груди. Убедившись, что Михаил Степанович ничего не замышляет, а  просто
у человека настроение и он поет, Евгений поставил бутылку на место, блаженно
улыбаясь, дослушал  куплет  и,  прошептав:  "Чистый  Шаляпин",  окончательно
угомонился, то есть расслабился и даже рискнул подпеть  тихо  и  чрезвычайно
фальшиво.
   - Вот так, друг, -  громыхнул  Михаил  Степанович,  обняв  хозяина  после
окончания песни. - Талант в землю не зароешь.
   - Что да, то  да,  -  согласно  закивал  Евгений  и  привалился  к  плечу
новоявленного друга. Посидев так минуту в полном  блаженстве,  они  перевели
взгляд на бутылку и маетно вздохнули.
   - Вы б, Михаил Степанович, водочкой не увлекались, - влезла  сестрица.  -
Вам еще сторожить. И фундамент-то вынесут, прости Господи...
   - Я свое дело знаю, - обещал Михаил, - и попрошу, Марья  Семеновна,  меня
не учить.
   - А вот как опять вора проворонишь  да  без  обеда  останешься,  тогда  и
посмотрим, - сурово сказала я.  Михаил  Степанович  обиделся,  а  Иннокентий
повеселел. Вскоре после обеда, забыв задать мне беспокоившие  меня  вопросы,
он отбыл изучать предков Сиротиной  Елены  Гавриловны  с  целью  обнаружения
общих родственников, а мы с сестрицей, прихватив  все  имеющиеся  в  наличии
планы и карты, отправились к фундаменту.
   Определить, где в начале  века  была  кухня,  оказалось  делом  нелегким.
Прикидывая и так и эдак, мы выделили разом три места, причем на значительном
расстоянии друг от друга. Фотографии  демонстрировали  лишь  фасад  дома,  а
планам, начертанным мужчинами нашего рода, мы не очень-то доверяли. В общем,
обозначив три больших квадрата, мы решили начать поиск с первого,  и  начать
незамедлительно. Сразу же возник вопрос: как  глубоко  копать?  Я  выдвинула
версию, что слишком глубоко зарыть клад прадед не мог: во-первых, ни к чему,
во-вторых, мужики - лентяи. Мышильда вроде бы согласилась, но, поморщив лоб,
добавила через минуту, что дом много  раз  перестраивался,  трижды  горел  и
клад,  ранее  зарытый  неглубоко,  мог  оказаться  далеко  от   поверхности.
Поразмышляв, мы решили копать на метр и тут же взялись за работу.
   Через пару часов получилась приличная яма, с  которой  мы  совершенно  не
знали что делать. Сокровищами не пахло, но всерьез мы и  не  надеялись,  что
нам повезет в первый же день. Попутно в головах возникали разные  интересные
мысли: например, в чем прадед зарыл сокровища? Воображение рисовало солидный
кованый сундучок. Приличные  сокровища  просто  обязаны  храниться  в  таких
сундуках, чтобы заступ, то есть лопата, с лязгом ударилась о крышку... ну  и
все  такое.  Однако  ждать  чего-либо  путного  от  непутевого  прадеда   не
приходилось, и мы  сошлись  на  том,  что  вожделенного  лязга  можем  и  не
услышать, но хоть  бы  и  без  него  сокровища,  как  ни  крути,  все  равно
сокровища, и мысль о них согревала душу.
   К вечеру яма расширилась, и мы  задумались  всерьез,  что  с  ней  делать
дальше? Сама по себе  яма  нас  не  беспокоила,  другое  дело  земля.  Чтобы
продолжать изыскания, надо было куда-то выкопанную  землю  определить:  либо
перевозить ближе к забору, что тяжело и хлопотно, либо бросать ее в яму,  то
есть рыть новую, зарывая  старую.  В  этом  был  свой  резон,  однако,  если
сокровища не обнаружатся на'глубине метра, придется рыть на  два,  и  что  ж
делать в этом случае: копать все заново? Оставив решение  этой  проблемы  на
завтра, мы, утомленные, но преисполненные энтузиазма, пошли домой.
   Иннокентий еще не  вернулся,  а  Михаил  с  несчастным  видом  сидел  под
образами и тяжело вздыхал. Я сделала вид,  что  не  замечаю  этого.  Евгений
пришел другу на помощь.
   - Елизавета, - робко начал он, - Михаил-то приболел. Не дело ему в шалаше
спать.
   - А он не спать, он сторожить должен, - нахмурилась я. -  Работа  у  него
такая. За харчи и обратную дорогу. Не хочет работать, пусть так и скажет.
   - Елизавета, - трагически прошептал предпоследний, - ночная прохлада меня
убивает. У меня насморк, - в подтверждение  своих  слов  он  дважды  шмыгнул
носом.
   - Хорошо,  -  согласилась  я,  вовремя  вспомнив,  что  ночью  мы  решили
выследить троюродного, а в этом деле толку от предпоследнего никакого. - Даю
тебе больничный на один день. Не выздоровеешь до  завтра,  ищи  себе  другую
работу.
   Михаил Степанович заметно скис, а Евгений сокрушенно пожал плечами.
   Садиться ужинать без Иннокентия мы не стали, а  он  задерживался.  Начало
темнеть, а Иннокентий Павлович все не появлялся. Я  заволновалась,  где  он,
интересно, в десять вечера может добывать сведения? В конце концов  мы  сели
за стол. Вдруг к  крыльцу  подъехала  машина,  и  мы  вздохнули  с  заметным
облегчением, но тут же насторожились: шаги принадлежали нескольким людям, а,
кроме Иннокентия, мы никого не ждали. Первым на кухне появился милиционер и,
оглядев нас, бодро гаркнул:
   - Здравие желаю!
   Евгений, выпучив глаза, подпрыгнул и испуганно ответил:
   - Желаю, то есть здрасьте, - и торопливо убрал со стола бутылку.
   Милиционер был молод и на участкового Иваныча совсем не походил, и на кой
ляд притащился,  пока  оставалось  тайной.  Однако  вслед  за  ним  в  кухню
протиснулся еще один милиционер, бережно поддерживая  под  руку  Иннокентия.
Тот выглядел совершенно несчастным. Костюм был выпачкан, волосы  взъерошены,
бывший муж почему-то стоял на одной ноге, на весу поддерживая другую, и  при
этом очень походил на цаплю.
   - Что случилось? - спросила я, в голове возникла  нелепая  мысль:  уж  не
начал ли он вновь экспериментировать с самоубийством? Но ведь вроде бы занят
человек, и я к нему со всей душой...
   - Несчастный случай, - пояснил милиционер. Супруг ваш  упал  и  подвернул
ногу.
   - Боже мой! -  Я  закатила  глаза  и,  поднявшись,  пошла  к  последнему.
Конечно, милиционеров надо было как-то подготовить. Узрев меня, один из них,
заломив фуражку на затылок, брякнул:
   - Вот это да... - и  замер  с  открытым  ртом,  второй  вжался  в  стену,
выпустив при этом Иннокентия Павловича,  я  едва  успела  подхватить  его  и
прижать к груди. Он благодарно ткнулся носом в мое  плечо  и  затих.  Михаил
Степанович, выбросив вперед ладошку, не замедлил выкрикнуть:
   - Паяц, актеришка... - но, не найдя поддержки даже в  Евгении,  замолчал.
Пока я прижимала к груди Иннокентия, милиционеры понемногу  пришли  в  себя.
Один, слабо шевельнувшись, произнес:
   - Вот, доставили...
   - Да что случилось-то? - спросила я.
   - Вышел из машины,  оступился,  и  вот,  -  милиционер  ткнул  пальцем  в
направлении коленной чашечки Иннокентия. - Вы не беспокойтесь, в травмпункте
мы уже были, перелома нет. Постельный режим на несколько дней - и будет  как
новенький.
   Забота милиции данного областного центра вызвала трепет не только у меня,
но даже и у Мышильды. Она вышла из-за стола и, с недоумением приглядываясь к
лицам стражей закона, сказала:
   - Мужики, вы хоть к столу пройдите...
   - Спасибо, мы на службе, - бодро ответил один из  них,  чем  окончательно
лишился Мышильдиного доверия.
   Я бережно перенесла Иннокентия  на  диван  и  устроила  со  всевозможными
удобствами. Милиционеры все еще стояли  в  дверях  с  приоткрытыми  ртами  и
взирали на меня, хотя, ежели к столу не желают, чего ж людям глаза мозолить?
Мышильда с необычайной ласковостью на это намекнула и  выпроводила  их,  при
этом оба смотрели через  плечо  в  мою  сторону  и  продолжали  держать  рты
открытыми. После чего, подойдя к Иннокентию, сестрица спросила:
   - Как тебе это удалось?
   - Что? - испугался он.
   - Вот этих задействовать?
   - Я был совершенно беспомощен, на  счастье,  мимо  проезжала  милицейская
машина...
   Подождав немного дальнейших объяснений невиданного чуда и не  дождавшись,
Мышильда благоговейно прошептала:
   - Иннокентий Павлович, ты талантище.
   Услыхав любимое слово, Михаил Степанович крякнул, а затем спросил:
   - Когда мы будем переносить Иннокентия Павловича?
   - Куда? - ласково поинтересовалась я.
   - Как куда? На его жилплощадь, которую он в настоящий момент снимает.
   - А вы в настоящий момент что снимаете? - с ехидством задала я  каверзный
вопрос, эгоизм и черствость предпоследнего меня возмущали.
   - Но как же... - растерялся он, а я рявкнула:
   - Марш в шалаш!
   - У меня же насморк, - обиделся Михаил Степанович.
   - Вы бы сходили к хозяйке Иннокентия  Павловича,  -  с  легкой  укоризной
заметила Мышильда. - Да перенесли бы сюда вещи пострадавшего.
   - Вот это верно, - кивнул Евгений. - Места всем хватит. Устроимся то исть
в лучшем виде.
   Вскоре Иннокентий дремал на широкой постели в бывшей маменькиной спальной
и вовсю наслаждался ролью умирающего. Я сидела у одра, держа  его  за  руку,
Мышильда сновала туда-сюда, выполняя пожелания больного, а Михаил с Евгением
в кухне разговаривали  шепотом.  Улучив  момент,  когда  мы  остались  одни,
Иннокентий, приподняв голову с подушки, сказал зловеще:
   - Лиза, на меня было совершено нападение.
   Стало  ясно:  Иннокентий  так  увлекся,   что   начал   переигрывать.   Я
нахмурилась, чтобы он не очень-то фантазировал.
   - Эти люди опасны, - не обращая внимания на мои  сведенные  у  переносицы
брови, продолжил Иннокентий.
   - Какие люди?
   - Откуда мне знать, Лизок, если они не представились?
   - Расскажи по порядку, - попросила я. Он вздохнул и начал:
   - После обеда я поехал к своему знакомому Гаршину Александру Викторовичу,
мы вместе учились,  помнишь,  прошлым  летом  он  еще  заезжал  к  нам...  -
Александра Викторовича я помнила и потому кивнула. - Он сейчас в прокуратуре
и мог бы помочь... Вот я и поехал. Мы немного  поговорили,  а  потом  решили
встретиться в  шесть  вечера,  чтобы  посидеть  и  вспомнить,  так  сказать,
студенческие времена. В шесть поехали к нему домой, его супр