да врет.
   - Так я тебе и поверю, - хохотнула я и сосредоточилась  на  дороге.  Мышь
смотрела в боковое окно и к общению не стремилась. Тут мне в  голову  пришла
одна веселенькая мысль.
   - Слушай, а что, если мы действительно отыщем клад?
   - Ну? - не поняла Мышильда.
   - А как же твоя гражданская совесть?
   - А твоя?
   - Что "моя"? У меня совесть хорошо воспитана: не просят - не лезет.
   - А моя от твоей заразилась.
   - Утаишь клад от государства? - ухмыльнулась я.  Мышь  задумалась,  потом
сказала:
   - Утаю. Частично. Положим, червонцами можно  поделиться  с  государством,
нам процент положен. А золото, бриллианты...  это  фамильное.  Досталось  от
бабушки. Необязательно языком болтать, что в земле нашли.
   - Ясно, - обрадовалась я. - Алчное и двуличное создание - вот ты кто.
   - А ты... - Мышильда вспомнила, что сидит в моей машине  и  отдыхать  или
искать клад едет на мои деньги, и с огорчением замолчала.
   Дождь,  вопреки  прогнозу,  так  и  не  начался.  Мы  мчались   навстречу
неизвестности.

***

   В город предков мы въезжали ближе  к  вечеру.  Он  встретил  нас  садами,
огромным мостом через реку и  громадой  древнего  собора  на  холме.  Купола
блестели на солнце, в бездонном небе порхали ласточки, а грудь распирало  от
желания продекламировать что-нибудь подходящее к случаю.
   - "О Волга, колыбель моя..." - вспомнила я начальные строки, но  Мышильда
и тут все испортила.
   - Это не Волга, - заявила она.
   - А то я не знаю... - Читать  стихи  вслух  мне  расхотелось.  Больше  из
упрямства я продолжила мысленно, но далее шести строк дело не пошло,  и  это
тоже огорчило. Мышильда беспокойно завозилась рядом и сказала:
   - Для начала надо найти приличную гостиницу.
   - Зачем? - ласково спросила я.
   - Что значит "зачем"? Где мы будем жить?
   - Вблизи  родового  гнезда,  естественно.  Мы  сюда  не  бока  отлеживать
приехали, а трудиться.
   - А спать в машине, что ли? - нахмурилась Мышильда, а я порадовалась -  в
отдыхе на дармовщину есть свои отрицательные стороны.
   - Спать будем там, где добрые люди положат, - степенно ответила я. - Едем
к родовому гнезду и попытаемся где-нибудь по соседству снять квартиру.
   - Да там вокруг частный сектор и без удобств скорее всего.
   - Отлично. Близость к природе меня вдохновляет.
   - А меня нет.
   -  Как  ты,  интересно,  думаешь,  проживая  в   гостинице,   производить
раскопки?
   Мышь об этом не думала, она обиженно посопела и заметила:
   - Тогда надо остановиться и сориентироваться.
   - Для начала предлагаю  обзорную  экскурсию  по  исторической  родине,  -
сказала я.
   Историческая родина очень понравилась мне и даже Мышильде, которой обычно
нелегко угодить из-за ее врожденной склонности противоречить всему и всем.
   - Красиво,  -  кивнула  она,  вертя  головой  во  все  стороны.  -  Давно
наведаться надо было. Всего-то пять часов езды.
   - Да, - согласилась я и  притормозила.  -  Смотри,  указатель  на  речной
вокзал, значит, нам туда.
   Мышильда извлекла карту.
   - За поворотом должна быть улица Верхнеслободская, а  чуть  ниже  наша  -
Гончарная или Чкалова, Бог знает как ее теперь называют.
   - Сейчас узнаем, - заверила я. Новенькая вывеска радовала глаз.  -  Улица
Гончарная, - прочитала я, испытывая  некоторое  удовлетворение  оттого,  что
улице вернули ее старое название. - Дом семьдесят шесть, а наш седьмой.
   - Значит, поезжай прямо. - Мышильде не сиделось на месте,  она  ерзала  и
была готова вывалиться в открытое окно.
   Под лай собак и взгляды старушек на скамейках мы с шиком  прокатились  до
тринадцатого дома, испытывая некоторое, вполне объяснимое нетерпение.  Здесь
улица делала плавный поворот, мы тоже сделали и ошалело замерли.  Пятый  дом
смотрел на нас сияющими чистотой окнами, девятый тоже смотрел,  правда,  без
сияющей чистоты, а вот седьмого  не  наблюдалось.  Вместо  него  простирался
пустырь, спереди заросший терновником. а на остальном обширном  пространстве
крапивой.
   - А где же он? - растерялась Мышильда.
   - Черти слопали, - нахмурилась я. Дома в самом деле не было. Куда он  мог
подеваться?
   Я выбралась из машины и подошла ближе к пустырю. Сзади раздался  вопль  и
грохот ведер, я повернулась и увидела на тротуаре мужичка  в  трико,  желтой
майке и луже воды, он слабо дергал босыми ногами и таращил глаза. Два  ведра
катились по проезжей  части.  Я  подняла  емкости  и  подошла  к  мужичку  с
застенчивой улыбкой.
   - Вам помочь? - спросила я ласково.
   Он прикрыл глазки, вздохнул, потом с трудом поднялся, при  этом  сделался
немногим выше: ростом он был с  сидящую  собаку,  его  нос  пребывал  теперь
где-то в районе моего  желудка.  Задрав  голову,  он  взглянул  на  меня  и,
раздвинув рот до ушей, как-то разом поглупел. Тут к нам подскочила  Мышильда
и спросила:
   - Не знаете, куда делся седьмой дом?
   - Сгорел, - ответил дядька и нахмурился, без всякого  удовольствия  глядя
на сестрицу.
   В этот момент я обратила внимание, что  на  всем  обозримом  пространстве
улицы возле домов  стоят  люди  и  смотрят  на  нас  с  выражением  крайнего
удивления. Дядька перевел  взгляд  с  Мышильды  на  меня  и  опять  блаженно
улыбнулся. Я сделала сестрице знак молчать и обратилась к нему:
   - Где нам можно снять комнату? Дней на десять?
   Он с ходу ткнул пальцем в дом номер девять.
   - А не скажете, хозяйка сейчас дома?
   - Дома, то исть нет. Я хозяйка, то исть хозяин.
   - Отлично, - кивнула я с ободряющей улыбкой. - Может, войдем в дом и  там
поговорим?
   - Войдем, то исть входите.
   - А машину можно к палисаднику подогнать?
   - Хоть в огород, хоть в палисадник.
   - Мышильда, принеси воды, -  сказала  я,  направляясь  к  "Фольксвагену".
Сестрица без особой охоты подчинилась и пошла с ведрами к  колонке,  которая
находилась метрах в тридцати  от  дома.  Дядька  все  еще  стоял  навытяжку,
застенчиво шевеля пальцами ног.
   Когда я подогнала машину, а Мышильда  вернулась  с  полными  ведрами,  он
наконец опомнился и вприпрыжку бросился к родному дому, распахнул  дверь  и,
отвесив поясной поклон, сказал с чрезвычайной любезностью:
   - Заходите, вот сюда, прошу то исть...
   Мышильда с ведрами в руках с трудом протиснулась  мимо  него,  определила
ведра на лавку возле стены и первой вошла в дом. Дом был большой и несколько
захламленный. Было ясно с первого взгляда -  хозяйка  отсутствовала.  Однако
назвать дом совсем уж заброшенным, а тем более бедным,  значило  бы  грешить
против истины. Мебели было в избытке, старой,  но  добротной,  а  в  буфете,
стоявшем рядом с  газовой  плитой,  красовался  сервиз  "Мадонна",  недавний
предел мечтаний всякой хозяйки. На столе наблюдались остатки трапезы и следы
возлияний "на двоих".
   - Вот оно, значит, - сказал дядька, разводя руками. -  Здесь  то  исть  и
живу.
   - Отлично, - заявила я. - Где  нам  следует  разместиться  и  сколько  за
постой должны будем?
   - Размещайтесь, где удобнее,  я  сам-то  сплю  в  кухне,  вот  здесь,  на
диванчике. А за постой - сколько не жалко.
   Предложение  мне  понравилось,  я  решила  свести  знакомство  с  хорошим
человеком, протянула руку и представилась:
   - Елизавета.
   - А по отчеству как? - поинтересовался  дядька,  заметно  скривившись  от
моего рукопожатия.
   - Петровна. Но отчество необязательно. А вас как звать-величать?
   - Евгений Борисыч, но тоже без отчества можно. Люди мы простые, ни чинов,
ни званий... не удостоили то исть... Вот,  значит...  -  Он  немного  потряс
кистью правой руки и затих, а я сказала:
   - Может, Евгений Борисович, тогда в магазин сносишься? Я  аванс  выдам  в
счет проживания, да своих малость прибавлю. Вечер на  дворе,  пора  ужинать.
Посидим, познакомимся.
   - Это мы мигом, - обрадовался хозяин, я выделила сотню, и он  потрусил  в
магазин, забыв обуться.
   - А как меня зовут, даже не спросил, - насупилась Мышильда.
   - Ничего, прибежит - познакомишься. Давай-ка прибери на столе, а  я  вещи
из машины перетащу.
   Пока Евгений Борисович отсутствовал, мы присмотрели  для  жизни  террасу,
решили обосноваться там, распаковали чемоданы. Мышильда разогрела  картошку,
заправила салат майонезом, который обнаружился в  холодильнике  рачительного
хозяина, а я перемыла гору посуды, накопившуюся не иначе как за долгие годы,
и даже подтерла пол в кухне. Наконец вернулся хозяин, принес три поллитровки
и сумку снеди, преимущественно финского производства. Мышь скривилась,  а  я
стала накрывать на стол.
   Евгений Борисович на носочках прошел к столу и  сел,  слегка  посверкивая
глазками, демонстрируя таким  образом  большую  радость.  Помявшись,  сказал
удовлетворенно:
   - С порога видать, что хозяйка появилась. Чистота.
   - Это мы всегда с охотой, - заверила я. -  Познакомьтесь,  сестрица  моя,
Мария Семеновна. В смысле уборки и заботы о пропитании ей нет равных.
   Мышь скривилась и кивнула с неохотой, а Евгений Борисович  приподнялся  и
сказал:
   - Здрасьте.
   - Он что, меня раньше не видел? - зашипела Мышь, а я ответила:
   - Может, у него зрение плохое?
   Нарезав колбаску, окорочок, сырок и грудинку, мы  сели  за  стол.  Хозяин
вдруг вскочил и кинулся вон из дома, на ходу крикнув:
   - Огурчиков внесу, прошлогодние, но ядреные, аккурат под водочку...
   - Чего мы здесь сидим? - разволновалась Мышильда.
   - Водку пить будем.
   - Какой прок с водки, если дома нет? Исчез, испарился, и  место  крапивой
заросло. Дура я, что ли, в свой кровный отпуск воду  с  колонки  таскать  да
водку жрать в компании с каким-то недоделанным.
   - Дура или нет, не скажу, по-разному считаю: иногда вроде дура, а  бывает
- вроде нет.
   Мышильда нахмурилась, а я спросила:
   - Зачем тебе дом? Сокровища не в доме, а в земле зарыты. Наше дело  найти
место, где была кухня, и копать. Выходит, хлопот меньше. А  если  б  в  доме
люди жили, как бы ты объяснила, что тебе в их подполе надо?
   Мышильда задумалась, тут в кухню влетел  Евгений  Борисович,  прижимая  к
груди две трехлитровые банки: одну с огурцами, другую с помидорами.
   - Вот, мамашин засол, - сказал, ставя банки. -  Царство  ей  небесное,  -
добавил он, торопливо перекрестясь на угол с иконой Спаса  за  занавесочкой.
Вскрыв банки, мы наконец сели, и  Евгений  Борисович  разлил  по  маленькой.
Маленькая у него была, как у нас большая, но спорить мы не стали.
   - За знакомство, - предложил он, покачал головой, с отчаянием посмотрел в
стакан, точно собирался в нем  утопиться,  и  выпил.  Мы  тоже  выпили  и  с
аппетитом закусили.
   - А что, Евгений Борисович, - начала я, - хозяйка-то ваша где?
   - Супруга то исть? Лишился, через пристрастие вот к этому делу,  -  -  он
щелкнул пальцем по бутылке. - Годов семь как  расстались.  Сын  в  настоящий
момент служит в армии, долг исполняет. А я вот... -  он  вздохнул  и  окинул
кухню затуманившимся взглядом, -  мамашу  схоронил.  Двадцать  пятого  числа
будет сорок дней. Царство ей небесное...
   - Значит, один хозяйничаете?
   - Один...  как  есть.  Маятно,  мысли  всякие  одолевают,  как  мамаша-то
померла. Хотел взять на постой кого, так ведь кто пойдет? Услуги в  огороде,
вода в колонке. Газ, правда, природный... А взять пьянь какую - боязно.  Как
бы не обчистили.
   - Да, с этим надо осторожней, - согласилась я и предложила:
   - Наливай-ка, Евгений Борисович, еще по одной.
   - Со всем нашим удовольствием...
   Мы выпили, закусили, и наш хозяин поинтересовался:
   - А вы по какой нужде-надобности в  наши  края?  Номер-то  на  машине  не
нашенский.
   - У нас что-то вроде экспедиции... Дом, что по соседству  с  вами  стоял,
принадлежал нашему с Марией Семеновной прадеду. А в семье утверждают, что  в
доме был клад зарыт. Вот мы и решили попытать счастья. Конечно, кому  попало
об этом болтать бы не стали, а вам, хозяину то  есть,  как  на  духу.  И  на
помощь вашу рассчитываем.
   Мышильда вытаращила глаза и даже под столом ногой меня пнула. В  ответ  я
тоже пнула ее, она глухо застонала и закатила глазки.
   - Клад? - протянул Евгений Борисович и усмехнулся.  -  А  что,  может,  и
есть.  Домом  этим  тьма  народу  интересуется.  Вот  только  давеча   были.
Осматривали. А чего увидишь? Крапива да терновник...
   Мы с Мышильдой переглянулись.
   - А что за люди были?
   - Поди разбери. Может, родственники ваши? - хитро  прищурившись,  спросил
он.
   - Никак не может быть, - заверила я. - Все наши отсюда отчалили, конечно,
те, кого Бог не прибрал. Мы ведь из купцов, а мода на  них  после  революции
прошла, вот и перебрались все на новое место, где заделались пролетариями.
   - Ясно. Может, каким макаром вызнали про клад и шарят... - Он  перегнулся
через стол ближе к моему лицу и зашептал:
   - Народишко-то темный. Из этих... -  Евгений  Борисович  мотнул  головой,
указывая весьма неопределенное  место.  -  С  такими  лучше  под  мостом  не
встречаться.
   - Бандиты, что ли? - заговорщицки шепнула Мышильда, разливая по третьей.
   - Думаю, они. По всему выходит...  -  закивал  он.  -  Такой  народ,  что
о-го-го. И все выспрашивают: не был ли кто, не интересовался? А  Клавдия  из
второго дома говорит: милиция шибко интересовалась, и вами, говорит, тоже. А
они ей: ты, говорят,  бабка,  смотри.  Как  бы,  говорят,  тебе  в  реке  не
утопиться. Прямо так и сказали. Клавдия врать не будет, ну если только самую
малость.
   - Если им нужен клад, так отчего не роют?
   Евгений Борисович задумался, разлил по четвертой, а потом ответил:
   - А вот этого я вам сказать не могу. Может,  нельзя  им,  может,  хранить
положено?
   - Как-то это не выглядит, -  с  сомнением  покачала  я  головой.  Он  еще
немного подумал и согласился со мной. Выпив четвертую, он вдруг хлопнул себя
рукой по лбу и довольно хихикнул.
   - Чего вспомнил? - насторожилась я.
   - Жилец у соседки. У Аньки Сытиной, из соседнего дома, то исть из пятого.
   - Жилец? - не поняла я.
   - Ну. Заселился три дня назад, точно, в четверг  вечером.  Наш,  местный.
Говорит, будто с женой не ужился, вот и встал на постой к Анне. На работу не
ходит, вроде как ищет работу-то, а  хозяйка  приметила  что  он  по  пустырю
шарит. Чего-то вроде бы приглядывает.  Я  ей  сегодня  сказал,  мол,  гуляет
человек, где больше нравится. А теперь, как  вы  про  клад  сказали,  думаю,
может, и он того... клад приглядывал?
   - Надо на соседа взглянуть, - задумалась я. - Может, действительно кто из
наших?
   - Наши все на виду и в запое, - покачала головой Мышь и добавила:
   - Только конкурентов нам и не хватало.
   Я немного поразмышляла и обратилась к Евгению Борисовичу:
   - А пустырь этот чей? Кому принадлежит?
   - Так ведь пустырь и есть пустырь,  ничейный  то  исть.  Бросовая  земля.
Может, кто выхлопочет под строительство. Место у нас красивое,  река  рядом,
да и до центра рукой подать. Пятнадцать минут ходу, и вот тебе троллейбус...
Хотя богатей к нам не поедут: услуг нет, канализацию и водопровод  проводить
надо, а богатеи-то копеечку считают. Так что мне, видать, придется до смерти
с пустырем этим жить в соседстве.
   - А давно ли дом сгорел?
   - Прошлым летом. В мамашин сороковой день аккурат год будет. Я  эту  ночь
помню, точно вчера была. В стене с улицы до сих  пор  след  от  пули  видно.
Можете посмотреть.
   - От пули? - слегка обалдели мы.
   - От пули, - невероятно обрадовался хозяин. Я разлила по пятой.
   - Рассказывай, Евгений Борисович. Кто в доме жил, и отчего стреляли.
   Мы  выпили,  закусили  огурчиком  и  уставились  на  него.  Он   довольно
ухмыльнулся, покрутил головой и сказал:
   - История такая... Чистый детектив. Дом-то  горел  дважды,  до  того  как
вовсе не  сгинул  то  исть.  Напасть  какая-то,  точно  наговорено.  Мамаша,
покойница, все ворчала: мол, спасу нет от ихнего соседства, не ровен  час  и
мы сгорим. Первый раз при Пелагее  горели,  при  старой  хозяйке.  Заполыхал
флигель, всей улицей тушили, пожарные-то опоздали малость. Тогда-то  флигель
сломали и терраску пристроили. А как Пелагея померла, дом на троих разделили
- большой, крепкий, его б в хорошие руки, еще б сто лет простоял.  Разделили
на троих, между детьми. Дочери передняя половина да терраска, а сыновьям  по
две комнаты сзади. Сыновья-то сгинули, непутевые были: один в тюрьме  помер,
а другой то ли тоже Богу душу отдал, то ли просто пропал,  никто  не  знает.
Часть дома  Татьяна,  Пелагеина  дочь  то  исть,  продала.  Заселились  туда
какие-то и сгорели в первую же зиму. Тогда еще  печку  топили,  ну  и  вышло
дело: заполыхало. Еле-еле Татьянину половину отстояли, а от комнат  новых-то
жильцов да братниных остались только головешки. Отстраивать ей  было  не  по
силам, в общем, кое-как заделала стену с крышей да жила. А вскорости Татьяна
утонула: пошла к подруге через реку, а лед уж слабый был, ну и... -  Евгений
Борисович оглянулся на икону, подумал и перекрестился. - Таким  вот  макаром
осталась одна Ленка - Татьянина дочь. А от нее всей улице  беда.  Пьющая  да
гулящая, в дядьев пошла, натворила чего-то и угодила в тюрьму. А  вернулась,
и начались тут гулянья. Нигде сроду не работала,  а  каждый  день  застолье.
Разный народ у нее тут перебывал. Мамаша куда только жаловаться не бегала, а
все без толку. Дальше так: сошлась Ленка с каким-то, и вроде тише стало,  он
по-настоящему здесь не жил, то появится на  недельку,  то  исчезнет.  Только
ухажер-то чище прежних оказался. Форменный  бандюга  и  Ленку  в  свои  дела
втравил. Вот тем летом и пришли за ними, из милиции то исть.  А  может,  еще
откуда, в черных масках такие, страх... - Евгений Борисович нервно  хихикнул
и за ухом почесал. - Стали в дом ломиться, а Ленка-то не  пускает.  Чего  уж
там вышло, не знаю, только из автомата раз пальнули, да угодили в  наш  дом.
Мамаша до самой своей смерти все правду искала, думаю даже, через эту  самую
правду и померла, а уж скольким она след в  стене  показывала...  -  Евгений
Борисович опять хихикнул и рукой махнул. - И  ничего.  Мамаша-то  надеялась,
коли мы пострадавшие, может, воду задарма проведут.
   - Так как же дом  сгорел?  -  решила  я  вернуть  Евгения  Борисовича  от
воспоминаний о мамаше к интересующему меня дому.
   - А вот когда стрельбу-то открыли, и случилось. Сосед говорит,  в  баллон
угодили, он, мол, и взорвался. Про баллон не скажу, но полыхало будь здоров.
Ленка-то выскочила, а хахаля ее  в  доме  и  не  оказалось.  Сгорел  дом  до
головешек, пожарные приехали, а тушить нечего. Так  вот  перетаскали  добрые
люди, что взять можно было, да бульдозером мусор сгребли,  чтоб  детишки  не
лазили. И поросло все крапивой.
   - А хозяйка, Ленка то есть, где она?
   - В тюрьме, - удивился Евгений Борисович,  -  говорят,  много  ей  что-то
дали: то ли пять лет, то ли семь. Да уж теперь сколько ни дай, сюда  она  не
вернется. Сгорел родной очаг, - закончил он с довольным видом и выпил еще.
   - Да, занятная история, -  кивнула  я,  разглядывая  стену  перед  собой.
Теперь  интерес  ребят  бандитского  вида  к  данному   пустырю   становился
более-менее понятен, а вот этот соседский жилец будоражил воображение.
   Мышь уже трижды отказывалась  выпить.  Евгений  Борисович  замахнулся  на
третью бутылку, но не осилил. Голова его стала клониться к столу, он  дважды
об него тюкнулся с глухим стуком,  а  потом,  устроив  голову  на  сложенных
руках, задремал. Я легко подняла хозяина и определила  на  диван,  заботливо
сунув под голову подушку и укрыв одеялом - все это  лежало  по  соседству  с
диваном на табуретке.
   Я стала мыть посуду, а Мышильда ворчать:
   - Зачем ты ему про клад сказала?
   - А что делать прикажешь? Врать неинтеллигентно. К тому же наше копошение
на пустыре вызовет у граждан подозрения. Начнутся вопросы. А здесь все ясно:
ищут люди клад.
   - Так все ж наперегонки кинутся.
   - Кинутся, если мы найдем что. А до той поры будут  у  калиток  стоять  и
посмеиваться.
   - Великий знаток душ человеческих, - фыркнула Мышь, а я кивнула в ответ