ра, завыл:
   - За что, Лизавета?
   - Утихни, гад, - зашипела Мышь.
   - Ни в чем не виновен, - проблеял он, прижимая руку  к  сердцу.  -  Перед
родной милицией, как на духу.
   Я  приподнялась  и  легонько  шлепнула  его  по  затылку.  Эффект   вышел
неожиданный. Михаил затих, а участковый замер  с  вилкой  в  руке,  моргнул,
крякнул и сказал:
   - Вот так девка...
   - Да-а-а, - кивнул Евгений, - гренадер.
   Минут через пять участковый смог отдышаться, выпив для ускорения процесса
водочки.
   - Надолго в наши края? - осведомился Иваныч, закусив капусткой.
   - На весь отпуск. Марья, принеси паспорта слуге закона.
   - Обижаете. Я же по-дружески заглянул...
   - Дружба дружбой, а служба службой, - пропела Мышь, вручая ему документы.
Он тщательно их проверил, списал данные в блокнот и с благодарностью вернул.
   - Говорят, клад ищете? - спросил он с хитринкой.
   - Ищем, - покаялась я. - Купец Калашников - прадед наш. В семье про  клад
много говорили, вот и пытаем счастья.
   - Ага, - кивнул участковый, в  его  глазах  прибавилось  хитрецы,  -  тут
многие ищут. Помешались на кладах.
   - Отчего ж не поискать, коли есть охота, - дипломатично  заявил  Евгений.
Михаил Степанович к этому моменту опять очнулся  от  легкой  дремы  и  повел
носом.
   - Этому не наливать, - сурово сказала я.
   - Елизавета, - с третьей попытки гневно произнес он мое  имя,  попробовал
встать и что-то продекламировать, но Мышильда его перебила:
   - "Волчица ты, тебя я презираю, ты, мерзкая, уходишь от меня".
   Все уважительно притихли, а Михаил  Степанович  обиделся  и  выразительно
надул губы. Выпив еще водочки, участковый удалился, а мы призадумались,  что
делать с моим бывшим супругом.
   Оставлять его в доме никак нельзя - обживается он быстро,  и  завтра  его
уже не выгонишь.
   -  Надо  вынести  его  в  сад,  -  предложила  сестрица.  -  Какая-нибудь
телогрейка найдется, прикроем. Погоды нынче стоят замечательные, не околеет.
   - У них организмы слабые, - напомнила я.
   - Оставьте в кухне, - проявил человеколюбие  Евгений,  но  мы  решительно
пресекли его благой порыв.
   - В сад, - кивнула я и выволокла супруга на свежий воздух. Соорудив  ложе
из двух телогреек и старого полушубка, мы устроили  бывшего  под  яблоней  и
вернулись в дом.

***

   Солнечный луч, проникнув сквозь занавеску, слепил мне глаза.  Я  блаженно
потянулась и позвала:
   - Мышильда...
   Сестрица, всегда злющая по утрам, ответила без энтузиазма:
   - Мишка твой приперся. Всю малину испортит...
   - Не успеет, - заверила я.
   Через полчаса, войдя в кухню, мы  застали  картину,  способную  выжать  у
женщины моей сердечности скупую слезу. Наш хозяин и Михаил Степанович сидели
рядышком за накрытым столом, сложив на коленях ладошки и с  отчаянной  немой
мольбой во взоре. Оба сильно маялись с перепоя. Я вошла, поставила чайник на
плиту  и,  откашлявшись,  исполнила  что-то  лирическое,  вошедшая  Мышильда
подхватила куплет, вслед за ней пристроился Евгений,  Михаил  Степанович  не
выдержал и зычно повел нас в заоблачные выси. Песня кончилась, пала  тишина.
Михаил Степанович, собравшись с силами, начал речь:
   - Елизавета...
   - Молчите лучше, - съязвила я. - Как вы могли?  Человек  вашего  таланта,
воспитания... интеллигент... и появляетесь здесь в таком виде, пугая детей и
собак.
   Михаил Степанович слегка поник головой, а Мышильда ядовито заметила:
   - В сильном подпитии прибыли.
   - А кто не пьет? - выбросив вперед ладонь,  возмутился  предпоследний.  -
Фолкнер пил, Хемингуэй пил...
   Мышь устыдилась.
   - Ну, если вы в компании...
   - Ты ж говорил, что  один  приехал?  -  удивился  Евгений  и,  с  мольбой
переведя взгляд на меня, прошептал:
   - Елизавета...
   Я выдала  деньги,  хозяин  отправился  за  водкой,  а  Михаил  Степанович
попробовал улыбнуться.
   - Деньги есть? - посуровела я.
   - Лизок, на последние прибыл. Тосковал душой...
   - Бомжевать, значит? - грозно поинтересовалась  я.  Михаил  нахохлился  и
приуныл. - Кормить не буду, и не мечтай. И за постой плати сам, на  меня  не
рассчитывай. Все понял?
   - Как же я, Елизавета?
   -  Так  же.  Раньше  надо  было  думать,  а  теперь  хоть  пешком   домой
возвращайся.
   Пришедший хозяин застал нас  в  тягостном  молчании.  Не  принимая  этого
близко к сердцу, он быстро разлил водку.  Я  приподнялась  и  убрала  стопку
из-под носа Михаила Степановича. Евгений испуганно прошептал:
   - Мы ж не звери... - но я осталась непреклонной.
   - Выходи из-за стола, -  заявила  я  предпоследнему.  Тот  поднялся  и  с
трагическим лицом пошел к двери, правда трижды обернувшись. Евгений замер  с
бутылкой в руке, и по всему видно было, что он очень Михаилу сочувствовал. Я
взяла вилку и приступила к завтраку. Предпоследний дважды заглянул в  дверь,
но я никак на это не отреагировала.
   - Пусть бы  жил,  -  тихо  заметил  Евгений.  -  Места  много,  чего  ты,
Лизавета?
   - Я его кормить не буду. Его даже в паспорте моем больше нет, на  что  он
мне сдался?
   - Жалко человека.
   -  Не  пропадет,  -  заверила  хозяина  Мышильда,  а  я  начала  мучиться
угрызениями совести.
   Вдруг послышались шаги, и на пороге (дверь в кухню  по  причине  жары  не
закрывали) возник Бельский Иннокентий Павлович, последний муж и адвокат.
   - Здравствуйте, - улыбнулся он с приятностью и неуверенно шагнул в кухню.
   - О Господи, - простонала Мышильда. - Этому-то что надо? Здесь  в  округе
ни одного балкона.
   - Иннокентий Павлович, - без улыбки спросила я,  -  вас  по  какой  такой
нужде черт принес?
   За черта Иннокентий обиделся и сказал с печалью:
   - В конце концов, я должен знать, где проводит отпуск моя жена.
   - Это тоже муж? - удивился Евгений.
   - Бывший, - покаялась я.
   - Не выглядит, - задумчиво сказал хозяин, разглядывая гостя. Тот собрался
что-то ответить, но в  этот  момент  в  кухню  влетел  Михаил  Степанович  и
возмущенно воскликнул:
   - Что же это делается, Елизавета?  Мне  в  проживании  отказано,  а  ему,
значит, можно?
   - И ему нельзя,  -  успокоила  предпоследнего  я  и  перевела  взгляд  на
Иннокентия Павловича. - Кеша, дом не безразмерный, тебе здесь места нет.
   - Я найду где устроиться, - с достоинством ответил он. - А вот  этот  что
здесь делает?
   - Что вы оба здесь делаете? -  возмутилась  Мышильда.  -  Люди  серьезным
делом заняты, а вы тут таскаетесь и волнуете Елизавету Петровну по пустякам.
Стыдились бы.
   - Но у меня отпуск, - в самом деле устыдившись, заметил Иннокентий.
   - И у меня, - встрял Михаил, а я добавила:
   - Бессрочный. Покиньте дом оба и не нервируйте  меня,  -  закончила  я  и
отвернулась. Дом они покинули, но на этом все, само собой, не закончилось.
   День, как видно,  не  сулил  нам  ничего,  кроме  неприятностей.  Пытаясь
поскорее забыть о моих мужьях, мы торопливо закончили  завтрак  и  пошли  на
пустырь. При нашем появлении в районе соседской дыры мелькнула легкая  тень.
Мы подошли  к  фундаменту  и  ахнули:  кто-то  (ясно  кто  -  предполагаемый
родственник или просто самозванец - Эдик, одним словом)  не  только  облазил
освобожденную от крапивы территорию, повсюду оставив следы,  но  и  копал  в
трех  местах  (это  успокоило  -  если  в  трех  разных,   значит,   точного
местонахождения  клада  он  не  знает).  Такое  наглое  вторжение  на   нашу
территорию буквально потрясло Мышильду. Она деловито направилась к соседской
дыре, начав по дороге  возвышать  голос.  Я  припустилась  следом,  обогнала
сестрицу и затаилась возле забора.
   - Где тебе копать было сказано? - рявкнула она, сунув голову  в  дыру.  -
Проходимец, аферист, ворюга!
   По ту сторону забора хранили молчание. Минут пять сестрица  высказывалась
от всей души, потом выдохлась и пошла прочь. В тот же миг  в  дыре  возникла
плешивая голова Эдуарда, и он ядовито крикнул (правда, не очень громко):
   - Где хочу, там и копаю!
   Я ухватила его за ворот рубашки и пропела:
   - Здравствуй, кисуля. - Он охнул и обмяк, что позволило мне  без  особого
труда втащить его на пустырь. Мышильда, углядев врага, вернулась и  спросила
с лаской, способной вогнать в дрожь крокодила:
   - Так, говоришь, где хочу, там и копаю?
   - Говоришь? - вопросила я, легонько его встряхнув.
   - Говорил, говорил, - кивнула Мышильда. - Я слышала.
   - И я слышала.
   - У нас и за меньшее головы лишали.
   - Это точно, - согласилась я. - Сразу кончим или помучаем?
   - Я жаловаться буду, - завозился наш враг, я нечаянно встала ему на  ногу
и для верности подпрыгнула. - Буду, - повторил он.
   - Что будешь? - удивилась Мышильда.
   - Жаловаться, - сказал Эдик.
   - Каков мерзавец! - возмутилась сестрица. - Когда крапиву дергали,  он  в
тенечке сидел, а теперь прибежал на готовенькое.
   Я тряхнула Эдика как следует и резко разжала пальцы. Враг рухнул.
   - Не волнуй меня, - погрозила я ему пальцем и пошла к фундаменту.
   - Надо с ним что-то решать, - хмуро заметила Мышь. - Ведь  эдак  никакого
толку в работе: с таким-то соглядатаем в дыре.
   - Разберемся, - заверила я.
   Вооружившись лопатами, мы занялись расчисткой завалов с целью  освободить
старый фундамент и, привязав его к нашему плану, определить, где  находилась
кухня в первой четверти двадцатого века. Работа оказалась нелегкой даже  для
меня, а про сестрицу и говорить нечего, но она держалась молодцом, не  ныла,
не хныкала и  вообще  не  досаждала.  Поиски  сокровищ  весьма  благоприятно
сказывались на ее характере.
   Евгений, зашедший на пустырь узнать, как идут дела, сходил за тележкой и,
впрягшись в нее, стал отвозить мусор все  к  той  же  злополучной  дыре.  Мы
наперебой нахваливали хозяина, единогласно решив, что с ним нам повезло.
   - Время обеда, - наконец заявил он,  устраиваясь  на  тележке  и  вытирая
потное лицо матерчатой кепчонкой, потом посмотрел на меня и  сказал  не  без
робости:
   - Елизавета, я насчет Михаила то исть. Пусть живет. За постой  я  с  него
денег не возьму, а  пропитание...  Много  ли  он  съест?  Человек  душевный,
неприхотливый, точно птаха Божья.
   Мышильда  фыркнула,  услышав  такое  сравнение,  а  я  нахмурилась.   Про
неприхотливость Михаила Степановича я могла бы рассказывать долго, но в  это
время в голове мелькнула мысль, как нам можно  использовать  предпоследнего,
от которого все равно не отделаешься, и  одновременно  досадить  конкуренту.
Бросив лопату, я зашагала к дому, Евгений торопливо шел за мной,  а  за  ним
следом поспешала трусцой Мышильда.
   Напротив дома стояли "Жигули" Иннокентия Павловича, а  сам  он  сидел  на
крылечке и беседовал с хозяйкой,  той  самой  востроносой  бабкой  по  имени
Клавдия, что вчера  сигнализировала  нам  о  прибытии  Михаила  Степановича.
Михаил Степанович, кстати, сидел на лужайке перед нашим  домом  и  испепелял
взглядом "Жигули" последнего и его  самого  в  придачу.  Последний  в  ответ
лучисто улыбался.
   - Михаил, -  сказала  я,  он  подпрыгнул  от  неожиданности  и  торопливо
вскочил. - За вчерашнюю выходку тебе нет прощения. Но моя сердечная  доброта
и ходатайство Евгения Борисовича побудили  меня  дать  тебе  шанс  загладить
вину.
   - Елизавета, - шагнул Михаил Степанович, простирая ко мне руки.
   - Стоять, - осадила я его, - условия такие: живешь на пустыре,  сторожишь
фундамент. Поставишь  там  себе  шалаш.  Сам.  Доски  и  толь  найдутся.  Не
поставишь, будешь жить под открытым небом.  Кормлю  раз  в  день  обедом.  И
отвезу домой по окончании экспедиции. В противном случае вычеркиваю тебя  из
жизни раз и навсегда.
   - Елизавета, а как же... - начал  было  предпоследний,  но  я  решительно
перебила:
   - Согласен?
   - Согласен, - закрыв глаза  и  откинув  назад  голову,  сказал  он,  надо
полагать, таким образом демонстрируя отчаяние души.
   - Мария, - обратилась  я  к  повеселевшей  сестрице,  -  укажите  Михаилу
Степановичу рабочее место, а я с  другим  супругом  побеседую.  Уж  коли  он
здесь, должна быть от него польза.
   Я перешла дорогу, Иннокентий Павлович, завидя  меня,  быстро  поднялся  и
поспешил навстречу.
   - На постой устроился? - деловито осведомилась я.
   - Да. С хозяйкой договорился и дал задаток.
   - Иннокентий, у меня для тебя есть задание чрезвычайной важности. В  доме
номер пять  временно  проживает  субъект,  который  выдает  себя  за  нашего
родственника и на этом основании претендует на сокровища. Ты  знаешь,  семья
для меня - святое, и я не могу обидеть человека, не будучи уверена,  что  он
не член семьи. Надо провести разыскания и установить  возможные  родственные
связи. Я могу на тебя положиться?
   - Разумеется, - кивнул Иннокентий Павлович.
   - Вот его паспортные данные, - я протянула ему листок бумаги. -  Когда  я
узнаю результат?
   - Лизок, если бы мы были в нашем городе, я бы ответил: через два часа.  А
здесь... через два с половиной.
   - Я всегда считала тебя человеком исключительных возможностей, - заверила
я его.
   Иннокентий гордо прошествовал к  машине,  а  я  вернулась  в  дом.  Возле
крыльца меня поджидали Мышильда, Евгений и Михаил Степанович, я с удивлением
взглянула на предпоследнего и спросила:
   - А ты куда?
   - Обедать, - растерялся он.
   - А шалаш уже построил? Я не намерена  швырять  деньги  на  ветер.  Будет
шалаш, будет и кормежка.
   Евгений слабо развел руками, "мол, ничего не сделаешь, брат", и мы  пошли
обедать, а Михаил Степанович отправился воздвигать себе жилище.
   После обеда мы продолжили работу, за это время Михаил  Степанович  возвел
хлипкое сооружение из горелых досок и хвастливо указал на него.  Я  нечаянно
задела жилище локтем, и оно рухнуло. Горестно  возопив,  предпоследний  стал
возводить его вновь, а Евгений Борисович помогал  ему.  В  общем,  все  были
заняты, это позволило всем трудиться самозабвенно и с полной отдачей, что не
мешало нам  чутко  прислушиваться  к  шуму,  доносившемуся  с  улицы:  мы  с
нетерпением ждали Иннокентия Павловича с вестями о конкуренте.
   Он потратил на изыскания значительно больше  двух  с  половиной  часов  и
прибыл уже ближе к вечеру, но пенять ему на такие мелочи мы  не  стали,  тем
более что лицо последнего сияло довольством и гордостью  за  проделанный  им
доблестный труд.
   Иннокентий вошел на кухню, где мы ужинали.  Михаил  Степанович,  лишенный
обеда, теперь был тоже приглашен и восседал под иконой Спаса, выпятив грудь,
точно ее украшал полный набор Георгиевских крестов, и  с  легким  презрением
взирал на Иннокентия. Шалаш был сооружен, и Михаил  Степанович,  безусловно,
гордился не зря.
   - Садитесь с нами, Иннокентий Павлович, - с повышенной  лаской  в  голосе
предложила я, уловив по его лицу, что в  тыл  врага  он  ходил  не  зря.  Мы
поужинали, накрыли стол к чаю, и только после этого я спросила:
   - Что удалось узнать?
   - Тебе известно,  Лизок,  что,  когда  я  берусь  за  дело,  секретов  не
остается, - усмехнулся  Иннокентий.  Михаил  презрительно  фыркнул,  а  Мышь
придавила локтем его ладонь, да так, что он взвыл. Мышь вежливо  извинилась,
а мы смогли выслушать Иннокентия. - Итак, Солодкин Эдуард Митрофанович,  мне
удалось проследить родословную до прадедов. Ничего общего с вашей фамилией.
   Иннокентий положил  передо  мной  свой  блокнот,  открыв  его  на  нужной
странице, я водила пальцем по колонке незнакомых  имен,  а  Мышильда  сопела
рядом.
   - Никаких корней, - сказала она удовлетворенно, потом посмотрела на  меня
и озадачилась:
   - Как же он узнал?
   - Актерка, - вздохнула я, еще раз просмотрела  список  и  задумалась  над
одним именем: "Кутейкина Ефимия Самсоновна. В 1900 году  родила  внебрачного
ребенка, сына, и назвала его Гавриилом,  отчество  ему  дали  Дормидонтович.
Между прочим, таково было  имя  нашего  прадеда,  который  тяготел  к  вину,
актеркам и белой горячке. В  1923  году  у  Гавриила  родилась  дочь  Мария,
которая, выйдя замуж, стала Солодкиной и в 1943 году родила сына  Митрофана.
Он и явился отцом нашего конкурента".
   Я уже минут десять напряженно размышляла, а остальные не менее напряженно
взирали на меня. Я выругалась, помянув  чертей,  и  вышла  на  улицу.  Бабка
Клавдия вертелась под нашими окнами,  ее  уши  настороженно  торчали  из-под
белого платка.
   - В ваших краях как бы звали ребенка с именем Ефимия? - с места в  карьер
спросила я. Бабка вытаращила глаза, а я продолжила:
   - Например, Олимпиада - Липа, а Ефимия?
   - Химка, - ответила бабка и даже порозовела от удовольствия.
   - Точно, - вздохнула  я  и  вернулась  в  дом.  -  Евгений  Борисович,  -
обратилась  я  к  хозяину.  Вся  команда  по-прежнему  хранила  молчание  и,
затаившись, ждала, что будет дальше. - Где у  вас  поблизости  междугородный
переговорный пункт?
   - На улице Третьего Интернационала, - бодро  ответил  он,  сделав  слабую
попытку вскочить и выпятив грудь.
   - Не будете ли вы столь любезны сопроводить туда Марию Семеновну?
   - Зачем это? - насторожилась Мышильда.
   - Химка-ключница. Прабабкина врагиня и стервец  Гаврюха,  -  пояснила  я.
Мышильда сунула нос в блокнот и глухо простонала. Потом обреченно  вздохнула
и заметила:
   - Чего ж звонить, и так все ясно.
   - Позвони матери, уточни момент рождения. Ошибки в  таком  деле  быть  не
должно.
   Мышильда ушла в сопровождении Евгения беседовать со своей матушкой.
   Так как семья - это святое, прабабка часто баловала деток воспоминаниями.
Бабка бережно сохранила их и донесла  до  нас,  а  тетка  -  мать  Мышильды,
посоветовала ей навести в них порядок и все распределить по годам.  Бабка  с
усердием занялась благородным делом,  но  так  как  писать  воспоминания  по
лености не могла, то просто наговорила их на магнитофон.  А  уж  тетка  Анна
записала, внеся кое-где поправки  и  ввернув  собственные  воспоминания.  На
сегодняшний день она считалась специалистом  в  этой  области  и  потихоньку
подготавливала себе замену, избрав в семейные летописцы меня.
   Я горестно смотрела в чашку и молчала. Михаил  Степанович  с  Иннокентием
тоже молчали и время от времени вздыхали, выражая тем самым свое сочувствие.
Очень скоро вернулась Мышильда и с порога заявила:
   - Все точно. Химка и Гаврюха.
   - Значит, родственник, - задумчиво сказала я.
   - Ну... тут наверняка  не  скажешь,  -  взъелась  Мышь  на  новоявленного
братца. - Химка в девках родила...
   - Будучи в услужении в нашем доме, - закончила я.  -  И  из  дома  ее  не
выгнали. И отчество ребенок получил прадедово, а когда подрос, тоже был взят
в дом... Яснее ясного, соседский жилец нам троюродный брат по деду.
   - Ребенок был  незаконнорожденный  и  потому  не  брат,  -  не  сдавалась
Мышильда. Мне очень хотелось с ней согласиться, но факты - суровая вещь, и я
с печалью констатировала:
   - Имеет право рыть.
   - Момент. - Сестрица с прокурорским видом  уселась  напротив  меня.  -  О
кладе прадед рассказал только деду, остальных детей,  как  законных,  так  и
прочих, на тот момент в городе не было. Как Гаврюха о  нем  мог  узнать?  Да
еще, шельмец, план составить?
   Я призадумалась.
   - Бабка тогда жила у родственников, значит, в  доме  заправляла  Химка  и
намерения прадеда угадала. Но  конкретное  место  проворонила.  Оттого-то  в
плане конкурента показана вся левая половина дома, начиная с флигеля.
   - И после такого воровского  способа  получения  сведений  позволить  ему
рыть?  -  ужаснулась  Мышильда  человеческому  коварству.  -  Даже  если   и
троюродный, а это бабушка еще надвое сказала...
   Я пребывала в нерешительности, оттого смотрела в потолок и ждала озарения
свыше. Оно не заставило себя ждать.
   - Он родственник, - хлопнув по столу ладонью, провозгласила я. - Прогнать
его мы не можем. С  этим  ничего  не  поделаешь.  Но  так  как  сведения  он
заполучил воровским путем - копать ему не давать.
   - Совершенно справедливо, - кивнула  Мышь,  протягивая  мне  руку,  и  мы
скрепили  решение  рукопожатием.  Перед  лицом  внешней  опасности  семейные
антипатии были