еня возникли вопросы, но лезть с ними я повременила,  и  мы  пошли  по
сужающемуся проходу.
   Метров через десять мне пришлось согнуться, а затем  и  вовсе  встать  на
четвереньки. Фонарь я  повесила  на  шею  и  с  напряжением  вглядывалась  в
темноту, однако очень скоро впереди  забрезжил  дневной  свет,  я  выключила
фонарь и вскоре смогла убедиться, что впереди точно был выход на поверхность
- довольно большая дыра, забранная решеткой.
   - Что тут? - спросила Мышильда, высунув голову из-под моего локтя.
   - Выход, - ответила Я, хотя сестрица дурой не была и уже сама сообразила,
что перед нами.
   Решетка  закрывалась  на  засов.  Я  легко   отодвинула   его,   решетка,
оказавшаяся дверью, открылась, я первой вывалилась на пологий речной  склон.
Мышь,  щурясь  на  солнце,  отряхивала  спортивные  штаны.  Я  обернулась  и
внимательно посмотрела на то место, откуда мы только что выползли. Хотя  его
никто особенно  не  стремился  замаскировать,  разглядеть  дыру  было  делом
непростым. Холмик, рядом с которым росли кусты ивы, где-то по соседству  бил
ключ, серебрясь в траве узкой полоской, трава выглядела свежей и сочной, под
ногами чавкало. Случайно набредя на эту дыру с решеткой, я бы  решила  из-за
близости реки,  что  это  какое-то  гидротехническое  сооружение:  например,
труба, проложенная для слива воды во время половодья, или еще  что-нибудь  в
этом роде. Вновь открыв решетку и оглядев каменные плиты пола, я  обнаружила
на них большое количество речного песка и покосилась на  реку:  в  половодье
ход, безусловно, заливает водой.  Этим  своим  наблюдением  я  поделилась  с
сестрицей.
   - Да, - согласно кивнула  она,  -  может,  поэтому  покойник  и  не  смог
выбраться из тоннеля.
   Мысль показалась мне интересной.
   - Что ж, - вздохнула я, вдоволь налюбовавшись  и  дырой,  и  решеткой.  -
Отправимся назад?
   - Ну уж нет, - покрутила головой сестрица. - Пойдем лучше поверху.  Здесь
всего-то пять шагов.
   Пять не пять, но дом Евгения Борисовича в самом деле виднелся неподалеку,
сверкая на пригорке крышей из оцинкованного железа.
   - Давай бумажник проверим, - предложила я. В бумажнике оказались  деньги,
несколько  сотен  рублей  и   десять   стодолларовых   купюр,   водительское
удостоверение и паспорт на имя Краснова Ивана Петровича, и еще один  паспорт
на имя Тулина Ивана Павловича. Причем с фотографий в обоих паспортах на  нас
сурово смотрело одно и то же лицо.
   - Не хило, - заметила я, почесав за ухом.
   - Не хило, - задумчиво повторила сестрица, согласно кивая, а потом задала
вопрос:
   - Кому могут понадобиться два паспорта?
   - Жулику, - не раздумывая, ответила я.
   - И я так думаю.  Жулику,  бандиту  -  как  ни  назови,  в  общем,  лицу,
находящемуся не в ладах с законом.
   - Ага, - сказала я, уже поняв, куда клонит сестрица.
   - Если речь идет об убийстве, - продолжила она, -  а  ничто,  как  я  уже
сказала, на насильственную смерть не  указывает,  кроме  сломанной  лодыжки,
которую он и сам мог сломать, так вот, если все-таки речь идет об  убийстве,
то для  убийцы  логичнее  прихватить  документы,  чтобы  труп  было  сложнее
опознать.
   - А также взять деньги, - подсказала я.
   - Точно, - согласилась Мышь. - Из этого  мы  более-менее  уверенно  можем
сделать вывод, что скорее всего имеем дело с несчастным случаем.
   - Думаешь, он залез в наш подвал в поисках сокровищ?
   - Имея в бумажнике два паспорта и тысячу баксов и забыв взять  фонарь?  -
съехидничала Мышь.
   - То, что деньги целы, наводит на мысль о том, что  мы  первые,  кто  его
обнаружил.
   - Точно, - вновь кивнула Мышильда.
   - Что ж, теперь главное,  -  сказала  я,  стараясь  выглядеть  совершенно
равнодушной. - Звоним в милицию?
   Сестрица заметно скривилась:
   - Обязаны.
   Я не могла не согласиться с этим и стала с тоской поглядывать на небо.
   - Если заявим... - начала она.
   - Обязаны, - влезла я, а Мышильда продолжила:
   - Тогда прощай сокровища. По крайней мере,  на  длительное  время.  Будет
следствие, и никто нам здесь вертеться не позволит.
   - Да, - грустно  согласилась  я.  Теперь  сокровища  казались  совершенно
реальными, и, похоже, до них было  рукой  подать.  Однако  решать,  конечно,
сестрице.
   - Лежал он там  и  еще  немного  полежит,  -  нахмурившись,  вдруг  очень
решительно заявила она. - Как закончим с кладом, так  и  сообщим.  Ничего  с
покойником не сделается.
   Корыстолюбие Мышильды вызвало у меня легкий шок, а вместе  с  тем  бурную
радость, ибо прекратить сейчас поиски было свыше моих сил. Как  можно  вдруг
все бросить,  когда  приключение  привалило,  да  такое,  что  не  с  каждым
случается: клад, подземный ход, а теперь еще и мумия.
   - Спиши его данные, а бумажник положим на место.
   - С деньгами? - спросила я и, увидев  лицо  Мыши,  устыдилась.  Свистнуть
вещественные доказательства при всей своей алчности она не  могла,  а  между
тем нуждалась и даже бедствовала. Что-то я в сестрице проглядела, если бы не
вредность, она вполне могла бы считаться неплохим человеком.
   Я легонько потрепала  ее  по  плечу,  делая  вид,  что  стряхиваю  грязь,
взглянула со вздохом на крышу дома  Евгения  Борисовича  и  решила  огорчить
Мышильду, несмотря на то что ее поведение вызвало во мне уважение.
   - Возвращаться придется подземным ходом. Решетку надо запереть, не  ровен
час, влезет кто-нибудь и заприметит нашу находку. Далее, надо  вернуть  вещи
покойнику и запереть дверь из подвала. К тому же, если мы сейчас поплюхаем к
дому со стороны реки, да еще с рюкзаком, нас кто-нибудь непременно заметит.
   Мышильда выслушала меня, подумала и кивнула. Сестрица с  фонарем  на  шее
полезла первой, а я с рюкзаком  двинулась  за  ней.  Щеколду  на  решетке  я
задвинула, дабы обезопасить подземный ход от непрошеных гостей.
   Обратный  путь  занял  у  нас  очень  мало  времени,   вскоре   я   могла
распрямиться,  из  темноты  показалась  мумия.  Натянув  перчатки,  Мышильда
вернула ей бумажник, ключи и записку, а  я  занялась  порогом.  Стало  ясно,
почему Мышильда,  сделав  шаг  в  подземный  ход,  едва  не  упала.  Верхняя
ступенька была очень узкой, камень так отесался, что удержать  на  нем  ногу
было делом нелегким. Как ни старайся, она  упорно  соскальзывала,  пролетала
мимо второй ступеньки и оказывалась на выщербленном полу.  Как  раз  в  этом
месте в камне пола была  изрядная  выбоина.  С  величайшей  осторожностью  я
попробовала спуститься еще раз и угодила ногой в  эту  самую  вмятину.  А  у
нашего трупа фонаря с собой не было, и спускаться ему пришлось  в  кромешной
тьме.
   - Чего? - задала вопрос Мышильда,  уже  некоторое  время  наблюдавшая  за
моими манипуляциями.
   - Думаю, лодыжку он сломал именно здесь, вот на этой самой ступеньке. Шел
в темноте,  возможно,  спешил,  нога  соскользнула,  неловко  попала  в  эту
выбоину, и перелом лодыжки обеспечен.
   Мышильда пришла к такому же выводу.
   - Очень правдоподобно, - кивнула она. - Только вот на кой черт  ему  было
сюда лезть, если не за нашими сокровищами?
   - Еще один троюродный? - усомнилась я. - А что, если это  Ленкин  ухажер?
Ну тот, кого пришли арестовывать, когда пожар уничтожил наше родовое гнездо?
Очень похоже: два паспорта, записка,  в  которой  фигурируют  два  прозвища,
Боцман и Мотыль. Торопливость, из-за которой он ногу сломал...
   Мышильда опять согласно кивнула, чудеса, да и только.
   - Очень похоже. Только отчего он умер в таком случае?
   - Он мог задохнуться угарным газом, огонь бушевал даже в подвале, ты сама
видела, как полки обгорели.
   - Чего ему было задыхаться, если выход совсем рядом? Здоровый мужик  даже
со сломанной лодыжкой вполне сможет  проползти  эти  несколько  метров,  тем
более что речь идет о собственной жизни.
   -  Выполз  бы  он,  и  что?  Стал  возле  реки  "караул"  кричать?  Чтобы
милиционеры услышали и с собой прихватили?
   - Положим, он не хотел  выползать,  но  устроиться  возле  решетки,  чтоб
свежим воздухом подышать и не задохнуться, просто обязан.
   В словах Мышильды была железная логика, но отказываться от удобной версии
мне не хотелось.
   - А если он, сломав ногу, потерял сознание от боли? Упал и лежал,  а  тут
угарный газ - и кончина от удушья.
   Сестрица скривилась, но все-таки неопределенно сказала:
   - Может быть.
   -  Надо  узнать  имя  Ленкиного  возлюбленного  и  отправить   Иннокентия
Павловича на разведку. Когда человек делом занят, всякие глупые мысли его не
посещают, так что работа ему на пользу.
   - Хорошо, - ответила Мышильда. - А сейчас пойдем отсюда. Надоел мне  этот
склеп до смерти.
   Мы вышли и тщательно заперли за собой дверь, оставив рюкзак в  подземелье
- надобности сейчас в нем не было.
   Только-только мы вылезли из подвала, как увидели Евгения. Он сидел  возле
шалаша и пытался придать туловищу  Михаила  Степановича  сидячее  положение.
Туловище сидеть не желало и попеременно заваливалось то  вправо,  то  влево.
Поначалу  я  решила,  что   объясняется   это   обильным   возлиянием,   но,
приглядевшись,  поняла,  что  все  не  так  просто.  На  лбу  предпоследнего
наметилась выдающихся размеров шишка, глаза были сведены к переносице, а всю
картину завершала блаженная улыбка, точно приклеенная к физиономии.
   - Что это? - удивилась Мышильда.
   Увидев нас, Евгений вздрогнул и выронил  Михаила  Степановича.  Тот  упал
головой на телогрейку и отчетливо сказал:
   - Ой, - а мы вздохнули с заметным облегчением.
   - Вы где были? - удивился Евгений. Из  этого  вопроса  я  заключила,  что
подпол он обследовал, оттого соврала, слегка стыдясь:
   - Купаться ходили. Жарко.
   - А-а-а, - протянул он, в изумлении глядя на наши запачканные  спортивные
костюмы.
   - Что с Михаилом? - поинтересовалась я, чтобы немного отвлечь его.
   - Сторожил, а этот вредитель, жилец  соседский  то  исть,  опять  шастал.
Михаил стал его гнать, а он в него палкой швырнул и угодил прямо  в  лоб,  а
сам в дыру утек. Я-то как раз шел, чтобы вас к столу позвать,  а  тут  такая
незадача.
   Михаил к этому моменту раскрыл  глаза  и  даже  смог  приподнять  голову.
Мышильда, с любопытством заглянув в его лицо, сказала без видимой радости:
   - Жить будет, - и, переведя взгляд на дыру, прошипела:
   - Убить его, что ли?
   - Нельзя, - вздохнула я в отчаянии, потому  что  руки  у  меня  прямотаки
чесались. - Он троюродный.
   Я  решительно  зашагала  к  соседской  дыре.  В  ней  как  раз  появилась
физиономия Эдуарда, и я быстро схватила его за уши:
   - Ах ты, гад...
   Мышильда мигом подскочила сзади и отвесила ему два пинка, с левой ноги  и
с правой. Он попытался лягнуть мучительницу в ответ, но я, отпустив его уши,
схватила за нос. Он взвыл и стал оседать на землю, чему я воспрепятствовала,
предложив ему "показать  Москву".  Он  взвыл  еще  больше  и  с  французским
прононсом, невесть откуда взявшимся, прокричал:
   - Отпусти, дура!
   За "дуру" тут же схлопотал затрещину  и  затих,  продолжая  дико  вращать
глазами. Я пристроила его возле забора и укоризненно сказала:
   - Ты изувечил Михаила.
   - Ты, гад, зачем палкой швыряешься? - налетела на него Мышильда.  -  Ишь,
умник какой, палкой... Я тебе покажу, как с холодным оружием на человека...
   В этот момент на крыльце  дома,  где  временно  проживал  наш  троюродный
братец, показалась хозяйка и заголосила.
   - Вы что орете, гражданочка? - с любопытством спросила Мышильда,  подходя
к ней ближе.  Бабка  схватилась  за  сердце  и  заорала  еще  громче.  Потом
собралась с силами и отчетливо прокричала:
   - Убивают...
   - Кого? - не поняла сестрица. Тетка  ткнула  пальцем  в  забор,  рядом  с
которым отдыхал троюродный и стояла я. -  Они  их  не  убивают,  -  покачала
головой Мышильда, - и даже совсем наоборот.  Ваш  жилец  ихнему  мужу  нанес
повреждение, бросил палку и угодил  в  лоб.  Сами  подумайте,  ежели  каждый
начнет палками швыряться, так  это  что  же  будет?  Пожалуй,  на  улицу  не
выйдешь. Как считаете?
   - Считаю, - пролепетала бабка.
   - Вот, - обрадовалась Мышь. - А как ихний муж  пострадавший,  они,  стало
быть, и гневаются. А вам совершенно незачем кричать.
   Ухватив Эдуарда за шиворот, я подтащила его к крыльцу, чтобы  дать  бабке
возможность убедиться в том, что  он  целехонек,  но  она,  завидев  меня  в
опасной близости, пролепетала "святые угодники" и, на ходу крестясь, исчезла
в доме. Лишившись последней защиты,  Эдуард  обмяк  и  вел  себя  совершенно
спокойно, хотя хмурился и торопливо отводил взгляд. Ввиду такого смирения  я
потеряла к нему всякий интерес, встряхнула пару раз и ласково осведомилась:
   - Тебя, вражина, предупреждали, чтоб ты по нашу сторону тропы не  шастал?
- Он ничего не  ответил,  но  заметно  опечалился.  -  Еще  раз  на  пустыре
возникнешь, я тебе ноги выдерну.
   Вспомнив  о  бедственном  положении  Михаила   Степановича,   я   влепила
троюродному братцу затрещину и зашагала к дыре. Мышильда  шла  рядом,  то  и
дело злобно потрясая кулаком. Эдуард тосковал на хозяйском крыльце.
   - А что, если этот  гад  нас  выследил?  -  прошептала  Мышильда  уже  на
пустыре. Я притормозила и посмотрела на крышу вражьего дома.
   - Да. Свистнет деньги у мумии, а мы виноваты будем.
   - Нет от него никакого покоя, - всерьез растревожилась сестрица. -  Прямо
хоть лишай обеих ног.
   - Лишу, - заверила ее я.
   - Теперь уж не получится случайно, хозяйка свидетельствовать  будет,  что
мы грозились без ног оставить: налицо явный умысел.
   Горюя и сокрушаясь, мы подошли к шалашу, возле которого сидели задумчивый
Евгений и пришедший в себя  Михаил.  Как  выяснилось,  задумчивость  Евгения
относилась к тому  факту,  что  время  ужина  стремительно  приближалось,  а
поллитровка, купленная по моей просьбе, опустела двумя  часами  раньше.  Наш
хозяин стыдился этого. Зато  Михаил  Степанович  выглядел  молодцом.  Слегка
пошатываясь, он выпятил грудь и выводил героическим басом:
   - Каков мерзавец! Я ему указал его место,  теперь  подумает,  прежде  чем
нарушать...
   - Михаил, я знала, что  могу  на  тебя  рассчитывать,  -  заметила  я.  -
Бдительность и еще раз бдительность. Не позволим какому-то прощелыге утянуть
из-под носа семейное сокровище.
   - Не позволим, - рявкнул предпоследний. Евгений вздрогнул и сказал,  едва
не плача:
   - Елизавета Петровна, а водочка-то того...
   Мышильда закатила глазки и тяжко вздохнула, а я заметила с улыбкой:
   - Водочка дело наживное.
   - Тошнит меня от пьянства, - жаловалась сестрица, отмывая руки. - Это ты,
лошадь здоровая, хлещешь водку точно воду, а у меня с утра голова трещит.
   В другое время я нашла бы что ответить и по поводу лошади,  и  по  поводу
Мышильдиной головы. Но пос
   Леднее время сестрица так удивляла меня обилием положительных черт своего
характера, что я миролюбиво предложила:
   - А ты не пей.
   - Неловко как-то перед хозяином.
   - Тогда пей, но мало.
   Она задумалась, потом кивнула, и мы пошли в дом.
   На крыльце нас поджидал Иннокентий Павлович. Без приглашения  заходить  в
дом он опасался и устроился в тенечке.
   - Пойдем ужинать, - позвала я.
   - У меня есть сведения, которые тебя заинтересуют, - сообщил Иннокентий с
улыбкой фокусника, только что извлекшего из шляпы живого зайца.
   - Сначала дело, - кивнула я, и мы вошли  в  кухню,  где  суетился  Михаил
Степанович, накрывая на стол и подогревая ужин.
   Иннокентий извлек из кармана несколько листов бумаги  и  разложил  их  на
свободном углу стола.
   - Вот, - сказал он с гордостью. Мы заглянули в бумаги и мало что  поняли,
кроме одного: перед нами план какой-то части города. Так оно и оказалось.
   - Объясни, - лицом и  голосом  демонстрируя  крайнюю  заинтересованность,
попросила я.
   - Историческая справка, - начал Иннокентий. - Собор, что высится на холме
прямо над нами, выстроен в начале двенадцатого века. Тридцать лет спустя  на
этом самом месте, где мы  сейчас  стоим,  были  построены  Рождественский  и
Успенский соборы, соединенные несколькими подземными ходами, один из которых
вел к реке. Во время татарского нашествия Рождественский собор был разрушен,
на его месте поставили деревянную церковь, она простояла сто пятьдесят  лет,
после чего была заменена однокупольным каменным  храмом.  Со  временем  храм
ветшал. В 1837 году половодье достигло небывалого размаха,  вода  подступила
вплотную к большому холму, все пространство здесь  было  залито,  колокольня
Рождественского храма рухнула, нанеся ущерб и самому храму.  После  чего  он
был разобран, а новый Рождественский собор построен в  южной  части  города,
где его можно увидеть и сейчас... Ввиду весеннего  бедствия  была  возведена
дамба для защиты города от стихии, а здесь  началось  большое  строительство
личных домов: место, как вы заметили, красивое, и до  центра  рукой  подать.
Кстати, белый дом на холме - бывшая резиденция губернатора.  Подземные  ходы
во избежание несчастья по ветхости и ненадобности были засыпаны.
   - Ясно, - кивнула я, со всей возможной теплотой глядя  на  Иннокентия.  -
Очень тебе признательна, Кеша. Боюсь, без твоей помощи поиски сокровищ  были
бы невозможны.
   - Ты же знаешь, - ухмыльнулся он. - Для меня это такие пустяки.
   - Отлично, тогда тебе задание повышенной сложности. Узнай все, что можно,
вот об этих людях. - Я протянула ему записную книжку, где  значились  данные
обоих паспортов мумии. - А также попытайся узнать  что-либо  об  обладателях
кличек Боцман и Мотыль. Я понимаю, это очень сложно...
   -  Положись  на  меня,  -  сказал  Иннокентий,  коснувшись  моего  локтя.
Заприметив это, Михаил грянул "Вниз по Волге-реке", чем  до  смерти  напугал
вошедшего в кухню Евгения и разволновал нас. Впрочем,  Михаил  Степанович  и
сам разволновался: Евгений с перепугу едва не выронил поллитровку, которую с
любовью нес на груди. Успокоившись, мы сели за  стол.  Иннокентия  обуревала
жажда деятельности, чувствовалось, что  он  сиюминутно  готов  броситься  на
поиски Мотыля и Боцмана, но из-за позднего времени  вынужден  отказаться  от
этой мысли.
   Мы выпили  по  маленькой  и  закусили  свежей  картошечкой,  сваренной  с
укропом, к ней шли огурчики, соленые грибки и салат из  свежих  помидоров  и
капусты, сдобренный майонезом. Хозяин  продолжал  нас  баловать.  Под  такую
закуску грех было не выпить по второй.
   - Завтра холодец сварганю, - сообщил Евгений, лучисто глядя на меня. -  С
чесноком и хреном - пальчики оближете.
   Мы мечтательно воззрились на  потолок,  перевели  благодарный  взгляд  на
хозяина и приналегли на закуску. Несмотря на это, мыслительные  процессы  во
мне продолжались, из головы не шло наводнение 1837 года.
   - Евгений, - начала я, рассмотрев эту мысль и так и эдак. - А не было  ли
в ваших краях прошлым летом какого бедствия?
   Хозяин выпучил глаза и даже отставил стопку, которую собирался  наполнить
остатками водки. Он явно был потрясен моим провидческим даром.
   - Ты какое бедствие имеешь в виду, Елизавета Петровна? - уточнил он.
   - К примеру, наводнения у вас не водятся?
   Мышильда с уважением  покосилась  на  меня  и  впилась  взглядом  в  лицо
Евгения.
   - Было, - крякнул он. - Весь низ улицы стоял в воде по самые крыши. Дожди
зарядили, страсть, вода в  реке  поднялась,  а  тут  новую  дамбу  прорвало.
Говорят, заместо бетона там один песок, ну и поплыл  вместе  с  водичкой.  -
Евгений смутился своим несколько игривым тоном и закончил со вздохом:
   - Большое было бедствие.
   - Весной? - едва сдерживая дрожь нетерпения, спросила я.
   - Зачем весной? Летом. - Тут он задумался и сказал:
   - Аккурат в ту ночь,  когда  соседский  дом  сгорел.  Тогда  и  прорвало.
Мамаша, покойная, все твердила: мол, беда одна не ходит.
   - Я вот еще что спросить хотела, - начала  я.  -  Ленкиного  ухажера  как
звали?
   Евгений задумался, потом ответил убежденно:
   - Ванькой, Иваном то исть. Я с ним дружбу не водил, фамилии его не  знаю,
но сам не раз слышал, к