?
Давайте просто попробуем перебрать все возможные варианты.
   Лена вспыхнула, хотела сказать резкость, но сдержалась.
   - Ребенок живой. Он двигается, я чувствую. И потом,  если  моих  ощущений
недостаточно, - я же сказала, одна из медсестер прослушала ребенка.
   - Нет, Елена Николаевна, вы меня не поняли. Я не сомневаюсь, что с  вашим
ребенком все нормально.
   - Спасибо, - усмехнулась Лена.
   - Просто врач мог искренне ошибаться, не желая вам зла.
   - Хорошо, - вздохнула Лена, - он ошибся в диагнозе. Искренне  ошибся.  Но
потом он ошибся, утверждая, что я  в  ужасном  состоянии,  что  меня  нельзя
выпускать на улицу и необходимо срочно вколоть успокоительное?
   - Ну, это, конечно, трудно назвать ошибкой, - согласился Кротов, -  но  с
другой стороны - трудно представить  женщину,  которая  совершенно  спокойно
прореагирует на подобное известие.
   - Я не воспринимала его слова как известие. Я просто сразу решила, что он
ошибся. И еще: я не врач, но, мне кажется, такого рода диагнозы не  ставятся
после одного-единственного исследования,  даже  ультразвукового.  А  если  и
ставятся, то больному не сообщают в тот же миг. Проверят еще раз,  посмотрит
не один специалист, а несколько. Ведь если у человека, например, рак, ему не
скажут от этом сразу. Сначала подготовят, поговорят с близкими.
   - Ладно. Оставим пока доктора в покое. Пойдем  дальше.  Предположим,  что
те, кто искал вас в подвале, делали  это  из  благих  побуждений.  Это  были
санитары.  Им  поручили  вас  найти,  так  как   ваше   состояние   казалось
критическим, опасным для жизни.
   Лена весело рассмеялась.
   - Сергей Сергеевич, подумайте сами, в какой  нормальной  больнице  пошлют
ночью санитаров разыскивать сбежавшую больную?  Ну  ушла,  и  ладно,  работы
меньше. Если, конечно, эта  больная  -  не  буйная  сумасшедшая.  Но  такого
диагноза мне пока не ставили. Так что не сходится. И с доктором не сходится,
и с санитарами. И дальше не сойдется.
   - Давайте попробуем. Начнем с ключей. Вы могли их просто потерять раньше,
забыть где-нибудь и так далее. Потом что у нас?  Окурок.  С  окурком  совсем
просто: уборщик убирал, замел от соседней двери к вашей. Дальше  -  запах  в
туалете. Ну это, извините, вообще не улика. Остается "скорая". Я проверю  по
подстанциям, но опять же - что им можно предъявить? Они возмутятся и скажут,
что вас никогда не видели, никоим образом за вами не гонялись, а ехали  себе
по  своим  делам.  И  врач  из  консультации  тоже   скажет,   что   ошибся,
перестраховался. Это уго-ловно не преследуется.
   Лена  молчала,  низко  опустив  голову  и  помешивая  трубочкой   остатки
молочного коктейля на дне стакана. Наконец она произнесла:
   - Конечно, пропажа моей телефонной книжки и фотографии тоже не в счет?
   - Нет, Елена Николаевна, - тяжело вздохнул Кротов, - пока все  это  не  в
счет. Скажем так, нет данных, указывающих на признаки преступления.
   - Ну а если бы они все-таки сделали мне искусственные роды? Если  бы  они
убили моего ребенка? А мне, между прочим, тридцать пять лет. И больше  детей
у меня нет. Только этот, еще не родившийся.
   - К сожалению, и тогда ничего нельзя было бы сделать. Доказать  умысел  в
медицинской  ошибке  сложно,  а  практически  невозможно.  Было  бы  долгое,
унизительное для вас разбирательство, которое в лучшем случае закончилось бы
административным взысканием, а скорее всего - ничем.
   - Отлично! - усмехнулась Лена. - А что вообще возможно в  моей  ситуации?
Мне страшно ночевать дома, страшно ходить на работу. Что мне делать?
   Кротов несколько секунд молча  смотрел  в  темно-серые  немигающие  глаза
своей собеседницы. Перед ним была женщина, которая нравилась ему, как  никто
никогда прежде. Возможно, ей угрожала реальная, опасность. Но ухватить  суть
этой опасности, поймать хоть одну  ниточку,  которая  могла  бы  привести  к
сколько-нибудь понятному объяснению всей истории, он пока не мог.
   Кротов  был  опытным  следователем,  опасность  чувствовал  хребтом,   но
никогда, как бы ни были сильны ощущения, не  выстраивал  плана  практических
действий, основываясь только на них.
   Они уже давно все доели. Девушка в униформе убрала со стола. Лена встала.
   - Спасибо большое, Сергей Сергеевич. Простите, я отняла у вас время.
   - Что вы, Елена Николаевна! Это вы меня простите.
   - За что?
   - Хотя бы за то, что я не  могу  придумать  сразу,  как  вам  помочь.  Но
давайте пока договоримся... У вас есть мой домашний телефон?
   - Да, Гоша дал мне все ваши телефоны.
   - Если не возражаете, я запишу и ваши, служебный и домашний. Мы  будем  с
вами поддерживать связь. Если произойдет еще что-то,  не  дай  Бог,  вы  мне
сразу звоните. Я, в  свою  очередь,  попытаюсь  навести  кое-какие  справки,
побеседовать со специалистами и буду держать вас в курсе дела.
   Они вышли на Тверскую. Было совсем темно. К  ночи  похолодало,  замерзшая
грязь похрустывала под ногами. Лена поскользнулась,  и  Кротов  взял  ее  за
руку. Сквозь тонкую кожаную перчатку он чувствовал ее хрупкие пальцы, и  ему
захотелось поцеловать на них каждый ноготок. Но  он  опять  одернул  себя  и
сказал:
   - Елена Николаевна, я на машине. Куда вас отвезти?
   - Спасибо. Если не трудно, на Шмитовский. Знаете, за Пресней.
   - Вы там живете?
   - Нет. Там живет моя тетушка. Я решила пока ночевать у нее.
   Они сели в машину. Кротов  подумал,  что  до  Шмитовского  проезда  всего
пятнадцать-двадцать минут езды. Потом она попрощается и исчезнет.  Возможно,
исчезнет навсегда из его жизни. А  он  будет  мучиться,  придумывать  повод,
чтобы позвонить ей, придумает не один, а десять, но так и  не  позвонит.  Не
решится. Ему сорок, ей тридцать пять. Он даже  не  знает,  замужем  ли  она.
Боится ночевать дома и живет у тети?  Это  совсем  не  значит,  что  она  не
замужем. Муж может быть в отъезде, в командировке. Да мало ли? Вряд ли такая
женщина одинока. Так не бывает.
   "Все, - сказал себе Кротов, - не будь идиотом. Ты  потом  себе  этого  не
простишь. Спроси, хотя бы спроси..."
   "Жигуленок" уже ехал по Пресне. Кротов решился:
   - Елена Николаевна, вы замужем?
   - Нет, - ответила она.
   - Если уж я задал вам один нескромный вопрос,  позвольте  задать  второй,
еще более нескромный.
   - Задавайте, - разрешила Лена.
   - А отец вашего ребенка, он как-то... -  Кротов  смешался,  запнулся,  но
Лена помогла ему:
   - У моего ребенка отца нет. То есть, конечно, есть, но это не  отец.  Как
говорит моя тетушка, мой будущий ребенок - байстрюк. Знаете такое слово?
   - Ужасное слово. Так нельзя говорить о ребенке.
   - Тетушка - старая коммунистка. Ей теперь все можно говорить.
   "Как глупо получается, - думал Кротов, - я прожил с женой двенадцать лет,
так хотел ребенка, а Лариса  категорически  не  желала.  Одно  упоминание  о
ребенке вызывало у нее истерику. Конечно, балерины  редко  рожают,  но  ведь
рожают все-таки и остаются в балете. А Лара вообще мало что потеряла бы. Она
танцевала только в кордебалете, только  в  массовке.  В  Музыкальном  театре
Станиславского, где она работала, ей ни разу не  дали  станцевать  ни  одной
серьезной партии. Она все жаловалась на интриги... И вот стукнуло  сорок,  а
семьи нет, будто вовсе не было..."
   - Сергей Сергеевич, мы уже приехали, - услышал он голос Лены.
   - Пожалуйста,  напишите  мне  все  ваши  телефоны  -  домашний,  рабочий,
тетушкин. - Остановив машину, Кротов протянул Лене свою  записную  книжку  и
ручку.

***

   Пустая однокомнатная квартира не становилась уютнее  оттого,  что  в  ней
иногда ночевала хорошенькая Оленька, случайное и бесперспективное  увлечение
подполковника Кротова. Впрочем, теперь у  него  вряд  ли  возникнет  желание
пригласить сюда Оленьку...
   Он поставил  чайник  на  огонь  и,  устроившись  на  кухонном  диванчике,
закурил.
   Восемь лет назад Кротов вел дело о подпольном  абортарии,  где  прерывали
беременность на поздних сроках.  Официальная  медицина  отказывалась  делать
подобные операции без серьезных показаний - это было опасно для  здоровья  и
жизни женщины. Но безумные бабы  готовы  были  не  только  рисковать,  но  и
платить деньги, чтобы избавиться от нежеланных детей.
   Иногда, правда редко, случалось,  что  пациентка  раскаивалась,  плакала,
видя перед собой крошечное существо, которое было еще живым,  слабо  пищало,
шевелило ручками и ножками и погибало на глазах. Но вернуть уже ничего  было
нельзя.
   Одна такая раскаявшаяся и написала заявление.
   Дело было громкое и скандальное. Оказалось, что  в  кооперативе  "Крокус"
так назывался абортарий - подрабатывали вполне уважаемые врачи с безупречной
репутацией. Нескольких из них тогда посадили.
   Это  было  в  1987  году.  Кооперативы,  в  том  числе   и   медицинские,
только-только открывались, не было четкой законодательной базы. Помнится,  с
оперативной  группой  работал  тогда  консультант  из  Минздрава,   веселый,
компанейский толстяк, у него еще была какая-то овощная фамилия.  Буряк!  Да,
надо поговорить с этим Буряком.
   Полистав записную книжку, Кротов нашел домашний телефон  консультанта  из
Минздрава.
   Илья Тимофеевич Буряк оказался дома и сам поднял трубку.
   Лена погуляла с Пиней, прибрала на кухне, вымыла  посуду.  Тетя  Зоя  уже
спала, и это было  кстати.  Не  хотелось  сейчас  ни  с  кем  разговаривать.
Хотелось побыть одной и подумать.
   Кончился этот ужасный день, даже не день,  а  целые  сутки.  Нет,  больше
суток  она  прожила  в  страхе,  напряжении,   в   ощущении   своей   полной
беспомощности. Расслабиться и успокоиться удалось только во время  разговора
с Кротовым. Почему-то рядом с этим совершенно чужим усатым подполковником ей
было удивительно спокойно. Вместе с ней, шаг за шагом, он как бы прошел  все
случившееся, проанализировал каждую деталь,  хотя  понял  сразу  -  с  точки
зрения законности зацепиться не за что.
   Он мог просто вежливо отмахнуться от нее. В  самом  деле,  чем  он  может
помочь? У него наверняка своих проблем по горло, при его-то работе. Да она и
не рассчитывала на его помощь.
   Она встретилась с ним только для того, чтобы  узнать,  есть  ли  во  всем
случившемся  реальный  уголовный  момент  и  имеются  ли  у  нее   основания
обращаться за помощью в какие-нибудь официальные инстанции. Он объяснил, что
уголовного момента нет, а следовательно, нет и повода куда-либо  обращаться.
И помощи ждать не от кого. Только от него, Кротова.  Он  так  и  сказал  ей,
прощаясь: "Я не могу помочь вам как следователь МВД, но вы можете  полностью
рассчитывать на меня как на частное лицо".
   Лена  улыбнулась,  вспоминая  его   слова:   частное   лицо   -   усатое,
голубоглазое, с легкими залысинами над высоким лбом, с подстриженными  очень
коротко, "ежиком", светло-русыми волосами...
   Особенно стало  спокойно,  когда  он  взял  ее  за  руку.  Он  -  человек
совершенно другого круга, он не похож на ее  обычных  знакомых,  на  мужчин,
которые были с ней...
   Лена вдруг поймала себя на том, что думает о Кротове не как о следователе
по особо важным делам, не как о подполковнике, а как о мужчине, и удивилась.
Она привыкла быть одна. После случайной и нелепой встречи с  так  называемым
отцом будущего ребенка она  окончательно  зареклась  выстраивать  какие-либо
новые отношения.
   Конечно, женщине в ее возрасте надо  иметь  если  не  мужа,  то  хотя  бы
любовника. Все, кто знал ее, были уверены, что таковой имеется. Но никого не
было. Опыт  двух  замужеств  и  одного  непродолжительного  романа  оказался
достаточным, чтобы ничего больше не ждать. А тут Кротов.
   Собственно, почему она о нем думает? Может, она просто благодарна ему  за
участие, за готовность помочь?
   Так и не ответив себе на этот вопрос, Лена заснула.

Глава 8

   Она проснулась оттого, что пес  Пиня,  поставив  передние  лапы  на  край
постели, вылизывал ей лицо.
   - Что, малыш, гулять хочешь? - потянувшись, спросила Лена.
   Пес изо всех сил завилял хвостом. Зоя Генриховна  пила  чай  на  кухне  и
читала
   "Советскую Россию". Не отрывая глаз от газеты, она строго произнесла:
   -  Проснулась?  Погуляй  с  собакой.  Лена  умылась,  почистила  зубы  и,
разглядывая себя в зеркале, сказала вслух:
   - А ты совсем неплохо выглядишь сегодня, совсем неплохо! -  И  улыбнулась
своему отражению.
   - Что ты говоришь, детка? - закричала Зоя Генриховна из кухни.
   - Я говорю, что неплохо выгляжу! - громко объяснила Лена.
   - Ты вообще у меня красавица, - тетя Зоя  неожиданно  отложила  газету  и
появилась на пороге ванной комнаты, - вся  в  Лизаньку,  маму  твою.  Только
ростом выше, и волосы носишь длинные. А Лизанька всегда коротко стриглась.
   Лена обняла тетушку и прошептала ей на ухо:
   - Я тебя очень люблю.
   Выйдя из подъезда, Лена огляделась. Никакой "скорой" поблизости не  было.
Да и быть не могло. Может, они вообще отстали? Надоело им за  ней  гоняться,
плюнули и отстали. У них ведь нет мотива. Какой, в самом деле, может быть  у
них мотив?
   Пиня изо всех своих  стариковских  сил  тянул  к  соседнему  двору.  Там,
вероятно, гуляла сейчас его последняя любовь, юная пуделиха Клара. Пиня даже
повизгивал от страсти, и Лена пошла с ним в соседний двор. Там она  спустила
пса с поводка и села на лавочку. Она знала, что утром с Пиней лучше погулять
подольше, дать ему побегать и полюбезничать  с  красавицей  Кларой,  поэтому
предусмотрительно захватила с собой рукопись  рассказа  Джозефины  Уордстар,
чтобы  перечитать  еще  раз  и  прикинуть,  как  лучше  перевести  некоторые
специфические обороты.

***

   Зоя Генриховна не услышала ни скрипа отмычки в замке, ни мужских  голосов
в прихожей. Радио на кухне было включено на полную  громкость.  Она  подняла
глаза от газеты только тогда, когда на пороге кухни возник молодой человек в
коротком белом халате, накинутом поверх кожаной куртки.
   Зоя Генриховна не испугалась и даже не удивилась. Она решила, что  пришли
грузчики за буфетом, а дверь им открыла Лена, уже  вернувшаяся  с  прогулки.
Белый халат ее тоже не смутил - мало ли, как одет грузчик.
   Водила и Колян, обнаружив, что в комнатах никого нет, тоже вошли в кухню.
А Ржавый все стоял и смотрел на старуху.
   - Ну что вы, товарищи, начинайте,  -  приказала  Зоя  Генриховна.  Первым
нашелся Водила.
   - Во-первых, бабуля, здравствуйте, - сказал он.
   - Ну здравствуйте, здравствуйте, - Зоя Генриховна явно  теряла  терпение,
что вы стоите? Вы будете буфет выносить или нет?
   Ржавый моментально просек ситуацию.
   - Конечно, бабуля, не переживай,  за  тем  и  пришли.  А  где  молодая-то
хозяйка?
   - Зачем она вам? Вы свое дело делайте.
   - Здесь она или нет? - раздраженно крикнул Водила.
   - Конечно, здесь, кто  же  вам  дверь-то  открыл?  Все,  хватит  болтать,
начинайте работать, товарищи! - Зоя Генриховна  начала  сердиться,  она  еще
ничего не поняла. Но, заметив, что  трое  молодых  людей  продолжают  стоять
перед ней, не прикасаясь к буфету, внутренне напряглась.
   Правда, было утро, а, по ее представлениям, грабители и злодеи  проникали
в квартиры исключительно ночью.  Немного  успокоившись,  она  позвала  своим
громовым голосом:
   - Лена! Лена! Ты где? Ответа не последовало.
   - Как вы сюда попали? - Старуха встала, отложила газету и  уставилась  на
молодых людей строгим взглядом партийного руководителя.
   - Дверь-то у вас не заперта,  -  мягко,  как  бы  оправдываясь,  произнес
Ржавый и подошел  к  Зое  Генриховне  вплотную,  -  так  где  же  Лена?  Зоя
Генриховна побледнела и отступила назад.
   - Зачем она вам?
   Водила оказался у старухи за спиной.
   - Слушай, ты, старая сука. Если ты сию минуту не  скажешь,  где  она,  мы
тебе голову оторвем.
   Колян заметил в руках Водилы шнур-удавку. Ему стало страшно.  Сейчас  они
прикончат старуху. Много ль старушенции надо? Да, они устали, можно сказать,
озверели  оттого,  что  не  могут  вторые  сутки  поймать  одну   несчастную
беременную бабу. Да, Водила и Ржавый -  отморозки,  рано  или  поздно  сядут
опять. Но он, Колян, не уголовник, у него еще ни одной "ходки" не  было,  на
кой черт ему все это сдалось, больших денег захотелось...
   Рука старухи дернулась к стоящему на столе телефону, но Ржавый перехватил
эту руку и намертво зажал.
   - Где она? - еще раз спросил он, выкручивая хрупкие старческие суставы.
   Лицо Зои Генриховны стало белым как бумага, но она даже не вскрикнула  от
резкой боли. Конечно, сейчас можно было бы громко позвать на помощь, но  кто
услышит? Стены дома толстые, добротные, никакой звукопроницаемости.
   - Ничего не знаю! Ничего вам не скажу! - превозмогая боль, Зоя Генриховна
смотрела Ржавому в глаза.
   - Скажешь, скажешь, старая сука. - Водила легким движением накинул удавку
старухе на шею. Ржавый поймал и ухватил ее вторую руку.
   - Уехала она, - прошептала Зоя Генриховна, когда удавка легонько  сдавила
ей шею, - уехала давно, два часа назад.
   - А что же  ты  ее  звала?  -  вкрадчиво  спросил  Ржавый,  заглядывая  в
выцветшие старушечьи глаза.
   - Забыла я, не знала, - голос ее был тихим, как никогда.
   "Только бы девочка  сейчас  не  вернулась,  -  повторяла  про  себя,  как
заклинание, Зоя Генриховна. - Господи, сделай так, чтобы Леночка  сейчас  не
вернулась, Господи, помоги ей!"
   Мутная волна застлала Ржавому глаза.  Он  сам  не  заметил,  как  саданул
старухе коленом в грудь. Она скорчилась и стала  падать  прямо  на  Ржавого.
Водила не успел отпустить удавку, и шнур впился в дряблую  шею.  На  Ржавого
что-то нашло. Перевернув носком ботинка  тело  старухи  на  спину,  он  стал
колотить ногами без разбора - в живот, в грудь, в лицо.
   Боль была такой страшной, такой нереально жестокой,  что  Зое  Генриховне
показалось, будто и не с ней все это происходит. Кухня, лицо бандита, мятный
запах жвачки из его рта - все закрутилось и поплыло куда-то  вниз.  Там  же,
внизу, в липком розовом тумане, осталась боль; стало легко и хорошо.  Сквозь
медленный, чистый снег на нее глядел покойный муж Вася,  протягивал  руки  и
ласково говорил: "Все, Зоюшка, все уже кончилось,  не  бойся,  иди  ко  мне,
отдохни".
   И Зоя Генриховна легко побежала сквозь прозрачный, сверкающий снег к нему
навстречу.

***

   Ржавый опомнился от того, что Водила орал ему прямо в лицо:
   - Ты что, охренел?! Она же мертвая!
   Тяжело дыша, Ржавый огляделся.
   - Так, Колян, - деловито произнес он, - быстро возьми простыню в комнате.
Быстро, я сказал!
   Глаза Коляна испуганно перебегали с Водилы на Ржавого:
   - Зачем вы ее замочили? Что теперь делать?
   - Делай что говорю, придурок. Неси простыню!
   - А где? - Колян никак не мог опомниться.
   Водила вбежал в комнату, вытянул простыню  из  незастланной  постели  Зои
Генриховны, аккуратно расправил сверху одеяло.
   - Носилки давай. Подняли. Положили, - командовал Ржавый.
   - Что? Куда? - бормотал Колян, помогая укладывать тело на носилки.
   Сорвав с крючка кухонное полотенце, Ржавый, быстрым движением вытер кровь
с лица покойницы, затем стер несколько небольших кровавых пятен с линолеума.
Полотенце он подпихнул под простыню,  которой  до  подбородка  было  закрыто
тело.
   Окинув кухню придирчивым взглядом, Ржавый спокойно сказал:
   - Все, братва. Быстро линяем.
   Они вышли, легко подхватив носилки, захлопнули  двери  и  стали  спокойно
ждать грузовой  лифт.  Если  теперь  кто-нибудь  их  увидит  -  они  бригада
"скорой", приехали по вызову, женщине плохо стало, забирают ее  в  больницу,
очень спешат. Кому в голову придет усомниться?

***

   Лена гуляла с Пиней уже почти час. Пес разыгрался, никак  не  хотел  идти
домой. Наконец он дал пристегнуть  поводок.  Лена  решила  сначала  зайти  в
гастроном, который находился через дорогу, купить  какой-нибудь  еды,  потом
вернуться, позавтракать, покормить Пиню.
   Она стояла в небольшой очереди  к  кассе  и  смотрела  сквозь  стекло  на
Шмитовский проезд. Здесь еще ходили трамваи, которых в Мо