-  Лена  вдруг  почувствовала,  что  глаза  ее  наполняются
слезами, - совсем недавно. От инфаркта.
   - Бедная моя девочка, - покачал головой  Стивен.  -  Ну,  а  отец  твоего
ребенка, наверное тот красавец Юрий? Хотя нет, вы же с ним давно  развелись.
У вас ведь еще лет восемь назад не ладилось.
   - У нас никогда не ладилось, - Лена постаралась улыбнуться, - отец  моего
ребенка - совсем другой человек.
   - Вы живете вместе? Кто он? Расскажи, пожалуйста, сделай милость.
   В этот момент где-то совсем близко грянул взрыв.

***

   "Елки! - Света даже присвистнула. - Мне нужен постоянный человек. Я  одна
не справлюсь. Я не могу быть в двух-трех местах одновременно!"
   Она стояла в толпе за полицейским ограждением у дома Стивена.
   Останки зеленого "Форда" еще дымились. Света видела, как  заворачивают  в
черный пластиковый мешок то, что осталось от негритянки Саманты.
   Взрывной волной вышибло несколько стекол в соседних домах.  Стивен  давал
показания полицейскому детективу. Полянская стояла рядом, и Света  видела  -
ее била крупная дрожь.
   В небольшой толпе зевак Света пыталась вычислить  "их"  человека,  но  не
могла.  Судя  по   разговорам,   все   собравшиеся   были   жителями   этого
респектабельного квартала -  они  выбежали  из  соседних  домов,  напуганные
взрывом.
   - Я всегда говорила мистеру Поллиту, нельзя  пускать  в  дом  женщину,  у
которой муж сидит в тюрьме! - услышала Света чей-то голос рядом. -  Ведь  по
чистой случайности он сам не оказался в машине!
   - Жалко, мистер Поллит так любил свой старый  добрый  "Форд"!  -  обронил
кто-то.
   Толпа стала потихоньку расходиться. Несколько  полицейских  зашли  в  дом
Стивена.
   - Значит, вы уверены, мистер Поллит, что это не могло быть покушением  на
вас? - спросил улыбчивый чернокожий детектив.
   - Кому я нужен? - пожал плечами Стивен. - Хотите кофе, господа? обратился
он ко всем присутствующим.
   - Нет, спасибо, - ответил за всех детектив. - Как давно  работала  у  вас
Саманта Робинсон?

***

   На следующее утро, в восемь часов, Лена тихонько захлопнула входную дверь
и направилась к метро. Через полчаса она уже входила в помпезный, отделанный
мрамором холл нью-йоркского Департамента полиции.
   В центре холла возвышалась двухметровая скульптура бравого полицейского с
собакой. И полицейский, и пес глядели на Лену суровыми медными глазами.
   "Похоже на станцию метро "Площадь Революции", - подумала Лена, подходя  к
одной из стоек перед ограждением.
   - Доброе утро, - обратилась она к молоденькой китаянке за стойкой, - могу
я поговорить с детективом Мак-Ковентри? Это  очень  срочно,  -  и  протянула
китаянке визитную карточку, оставленную вчера чернокожим детективом.
   - На который час вам назначили встречу? - вежливо осведомилась китаянка.
   - Конкретной договоренности не было, просто  мистер  Мак-Ковентри  просил
зайти, если появятся какие-нибудь дополнительные сведения о вчерашнем взрыве
в Бруклине.
   Детектив не просил зайти. Он даже не  просил  позвонить.  Но  карточку-то
оставил.
   - Могу я посмотреть ваши документы, мэм? - улыбнулась китаянка.
   Лена достала международную пресс-карту и паспорт.
   -  Какой  это  язык?  -  вскинула  тонкие  бровки  девушка,   разглядывая
темно-вишневую обложку паспорта.
   - Русский.
   - Как точно произносится ваше имя? Лена медленно, по  слогам  произнесла.
Китаянка сняла телефонную трубку.
   -  Здесь   русская   журналистка,   хочет   побеседовать   с   детективом
Мак-Ковентри. О'кей, я пропускаю. Поднимитесь на лифте на восьмой этаж,  там
первая дверь направо, -  китаянка  протянула  Лене  одноразовый  пластиковый
пропуск с прищепкой, - это надо прикрепить на ваше платье.
   Внутри сходство со станцией метро "Площадь Революции" полностью  исчезло.
Здесь  все  выглядело  именно  так,  как  в   полицейских   учреждениях   из
американских боевиков.
   Лена вошла  в  большой  зал,  разделенный  стеклянными  перегородками  на
кабинеты, между  которыми  сновали  могучие  американские  молодцы  в  белых
рубашках, с перекинутыми через плечи ремнями, на которых  держалась  кобура.
Стрекотали компьютеры, кто-то из молодцов пил кофе из бумажных  стаканчиков,
сидя в кресле с закинутыми на журнальный столик ногами.
   Мак-Ковентри встретил Лену широкой улыбкой.
   - Я не хотела говорить при мистере Поллите, - начала Лена,  усаживаясь  в
предложенное ей кресло, - он пожилой человек, не стоит его волновать. Дело в
том, что у меня есть основания подозревать, что взрыв его  машины  связан  с
покушением на меня.
   Черное лицо Мак-Ковентри стало  непроницаемым.  Улыбка  растаяла,  черные
немигающие глаза уперлись в Лену, как два пистолетных дула.
   "Наверное,  так  он  глядит  на  подозреваемых,  которых  допрашивает,  -
подумала Лена, - хочется убежать или спрятаться под стол с криком:
   "Не стреляйте, сэр, я все скажу!" Вот сейчас вдохну глубоко и скажу".
   - За мной охотились в России и,  вероятно,  продолжают  охотиться  здесь,
решилась она.
   Коротко и внятно, не вдаваясь в подробности,  Лена  изложила  суть  дела.
Детектив смотрел на нее своими глазами-дулами,  слушал  не  перебивая.  Лене
вдруг показалось, что он вообще не понимает ее, будто она говорит с  ним  не
по-английски, а по-русски, и она постаралась скорее закончить свой рассказ.
   - Насколько мне известно, в США производство такого  препарата  запрещено
законом. Вероятно, люди, охотившиеся за мной  в  Москве,  имеют  здесь  свой
канал сбыта, а стало быть, свою структуру в Нью-Йорке. Они  выследили  меня.
Возможно, это люди из русской мафии с Брайтон-Бич.
   - Вы все сказали, леди? - спросил Мак-Ковентри после паузы. Лена кивнула.
   - Так вот, - детектив встал и заходил  по  кабинету,  -  никакой  русской
мафии на Брайтон-Бич нет. Все это выдумки журналистов. Муж погибшей  Саманты
Робинсон, домработницы мистера Поллита, год назад был арестован за  торговлю
наркотиками и в данный момент находится в тюрьме.  Мы  полагаем,  что  взрыв
связан с этим, и только с этим,  фактом.  Сейчас  ведется  расследование.  А
теперь ответьте мне, пожалуйста, леди. Препарат, о котором  вы  говорите,  -
наркотик?
   - Нет, - тяжело вздохнула Лена. - Это  не  наркотик.  Само  по  себе  это
лекарство опасности не представляет, но производят  его  из  живых,  еще  не
родившихся младенцев. И вот  это  уже  представляет  реальную  опасность  не
только по моему мнению, но и по мнению законодателей США.  Простите,  мистер
Мак-Ковентри, мне кажется, мы с вами не  совсем  поняли  друг  друга.  Может
быть, мне стоит объяснить еще раз?
   - Не трудитесь, леди. Я вас отлично понял. Вы очень впечатлительны, как я
успел заметить. Вы приехали читать лекции в Колумбийском университете? Вот и
читайте. Пусть каждый занимается своим делом.
   Детектив сел  за  компьютер  и,  уставясь  в  пустой  экран,  забарабанил
пальцами по пластмассовому боку клавиатуры.  Он  давал  понять,  что  беседа
окончена.
   - Благодарю вас, сэр!  -  Лена  встала  и  приветливо  улыбнулась.  -  Вы
отличный полицейский.
   - Я знаю, - кивнул Мак-Ковентри, - мне это уже говорили. Вот  что  я  вам
скажу, леди: если бы за вами в России охотились серьезные  преступники,  они
бы вас там и убили. А не убили - а значит, не охотились. Повторяю, вы  очень
впечатлительны.  Расслабьтесь.  Говорю  вам   как   полицейский:   серьезные
преступники, если хотят убить, всегда убивают.  Сразу.  Возможно,  кто-то  и
преследовал вас там, в России. Но сейчас вы в Америке. И вы живы. Значит, за
вами охотились не такие бандиты,  у  которых  могли  бы  быть  связи  здесь.
Следовательно, никакого покушения на вас не было.
   - У вас железная логика и отличная карьера впереди, - заметила Лена.
   - Спасибо, леди. Всего доброго. Рад был с вами познакомиться.
   Он встал и крепко, по-дружески пожал ей руку.
   "Значит, все продолжается! - Лена тяжело опустилась  на  лавку  в  вагоне
сабвея. - Только не раскисай, пожалуйста, - попросила она себя и самой  себе
ответила:
   - Постараюсь".
   Она стала с любопытством разглядывать пассажиров. Возможно, кто-то  ведет
ее сейчас.
   Прямо над ней стоял высоченный, весь в  черной  коже  негр.  Его  длинные
войлочные волосы были заплетены  во  множество  косичек.  Он  быстро  вертел
тяжелую связку ключей на  длинной  цепи  -  вот-вот  заедет  кому-нибудь  по
физиономии.
   Веселая толстуха напротив Лены уплетала макароны  из  картонной  коробки.
Рядом белесый маленький господинчик в чиновничьем  костюме  аккуратно  кушал
гамбургер.
   Лена давно заметила, что  в  нью-йоркском  метро,  или  сабвее,  как  его
называют, все едят. Причем не просто мороженое  или  банан  -  едят  суп  из
пластиковых мисочек, макароны, жареную картошку, хот-доги, огромные пирожные
и все это запивают колоссальным  количеством  ледяных  "спрайтов",  "кок"  и
"фант". В Европе такое не принято. Французы, например, никогда на ходу  есть
не будут, тем более в транспорте. Они зайдут в кафе и просидят два  часа  за
чашечкой кофе. К еде они относятся с почтением. А американцы -  без  всякого
почтения, но с шальной любовью. Очень любят покушать - где  угодно  и  когда
угодно. При этом как бы следят за своим здоровьем, не курят, бегают  трусцой
в Центральном парке. Житель Нью-Йорка втиснет в себя гору чизбургеров, потом
побегает, потом опять набьет живот до икоты.
   Думая обо всем этом, Лена продолжала рассматривать пассажиров. Вдруг  она
почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Прямо напротив  нее,  возле
толстухи с макаронами, сидела молоденькая девушка, типичная  "колледж-герл":
короткие рыжие волосы, широкий свитер, джинсы, кроссовки. Что-то  показалось
знакомым в этой девушке, где-то Лена видела ее совсем недавно.
   А не вчера ли на  университетской  площади,  когда  чуть  не  попала  под
машину? Нет. Та, что оттащила ее за плечи, была черноволоса. Длинные  черные
волосы свисали из-под кожаной кепки. Не могла же она за одну ночь постричься
и перекраситься?
   Та вчерашняя девушка спасла ей жизнь. Вполне возможно,  тогда  тоже  было
покушение... Господи, сколько раз она могла умереть в  Москве  и  здесь  уже
дважды!
   Они попытаются и в третий, и в четвертый раз, пока не прикончат ее.  Ведь
сказал же мудрый чернокожий детектив: "Если серьезные бандиты хотят убить  -
они обязательно убивают". Здесь у них шансов больше. Она одна,  и  никто  не
защитит. Но самое ужасное - из-за нее может погибнуть Стивен. Нельзя у  него
оставаться.
   Однако где жить в таком случае?
   Есть в Нью-Йорке несколько хороших знакомых. Можно  переночевать,  но  не
поселиться на две недели. Да и по какому праву она  будет  рисковать  жизнью
этих людей, их детей и стариков? Ведь ее все равно выследят. Она  беззащитна
и безоружна. Спасти ее может только очередная случайность. Она  безоружна...
А почему, собственно?
   Идея, которая пришла в голову, сначала показалась абсурдной...
   Встретившись с Полянской глазами,  Света  подумала:  "А  ведь  она  скоро
вычислит меня. Сколько ни меняй разноцветных париков и контактных линз,  как
ни штукатурься гримом, все бесполезно. Она меня сейчас уже почти узнала.  Ее
камуфляж пока сбивает с толку, но еще раз-другой  -  и  все.  Может,  просто
подсесть к ней сейчас и войти в прямой  контакт?  Нет,  пока  рано.  Слишком
долго объяснять придется, да она может и не поверить".
   Будь на месте Полянской мужик - конечно, не  профессионал,  -  достаточно
было бы просто менять парики и одежду, общий облик, а не детали. Но  женщина
видит по-другому, она запоминает именно детали, черты лица.
   "Интересно, - размышляла Света, -  какой  разговор  состоялся  у  Лены  в
Департаменте  полиции?  Впрочем,  нетрудно  догадаться  -   безрезультатный.
Достаточно посмотреть на ее лицо".

***

   Из университета Лена позвонила Стивену:
   - Я буду поздно,  но  не  очень  -  часов  в  одиннадцать.  Не  волнуйся,
пожалуйста. Со мной все в порядке. Я хорошо выспалась. Мне  нужно  навестить
одного русского приятеля. Помнишь, поэт Арсюша? Да, он живет по-прежнему  на
Брайтоне. Хорошо, привет передам. Все, целую.
   Сквозь открытую дверь кабинета Света слышала весь разговор. "Ну,  что  ж,
Брайтон - это даже хорошо. Мне в любом случае надо было там побывать".
   Опять этот грязный, вонючий сабвей! Света видела метро  Парижа,  Праги  и
Стокгольма. Конечно, таких роскошеств, как в Москве, нигде не было.  Но  все
функционально и чисто. А в Нью-Йорке нет более поганого места, чем сабвей.
   Бесконечные путаные линии, в которых  по  схеме  разобраться  практически
невозможно.
   Поезда нумеруются всеми  буквами  алфавита  от  А  до  Z,  да  еще  буквы
вписываются в значки разных форм и цветов. Например, "О"  в  синем  квадрате
или "С" в зеленом кружке.
   Если ты, например, сел не в тот  поезд,  то  уже  не  сможешь,  выйдя  на
ближайшей станции, перейти на другую сторону платформы. Тебе придется  долго
плутать по переходам, потом  еще  пару-тройку  станций  проехать  по  другой
линии, имея шанс попасть  в  противоположный  конец  города,  куда-нибудь  в
черный Бронкс, где лучше вообще не появляться. Возможно, в конце концов тебе
повезет, и ты найдешь нужную линию, но ждать поезда придется минут сорок.
   В  вагоне  рядом  с  тобой  может  плюхнуться   на   лавку   какой-нибудь
оглушительно воняющий бродяга. Если он черный,  лучше  не  пересаживайся  на
другое место: это будет воспринято окружающими как расистская  демонстрация,
на тебя начнет пялиться с осуждением весь вагон, а бродяга - бомж  по-нашему
- может подойти и,  брызжа  слюной  в  лицо,  обозвать  "грязной  расистской
свиньей".
   Света успела возненавидеть сабвей и вздохнула с облегчением, выйдя  вслед
за Полянской на станции "Брайтон-Бич" прямо на улицу из вагона.
   Она узнала это место, будто много раз бывала здесь. В последние несколько
лет русский район без конца показывали по телевизору во всех подробностях.
   Конечно, увидеть  все  это  живьем  было  куда  интересней,  но  экзотика
деревянных ложек, павловских платков и  партийных  билетов,  разложенных  на
лотках вдоль улицы, Свету сейчас  не  интересовала.  Она  чуть  не  потеряла
Полянскую, которая быстро шла сквозь крикливую,  разодетую  в  кожу  и  меха
брайтонскую толпу.

Глава 21

   Они сидели в маленькой грязной пивной неподалеку  от  Цветного  бульвара.
Собеседник Кротова, худой узкоплечий человечек, был страшно  голоден.  Он  с
жадностью поглощал двойную порцию люля-кебабов, пережаренных снаружи и сырых
внутри. От одного запаха у Кротова тошнота подступала  к  горлу.  Пиво  было
теплое и сильно разбавленное. Пьяная уборщица водила вонючей  тряпкой  между
тарелками и громко распевала матерные частушки. Кротов не мог здесь ни есть,
ни пить. Только окурил, ожидая, пока его собеседник насытится. Человек  этот
был давним осведомителем Кротова, уголовником с двумя "ходками": первый  раз
- за кражу, второй - за ограбление.
   Один глаз у него был стеклянный, и потому  он  носил  прозвище  Глаз.  На
самом деле звали его Селивестров  Вениамин  Андреевич,  и  глазом  своим  он
заплатил за то, что при первой же "ходке" его не "опетушили" в  колонии,  то
есть не изнасиловали.
   Когда Глаз ел, на его тощей шее двигался огромный, поросший светлым пухом
кадык, будто живший своей отдельной жизнью. Почему-то, глядя на этот  кадык,
Кротов чувствовал острую жалость.
   Сейчас Глаз доест, и Кротов выложит ему задание, которое, возможно, будет
стоить Вене Селивестрову жизни.
   Наконец, отодвинув вытертую хлебной  корочкой  до  блеска  тарелку,  Веня
промокнул рот рукавом и вытянул сигарету из кротовской пачки.
   - Все, начальник. Можно теперь поговорить.
   - Мне надо знать, на кого работал  вот  этот  человек,  -  Кротов  быстро
показал фотографию убитого, - зовут его Бубенцов Юрий Изяславович. Клички не
знаю.
   - Ну ты даешь, начальник! - покачал головой  Веня.  -  У  нас  ведь,  сам
знаешь, человек без кликухи - фук, и только. Куда я с имем-очиством  сунусь?
Только подтереться разве хвамилией этой?
   - Ладно, Веня, не  паясничай,  -  поморщился  Кротов,  -  дальше  слушай.
Человек этот был нанят как убийца. Мне надо знать - кем. Это главное.  Чтобы
тебе легче было, скажу: убийца он, вероятно, не профессиональный.  По  найму
работал впервые. Как видишь, неудачно.
   В отличие от большинства своих коллег Кротов предпочитал разговаривать  с
блатными не на их языке, который, конечно, прекрасно знал,  но  на  обычном,
человеческом. Это, с одной стороны, Помогало сохранить дистанцию,  с  другой
блатным, которые большую часть своей жизни общались "по фене", в том числе и
с представителями власти, было иногда приятно, что  с  ними  говорят  как  с
людьми.
   Кротову вообще не нравилось, когда его коллеги "облатнялись" - отращивали
длинный  ноготь  на  мизинце,  носили  перстни  с  печаткой,   через   слово
матерились. Иногда сыскаря, особенно  районного,  по  повадкам  и  внешности
невозможно было отличить от "братка", и, становясь с  ними  на  одну  доску,
представители закона постепенно превращались в таких же "братков"...
   Глаз был  уже  третьим  осведомителем,  двое  других,  к  которым  Кротов
обращался с той же просьбой, погибли. Первый, молоденький Маруська, вышедший
недавно из колонии, куда попал за  групповое  изнасилование  и  был  тут  же
изнасилован сам, с радостью принялся исполнять кротовские поручения. Он  был
"обиженным", "петухом", терпел бесконечные унижения от своих "братков".  Год
назад, согласившись стучать, парень пытался этим самоутвердиться,  отомстить
обидчикам.
   Через два дня после  разговора  с  Кротовым  Маруську  нашли  в  мусорном
контейнере с перерезанным горлом. А на следующий  день  умер  от  отравления
этиловым спиртом второй  осведомитель,  Гриня  Голый,  старый,  матерый,  но
совершенно спившийся вор.
   Никакой информации ни от Маруськи, ни от Грини Голого Кротов, разумеется,
не получил. Глаз у него был козырной картой. Он идеально  подходил  на  роль
осведомителя - умел везде  быть  незаметным,  мог  вытащить  из  собеседника
нужную информацию, как сам выражался, "под наркозом". Проговорившийся  потом
даже не мог вспомнить, о чем шел разговор и вообще с кем он беседовал.
   Конечно, и Веню Селивестрова рано или поздно расколют. Но  только  бы  не
сейчас...
   По условленному телефону Глаз позвонил через день и  встречу  назначил  в
такой же грязной пивной, только не у Цветного бульвара, а в районе  Таганки.
Он опять  долго  и  жадно  ел,  на  этот  раз  курицу-гриль.  Потом  закурил
кротовскую сигарету.
   - Повезло тебе, начальник, - Веня весело подмигнул единственным глазом, я
ничего не спрашивал, даже наркоза не понадобилось. Просто постоял в сторонке
при одном маленьком базаре, меня и не заметил никто. Заказчика твоего  зовут
Вейс. Только кликуха это или фамилия, я не понял. Слышь,  начальник,  может,
будет с тебя? - жалобно, как нищий на паперти, заканючил Глаз.  -  Может,  и
так сойдет, без подробностей?
   - Не сойдет. Выкладывай все, Веня, - строго сказал Кротов.
   - Ой, ну стремные они, подробности, ну больно уж стремные. Да и не  понял
я скупым своим умишком.
   - Ладно, Веня. Не прибедняйся. Вот выложишь все, как было, и  расстанемся
с тобой по-хорошему. Будет это последняя моя просьба. Обещать,  конечно,  не
могу, но шанс даю.
   - А, ладно, гулять так гулять, - махнул рукой Веня, - слушай. Жмурик твой
ни по какому ведомству не числится. Даже погоняла у него нет. Приблудный  он
фраерок. Но сшивался возле Колдуна. Зачем, не знаю, но подсунул  его  Колдун
Вейсу твоему вместо своего киллера. Был у него,  у  Колдуна,  какой-то  свой
резон. Значит, денежки он взял с заказчика, все вперед, не половину,  причем
по самому высокому тарифу. А жмурик твой возьми и лопухнись. Ну,  Вейс  само
собой бабки назад захотел, заказ-то не выполнен. Тут ему колдуновские ребята
и стали туфту гнать, мол, заказ его был лажевый, с подставкой,  они  на  нем
лучшего человека потер