ли, как потом дело обернется...
   Света заметила, как холодно и остро блеснули  глаза  ее  собеседника.  Ей
стало не по себе. Он тут же почувствовал это и ласково погладил ее по щеке.
   - Ты про менталитет сама додумалась, умница?
   - Нет, - улыбнулась Света, - в школе проходили. Тема у  нас  была  такая:
"Национальные стереотипы сексуального поведения".
   - Глупости! - отрезал Андрей Иванович. - Нет никаких в этом  стереотипов,
нет правил - одни сплошные исключения. Ты со мной не согласна?
   Света отрицательно замотала головой.
   - А Полянская мне тоже нравится, -  он  откинулся  в  кресле  и  закурил,
хорошо бы у них с Кротовым все наладилось. Лишний "важняк"  с  Петровки  нам
ведь не помешает? А, Светочка, не помешает? - Он весело подмигнул, но тут же
лицо его стало серьезным. - Теперь о  главном.  В  Нью-Йорке  тебя  встретит
некто Бредли. Маленький такой, толстенький, на клоуна похож. Но он вовсе  не
клоун, а, наоборот,  мрачный,  невоспитанный  тип.  Ну,  это  ты  как-нибудь
переживешь. Общаться тебе с ним придется мало.  Он  из  ФБР,  из  секретного
отдела,   который   занимается   проблемами   преступности,   связанными   с
трансплантацией человеческих органов. Мы с этим отделом не то чтобы  дружим,
но не ругаемся. Однако, если мы  не  преподнесем  им  на  блюдечке  тамошних
приятелей Вейса, они будут в обиде. Ты можешь обращаться к Бредли  с  любыми
бытовыми проблемами - но они вряд ли  возникнут.  Что  касается  работы,  то
лучше на его помощь не рассчитывай. Обращайся только в самом крайнем случае.
Он вступит в игру, как только ты сообщишь ему главное имя. Или кличку. Этого
будет достаточно, чтобы считать твое задание выполненным. Вот он,  -  Андрей
Иванович показал Свете пару цветных фотографий, - видишь, какой красавец!
   Бредли действительно был похож на клоуна.

***

   - Елена Николаевна, вы уже звонили в Нью-Йорк? Вас там  кто-нибудь  будет
встречать?
   Они сидели в его маленькой кухне.  Под  столом  У  них  в  ногах  спал  и
по-стариковски похрапывал Пиня.
   - Я звонила в пятницу с работы. Меня встретит Стивен, старый  друг  моего
папы, - ответила Лена.
   - А жить вы там где будете?
   - У него, у Стивена. Я всегда у него живу,  когда  прилетаю  в  Нью-Йорк.
Стивен мне от папы по наследству достался. Они  познакомились  очень  давно,
еще в пятьдесят седьмом, когда в Москве был молодежный фестиваль.  И  с  тех
пор   как-то,   умудрялись   общаться,   встречаться,   несмотря   на    все
советско-американские сложности. Папа умер, теперь я вместо него со Стивеном
переписываюсь. Он старенький, семьдесят пять лет,  дети  и  внуки  взрослые,
живет один в огромном доме в Бруклине. У детей  и  внуков  своя  жизнь.  Ему
одиноко.
   - А я нигде дальше Крыма не бывал, - задумчиво  произнес  Кротов.  -  Моя
бывшая жена - балерина в театре Станиславского. Она часто ездила на гастроли
за границу, но ничего толком не рассказывала.
   - Я вам расскажу, - улыбнулась Лена, - прилечу из Нью-Йорка и расскажу.
   Она жила у него второй день, и Кротов ловил себя на том, что ему  впервые
за много лет хотелось вечером  возвращаться  домой.  Он  не  загадывал,  как
сложится дальше,  но  в  глубине  души  был  уверен:  они  с  Леной  уже  не
расстанутся. Слишком серьезно то, что сейчас происходит  между  ними,  чтобы
исчезнуть просто так, в никуда. Хотя внешне вроде ничего не происходит.  Они
называют друг друга на  "вы"  и  по  имени-отчеству,  он  спит  на  кухонном
диванчике, она - в комнате, на тахте.
   - Елена Николаевна, там на кассете, в разговоре с Курочкиным, вы сказали,
что у вас будет девочка. Вы это только чувствуете или знаете точно?
   - Теперь знаю  точно.  Курочкин  на  прощание  сообщил.  Он  был  опытным
доктором и вряд ли ошибся.
   - А кого вы хотели, пока точно не узнали?
   - Ребенка, - улыбнулась Лена, - просто ребенка. Разве так  важно,  какого
он будет пола? Впрочем, если бы люди могли выбирать, на свет  рождались  бы,
наверное, одни мальчики. Почему-то все мужчины ждут непременно мальчиков,  а
женщины хотят им угодить.
   - А я всегда хотел девочку, дочку... - тихо сказал Кротов.

Глава 18

   Самолет улетал в Нью-Йорк  в  среду,  в  половине  одиннадцатого  вечера.
Народу  в  Шереметьево-2  было  довольно  много,  но  Света  сразу  заметила
Полянскую у одного из столиков перед выходом в зал  отлета.  Лена  заполняла
таможенную декларацию. Кротов стоял рядом и напряженно всматривался в толпу.
   "Успокойся, дружок, - усмехнулась про себя Света, - здесь безопасно.  Все
начнется там, в городе-герое Нью-Йорке".
   Несколько длинных очередей  к  будкам  пограничного  контроля  постепенно
таяли. Посадку объявили уже трижды. Кротов отдал Лене  ее  легкий  рюкзачок,
потом как-то неловко пожал руку.
   "Тоже мне товарищ! -  прокомментировала  про  себя  Света.  -  Даме  руку
целуют, а не пожимают. Ну, давай, решайся, долдон милицейский!"
   Но Кротов так и не решился. Лена уже стояла в кабинке перед пограничником
между хитрыми зеркалами.
   Пограничник раскрыл ее паспорт. Посадка  заканчивалась.  И  вдруг  Сергей
бросился через ограждение к кабинке...
   - Вы куда?! - вскричал пограничник, но ответа не услышал...
   Между хитрыми зеркалами  пограничного  контроля  стояли  далеко  не  юные
мужчина и женщина и самозабвение целовались.
   - Граждане! Вы что, спятили?! - продолжал орать пограничник.  -  Мужчина,
выйдите вон отсюда! Женщина, вы на самолет опоздаете!
   - Простите, пожалуйста,  -  оторвавшись  наконец  друг  от  друга,  хором
ответили они.
   "Ну, вы даете, ребята!" - весело засмеялась про себя Света.
   Кротов, не оглядываясь, быстро пошел к  выходу.  Сердце  его  колотилось.
Садясь в машину, он все еще чувствовал нежный вкус прохладных Лениных губ.
   Лена упала в мягкое кресло  "Боинга"  и  закрыла  глаза,  "Какие  у  него
щекотные усы, - подумала она, - как все странно и неожиданно!"
   Значит, ей не послышалось тогда, на Шмитовском, как он ответил на  чей-то
вопрос: "Это твоя  женщина?"  -  "Моя,  конечно!"  Что-то  с  самого  начала
произошло между ними такое, чего не было у нее ни с кем и никогда.
   В двадцать лет любая влюбленность может показаться главной и единственной
в жизни. В тридцать пять ошибаться уже нельзя: во-первых, стыдно, во-вторых,
почти не остается времени, чтобы исправить ошибку. Как  же  получилось,  что
этот усатый подполковник, с которым они знакомы меньше  недели,  вдруг  стал
для нее единственным близким человеком?
   "Получилось - и все! - ответила себе Лена. - Лучше  бы  я  встретила  его
раньше... Но спасибо, что вообще встретила".
   Три дня после того ужасного утра она прожила в чистой, спокойной квартире
Кротова, печатала на его старенькой "Олимпии" перевод рассказа,  который  он
сам потом отвез в редакцию и сам забрал у  секретарши  Кати  ее  билеты.  Он
обращался с ней как с малым ребенком, старался угадать,  что  она  любит  из
еды, приходил домой с полными сумками продуктов и  вечером  к  плите  ее  не
подпускал.
   Лена знала, что с женой он развелся год назад и детей нет. Но  должна  же
быть  какая-нибудь  женщина...  Наверняка   кто-то   приходит   ночевать   к
сорокалетнему холостяку. Каждый раз, когда его не было дома, она вздрагивала
от телефонных звонков: вдруг, если она возьмет трубку,  потом  ему  придется
перед кем-то оправдываться и объяснять, что за женщина живет в его квартире.
   Днем телефон молчал. Звонили Кротову только после семи вечера и только по
служебным делам.
   Она знала, что, отбросив  все  дела,  взяв  неделю  в  счет  отпуска,  он
занимается  Лесногорской   больницей;   знала,   что   его   отстранили   от
расследования, чуть ли не подозревают в убийстве Бубенцова...
   Вот уж о ком вовсе не хотелось думать. Отвращение  боролось  с  жалостью:
конечно, профессиональным киллером Бубенцов стать не  мог,  но  связаться  с
какой-нибудь бандой мог вполне. Он  был  жаден  до  денег  и  неразборчив  в
средствах. Хорошо стрелял. Так получилось, так совпало:  кому-то  показалось
удобным послать к ней в качестве  убийцы  бывшего  мужа.  Чем  плоха  версия
ревности? Бубенцова припугнули как следует, и он пошел.  Остается  загадкой,
кто выстрелил ему в затылок в последний момент. Лена знала, что  не  Кротов,
хотя, окажись он на месте неизвестного ангела-хранителя,  сделал  бы  то  же
самое. Но кто? Кому она нужна, кроме Сергея Кротова?
   - Просыпайтесь, пристегнитесь, пожалуйста.
   Самолет летел до Нью-Йорка с двумя посадками. Первая  была  в  Шеноне,  в
Ирландии.
   Стаяла глубокая ночь, лил ледяной дождь,  завывал  ветер.  Быстрые  косые
капли высвечивались блуждающими лучами прожекторов на несколько мгновений  и
тут же исчезали во мраке. От этого в здании аэропорта было  особенно  уютно.
Молоденький конопатый пограничник улыбнулся Лене:
   - Добро пожаловать в Ирландию, мэм! Не люблю ноябрь, скверная погода.
   В огромном зеркале Лена увидела свое отражение во весь рост.  Она  всегда
выглядела моложе своих лет, не прилагая к этому никаких усилий, -  просто  в
лице и во всей худенькой фигурке было что-то неуловимо юное,  даже  детское.
Выпирающий живот не сделал ее массивной и тяжелой. "Интересно, разнесет меня
после родов, к многих, или я останусь такой же тощей?"
   Лена расстегнула заколку, и длинные темно-русые волосы  упали  на  плечи.
Достав из сумочки щетку, она вдруг заметила рядом со своим отражение высокой
красивой блондинки. Что-то было в ней знакомое. Совсем недавно  Лена  где-то
видела это лицо в обрамлении коротких светлых волос.
   "Кажется, эта девушка рекламировала жвачку..." - рассеянно отметила она.
   На долю секунды их глаза встретились.
   "Нет.  Не  жвачка.  Вообще  не  реклама.  Что-то  совсем  другое".   Лене
показалось, что  девушка  тоже  узнала  ее.  Узнала  -  и  тут  же  исчезла,
растворилась в праздной транзитной толпе.
   Следующая посадка была в Канаде, в Калгари. Опять  пришлось  выходить  из
самолета и в совершенно уже  сонном  состоянии  полтора  часа  слоняться  по
транзитному залу аэропорта. Поспать за все шестнадцать часов полета так и не
удалось. Без конца разносили еду и напитки. Блондинку Лена так и не  увидела
больше - ни в аэропорту, ни в самолете.

***

   Свете доводилось бывать за границей, и не раз но  в  Америку  она  попала
впервые. Не меньше получаса "Боинг" кружил над аэропортом  Кеннеди,  не  мог
сесть  из-за  сильного   ветра.   Света   немного   волновалась:   кончилась
шестнадцатичасовая передышка. Начинается работа. Еще несколько  минут  можно
посидеть, расслабленно откинувшись на мягкую спинку кресла и закрыв глаза...
   Нью-Йорк  начался  длинным  серым  туннелем,  толпа  пассажиров  медленно
сочилась сквозь него и выплескивалась к стойкам пограничного  контроля,  где
тут же застывала в извилистую очередь.
   Вдоль металлических парапетов сновали  бодрые  негритянки  в  униформе  и
механическими голосами выкрикивали: "Некст плиз!" Очередь двигалась довольно
быстро, пограничники лишних вопросов не задавали, и уже через двадцать минут
Света вышла в зал аэропорта.
   Встречавших Полянскую она вычислила почти  сразу  и  удивилась:  типичные
российские  "братки":  побритые  затылки,  тупые  квадратные  рожи,  кожаные
куртки, широкие приспущенные штаны - у одного зеленые, у  другого  вишневые.
Один заметил в толпе Полянскую и довольно громко произнес:
   - Она!
   Оба тупо и тяжело уставились на Лену. Света напряглась. Вот пальнут прямо
сейчас - и она ничего не сделает. Начнется суматоха, в которой они  запросто
успеют смыться. Но, с другой стороны, это все-таки аэропорт, полно  полиции.
Вряд ли они... И тут рука одного из "братков" скользнула под куртку. В ту же
секунду Света подскочила к бандиту почти вплотную, положила ладонь на  рукав
его куртки и, зазывно улыбнувшись, произнесла:
   - Мальчики, не меня ли вы встречаете?  "Братки"  даже  вздрогнули,  хором
выругались, но, взглянув на Свету чуть  внимательней,  смягчились.  Еще  бы,
перед ними стояла красотка экстра-класса, прямо как с  рекламы.  А  красота,
как известно, - это страшная сила.
   В видеотеке Андрея Ивановича были  все  фильмы  с  участием  его  любимой
актрисы Фаины Раневской. Совсем недавно, перед самым  отъездом,  он  смотрел
старую  комедию  "Весна".  Когда   героиня   Раневской   Маргарита   Львовна
произнесла, примерив шляпку: "Красота - это страшная сила", Андрей  Иванович
весело подмигнул Свете: "Запомни, девочка, эту замечательную фразу. Она тебе
очень пригодится!"
   - Ну что, мальчики, не меня? - Света переводила взгляд с  одной  рожи  на
другую.
   - Да мы, этта, в натуре...-замямлил тот, что был в вишневых штанах.
   - Вы, наверное, братья? - Света все не убирала ладонь с кожаного  рукава.
Крепкая, накачанная рука, жившая в кожаном рукаве  своей  отдельной  жизнью,
так и не выныривала из внутреннего кармана  куртки.  Света  чувствовала  под
ладонью окаменевшие мускулы.
   - Ну, что же, - вздохнула она, - очень жаль, что вы не  меня  встречаете.
Вы такие красивые мальчики. А красота - это  страшная  сила.  Угостите  меня
хотя бы сигареткой. Мои еще в самолете кончились.
   Каменная рука вынырнула наконец, и  в  ней  оказалась  всего  лишь  пачка
"Кэмела".
   "Напрасно я запаниковала, - подумала Света, прикуривая, -  не  собирались
они сейчас стрелять. Лбы, конечно, тупые, но не до такой же степени.  Однако
Полянскую они, кажется, потеряли. Ишь, засуетились!"
   "Братки", отпрыгнув от Светы, встали спинами  друг  к  другу  и  забегали
глазами по толпе.  А  Лена  между  тем  нежно  обнималась  с  благообразным,
щегольски одетым стариком американцем, и Света услышала:
   - Стивен, дорогой, как я рада тебя видеть! И тут кто-то осторожно  тронул
Свету за плечо. Она резко оглянулась.
   Маленький  пухлый  узкоплечий  человечек  с  розовой  потной  лысиной   и
кругленьким детским носиком строго и укоризненно смотрел на нее.
   - Мистер Бредли? - улыбнулась Света.
   - Здравствуйте, Светлана, - ответил он мрачно.
   Девиз американцев - "keep  smiling!",  но  в  этом  Бредли,  вопреки  его
клоунской внешности, отсутствовала даже  обычная  американская  улыбчивость.
Маленькие зеленоватые глазки были холодны и колючи.
   - Я провожу вас до машины. Там вы найдете  оружие  и  карту  города.  Мой
телефон запоминайте наизусть, записывать не надо. Обращаться  ко  мне  можно
только в случае крайней необходимости.
   Бредли подвел Свету к  маленькому  "Опелю"  шоколадного  цвета,  протянул
ключи.
   - Человек, встретивший вашу подругу, - тихо продолжал он,  -  приехал  на
зеленом  "Форде",  а  те  двое  русских  ублюдков,  с  которыми  вы   успели
побеседовать, сейчас садятся в красный Джип. Я поеду за вами на  расстоянии,
потом подожду, пока вы снимете жилье по соседству  от  вашей  подруги.  Все,
поехали.
   Света увидела, как со стоянки  выруливает  зеленый,  старый  и  солидный,
похожий на своего хозяина, "Форд" Стивена.
   Эстакада под колесами была идеально гладкой,  будто  вылизанной.  "Опель"
оказался чудной машиной. Он несся мягко и легко, почти не  касаясь  колесами
земли. Света следовала за джипом с "братками", иногда обгоняла его, особенно
на  светофорах.  За  окнами  мелькал  какой-то  нищий  негритянский   район.
Одинаковые  многоквартирные  дома  из  красного  кирпича   сменились   рядом
низеньких, прилепившихся вплотную  друг  к  другу  лачуг.  Вероятно,  лачуги
строились когда-то как добротные частные дома, но  теперь  пришли  в  полную
негодность. Фасады были исписаны витиеватой  цветной  галиматьей,  окна  или
выбиты, или заколочены облезлыми ставнями. Вывески  магазинов  и  закусочных
висели на одном гвозде или валялись  на  земле.  Прямо  на  асфальте  сидели
чернокожие люди, курили, пили из горлышка, просто смотрели  перед  собой.  А
под колеса летели обрывки газет, пластиковые мешки, пустые банки и картонные
упаковки. На одной из таких улочек стояли в ряд огромные, ярко  раскрашенные
гуттаперчевые  фигуры   собак,   кошек,   известных   актеров,   музыкантов,
политических  деятелей.  Здесь  были  Шварценеггер  и  Мадонна,   английская
королева и Папа Римский, Ельцин и Клинтон и многие другие. А перед всем этим
матрешечным великолепием восседал необъятно толстый негр, почему-то голый по
пояс. Он размахивал руками и  выразительно  колыхал  своим  жирным  животом,
зазывая покупателей, а порой  делал  какой-нибудь  непристойный  жест  вслед
стремительно промчавшейся машине.
   Бедный район закончился резко, без всякого перехода.  Сразу  за  лачугами
начались приличные, чистенькие кварталы с вылизанными двухэтажными домиками,
сверкающими витринами супермаркетов и кафе. И люди  здесь  были  чистенькие,
улыбчивые, с собачками и детскими колясочками.
   Потом Света заметила, что в Нью-Йорке все обрывается и начинается  сразу,
без переходов. Кончается грязь, начинается чистота, бедный квартал сменяется
благополучным. Нет оттенков, нет середины, только яркие,  контрастные  тона.
Как будто каждая деталь пейзажа, каждая черта  человека  стремится  к  своей
абсолютной завершенности.
   Чудовищно толсты толстяки и  не  правдоподобно  красивы  красавицы.  Если
улица бедна и грязна, то  до  полного  омерзения,  но  зато  чистый  богатый
квартал вопит о своей чистоте  и  богатстве  каждым  квадратным  сантиметром
мостовой, каждой дверной ручкой.
   Именно в таком квартале остановился  "Форд"  Стивена.  Света  всю  дорогу
поглядывала в карту Нью-Йорка, которую  разложила  на  соседнем  сиденье,  и
сейчас поняла, что находится в центре
   Бруклина, неподалеку от знаменитого Бруклинского моста.
   Джип, в котором сидели "братки", только  слегка  притормозил  у  большого
трехэтажного  дома  Стивена  и  медленно  поехал  дальше.   Из-за   поворота
выскользнул бледно-голубой "Вольво"  мистера  Бредли  и  тут  же,  на  углу,
остановился.
   Света рассчитала, что в ближайшие час-полтора Полянская никуда из дома не
выйдет. Ей  же  надо  принять  душ,  отдохнуть  немного.  Остановив  первого
попавшегося прохожего, она спросила:
   - Где здесь ближайшая гостиница? Прохожий, толстяк лет пятидесяти, нес на
руках одетого в курточку, шапочку и сапожки  белого  карликового  пуделя.  И
пудель, и хозяин оказались весьма словоохотливыми. Пес приветливо  затявкал,
а дядечка еще более приветливо, заговорил:
   - К сожалению, мэм, приличной гостиницы поблизости нет, но в  доме  через
дорогу сдают студию. Там просторно,  чисто,  хозяева  -  мои  друзья,  очень
приятные люди. Такой красивой леди, как вы, там будет хорошо. А главное,  не
слишком дорого.
   Через минуту толстяк уже звонил в  дверь  трехэтажного  чистенького,  как
будто пряничного домика,  на  котором  красовалась  кокетливо  разукрашенная
табличка: "Сдается студия".
   На звонок вышла женщина  чудовищной  толщины  в  шортах  и  в  майке.  Ее
необъятные телеса мягко заколыхались на холодном ноябрьском ветру.
   - Привет, Сюзи! Как поживаешь? Выглядишь великолепно!  Эта  молодая  леди
хочет снять студию.
   - О! Я страшно рада! Спасибо тебе, Боб. Проходите, мэм.  Вы  актриса  или
фотомодель? Как вас зовут? Как вы поживаете? На  какое  время  хотите  снять
студию?
   Голос у Сюзи был тоненький, детский, и это смешно  контрастировало  с  ее
внушительной комплекцией.
   Студия оказалась небольшой однокомнатной квартиркой с  отдельным  входом.
Свету здесь все устраивало, особенно то, что из окон маленькой кухни отлично
просматривался дом Стивена.
   В 1989 году по  заданию  одной  крупной  газеты  Лена  брала  интервью  у
американского советолога, профессора Колумбийского университета.  Россию  он
посетил впервые за свои семьдесят лет, из которых пятьдесят занимался именно
ею.
   Предчувствуя,  что  советология  очень  скоро  станет   мертвой   наукой,
профессор решил блеснуть напоследок. Он попросил  Лену  перевести  несколько
глав его книги.
   Книга называлась "Апокалипсис по-русски". На пятистах страницах профессор
обстоятельно доказывал, что большевизм лежал в о