то ты хочешь?
   - Дочка у меня, Лариса. Из-за нее меня  в  петле  держали.  Она  в  школе
частной, под охраной. Адрес в записной книжке, в кармане.
   Атаман полез к нему в карман, но Псих остановил.
   - Потом успеешь. Слушай, пока я говорить могу.
   - Говори. - Атаман сел на пыльный пол, чтобы лучше слышать шепот.
   - Один гад меня за горло держал. Дочкой. Забери дочку. Меня нет,  значит,
ей ничего не грозит. Но одной сейчас плохо, ты же знаешь. Помоги ей.  Деньги
у меня есть. В кармане карточки на предъявителя. И  адрес  запиши,  там  еще
кой-чего лежит. - Он с трудом продиктовал адрес.  Даже  в  полутьме  подвала
было видно, как бледнеет его лицо. - Ты обещаешь мне,  Атаман?  -  с  тоской
спросил Псих. - Дай умереть спокойно!
   - Куда мне за человека отвечать? - размышлял Атаман. Просьба застала  его
врасплох. У него и своих-то детей  никогда  не  было,  а  тут  чужие.  Но  и
ситуация тоже не типовая.
   - Я тебя прокляну, если не поможешь! - Силы совсем покидали  раненого.  -
Кроме нее, у меня никого больше нет! Помоги, Атаман! Это ж ты меня убил... -
Псих заплакал.
   Атаман принял решение:
   - Ладно. Не брошу твою девчонку.
   - Спасибо. Спасибо тебе, -  пожалуй,  никому  в  жизни  Михаил  Федорович
Федотов не был так благодарен, как человеку, пять  минут  назад  засадившему
ему под ребро отвертку.
   "Чудны дела твои, Господи", -  подумал  Атаман.  Они  оба  понимали,  что
давший обещание при таких обстоятельствах будет выполнять его по гроб жизни.
   Псих в изнеможении прикрыл глаза. В своем нынешнем положении  он  получил
от жизни по максимуму.
   - Один вопрос, - приблизился к его лицу Атаман.  -  Кто  тебя  держал  за
глотку?
   - Не надо, - прошептал раненый.
   - Скажи. Он свое получит.
   - Нет. Ты его не знаешь. Он убьет тебя, и Лариса будет одна,  -  говорить
ему становилось все труднее.
   - Не убьет. Подскажи, где его искать.
   - Нет. Прошу тебя, не надо. Ты обещал мне...
   - Скажи, кто это? - не отставал Атаман. - Он же за нами охотится!
   Но Псих уже не внимал никаким доводам. То  ли  потерял  сознание,  то  ли
умер.
   Атаман достал из карманов Психа все  бумаги.  Деньги  -  оставил.  Потом,
помогая себе единственной рукой, встал.  В  скудном  свете,  насколько  мог,
осмотрел себя. На одежде крови не обнаружил.
   Потом протер  дверную  ручку,  обтер  пустые,  упавшие  на  тряпки  и  не
разбившиеся бутылки. Затем, с  особой  тщательностью  -  рукоятку  отвертки,
которую так и не вынул  из  тела  жертвы,  и  те  места,  где  мог  оставить
"пальцы". Еще раз осмотрел "поле боя", перекрестился и вышел из  дворницкой.
Там прислушался: в подъезде  никого  не  было.  Он  закрыл  замок  и  тяжело
поднялся к выходу, так никем и не замеченный.
 
   С Леной Атаман встретился  у  подъезда  их  дома.  Та  с  неудовольствием
посмотрела на навязанного ей квартиранта  и,  ничего  не  сказав,  прошла  в
подъезд. Атаман - за ней. Его ничуть  не  огорчало  поведение  спасенной  им
женщины.  Гораздо  больше  его  огорчило  бы,  если  б  докторша  узнала   о
случившемся.
   И еще одно не давало покоя. Девочка. Не  было  забот...  Он  и  своих-то,
может быть, разбросанных по стране детей не воспитывал. А тут - дочь убитого
им человека.
   Однако он был обязан выполнить предсмертную просьбу Психа.  Ведь,  может,
тот, кто там, наверху, специально это делает? Может, таким  образом,  Атаман
исполняет главное свое предназначение в этой жизни?
   Он  вздохнул.  Такие  моральные  напряжения  напрягали  его  больше,  чем
происшедшая смертельная дуэль.
   ГЛАВА 25
   Когда Ефим с Ивлиевым выехали за пределы кольцевой дороги, уже стемнело.
   - Ты не против,  если  я  немного  вздремну?  -  поинтересовался  Василий
Федорович.
   Ефим только плечами повел: против, не против -  старик  все  равно  ляжет
спать. Он называет это  "процессом  подзарядки".  И  подзаряжается  в  любых
удобных случаях. Даже сидя.
   В молодости, говорит, и стоя мог. Правда, надо отдать ему должное:  когда
жизнь заставляет, Василий Федорович резко мобилизуется и  способен  довольно
долго жить на накопленных запасах. Так что, пусть спит.
   Мотор, несмотря  на  всю  его  мощь,  поет  ровно  и  негромко.  Янтарные
циферблаты приборов светят легким и теплым, но не убаюкивающим светом.
   Настроение Ефима начало подниматься. Он  вообще  любил  дорогу,  особенно
дальнюю. Если б не убийцы за спиной, да не  Сашка  в  тюрьме  -  ехал  бы  и
радовался. Одно утешает: не исключено, что этот рывок - последний. Найти  бы
и выдернуть эту занозу! Нельзя же весь остаток жизни трястись в страхе.
   Километров сто от столицы дорога была с отличной разметкой. В ночной езде
- это главное. Хорошая разметка даже важнее освещения. Встал себе  на  курс,
отметил краем глаза белую, подсвеченную фарами, границу  -  и  шуруешь.  Без
разметки же - плохо, опасно.
   Недавно под Казанью Ефим ехал по широченной неразмеченной  дороге.  И  на
полном скаку, километров под сто пятьдесят, влетел на ничем  не  огороженную
разделительную полосу. Ее, видно, только начали делать. Хорошо хоть она  еще
была без бордюра, лишь земля насыпана.
   Бедная "Ауди" прыгала по ней, как  коза,  во  время  каждого  приземления
оглушительно стуча брюхом о поверхность планеты.
   Погасив скорость, Ефим остановился и тщательно, насколько позволяла  ночь
и его живот, осмотрел днище машины. Никаких видимых повреждений не было.  Он
тогда даже подумал написать немцам  благодарственное  письмо,  да  забыл  за
делами.
   В общем, хорошая машина "Ауди". Но  ночью  лучше  ездить  по  размеченной
трассе.
   Машина шла ходко. Дважды их останавливали ДПС с радарами. Ефим  ненавидел
эту тактику. Спрячутся за кустами и собирают  деньги.  Он  был  уверен,  что
безопасность движения это не увеличивает. Лучше бы "пробки" растаскивали, да
наказывали автошпану, которая норовила на переездах, объехав всех, выскочить
первыми.
   С милиционерами разбирался Ивлиев. Он, кряхтя, вылезал из машины и быстро
возвращался. Видимо, обладал какими-то аргументами. И сразу вновь засыпал.
   Очень быстро миновали Серпухов, незаметно добежали до Тулы. Днем здесь во
множестве стояли палаточки, торгующие знаменитыми тульскими пряниками. Ночью
лишь светили огнями недавно отстроенные придорожные ресторанчики.
   Стрелка бензиномера подползала к нулю. Надо бы заправиться.  Сегодня  это
было несложно. Чуть не через  километр  стояли  заправки,  а  еще  больше  -
строились.
   Впереди  показалась  АЗС,  и  Береславский  сбавил  скорость.  Ночью   на
пустынном шоссе современная, сверкающая металлом, ярко  освещенная  заправка
казалась космической станцией  пришельцев,  опустившихся  на  темную  земную
равнину. Мертвенный свет был ярок, но не весел.
   Ефим подкатил к суперколонке, из которой торчало сразу четыре  шланга:  с
топливом на любой вкус.  Не  успел  он  открыть  дверь,  как  лицом  к  лицу
столкнулся... с веселой  черной  физиономией  в  светло-коричневой  шляпе  с
короткими полями.
   - Надо заправить? - осклабился негр. Белые зубы  сверкнули  в  российской
ночи, подсвеченной огнями заправки.
   - Надо, - ошарашенно подтвердил Ефим.
   - Сколько?
   - Сколько войдет.
   - Без проблем. У нас отсекатель, -  снова  осклабился  негр  и  свистнул.
Из-за колонки высочил еще один чернокожий парень. "У них  здесь  гнездо",  -
понял Береславский.
   Ребята все делали бегом. Один побежал к окошку, второй орудовал  шлангом.
Через пару минут бак был полон. Ефиму принесли сдачу. Всю. До копейки.  Ефим
отделил 10 рублей и отдал первому негру.
   - Спасибо, - поблагодарил негр.
   - Вам спасибо, -  ответил  Береславский.  Он  отъехал  от  заправки,  еще
улыбаясь. Хижина дяди Тома! Чего только не  встретишь  в  ночной  российской
глубинке!
   Ближе к Курску Ефиму надоело ехать. Он начал посматривать  на  спидометр,
полагая, что километры на  счетчике  сменяются  слишком  медленно.  И  мысли
потянулись монотонные, как километры.
   За  Береславским  внимательно  наблюдал  Ивлиев.  Сочтя,  что  ему  нужно
вмешаться, старик задушевно задал вопрос:
   - Ефим, а вот ответь мне, пожалуйста, если сможешь.
   - Спрашивай - отвечу, - проворчал Береславский, довольный тем, что старый
наконец проснулся.
   - Что ты думаешь о всемирном еврейском заговоре?
   - Твоя девичья фамилия - не Макашов, случайно? -  лениво  поинтересовался
Ефим.
   - Нет. Ну, серьезно. Почему в России большинство олигархов - евреи?
   - Откуда я знаю? - ответил Ефим. Подумав, добавил: - Видно,  когда  нацию
прессуют, она становится крепче.
   - Это как?
   - Ну ты ж  историю  учил?  Николай  запретил  высовывать  нос  евреям  из
местечек  и  жить  в  городах.   Исключения:   купцам   первой   гильдии   и
дипломированным специалистам. А в  вуз  принимали  еврея  только  с  золотой
медалью. Вот и представь: живет пацан в нищете и  безысходности,  да  еще  в
постоянной опасности погрома. Единственный выход - золотая медаль. Будет  он
хорошо учиться или нет?
   - Будет. Но только многие, выучившись, шли митинговать.
   - Революция - это второй выход. Тебя  давят  -  ты  сопротивляешься!  Вон
Сашку  придавили  -  как  он  взбунтовался?  Постоянное  давление   вызывает
постоянное противодействие. Знаешь, что меня удивило в Израиле?
   - Что?
   -  Глупые  евреи,  самодовольные  евреи,  ленивые  евреи,  евреи-пьяницы,
евреи-хулиганы и еврейки-проститутки.
   - Чего, поголовно, что ли?
   - Упаси Бог! Ровно столько, сколько в любой нормальной стране. Там на нас
не давят, и мы становимся обычной нацией.
   - Ну, не совсем обычной. Народ по улицам с автоматами  шастает.  Девчонки
срочную служат.
   - Это да. Но стоит им с арабами замириться, и нация станет такой же,  как
все остальные. С точки зрения отдельного  человека,  снять  дискриминацию  -
хорошо. А вот с точки зрения нации - не знаю. Не было бы пресса - не было бы
стольких талантов.
   - По-твоему, выходит, Макашову надо медаль дать.
   - Безусловно. Он поднимает в евреях чувство национального достоинства.  И
увеличивает их отток в Израиль, то есть выполняет главную задачу сионизма. Я
думаю, сионисты его  еще  наградят.  Он  для  них  сделал  больше,  чем  все
еврейские активисты, вместе взятые.
   - А зачем вы арабов обижаете? - продолжил допрос дед.
   Ефим, уже понявший маневр Ивлиева, рассмеялся:
   - Во-первых, Василий  Федорович,  я  расхотел  спать.  Во-вторых,  сложно
одному человеку обидеть сотню. И, в-третьих, ты хоть в курсе,  что  арабы  и
евреи - братья?
   - Это как?
   - У них был один папа и разные мамы.  Какие-никакие,  а  родственники.  Я
сначала в Израиле удивлялся. В газетах так и пишут: "Вчера  наши  двоюродные
братья обстреляли нашу заставу на Голанских высотах". А когда на меня злится
тамошний родственник, он  говорит,  что  я  такой  бестолковый,  потому  что
наполовину араб.
   - Я ж говорю, вы их не любите.
   - Ну, если смотреть из окопа на окоп, то да. А белые красных любили?  Или
красные белых? Тут даже не двоюродные, а родные.
   А так я там отличий не чувствовал. Даже внешне не отличишь, если он  идет
без накидки-"арафатки". Ты, кстати, знаешь, что наш лучший заказчик -  араб?
Помнишь, мы разрабатывали рекламную кампанию для медицинского  оборудования?
Еще дипломов нахватали? Их шеф - чистокровный араб. Нам это никак не мешало.
   А что касается всемирного заговора, то я бы не  прочь.  Мама  -  еврейка,
папа - еврей. Но чего-то никакой поддержки от "мировой закулисы" не ощущаю.
   - Наверное, ты - плохой еврей, - оставил за собой последнее слово старик.
   Ефим, взбодренный перепалкой, снова зорко наблюдал за дорогой,  а  Ивлиев
вспоминал собственные отношения с арабами.
 
   25 лет назад
   Это была его первая заграничная командировка.  Группа  спецназовцев  жила
при  российском  посольстве  в  Ливане.   Город,   раздираемый   многолетней
гражданской войной, уже не был  прежней  жемчужиной  Средиземноморья.  Целые
кварталы  Бейрута  стояли  в  руинах,  напоминая  Ивлиеву   кинофильмы   про
Сталинград.
   Христиане, мусульмане, палестинцы, друзы, армяне, евреи. Все веками  жили
в Ливане,  под  сенью  знаменитых  кедров,  рядом  со  словно  нарисованным,
синим-пресиним морем. И никто никому не мешал.  Даже  в  нынешних  условиях,
извлеченные  из  окопов,  эти  люди  оказывались   вполне   добродушными   и
гостеприимными.
   Ивлиева, например, поражало местное дорожное движение. В городе  не  было
ни одного светофора. И ни одной небитой и нержавой машины.
   Они  шли  плотными  разномастными  колоннами,  причем  правил   дорожного
движения не было и в помине. Скажем, веселый белозубый  араб-водитель  легко
может развернуться на запруженном  шоссе  из  правого  ряда.  Делал  он  это
своеобразно:  включал  поворотник,  прикладывал  правую  руку  к  сердцу   и
благодарно кивал всем, волей-неволей уступившим  дорогу.  Стекол  в  местных
автобусах не было (это позволяло на ходу обходиться без кондиционеров),  так
что мимика водителей была хорошо видна.
   Если же кто зазевался - ну, что ж: вмятиной больше, вмятиной меньше - для
этих машин разницы не было.
   Ивлиев все прочувствал на собственном  опыте.  Развлечений  у  военных  в
Бейруте было не густо: им не разрешалось особо  разгуливать  по  городу.  Но
однажды целую группу офицеров вот на такой "хламиде" на колесах  повезли  на
экскурсию в Библос - древний город, в котором, по преданию, земляне получили
Библию. Там, кстати, Василий Федорович первый и единственный раз искупался в
ярко-голубом и очень ласковом Средиземном море.
   Экскурсия была прекрасной. Ивлиеву чуть меньше понравился древний  город:
не брало за душу. Зато очень понравились девчонки-европейки:  туристок  было
мало, но, в отличие от Бейрута, здесь они все-таки были. Спецназ  глазел  на
симпатичных  девиц  в  купальниках  и  ел  местное,  необычное,  но  вкусное
мороженое.
   Потом на том же автобусе без стекол поехали обратно. Сломались  буквально
через пять километров. И убедились, что здесь, в Ливане, к  машине,  стоящей
на обочине с поднятым капотом, каждые две минуты подкатывали с предложениями
помощи.
   Короче, Ивлиев не сомневался, что местный народ - добрый  и  приветливый.
Порой ему казалось, что если б сверхдержавы перестали  демонстрировать  друг
другу мускулы, а хитрые местные правители  -  играть  на  их  противоречиях,
решая собственные проблемы  и  набивая  опять  же  собственные  карманы,  то
местные жители всех национальностей и вероисповеданий быстро бы нашли  общий
язык и замирились.
   А между тем бои в Бейруте  становились  все  ожесточеннее.  Мусульмане  и
христиане, прежде веками жившие вместе, теперь иначе, чем через прицел, друг
на друга не смотрели.  Ситуация  усугублялась  палестинцами,  нападавшими  с
территории Ливана на израильские поселки и  вызывавшими  ответный  огонь  на
приютившую их страну.
   Василию, после трех месяцев командировки, казалось, что  воюющие  стороны
уже давно забыли, кто и  за  что  воюет.  Просто  дети  начали  рождаться  с
автоматами в руках.
   А попал он в эту командировку не  случайно.  Ивлиев  даже  немножко  знал
язык: опыт работы с арабами был у него и раньше,  еще  в  Союзе.  Он  обучал
стрельбе несколько человек из палестинской организации с мудреным названием.
Политика тогда не слишком интересовала Ивлиева. Тем более,  ближневосточная.
В ней сам черт  ногу  сломит.  Он  резонно  считал,  что  в  политике  пусть
разбираются дипломаты, а его дело - учить ребят стрелять.
   Ребята, правда, учились не очень. Но с одним курсантом,  уже  не  юношей,
Ивлиев почти подружился.
   Халли  был  сириец.  Коммунист  (хотя  в  СССР  они  все  называли   себя
коммунистами), он уже успел побывать в переделках: вся голова была в шрамах,
и перед тем как попасть  в  тренировочный  лагерь,  Халли  долго  лечился  в
советском военном госпитале.
   Как-то после выпивки Халли рассказал, что били его сапогами и  прикладами
вовсе не израильские живодеры, а  политическая  полиция  египетского  лидера
Абделя Насера, лучшего друга Советского Союза. Кстати, политическую  полицию
в Египте дрессировали бывшие гестаповцы, нашедшие  приют  в  этой  солнечной
стране. А бывшие  гитлеровские  ракетчики  создавали  для  египетской  армии
ракеты класса "земля-земля". Сменивший Насера  Анвар  Садат  тоже  некоторое
время был лучшим другом СССР, пока в  одночасье  не  выгнал  всех  советских
специалистов с территории страны. Забыв заплатить за поставленное оружие.
   Но все эти вопросы Ивлиева не касались. Ему был лично  приятен  Халли,  и
они много времени провели вместе.
   Халли, добрый и открытый мужик с печальными  карими  глазами,  так  и  не
научился толком стрелять. Он обладал  поэтической  натурой,  писал  стихи  и
чудесно безо всякого музыкального сопровождения пел "Арабское танго". Нежные
арабские мелодии буквально обволакивали его "фанатов" из числа  курсантов  и
преподавателей.
   В тренировочном лагере, вечером, под большими  южными  звездами,  слушать
пение Халли было большим удовольствием.
   Однако следующая встреча Ивлиева с приятелем-арабом произошла при гораздо
менее приятных обстоятельствах.
   Дело в том, что,  будучи  в  полной  боевой  готовности,  наши  в  Ливане
практически ни с кем не воевали.  Оружием  палестинцев  снабжали,  но  в  их
боевые вылазки не совались.
   К американцам, имевшим в Бейруте мощную военную базу, тоже относились без
зла. И чего злиться? Ни они нас, ни мы их,  к  счастью,  не  трогали.  Когда
пятнадцатилетняя  девушка-палестинка  проехала  на  их  базу  в  грузовичке,
набитом взрывчаткой, и подорвала вместе с собой сотню солдат, никто из наших
не радовался.
   А Ивлиев даже подумал, что если б какая-то жирная сволочь (почему-то  ему
так виделся главарь-подстрекатель) подговорила его, Ивлиева, дочь  сесть  за
руль грузовика с тротилом, он бы этой жирной сволочи много бы чего оторвал.
   Война для лидеров партизан, или "террористов", как их называл весь прочий
мир, давно стала баснословно прибыльным бизнесом. Попутно они подторговывали
наркотиками, крадеными  машинами,  контрабандными  сигаретами  и  алкоголем.
Ясно, что такая выгодная война не могла остановиться быстро.
   Но военные люди - люди приказа. И, откровенно говоря,  Ивлиев  не  сильно
ломал голову над вопросами советской  ближневосточной  политики.  Он  честно
выполнял свой долг, так же  как  и  парни,  его  окружавшие.  Он  смело  мог
положиться на любого из них, а они - на него.
   Так было до злополучного дня, когда  на  улицах  Бейрута  украли  четырех
наших: одного дипломата и троих сопровождавших его спецназовцев. Они поехали
на встречу к нашим союзникам из организации "Хезболлах", а местный ее  лидер
решил  сделать  на  мужиках  бизнес.  Торговля  людьми  и  тогда   приносила
террористам большой доход, но для россиян  была  в  диковинку.  К  тому  же,
арабские бойцы сопротивления  были  вроде  как  свои.  Никто  от  них  такой
подлянки не ожидал.
   Инцидент начали "разруливать" по военно-дипломатическим  каналам.  Однако
вскоре  оказалось,   что   похитители,   выставившие   конкретные   денежные
требования, были настроены более чем серьезно. На третий день с  грузовичка,
пронесшегося мимо советского посольства, сбросили средних размеров картонную
коробку.
   Сапер с собакой,  осмотрев  предмет,  высказал  мнение,  что  в  ней  нет
взрывчатки. Но собака вела себя странно и на коробку рычала.
   В ней оказалась голова одного из офицеров, сопровождавшего дипломата.
   Военные провели свое совещание и решили действовать. Политика  политикой,
но отрезанная голова брата по оружию не могла оставаться безнаказанной.
   Ивлиев был в группе, которая захватила из лагеря организации  четырех  ее
членов. Среди них оказался Халли, ученик Василия Федоровича. Он узнал своего
учителя, но желания спеть "Арабское танго" у него не возникло.
   Ивлиев весь вечер мучился: сказать или не сказать командиру? Он  понимал,
что узнавший его Халли, наверняка к тому ж