с  классно
приготовленной картошкой, его страх перед будущим отошел совсем уж в дальнюю
область подсознания. Картошка была  не  общепитовской  новомодной  "фри",  а
нормально, по-русски, жареной картошкой: с луком, маслом или чем-то там еще.
Ефим не вникал в такие нюансы, главное, что было  исключительно  вкусно.  От
одного запаха рот сам раскрывался.
   Только когда на тарелках  стало  чисто,  а  обладательница  замечательной
попки,  не  дожидаясь,  пока  он  покончит  с  десертом,  слупила   с   него
причитающуюся за еду плату, он задумался о дальнейшем.
   Машинально  уплетая  кусок  торта  и  запивая  его   чаем,   Береславский
планировал остаток сегодняшнего дня. Первое и главное, за чем он  подался  в
Обнинск, - научиться обращаться с нечаянно доставшейся ему "пушкой". Что  бы
там ни было, а безропотной  жертвой  Ефим  не  станет  никогда.  Потрясется,
подергается, но если уж встал на тропу войны, то  воевать  будет  по  полной
программе.
   Этому научился еще в первом дворе  его  детства.  Именно  там  он  постиг
поистине великое  заклинание,  которое  помогало  собраться  перед  главными
ребячьими битвами. Оно было коротким и звучным: "Не бзди!"
   Маленький Ефим затруднился бы перевести это на общепринятый язык, но знал
точно, что лучше потерпеть боль, чем стыд, когда  уважаемые  во  дворе  люди
станут называть тебя  "бздуном".  Даже  легкая  слабость  -  это  называлось
"взбзднуть" (единственное известное литератору Береславскому слово,  имевшее
в своем составе шесть согласных подряд) -  считалась  постыдной  и  каралась
всеобщим презрением.
   Береславский мысленно произнес обращенное к самому себе заклинание. После
чего направился к автомобилю.
 
   Уже в движении еще раз спокойно "прокачал" ситуацию.
   На них с Сашкой кто-то наехал. Наехал  так  сильно,  что  это  невозможно
объяснить бизнесом: "Беор" не стоил даже денег, истраченных на  убийц.  Все,
казалось бы, объяснилось вычисленной ошибкой налетчиков. Но наезд на этом не
прекратился!
   Правда, и он, и Сашкина семья - живы. Однако Ефим отдает себе отчет,  что
это произошло в значительной степени из-за удачного стечения  обстоятельств.
Разложись  карты  иначе,  -  и  зарезервированная  Береславским  могила   на
Салтыковском кладбище уже была бы занята. Ефим поежился.
   Итак, что сделано на сегодня. Сашка - в безопасности, насколько можно  их
ситуацию определять данным термином. Сам Береславский отбил прямую атаку  и,
почти вооруженный, двигается к Роману Сереброву. С его помощью  он  надеется
стать по-настоящему вооруженным.
   Но все это не то. До тех пор пока не будет  ясности  по  причине  наезда,
опасность останется.  Даже  если  она  исчезнет,  по  независящим  от  Ефима
обстоятельствам, то Ефим об этом еще долго не  узнает  и  будет  обречен  на
жизнь, полную мучительного страха.
   Вывод: в первую очередь попытаться разобраться с Сашкиным соседом,  из-за
которого весь сыр-бор. И,  параллельно,  резко  усилить  медийную  кампанию.
Спастись можно, только став центром общего внимания. Причем если  с  соседом
разобраться  будет  чрезвычайно  сложно,  -  Береславский  понимал   уровень
конкуренции и соотношение сил по  этому  направлению,  -  то  второе  вполне
возможно. В конце концов, он ведь профессионал.
   Приняв решение, он успокоился.  По  крайней  мере,  пока  он  все  делает
правильно. Мама, конечно, сильно испугалась, но тут уж ничего не поделаешь.
 
   Ефим заехал к маме сразу после стычки с Терминатором. Задача у него  была
непростой: удалить ее с места постоянного проживания,  ничего  при  этом  не
объяснив, да еще и по  возможности  не  напугав.  Он  долго  думал,  как  бы
половчее соврать. Потом решил, что сообразит по ходу дела.
   Мама встретила его с радостью. Но вопросик в ее глазах все же наблюдался.
Обычно Береславский заезжал поздно вечером,  после  работы.  А  тут  -  утро
рабочего дня. Странно.
   С мамой у Ефима было полное взаимопонимание, но все же здесь был  не  тот
случай, когда откровенность могла помочь. Ефим напрягся и соврал  изощренно.
Зная, как мама мечтает о том, чтобы он наладил семейную жизнь,  Береславский
начал с Наташки.
   - Знаешь, я все же решил  жениться,  -  объявил  он.  Такое  чрезвычайное
известие вполне оправдывало чрезвычайный визит. Мамины мысли устремились  по
благоприятному руслу.
   - Не прошло и двадцати лет, - не удержалась она от упрека. Но,  поскольку
радости было больше, тему развивать  не  стала.  К  Наташке  мама  относилсь
хорошо, зная, как та относится к Ефиму. Суть  их  размолвки  она  интуитивно
чувствовала, и считала, что даже если девочка в  чем-то  виновата,  то  вину
свою уже давно искупила. За последние годы они  постоянно  общались  друг  с
другом, иной раз больше, чем с Ефимом. - Когда и где мы соберемся?
   - Мам, уже возраст не тот, чтоб сильно отмечать. Смеяться будут.
   - Для радости никакой возраст не поздний, сынок.
   Они еще  поговорили,  обсуждая  планы  торжества.  Мама,  безусловно,  не
упустила бы такой повод для закрепления  их  отношений.  Затем  Береславский
приступил к главному:
   - Мам, здесь есть еще один момент. Неприятный.
   - Какой? - напряглась  женщина.  -  Что  ты  еще  выдумаешь?  Неужели  ты
думаешь, что найдешь лучше? Да молодая тебя быстро выжмет!  Ты  посмотри  на
себя: лысина больше головы!
   - Мам, речь не том.
   - А о чем еще?
   - У Наташки есть ухажер. Безуспешный, - успокоил он мать, увидев, как  та
вскинулась. - Она любит только меня.
   - Ну, и в чем проблема?
   - Проблема в том, что он бандюк.
   ("Прости меня, Наташка...")
   - И что? - упавшим голосом спросила мама.
   - Угрожает чем попало. Вплоть до близких. А из уязвимых  близких  у  меня
только ты.
   - Как же это? - упавшим голосом  спросила  мама.  Она  очень  испугалась.
Понятно, не за себя, а за сына. - Может, тогда не надо? Что за жизнь такая?
   - Как это не надо? - рассердился Ефим. - То ты говоришь - женись, то - не
надо.
   - Лучше холостой сын, чем... - Мама даже слово выговорить  не  смогла.  -
Есть же еще девушки.
   - Мам, ты пойми. Все это - чепуха! Ничего  он  мне  не  сделает.  Человек
погорячился. Тем более что,  пока  мы  не  женимся,  у  него  есть  надежда.
Поженимся - исчезнет сам повод. А пока я хочу сделать все, чтоб меня труднее
было шантажировать.
   - Сынок, может, в милицию обратиться?
   - А что я им скажу? Что  девушку  не  поделили,  и  поэтому  давайте  мне
охрану? Мам, ничего не бойся.  Ничего  плохого  не  случится.  Нужно  только
немного времени.
   - Давай позвоним Василию Федоровичу. У него наверняка есть друзья.
   - Его нет дома. Он на курорте. Будет только через неделю.
   - Нет, он уже приехал. Вчера мне звонил.
   Теперь настала очередь удивляться Ефиму:
   - Старик тебе вчера звонил?
   - Да.
   - И что сказал?
   - Что у нас очень усилилась уличная преступность  и  чтобы  я  никому  не
открывала дверь, если не узнала голос по домофону.
   ("Старый лис, ни слова не сказал!")
   - Мам, я тебя часто обманываю?
   - Ты же знаешь, сынок.
   - Значит, мне можно верить? Нет, ты скажи прямо.
   - Можно.
   - Тогда уж поверь без доказательств. Мне ровным счетом ничего не  грозит.
Тем более что приехал Василий Федорович. Но ты должна мне помочь. Если  тебя
неделю, максимум, две не будет дома,  а  меня  прикроет  Ивлиев,  то  бандюк
просто не будет иметь предмет шантажа. А через  пару  недель  после  свадьбы
вопрос просто рассосется. Сама понимаешь, горячая кровь долго не  кипит.  Ты
ведь хочешь, чтобы я женился на Наташке?
   - Хочу. - Теперь мама не знала, что и думать. - Ты уверен, что  мне  надо
уехать?
   - Да.
   - А как ты гарантируешь свою безопасность?
   - Василий Федорович гарантирует. Мы  с  Наташкой  просто  уедем  на  пару
недель, и все. А когда вернемся, все уже быльем порастет.
   Мама еще немного повздыхала и,  не  до  конца  успокоенная,  согласилась.
Договорились, что она сегодня же  уедет  к  своей  подруге  во  Владимирскую
область  на  междугородном  автобусе.  Позвонит  ей  прямо  со   Щелковского
автовокзала, чтобы та встретила на остановке.
   Мама слегка обиделась, что Ефим не предложил, как обычно, машину с фирмы.
Береславский решил, что лучше  пусть  обидится,  но  зато  никто  не  сможет
выяснить, куда  она  делась.  Даже  если  прослушивают  телефоны.  Последнее
предположение сильно его напрягало, потому что являлось  вполне  допустимым,
особенно относительно личных номеров: офисного, домашнего и сотового.
 
   Машина  шла  ровно  восемьдесят  километров  в  час.  "Детская"  скорость
позволяла спокойно думать и оберегала от ненужных - с пистолетом в кармане -
встреч с милицией.
   Итак, он готов к бою. Эвакуировал  слабых,  собрал  резервы.  Теперь  еще
посмотрим, кто кого.
   Благополучно миновав два милицейских  кордона,  Ефим  добрался  до  цели.
Роман, как и обещал (Ефим звонил  ему  из  автомата,  не  стал  пользоваться
"мобильником"), ждал на остановке.
   Береславский   с   удовольствием   потряс   руку   своего   обширного   и
громкоголосого друга. Их общность основывалась на большой и чистой  любви  к
отечественной словесности. Но если Ефим писал все, что попало - от  любовной
лирики до научно-популярных и рекламных статей (ему  жутко  нравился  и  сам
процесс связывания слов в цепочки,  и,  еще  больше  -  причитающиеся  после
опубликования гонорары), - то Роман созидал только стихи. Его  произведения,
не лишенные тонкости  и  шарма,  печатались  время  от  времени  в  богемных
альманахах, но в принципе не могли сделать его лицом богатым и популярным.
   Пикантность ситуации состояла в том,  что  всю  сознательную  жизнь  этот
здоровенный  стихотворец  прослужил  во  внутренних  войсках  и  в  милиции,
преподавая  абсолютно  специфический  предмет:  огневую  спецподготовку  для
сотрудников элитных частей. Подполковник Роман Серебров  стрелял  из  всего,
что способно стрелять и что можно спрятать  под  одеждой.  И  стрелял  очень
качественно.
   Вот его-то и собирался  попросить  Ефим,  чтобы  тот  сделал  из  полного
лысоватого рекламиста чуточку Рэмбо.
   - Я тебя три года зову, ты все не мог. А тут вдруг как с  цепи  сорвался.
Ты чего, на войну собираешься? - очень точно предположил Роман.
   Береславский аж вздрогнул. Кое-что  ему  рассказать  придется,  но  не  в
первые же две минуты!
   - Выдалось время, я и приехал.
   - Пошли сразу в тир или ко мне?
   - Давай в тир, Роман. А то опять передумаю.
   Они  миновали  два  поста  и  прошли  в  тир,  устроенный  в  подвале   и
оборудованный очень  современ-но,  вплоть  до  динамического  тренажера,  на
котором проецировались боевые эпизоды, а обучающийся  должен  был  палить  в
выскакивающих на экране бандитов.
   Береславский повернул было к тренажеру, но Роман схватил его за рукав:
   - Рано тебе туда. Только патроны жечь.
   "Как бы потом поздно не было", - с обидой подумал Ефим, но подчинился.
 
   На огневом рубеже они были одни.
   -  У  тебя  проблем  не  будет  из-за  меня?  -  вежливо  поинтересовался
Береславский.
   - Не боись. Здесь и коммерческое обучение. Потом квитанцию выпишем.
   - Бандитов, что ли, учите? - не понял Ефим.
   -  Каких  еще  бандитов?  Частные  охранные   предприятия,   коммерческие
инкассационные службы, мало ли кто.
   Серебров долго и нудно объяснял Ефиму правила обращения с личным оружием,
потом показывал неполную сборку-разборку  пистолета  Макарова.  И  наверное,
только минут через сорок дошел до основных правил прицеливания и стрельбы.
   Береславскому было очень тошно. Сколько себя помнил, ему всегда  фатально
не везло, как только  дело  касалось  милитаризма.  Конечно,  он  не  прошел
стороной  мимо  детских  мальчишечьих  привычек.  Был  у  него  и   автомат,
вырезанный из доски, и большой зеленый танк, привезенный отцом из столицы, а
в чуть более зрелом возрасте, когда началось его увлечение авиацией -  целая
библиотека мемуаров военных летчиков  и  конструкторов.  Но  особой  тяги  к
"войнушкам" Ефим не испытывал никогда.
   В мечтах, было дело, он воевал и с американцами во Вьетнаме, и с  немцами
в России, и еще, непонятно почему,  в  античных  войнах,  причем  всегда  на
стороне древних греков. Однако,  как  только  дело  касалось  практики,  все
становилось просто смешным.
   Например, он, получив от родителей, после долгих уговоров, собаку, поимел
прямое отношение к Министерству обороны: щенка официально зарегистрировали в
кинологическом  клубе,  и  отец  Ефима  подписал   собачье   мобилизационное
предписание на случай войны. Так вот, щенка  Ефим  отдрессировал.  Его  Лорд
стал серьезным служебным псом и даже  имел  жетоны:  за  ОКД  -  общий  курс
дрессировки и ЗКС - защитно-караульную службу. Ефиму нравилось заниматься  с
понятливым и веселым псом, а Лорду нравилось все, что нравилось Ефиму.
   Через полтора года у начальника клуба  служебного  собаководства  созрела
идея  отправить  Лорда  и   Ефима   на   так   называемые   "военизированные
соревнования". Там и собака, и  проводник  могли  набрать  максимум  по  сто
баллов, принеся команде своего района заветные очки.
   Лорд полностью оправдал возложенные на него надежды, заработав 96 баллов.
Ефим же получил 12, и то  из  жалости:  его  толстая  задница  застряла  под
проволочной полосой препятствий, под которой ранее без проблем проползли все
сорок участников соревнований. Он же застрял прочно, пришлось даже проволоку
выкусывать, слава богу, не колючую. Теоретически он сошел  с  дистанции,  но
судьи пожалели подростка и оставили  в  зачет  жалкие  баллы,  набранные  на
других снарядах.
   Всю обратную дорогу  Ефим  сидел  на  заднем  сиденье  автобуса,  а  Лорд
слизывал с его лица соленые слезы обиды.
 
   Дальше - больше. Военрук в  школе,  Виктор  Иванович,  был  по-настоящему
классным  мужиком.  Старый  вояка,  он  не  отравлял   их   незрелые   мозги
политинформациями, а рассказывал о реальной  войне  (чем,  может,  и  вызвал
стойкий  хронический  пацифизм  Береславского),  пытался  учить  ходить   по
компасу, мучил бесконечной сборкой-разборкой АКМ.
   Он был неглупым человеком, но и на старуху бывает проруха: решил вылепить
из Береславского универсального солдата. Даже занимался с ним индивидуально.
Но не рассчитал своих сил.
   Например, в тире Ефим плохо видел мишень:  близорукость  мешала.  Поэтому
стрелял в то, что видел, - в лампочки на потолке. Получалось недурно, однако
Виктор Иванович и без доносчиков определял авторство всех его проектов.  Так
Ефим впервые столкнулся со  специфическим  армейским  средством  воспитания:
мытьем туалетов.
   С военруком Береславский провел и свой первый политдиспут.  Ему  попалась
книжка про революцию, в  которой  упоминался  расстрел  царской  семьи.  Это
глубоко возмутило пацана. Николая ему жалко не было - война есть  война,  но
убийства девчонок-царевен и мальчика сильно расстроили  его.  Это  никак  не
походило на легенды про  честных  и  благородных  рыцарей  -  "комиссаров  в
пыльных шлемах".
   Виктор Иванович  кинулся  объяснять  подростку  его  ошибку:  любой  член
царской семьи мог стать знаменем для белого движения, красный террор в ответ
на белый террор и так далее. У Ефима был лишь один аргумент - детей  убивать
нехорошо. Старый вояка никак не мог его переубедить. Наверное, потому, что и
сам в глубине души считал, что детей убивать нехорошо. Короче, эта дискуссия
становилась явно политически вредной: на улице было начало 70-х, шел "третий
решающий" год одной из пятилеток.
   Поэтому Виктор Иванович отправил Береславского и еще  одного  мальчика  в
военный кабинет (они почему-то в  тот  день  занимались  в  обычном  классе)
принести для разборки  два  автомата.  Понятно,  автоматы  были  учебные,  с
прорезанными стволами.
   И надо ж было случиться: Ефим, возвращаясь  с  автоматом,  встретил  одну
сволочь из 10-го "Б" класса. Это была  крепкая  сволочь,  которая  регулярно
задирала Ефима. Береславский боялся дать ему  жесткий  отпор,  так  как  тот
парень был на год старше, и к тому же боксер. Правда,  и  задирался  тот  не
так, чтобы Ефим пошел ва-банк. Но все равно очень обидно.
   А встретил его Ефим в туалете,  куда  зашел  по  пути,  чтобы  потом,  на
перемене, не  тратить  драгоценного  времени.  Обидчик  сидел  на  толчке  и
занимался тем, чем и должен был бы заниматься в таком месте и в таком виде.
   Береславский при виде врага принял решение: как всегда быстро и, как  это
частенько с ним бывало - неправильно. Он наставил на парня автомат и  дурным
голосом заорал: "Ложись, сука! Смерть твоя пришла!" В  итоге  десятиклассник
пережил тяжелую душевную травму, распластавшись  на  грязном  полу  мужского
туалета. Ему почему-то показалось, что Ефим не шутит...
   История приобрела огласку: сам  обиженный,  наверное,  промолчал  бы,  но
второй мальчик, посланный вместе с Береславским и ждавший  того  у  входа  в
туалет, разболтал всем. Это попахивало крупными  неприятностями,  вплоть  до
вылета  из  славных  рядов  ВЛКСМ.  Выручил  военрук.  Восхитившись  военной
хитростью своего неудачного воспитанника, он отстоял его на педсовете.
   Однако в десятом классе отказался от  Береславского  сам.  Произошло  это
опять-таки в школьном тире. Ефим довольно удачно отстрелял  четыре  патрона.
На пятом пожилая "мелкашка" сделала осечку. Береславский в тот момент  думал
о чем-то своем,  причем  довольно  далеком  от  происходящего.  Только  этим
обстоятельством можно объяснить его последующие действия. А именно: он встал
с огневого рубежа, взял винтовку за цевье, подошел  к  лампе  и  заглянул  в
дуло. Что он рассчитывал там увидеть, так потом и не смог объяснить.
   Все это Виктор Иванович наблюдал лично. Когда старая тозовка оказалась  в
его руках, он свистящим шепотом сказал Ефиму:
   - Пожалуйста, уходи.
   - Куда? - не понял Ефим.
   - На х..., - уточнил военрук. - И чтобы я тебя в тире не видел!
   Они остались в хороших отношениях,  просто  Виктор  Иванович  понял,  что
нельзя делать из трепетной лани коня, а из Ефима  Береславского  -  солдата.
Позже, на встречах выпускников, военрук  всегда  радовался  его  приходу.  И
как-то сказал, что более страшного момента, чем тот, когда он наблюдал,  как
мальчишка заглядывает в дуло заряженной винтовки, в его жизни не было...
 
   Тем временем  Ефим  продолжал  свою  военную  карьеру.  Когда  они  пошли
получать в военкомат свои приписные свидетельства,  пошел  шикарный  влажный
снег. Просто грех было не поиграть в снежки. Играло человек тридцать,  никак
не  меньше.  Но  именно  Ефимов  снежок  разбил  стекло  в  окне   районного
военкома...
   Тот с максимальной доходчивостью  объяснил  перепуганному  Береславскому,
где и сколько ему придется служить.
   Конечно, не все угрозы нужно принимать близко к сердцу: в институте, куда
поступил Береславский,  была  военная  кафедра,  и  немедленный  призыв  под
знамена злобного военкома ему не  грозил.  Однако  и  военная  кафедра  тоже
черной полосой прошлась по его биографии.
   Невоздержанность  на  язык  стала  причиной  продолжения   его   школьных
упражнений. Только тут  туалеты  были  больше,  а  принуждающие  возможности
офицеров - выше.
   На первом же занятии он спросил у заведующего кафедрой,  зачем  нужна  их
военная специальность (военный химик), если в стране с самой высокой трибуны
заявлено о прекращении производства химического оружия.
   Полковник внимательно  посмотрел  на  студента,  но  любознательный  Ефим
привык все доводить до конца и поинтересовался, не производят  ли  на  наших
заводах ОВ тайком. Завкафедрой, интеллигентный доктор  наук,  объяснил  ему,
что если даже такой вопрос задать директору нашего  завода  по  производству
ОВ, то он непременно даст отрицательный ответ.
   И в стрельбе у Береславского все оказалось очень  запущенно.  Но  если  в
школе это было факультативно,  то  здесь  от  результатов  стрельб  зависело
получать или не получать студенту стипендию.