али серые волки,
          И следы тех волков замело еще в прошлом году?
     Откуда было гражданам начальникам знать,  что уже не пер-
вый год на всех московских слетах и  песенных  посиделках  эти
строчки при повторе несколько видоизменялись:
          Нехороших людей развезли давно черные "Волги",
          А хороших людей "замели" еще в прошлом году...

     Рождение имени.

     Рассказывает Алексей Подвальный (Москва).
     - Во второй половине 60-х Юлий Ким,  тесно связанный в то
время  с  зарождающимся диссидентским движением,  оказался без
средств к существованию: из школы ему пришлось уйти, а от кон-
цертов ему настоятельно рекомендовали воздержаться.
     В это  время  на  него вышел режиссер саратовского ТЮЗа с
предложением написать песни для  спектакля  "Недоросль".  Ким,
конечно, радостно согласился,  но честно предупредил, что одна
только его фамилия на афише может привести к закрытию  спекта-
кля.
     - Знаете что,- сказал режиссер,  подумав,- возьмите псев-
доним. Никаких хлопот это не требует, а начальству спокойнее.
     На том и порешили.
     Через некоторое  время  режиссер  с  уже готовыми песнями
уезжал к себе в Саратов.  Ким провожал его на вокзале ("Я при-
шел на вокзал Павелецкий..."). Все уже сказано, обо всем дого-
ворено...
     - Да, - вдруг вспомнил режиссер,- а псевдоним?
     И тут Киму,  блестящему импровизатору и тонкому стилисту,
начисто отказала творческая фантазия.
     - Иванов,- говорит Ким.
     - Нет! - говорит режиссер.- Ну что это за псевдоним?
     Поезд трогается.  Ким идет рядом с  тамбуром,  в  котором
стоит режиссер.
     - Петров.
     - Нет.
     Поезд прибавляет ходу.
     - Сидоров.
     - Нет.
     Ким начинает отставать.
     - Михайлов!
     Режиссер понимает, что если он опять скажет "нет", следу-
ющего варианта уже не услышит.
     - Ладно. Михайлов!
     Так родился "Юлий Михайлов" - автор множества  всенародно
известных песен из спектаклей и фильмов.

     Чуть позже  в  народе  возник  вариант известной песенной
строчки:
     - Как Ким ты был, так Ким ты и остался!

     Не верь ушам своим.

     Рассказывает Александр Городницкий.
     - В  одной из экспедиций в Атлантике был такой случай.  Я
что-то делаю на палубе,  и вдруг мне кричат: "Михалыч, давай в
радиорубку, тебя "Голос Америки" передает!" Я, конечно, иду, а
у самого внизу живота такой  уже,  знаете,  холодок...  Вхожу.
Действительно,  из  динамика  мой голос поет "Над Канадой небо
синее...",  а слушают его начальник экспедиции и  замполит.  И
выражение лица у обоих такое, с которым смотрят на безнадежно-
го больного:  жаль,  мол,  беднягу,  да ничего не поделаешь...
Стоим, слушаем, молчим. Песня кончается, вступает голос дикто-
ра: "В эфире - очередная программа о творчестве советских бар-
дов, преследуемых коммунистическим режимом..." Тут сочувствен-
ное выражение  на  лицах  начальников  меняется  на  чугунное.
"...Мы открыли ее песней Юрия Визбора "Над Канадой" в исполне-
нии автора..." - Слыхали?  - сказал я,  круто повернулся и вы-
шел.

     Конец - делу ...

     Рассказывает Валерий Мустафин (Казань).
     То ли конец 70-х, то ли начало 80-х. Ульяновск. Фестиваль
"Гамбургский счет",  идею которого предложил замечательный че-
ловек, президент клуба Евгений Сиголаев.
     Объявляется конкурс на лучшую песню для закрытия фестива-
ля. Последним на сцену выходит Леонид Сергеев и завершает свою
серию песен чем-то гусарским с такими примерно словами:
               "И мы пойдем попить мадеру,
               И будем пить с тобой мы до утра,
               И за царя, за Родину, за веру
               Мы грянем громкое "Ура! Ура! Ура!"
     - Ну, все, - говорит он, оказавшись за кулисами, - кажет-
ся, я закрыл этот фестиваль. Навсегда.

     Считаю до трех!

     Рассказывает Берг.
     - 23 июня 1978 года у меня состоялась беседа с подполков-
ником.  Точнее,  у него со мной. И называлась - профилактичес-
кая.  И проходила в большом сером доме на улице Дзержинского в
Саратове.
     Собеседник мой  очень переживал по поводу моей дальнейшей
судьбы, и я,  чтобы хоть как-то его успокоить, пообещал больше
не писать двусмысленных песен. На том он и угомонился.
     А я вышел от него и задумался:
     - Как же теперь быть? Ведь вся прелесть этих песенок была
именно во втором смысле! А впрочем, я ведь никому не обещал не
писать трех-, четырех- и более-смысленных песен!
     С тех пор считаю хотя бы до трех и ни разу еще не обманул
этого замечательного человека!

     Так в жизни не бывает.

     Рассказывает Александр Городницкий:
     - На следующий год после появления злополучной песни "Про
жену французского  посла"  меня вызвал к себе тогдашний секре-
тарь партбюро,  весьма, кстати, известный и заслуженный ученый
в области  изучения  твердых полезных ископаемых океана,  про-
фессор и доктор наук,  седой и красивый невысокий  кавказец  с
орлиным носом  и  густыми бровями,  обликом своим напоминавший
графа Калиостро. Когда я прибыл к нему в комнату партбюро, где
он был в одиночестве,  он запер дверь на ключ,  предварительно
почему-то выглянув в коридор.
     - У нас с тобой будет мужской разговор, - объявил он мне.
- У меня тут на подписи лежит твоя характеристика в рейс,  так
вот, ты мне прямо скажи, что у тебя с ней было.
     Удивленный и встревоженный этим неожиданным  вопросом,  я
старался понять, о ком именно идет речь.
     - Да нет, ты не о том думаешь, - облегчил мои мучительные
экскурсы в  недавнее  прошлое  секретарь,  -  я тебя конкретно
спрашиваю.
     - О ком? - с опаской спросил я.
     - Как "о ком"? О жене французского посла.
     Я облегченно вздохнул,  хотя,  как оказалось,  радоваться
было рано.
     - Что вы, Борис Христофорович, - улыбнувшись, возразил я,
- ну что может быть у простого  советского  человека  с  женой
буржуазного посла?
     - Ты мне лапшу на уши не вешай,  -  строго  обрезал  меня
секретарь, -  и  политграмоту мне не читай - я ее сам кому хо-
чешь прочитаю. Ты мне прямо говори - да или нет!
     - Да  с  чего вы взяли,  что у меня с ней что-то было?  -
возмутился я.
     - Как это с чего? Если ничего не было, то почему ты такую
песню написал?
     - Да просто так, в шутку, - наивно пытался объяснить я.
     - Ну, уж нет. В шутку такое не пишут. Там такие есть сло-
ва, что  явно с натуры списано.  Так что не крути мне голову и
признавайся. И имей в виду:  если ты честно обо  всем  расска-
жешь, дальше меня это не пойдет,  и характеристику я тебе под-
пишу, даю тебе честное слово.  Потому что,  раз  ты  сознался,
значит перед нами полностью разоружился и тебе опять можно до-
верять.
     - Перед кем это - перед вами? - не понял я.
     - Как это перед кем? Перед партией, конечно!
     Тут я понял, что это говорится на полном серьезе, и не на
шутку обеспокоился.
     Последующие полчаса,  не жалея сил, он пытался не мытьем,
так катаньем вынуть из меня признание в любострастных действи-
ях с женой французского посла. Я держался с мужеством обречен-
ного. Собеседник мой измучил меня и измучился сам.  Лоб у него
взмок. Он  снял  пиджак  и повесил его на спинку своего секре-
тарского стула.
     - Ну, хорошо, - сказал он, - в конце концов есть и другая
сторона вопроса.  Я ведь не только партийный секретарь, но еще
и мужчина. Мне просто интересно знать - правда ли, что у фран-
цузских женщин все не так, как у наших, а на порядок лучше? Да
ты не сомневайся, я никому ничего не скажу!
     Я уныло стоял на своем.
     - Послушай,  - потеряв терпение закричал он, - мало того,
что я просто мужчина,  - я еще и кавказец.  А кавказец  -  это
мужчина со  знаком качества,  понял?  Да мне просто профессио-
нально необходимо знать,  правда ли, что во Франции женщины не
такие, как наши табуретки, ну?
     Я упорно молчал.
     - Ах так,  - разъярился он,  - убирайся отсюда.  Ничего я
тебе не подпишу!
     Расстроенный, вышел я из партбюро и побрел по коридору. В
конце коридора он неожиданно догнал меня, нагнулся к моему уху
и прошептал:
     - Молодец, я бы тоже не сознался!
     И подписал характеристику.

     Цензура на излете.

     Из разных источников.
     Как известно,  история повторяется в виде фарса.  Так,  в
начале "перестройки"  цензура  тратила  значительные усилия на
предотвращение пропаганды пьянства и  алкоголизма.  Эпоха  эта
совпала с началом массовых публикаций авторской песни, которая
никогда не стеснялась воспевать ничто  человеческое.  На  этом
месте и возник конфликт,  решавшийся с позиции силы.  И в раз-
личных сборниках появились пламенные строки,  в которых что-то
знакомое сочеталось  с элементами новизны.  Результаты искусс-
твоведческих исследований проще представить в виде таблицы:

+---------------+-----------------------+--------------------|
|     Автор     |         Поет          |  Следует печатать  |
+---------------|-----------------------|--------------------+
| Ю.Ким         | Как бы попили,        | Чаю попили,        |
|               | а как бы попели!      | а как бы попели!   |
+---------------|-----------------------|--------------------+
| Ю.Визбор      | И пить нам,           | И петь нам,        |
|               | и весело петь!        | и весело петь!     |
|               |                       |                    |
|               | ...И душу греть вином | ...И душу греть    |
|               | или огнем...          | добром или огнем...|
+---------------|-----------------------|--------------------+
| А.Городницкий | Прочь тоску гоните вы,| Вы летите по ветру,|
|               | выпитые фляги!        | посадочные флаги!  |
+---------------|-----------------------|--------------------+
| Г.Васильев,   | С верной подружкой    | С верной подружкой |
| А.Иващенко    | и кружкой в руке...   | и книжкой в руке...|
+---------------+-----------------------+--------------------+

      * ВЕЛИКАЯ СИЛА ИСКУССТВА *

     Когда деньги "не играют рояли".

     Рассказывает Николай  Адаменко  (Харьков),  хотя  Дмитрий
Бикчентаев (Казань) утверждает, что это - чистейший "фольклор".
     - Дело  было  во второй половине 80-х,  когда Андрей Коз-
ловский еще работал сварщиком "на северах" и "на материке" по-
являлся с карманами,  оттопыривавшимися от обилия билетов Гос-
банка СССР.
     И вот он сидит в компании своих  казанских  друзей  в  не
очень меблированной  квартире какой-то общей знакомой.  Сидят,
"квасят". В какой-то момент горючее заканчивается, а энтузиазм
еще нет, и Андрей как наиболее кредитоспособный участник собы-
тия вызывается пополнить запасы. Исчезает он надолго.
     Когда оставшиеся  уже  почти свыкаются с мыслью,  что его
планы на остаток дня изменились круто и окончательно, на лест-
нице возникает какой-то шум,  возня, звучат грубые мужские го-
лоса и раздается звонок в дверь. Хозяйка открывает, и незнако-
мые мужики  под  руководством Андрея вкатывают не очень старое
пианино.
     - Вот, - говорит Андрюша,- зашел по ошибке в комиссионку,
увидел эту штуку и понял, чего нам недоставало.
     Ну, добавили, помузицировали, стали расходиться. Уходит и
Андрей. Хозяйка:
     - А пианино?
     - Так ведь, может, не в последний раз...

     Удалось навести справку по данному эпизоду у самого  Коз-
ловского.
     - Не было этого в Казани.  В Вологде  было.  Это  пианино
рублей двести стоило всего-то.
     - А что ты сказал, уходя?
     - Не помню: пьянка же была!

     Лекарство для души, и не только.

     Рассказывает Александр Иванов.
     Концерт в  Москве.  Саша поет и вдруг замечает,  что один
зритель время от времени что-то записывает в записной  книжке.
Кто он и что пишет?  Вроде бы не гэбэшник - времена уже не те.
Тогда кто?
     В перерыве этот человек подходит к Саше и  говорит,  мол,
знаете, Ваши песни обладают зарядом энергии,  способным произ-
водить целенаправленное лечащее  воздействие  на  человеческий
организм. Я  вот тут отметил:  эта песня - "от головы",  эта -
"от сердца", эта - "от почек"...
     Тут сидящий поблизости известный визборовед Р.А.Шипов ти-
хонько шепчет Иванову:
     - Спроси его, а нет ли у тебя чего от геморроя?

     Кимельфельд и нимфы.

     Кто-то рассказал.
     Дело было в Киеве в середине 70-х годов.
     Сидят на  бульваре  на  лавочке трое - Дима Кимельфельд и
две живописные особы альтернативного полу.  Поодаль маячит  и,
судя по всему, мается четвертый - страж порядка. Мается от то-
го, что не может разрешить проблему:  если мужик,  сидящий  на
лавочке (а это,  как вы поняли,  Кимельфельд) пьян,  причем до
безобразия, то почему трезвым девочкам так хорошо с ним и  ве-
село? А если он тверез, то почему так похож на пьяного?
     Ну, почему похож,  вы тоже догадались - по причине незау-
рядного артистического  дарования.  Но  всему прекрасному рано
или поздно приходит конец,  и по изменениям в оттенках поведе-
ния мента Дима понял,  что тот уже почти решился на исполнение
служебного долга,  и с шуткой пора завязывать.  Концовку  Дима
придумал весьма  изящную - разыграть пантомиму с воображаемыми
стаканом и бутылкой водки.
     А позади скамейки рос пирамидальный тополь с низко распо-
ложенными ветвями. И Дима со словами "Вот сейчас я возьму ста-
кан..." засовывает в листву руку и... достает пыльный граненый
стакан, о существовании которого он,  естественно, не подозре-
вал.

     С учетом специфики аудитории...

     Владимир Качан  рассказывал,  что в свое время он надолго
исключил из репертуара песню Б.Окуджавы и  И.Шварца  "Кавалер-
гарда век недолог..." после того, как однажды, привычно выводя
"не обещайте деве юной любови вечной на  земле...",  он  вдруг
вспомнил, _кому_ он это поет:  дело происходило на концерте для
работников ЗАГСов.

     Вероятно, нечто подобное испытал и Олег Митяев, когда его
во время благотворительного выступления в исправительно-трудо-
вой колонии  заставили-таки  спеть коронную "Как здорово,  что
все мы здесь сегодня собрались!".

     Но не все так печально. Сергей Кульбака (г.Переславль-За-
лесский) вспоминает, каким энтузиазмом была охвачена аудитория
в подобном  заведении,  когда  они с братом Николаем и другими
участниками ансамбля политической песни (дело  было  в  начале
80-х) пели,  казалось бы,  стереотипные слова о том долгождан-
ном, но неизбежном моменте,  когда решетки заржавеют, "темницы
рухнут, и свобода..." Это было прекрасно!

     Что и было сделано.

     Грустный случай. Рассказал кто-то из екатеринбуржцев.
     На фестивале "Ильмень-94" Петр Старцев спел песню,  в ко-
торой были слова: "Успокой скорей поэта, озеро Ильмень!"
     А на  следующий  день  спасслужбы стояли на ушах:  кто-то
утоп.
     Такие дела.

     С первой попытки.

     Напомнил Николай Адаменко (Харьков), затем - независимо и
слово в слово - Сергей Данилов (Петербург).
     Год примерно 88-й. Лагерь "Орленок" под Туапсе. Дом вожа-
тых. Около полуночи.  Адаменко пытается познакомить  Берга  со
своими друзьями и их творчеством.  Саша Гейнц и Сережа Данилов
начинают с песни "Голубой ледопад".  Не проходит и минуты, как
дуэт пополняется третьим "голосом" - храпом Берга.
     - Вот это да!  - восхищается Адаменко. - Впервые вижу че-
ловека, который "вырубил" Берга с одной песни!
     Комментарий Берга:
     - При сем присутствовал.  Как проснулся - помню. Как зас-
нул и потом спал - нет. Храпа не слышал, это однозначно!

     Если изоляция не информационная, жить можно!

     Известный  на  Кавказе  автор  песен  Валерий Митрофаненко
рассказывал о том, как после возвращения со второго всесоюзного
фестиваля  авторской  песни  в  Таллине  осенью  1988 года он с
удвоенной энергией  включился  в  деятельность  ставропольского
Народного фронта, за что и оказался брошенным на десять суток в
местные застенки. И вот он "отбывает", а там,  на  воле,  кипит
жизнь  и  пресса  печатает  статьи о прошедшем фестивале, что к
зэкам, понятно, никакого отношения иметь не может.
     И вот однажды в камеру вошел мент и спрашивает:
     - Кто тут Митрофаненко?
     - Я, - отвечает Валера.
     - Вам велено передать, что Ваша песня опубликована в жур-
нале "Музыкальная жизнь", - строгим голосом сказал надзиратель
и вышел.

     Не влезай: убьет!

     Кто-то,  кажется,  москвич Станислав Колеников, рассказал,
как один из его знакомых с некоторых пор (и довольно долго,  не
меньше   года)   старался   не  пользоваться  троллейбусом  как
средством передвижения, а все из-за строчки в песне Ланцберга:
             "Мокро. Бьет от троллейбусов током."

      * ТРУДОВЫЕ БУДНИ *

     Страсти по Харе.

     Рассказывает Берг.
     - Март 1974 года, первый тираспольский фестиваль. Все еще
в шоке от чилийских событий.  Только ленивый не написал своего
посвящения Виктору Хара, который, кстати, оставил тяжелое нас-
ледство в виде проблемы - как писать его фамилию  в  дательном
падеже, если в русском языке мужские фамилии склоняются, а по-
лучается не вполне благозвучно.
     И вот  на сцену выходит куйбышевский автор Станислав Мар-
кевич и громким голосом объявляет:
     - Виктору Харе! - и поет свою песню.
     И песня какая-то странная:  вроде бы с Харой дело было на
стадионе, а тут подвалы какие-то,  казематы, решетки, и песня,
словно птица, вырвавшись на свободу, шурует вокруг земного ша-
ра, и т.д. И вдвойне странно то, что песню эту вроде бы слышал
рассказчик где-то, причем задолго _до_ чилийских событий...
     Ну конечно!  Декабрь 1972 года, первый кишиневский фести-
валь. На сцену выходит Слава Маркевич и  громовым  басом  про-
возглашает:
     - Микису Теодоракису!..

     Биологический барьер.

     Рассказывает Наталья Дудкина.
     - На одном из концертов В.Долиной  некий  зритель,  плохо
переносивший звучание расстроенного инструмента, не выдержал и
подал реплику:
     - Вероника, настройте гитару!
     На что Долина, человек искренний, ответила:
     - Не могу: не моя.

     Концерт Высоцкого в МГУ.

     В 1967  году на биофаке МГУ должен был выступать Владимир
Высоцкий. Естественно,  желающих попасть на этот концерт  было
гораздо больше, чем мест в самой большой аудитории факультета,
да и не все желающие были в достаточно  хороших  отношениях  с
комитетом комсомола,  через  который распространялись билеты -
примитивные самоделки, размноженные фотоспособом. Три предпри-
имчивых студента (со слов одного из которых - Михаила Ившина -
и записана эта история) решили помочь народному горю. попросив
на время единственный экземпляр заветной бумажки,  они в крат-
чайшие сроки изготовили копий с него вдвое больше,  чем было в
природе настоящих билетов.  Своих клиентов они, правда, честно
предупреждали, чтобы те приходили заранее,  так  как  возможны
проблемы с  местами.  Так что когда к аудитории стали подтяги-
ваться обладатели натуральных билетов,  та была уже не  просто
полна, а прямо-таки забита.
     К моменту появления на сцене Владимира  Семеновича  конф-
ликт все еще не был разрешен: слушатели толпились в проходах и
на галереях и уже довольно плотно сидели на ступеньках  (ауди-
тория представляет  собой  довольно  крутой амфитеатр),  а под
всеми дверьми возбужденно гудели те, кому не досталось никаких
билетов. И тут случилось непредвиденное.
     В самой верхней части аудитории есть  двери,  соединяющие
ее с коридором третьего этажа - массивные,  дубовые, в полтора
человеческих роста.  Большую часть года они заперты,  по особо
торжественным случаям открываются - наружу. А тут они - в пер-
вый и пока последний раз за всю свою жизнь - открылись внутрь.
И прямо  по  сидящим  на ступеньках покатилась волна пьяных от
своей удачи безбилетников...
     Положение спас  Высоцкий  -  он ударил по струнам и запел
что-то энергичное, кажется, "Порвали парус". Все замерли в тех
позах, в которых их застигли первые звуки.  Потом, когда песня
кончилась, все осели,  где стояли. Места всем хватило