Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
верность,
И, рабе его низкой,
мне тревожиться разве надо!
ДЕВЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
У нас во дворе
чудесное дерево есть.
В зеленой листве
раскрылись на нем цветы.
Я ветку тяну,
срываю ее красу,
Чтоб эти цветы
любимому поднести.
Их запах уже
наполнил мои рукава.
А он далеко -
цветы не дойдут туда.
Простые цветы,
казалось бы, что дарить?
Они говорят,
как давно мы в разлуке с ним!
ДЕСЯТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Далеко, далеко
в выси неба звезда Пастух,
И светла, и светла
ночью Дева, где Млечный Путь.
И легки, и легки
взмахи белых прелестных рук.
И снует, и снует
там на ткацком станке челнок.
День пройдет, а она
не успеет соткать ничего,
И от плача ее
слезы падают, точно дождь.
Млечный Путь - Хань-река
с неглубокой прозрачной водой
Так ли непроходим
меж Ткачихою и Пастухом?
Но ровна и ровна
полоса этой чистой воды...
Друг на друга глядят,
и ни слова не слышно от них!
ОДИННАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Я назад повернул
и погнал лошадей моих прямо,
Далеко, далеко
их пустил по великой дороге.
Я куда ни взгляну -
беспредельны просторы, бескрайни!
Всюду ветер восточный
колышет деревья и травы.
Я нигде не встречаю
того, что здесь ранее было, -
Как же можно хотеть,
чтоб движенье замедлила старость!
И цветенью и тлену
свое предназначено время.
Потому-то успех
огорчает неранним приходом.
Ни один человек
не подобен металлу и камню,
И не в силах никто
больше срока продлить себе годы.
Так нежданно, так вдруг
превращенье и нас постигает,
Только добрую славу
оставляя сокровищем вечным.
ДВЕНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Та стена на востоке
высока и тянется долго,
Извивается в далях
не разрывным нигде заслоном.
И когда буйный ветер,
землю вверх взметая, поднялся,
Там осенние травы
разрослись и все зеленеют.
Времена - все четыре -
за одним другое на смену,
И уже вечер года
с быстротой какой набегает!
В "Песнях", в "Соколе быстром",
есть избыток тяжкой печали,
А "Сверчок" в этих "Песнях"
удручает робостью духа.
Так не смыть ли заботы,
волю дав велениям сердца:
Для чего людям нужно
на себя накладывать путы...
В Янь-стране, да и в Чжао
очень много прекрасных женщин,
Среди них всех красивей -
светлолицая, словно яшма,
И она надевает
из тончайшего шелка платье,
И выходит к воротам,
чтоб разучивать "чистые песни".
Звуки струн и напевы
до чего ж у нее печальны!
Когда звуки тревожны,
знаю, сдвинуты струн подставки;
И в возвышенных чувствах
поправляю одежду чинно,
И, растроганный думой,
подхожу к певице несмело,
Про себя же мечтаю
быть в летящих ласточек паре,
Той, что глину приносит
для гнезда к госпоже под крышу!
ТРИНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Я погнал колесницу
из Восточных Верхних ворот,
Вижу, много вдали
от предместья на север могил.
А над ними осины
как шумят, шелестят листвой.
Сосны и кипарисы
обступают широкий путь.
Под землею тела
в старину умерших людей,
Что сокрылись, сокрылись
в бесконечно длинную ночь
И почили во мгле
там, где желтые бьют ключи,
Где за тысячу лет
не восстал от сна ни один.
Как поток, как поток,
вечно движутся инь и ян,
Срок, отпущенный нам,
словно утренняя роса.
Человеческий век
промелькнет, как краткий приезд:
Долголетием плоть
не как камень или металл.
Десять тысяч годов
проводили один другой.
Ни мудрец, ни святой
не смогли тот век преступить.
Что ж до тех, кто "вкушал",
в ряд стремясь с бессмертными встать,
Им, скорее всего,
приносили снадобья смерти.
Так не лучше ли нам
наслаждаться славным вином,
Для одежды своей
никаких не жалеть шелков!
ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Все то, что ушло,
отчуждается с каждым днем,
И то, что приходит,
роднее нам с каждым днем...
Шагнув за ворота
предместья, гляжу вперед
И только и вижу
холмы и надгробья в ряд.
А древних могилы
распаханы под поля,
Сосны и кипарисы
порублены на дрова.
И листья осин
здесь печальным ветром полны.
Шумит он, шумит,
убивая меня тоской.
Мне снова прийти бы
ко входу в родимый дом.
Я хочу возвратиться,
и нет предо мной дорог!
ПЯТНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Человеческий век
не вмещает и ста годов,
Но содержит всегда
он на тысячу лет забот.
Когда краток твой день
и досадно, что ночь длинна,
Почему бы тебе
со свечою не побродить?
Если радость пришла,
не теряй ее ни на миг;
Разве можешь ты знать,
что наступит будущий год!
Безрассудный глупец -
кто дрожит над своим добром.
Ожидает его
непочтительных внуков смех.
Как преданье гласит,
вечной жизни Цяо достиг.
Очень мало притом
на бессмертье надежд у нас.
ШЕСТНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Холодный, холодный
уже вечереет год.
Осенней цикады
печальней в сумерках крик.
И ветер прохладный
стремителен стал и жесток,
У того же, кто странствует,
зимней одежды нет.
Одеяло в узорах
отдал Деве с берега Ло,
С кем я ложе делила,
он давно расстался со мной.
Я сплю одиноко
все множество долгих ночей,
И мне в сновиденьях
привиделся образ его.
В них добрый супруг,
помня прежних радостей дни,
Соизволил приехать,
мне в коляску взойти помог.
Хочу, говорил он,
я слушать чудесный смех,
Держа твою руку,
вернуться с тобой вдвоем...
Хотя он явился,
но это продлилось миг,
Да и не успел он
в покоях моих побыть...
Но ведь у меня
быстрых крыльев сокола нет.
Могу ль я за ним
вместе с ветром вослед лететь?
Ищу его взглядом,
чтоб сердце как-то унять.
С надеждою все же
так всматриваюсь я в даль,
И стою, вспоминаю,
терплю я разлуки боль.
Текут мои слезы,
заливая створки ворот.
СЕМНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
С приходом зимы
наступила пора холодов,
А северный ветер -
он пронизывает насквозь.
От многих печалей
узнала длину ночей,
Без устали глядя
на толпы небесных светил:
Три раза пять дней -
и сияет луны полный круг,
Четырежды пять -
"жаба" с "зайцем" идут на ущерб...
Однажды к нам гость
из далеких прибыл краев
И передал мне
привезенное им письмо.
В начале письма -
как тоскует по мне давно,
И далее все -
как мы долго в разлуке с ним.
Письмо положила
в рукав и ношу с собой.
Три года прошло,
а не стерлись эти слова...
Что сердце одно
любит преданно на всю жизнь,
Боюсь, господин,
неизвестно тебе о том.
ВОСЕМНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Однажды к нам гость
из далеких прибыл краев,
И передал мне
он узорчатой ткани кусок:
Меж нами легло
десять тысяч и больше ли,
Но давний мой друг
все же сердцем своим со мной.
В узоре чета
юань-ян, неразлучных птиц.
Из ткани скрою
одеяло "на радость двоим".
Его подобью
ватой - нитями вечной любви.
Его окаймлю
бахромой - неразрывностью уз.
Как взяли бы клей
и смешали с лаком в одно, -
Возможно ли их
после этого разделить!
ДЕВЯТНАДЦАТОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Ясный месяц на небе -
белый и яркий, яркий -
Осветил в моей спальне
шелковый полог кровати.
И в тоске и печали
глаз я уже не смыкаю,
И, накинув одежду,
не нахожу себе места...
У тебя на чужбине
хоть и бывает радость,
Ты бы все-таки лучше
в дом наш скорей вернулся.
Выхожу из покоев,
долго одна блуждаю:
О тоске моей мысли
разве кому перескажешь?..
И, вглядевшись в дорогу,
снова к себе возвращаюсь.
Тихо падая, слезы
платье мое орошают.
ДИНАСТИЯ ХАНЬ
III в. до н. э.-III в. н. э.
ЦЗЯ И
Перевод А.Ахматовой
ПЛАЧ О ЦЮЙ ЮАНЕ
Я прежде был приближен к трону,
Теперь изгнанье - жребий мой.
Здесь Цюй Юань свой путь преславный
Окончил в глубине речной.
Тебе, река Сяншуй, вверяю
Мой горестный, мой гневный стих.
Мудрец попал в коварства сети
И умер, задохнувшись в них.
Увы! Увы! О том я плачу,
Кто радостных не знал часов.
Нет феникса и чудо-птицы,
И все под властью хищных сов.
Увы, глупец прославлен ныне,
Бесчестный властью наделен.
Вступивший в бой со злом и ложью,
Мудрец на гибель обречен.
Бо И корыстным называют,
Убийцу Дао Чжэ - святым.
Свинцовый нож считают острым,
А длинный меч Мо-се - тупым.
Вотще погиб учитель мудрый.
Как не грустить, не плакать мне?
Нет больше золотых сосудов,
А глина грубая в цене.
Волов впрягают в колесницы,
Осел опередил коней,
Породистый скакун уныло
В повозке тащит груз камней.
Уборов иньских шелк не в моде,
Он в обуви подстилкой стал.
О Цюй Юане я горюю -
Он в жизни это испытал.
Я говорю:
Нет княжества его, и он меня не знает,
Но я о нем грущу, я скорбью угнетен.
Крылами легкими взмахнув, умчался феникс,
И, устремляясь ввысь, все уменьшался он.
Чтобы сберечь себя, он прячется в глубинах,
На дне с драконами, под влагой быстрых рек:
Чтоб стать невидимым, он стер свое сиянье,
Но с мелкотой речной не будет знаться ввек.
Все почитать должны мудрейших добродетель,
От мира грязного таиться нужно нам,
Тот вороной скакун, который терпит путы
И уши опустил, - подобен жалким псам.
И все же Цюй Юань виновен в том, что медлил
Расстаться с князем Чу, от козней злых уйти, -
Покинуть бы ему любимую столицу
И, странником бродя, иной приют найти.
С высот заоблачных могучий феникс, видя
Всех добродетельных, слетает им помочь,
Но если зло и ложь скрывает добродетель,
Он вновь взмывает ввысь и улетает прочь.
Известно это всем: в запрудах мелководных
Большие осетры не могут долго жить.
Лягушкам, что кишат в канаве узкой,
Огромной рыбы ход легко остановить.
ВАН ЦАНЬ
Перевод Г.Ярославцева
ВЗОШЕЛ НА БАШНЮ
В свободный день я поднялся на башню
И пристально смотрю вокруг, угрюм.
Мне хочется печаль мою рассеять
И разогнать поток тревожных дум.
Уходят вдаль открытые просторы,
Смотрю на землю с птичьей высоты.
По сторонам от башни воды Чжана
Здесь разлились, прозрачны и чисты.
То место, где врастает в землю башня,
Примкнуло к острову в изгибе Цзу,
Каналы полноводные сверкают
Среди равнины далеко внизу.
На севере - курган могильный Тао,
А дальше - невозделанна земля;
На западе - холм Чжао, тучным рисом
Засеяны поемные поля.
Я вижу - все вокруг меня прекрасно,
Но не родная это сторона.
Удержат ли меня ее богатства,
И восхищенья стоит ли она?
Волнения и смуты в отчем крае
В чужие земли бросили меня.
Двенадцать лет я с родиной в разлуке,
Двенадцать лет, до нынешнего дня!
Как мне уйти от горестных раздумий,
Когда душа истерзана тоской?
Я вдаль смотрю, склонившись на перила,
И грежу возвращением домой.
Мне кажется, что там, за этой далью,
Где сблизился с землею небосвод,
Места родные различаю смутно,
Поля, леса за гранью гор и вод...
Но я оторван от моей отчизны:
Там, вдалеке, лишь цепь Цзиншаньских гор.
Непрошеной слезою отуманен,
Теряет остроту, слабеет взор.
Не суждено жела