работала  школа  телохранителей,  там
тренировали  двойников,  их   учили  гримироваться,  двигаться,  говорить  и
действовать так, как  двигаются, говорят и действуют помощники  и  охранники
кандидатов в президенты. Те, кто знал или мог знать  об этой школе, умирали,
иногда  при странных обстоятельствах. Таковы факты.  Далее мы  позволим себе
сделать некоторые  предположения.  Судя  по всему,  кто-то  готовит заговор,
напрямую  связанный с грядущими президентскими  выборами, готовит "выход" на
ряд  основных  кандидатов  в  президенты  или провокацию,  причем  старается
сохранить строгую  тайну... Этот  "кто-то"  способен  на  убийство,  подлог,
похищение...  Можно  считать  доказанным, что  в  ходе  предвыборной  борьбы
используются  чисто  уголовные  методы.  Уже давно  не новость,  что  Россия
превращается  в  криминальное государство. Люди, уличенные  в мошенничестве,
заседают в Думе, сотрудников аппарата правительства  можно увидеть за  одним
ресторанным  столиком  с "криминальными  авторитетами".  Такого рода фактами
никого удивишь. И вот еще серия фактов..."
     Лизавета застонала и  отвернулась от  компьютера. Ничего не получалось.
Общие слова. Пустота. Она позвала на помощь Маневича...
     -- Ничего не выходит!
     -- У тебя? -- Саша тихонечко свистнул, -- Ни за что не поверю...
     -- Мы зря не послушались Георгия!
     -- Это и  сейчас не поздно сделать. Только что же это такое происходит?
Великая Лизавета готова поднять лапки вверх?
     Лизавета встала и принялась ходить по комнате. Она не  любила, когда ее
подначивают.
     -- У нас мало информации...
     -- Что?  Мы  лично видели этот дом-крепость. Мы еще сегодня утром чудом
выбрались  из  волчьего  логова,  а  ты говоришь  -- нет  фактов!  А  Андрей
Викторович? А Леночка? А  психологи?  А отравленный Савва?  А  Георгий твой,
черт его побери? Это не факты? -- Саша с разбегу плюхнулся на гостевой диван
и начал хлопать себя по карманам джинсов.
     --  Факты,  --  вздохнула  Лизавета, присаживаясь с ним рядом.  --  Это
факты,  а  я  говорю  об информации.  Наверняка  мы  знаем  только  то,  что
существует  некий заговор с  двойниками. И все.  Кто в заговоре, какова  его
цель -- нам совершенно неведомо.
     --  Мы знаем,  что идет грязная  игра! --  Саша на секунду прервал свои
поиски.
     -- И все? Об  этом каждый  знает... Можем  выйти на улицу и  спрашивать
прохожих, идет  ли грязная игра в верхах. Девяносто пять процентов  ответят,
что идет!
     Теперь Саша  взялся  за карманы куртки. Через  несколько  мгновений  он
нашел сигареты,  но  не свои,  а  оператора  Байкова,  который  курил  "LM".
(Маневич наотрез отказался  заехать  домой  переодеться, и Лизавета выделила
ему свитер  и  операторскую  куртку -- о  том,  откуда  у  нее  в доме столь
специфическая  деталь туалета, Саша деликатно не спросил.) Он открыл пачку и
трясущимися  от  злости руками протянул ее Лизавете, забыв, что та на данном
этапе жизни не курит. Лизавета, конечно же, отказалась.
     -- А я покурю, надо успокоиться! -- Он щелкнул зажигалкой.
     --  От волнения  закуривают в плохих детективах, -- тихонько произнесла
Лизавета.
     Зазвонил телефон.  Саша  невозмутимо  снял трубку, нажал на  рычажок  и
положил  ее  рядом  с  аппаратом. Потом набрал  одну  цифру, чтобы  не мешал
навязчивый зуммер.
     --  А я  и попал в плохой детектив.  Ты  уже второй раз  меня заводишь.
Тогда не дала сюжет сделать, и сейчас не понимаю, какого рожна тебе надо.
     --  Не  рожна,  а  информации.  Я  не  хочу бросать  булыжники в воду и
любоваться кругами  на воде. Не  хочу действовать  по-обывательски.  Не хочу
просто сплетничать о власть имущих.
     -- Обыватели  --  те  действительно  сплетничают.  А у нас убийственные
данные!
     Снова раздались телефонные звонки, теперь звонили по местному. И  опять
Саша решил не отвечать.
     --  Хорошо,  --  холодно улыбнулась  Лизавета.  --  Вот  текст.  Может,
допишешь? Так, чтобы без общих фраз! Кто в заговоре? Кто? Никому  не ведомый
Андрей  Викторович? Мы даже фамилии  его не знаем! Мы даже не знаем, в каком
качестве туда вписались депутаты Зотов и Поливанов! --  Она перешла почти на
крик.
     -- Так это только начало! -- крикнул в ответ Маневич. Голос у него  был
куда более звучным.
     -- Начало! У нас всегда начинается и кончается одинаково:  преступление
есть, виноватых нет!
     --  А почему  именно я должен отвечать за всю страну!  Здесь конкретное
дело!  -- Они  стояли  друг напротив друга и орали так,  что, наверное, было
слышно в студии на первом этаже.
     -- Потому что ты торопишь, гонишь, как на пожар, с этим пожаром!
     Докричать они не успели. Заявилась та самая муза телефонной информации,
которая еще утром сулила Саше неприятности.
     -- Ну  и  шумно  тут  у вас. Понятно,  почему  Эфирный  дозвониться  не
может...  -- Девица внимательно разглядывала комнату и  спорщиков.  Лизавета
готова была поручиться,  что  она какое-то  время  подслушивала  под дверью.
Впрочем, пусть! Все равно ничего не поймет.
     -- А  ему  что  надо? --  Саша  яростно  глянул на девицу  и  с  трудом
сдержался. Она походила на чрезмерно любопытную абиссинскую кошку --  худая,
злая, с остреньким носиком  и еле заметными усишками. Так и хотелось бросить
ей классическое "брысь!".
     -- Понятия не имею! -- фыркнула девица. -- Вы уж сами ему позвоните. --
Она постояла еще секунд сорок, потом повернулась и собралась уходить.
     -- Еще чего! -- крикнул ей вслед Маневич.
     --  Са-ша...  -- Имя коллеги  Лизавета  произнесла  по слогам. Маневича
частенько заносило. -- Не хочешь звонить  начальству -- не  звони.  Но зачем
оповещать  об  этом   всех   встречных-поперечных?  Зачем  давать  пищу  для
пересудов?
     --  Мы  попробуем  дозвониться. --  Лизавета выглянула  из  кабинета  и
убедилась, что девица услышала ее слова.
     Звонить  Ярославу  не  пришлось. Легкий  на под®ем, особенно  когда ему
самому  было  что-то  нужно, он заявился  сам. Приоткрыл  дверь, заглянул  в
кабинет и пробасил:
     -- Вот  вы  где окопались, черти...  -- Голос у него все-таки красивый,
что есть, то есть.
     --  Здравствуйте,  Ярослав  Константинович,  --  преувеличенно  вежливо
раскланялся с начальником Саша.
     -- Какими судьбами в наши Палестины? -- Лизавета знала, что ни к кому и
никогда Ярослав  не приходит просто  так, чайку  попить.  У него всегда есть
дело.
     -- Так, мелкая ревизия. Зашел посмотреть.
     Ярослав постоял на пороге, потом вошел. Переместился к столу, аккуратно
положил на место снятую телефонную трубку.
     --  Вы  сегодня к выпуску что-нибудь готовите? -- Через плечо  Лизаветы
Ярослав посмотрел на дисплей компьютера.
     --   Россия   превращается   в  криминальное   государство...   в  ходе
предвыборной борьбы используются уголовные методы... -- Он читал так же, как
думал, -- по складам.
     Лизавета лихорадочно искала удобоваримую отговорку.  Можно соврать, что
это  статья  для  какой-нибудь  газеты, но  тогда ревнивый  начальник  будет
поминать подобную измену всю  оставшуюся жизнь, задушит  мелкими придирками,
как Отелло Дездемону. Ничего путного в голову не приходило.
     Ярослав тем временем дочитал текст до конца и закаменел лицом.
     -- Это что, сегодня в эфир пойдет?
     -- Да что вы, Ярослав Константинович, это мы...
     На помощь Лизавете самоотверженно бросился Саша Маневич:
     --  Мы  думаем,  как  лучше  подать совершенно  убойный  материал.  Это
касается выборов президента... Помните, тот репортаж из Москвы о следствии в
прокуратуре... А тут вот пожар... и ФСБ...
     Саша совершенно напрасно  помянул свой сюжет о злоупотреблениях бывшего
мэра.  Ярослав  получил  за  него   полной  мерой,  причем  не  политические
дивиденды, а шлепки  и  подзатыльники. Он уже не только лицом, но  и фигурой
стал похож на каменного  гостя.  Приплетать ФСБ тоже не следовало -- к  этой
организации Эфирный питал странную слабость.
     -- Ярослав Константинович, у  нас пока только наметки... -- попробовала
спасти положение Лизавета. Она отчасти обрадовалась, что сегодня репортаж не
пойдет, но Ярослав может навсегда закрыть тему, это было бы обидно.
     --  Вот что, милые мои, голуби-лебеди, хватит  нам разоблачений, мы уже
перевыполнили  план на  триста процентов. Один день можно  прожить спокойно.
Без потрясений! -- Ярослав старался говорить ласково, мирно, будто предлагал
им  с®ездить на с®емки куда-нибудь в Новую Зеландию, но  все равно  выходило
злобно, что вообще-то не было ему свойственно.
     -- Так  ведь журналист обязан... --  в  один голос попытались возразить
Саша и Лизавета.
     --  Ваши соображения  насчет  прав и обязанностей  журналиста  я  готов
выслушать в понедельник. --  От злости  Ярослав даже  начал складно излагать
мысли. -- И  не пытайтесь  пропихнуть  что-нибудь контрабандой, я немедленно
предупрежу выпускающего, чтобы ваши материалы шли только с моей визой.
     Начальственная  отповедь  произвела впечатление. Ни Саша,  ни  Лизавета
никогда   не    видели   дипломатичного   Ярослава   столь   решительным   и
величественным.  После   ухода   руководства   они  обменялись  недоуменными
взглядами.
     -- Ох, испугал! Да  я под чьим  угодно именем могу пропихнуть материал,
-- ворчал Маневич. -- Вот пойду сейчас и...
     Лизавета  кусала губы. Само  появление  Ярослава, то,  что  он бросился
читать сюжет, набранный у нее в компьютере, выглядело крайне подозрительным.
     -- Не горячись,  очень уж странная  история... К  тому  же кто  сегодня
выпускающий? Забыл? Если Эфирный его сейчас накачает, он даже прогноз погоды
без визы не пропустит... Во, слышишь? Уже звонит.
     Однако звонили по городскому телефону. Это был Георгий...

     Воспоминания   отступили.   Лизавета   опять   увидела   шумный   буфет
парламентского центра. Глеб, все так же весело поблескивая глазами, посвящал
коллегу из  Петербурга в новейшие московские сплетни. Рассказывал, кого и на
каких  условиях нанимали работать на тех или иных кандидатов  в  президенты,
какими тиражами выходили предвыборные листовки, плакаты, газеты.
     -- Что ты говоришь? Тираж десять миллионов? Я думала, о таких тиражах в
России уже давно забыли! -- улыбнулась Лизавета.
     Глеб покровительственно посмотрел на провинциалку:
     -- Официально об®явленные  тиражи действительно невелики. А подпольные?
А черные тиражи, когда никаких выходных данных, а листовку запихивают во все
почтовые  ящики?  Тут  еще  вот  какой  слух прошел... --  И  Глеб  принялся
разглагольствовать  о закулисной борьбе,  о тайных стратегических  планах  и
сверхсекретных операциях.
     Лизавета опять ушла  в воспоминания.  Как  недавно это было.  Всего три
недели назад...

     Лизавета и Саша Байков сидели в кафе на Невском. Она рассказала Байкову
о событиях последних дней. Честно все рассказала. Правда, после того, как он
припер ее к  стенке  расспросами и  фактами.  Байков звонил ей весь вечер  в
пятницу, а в субботу утром навестил Савву. Тот сам ничего толком не знал, но
не сумел соврать достаточно ловко. В общем, Лизавете пришлось расколоться.
     --  Как я  сразу не догадалась, что это он  натравил на нас Ярослава...
Сразу и надо было  сообразить,  не зря же Эфирный  выступал, будто павлин на
королевском приеме! В  общем, в эфир ничего  не пошло и вряд ли пойдет. Хотя
как он сказал? -- Лизавета закрыла глаза и постаралась  припомнить дословно.
--  Ребятишки, я  так  и  знал, что  вы  крайне настырные. Но  прошу вас, не
спешите. Всякому овощу  свой срок.  Понимаю, вам  не терпится выплеснуть все
накопившееся.  Если  потерпите,  гарантирую,  что  добавлю  вам  информации,
найдется, чем заполнить пустоты...  И так  вкрадчиво говорил, словно Ярослав
ему  доложил,  что  у  меня  в  тексте  много  общих слов! Хитрый  противный
Китченер!
     -- Не такой уж он противный.  Если я правильно понял, именно он вытащил
тебя и Маневича,  который так любит  хвастать своим десантным  прошлым... --
Лизавета приготовилась к тому, что ее будут ругать за вранье и непослушание.
Но Байков, видно,  махнул рукой на  неправильное поведение подруги.  -- Тебе
опять очень  и очень повезло... Ты даже сама не понимаешь, как тебе повезло.
Опять сунулась в пекло и опять отделалась практически легким испугом. Может,
лучше  было бы  обжечься хоть раз? Тогда ты  хоть чему-нибудь научишься.  --
Байков  помолчал  секунд  пять. --  Я  тут с немцами  снимаю кино  про  нашу
преступность. Им  ГУВД выкатило жуткие кадры. Эти отморозки  фотографируются
по  любому  поводу. В  частности,  на  праздниках.  Дни  рождения,  свадьбы,
крестины -- все снимают, и гостей, между прочим, тоже. Очень разные гости. В
том числе  высокопоставленные. Я кое-кого и в Смольном до того встречал, и в
Кремле. А ты все сражаешься...
     Лизавета помотала головой и отвернулась.
     --  Не дуйся! Ты должна  признать, что они все одним миром мазаны. Я не
поверю,  что вы с  Маневичем и  Саввой, три провинциальных  репортера...  --
Байков  увидел, что Лизавета вздернула брови, и поторопился добавить: --  Не
обижайся, ты  хороший журналист,  но Петербург давно уже провинция. Так вот,
три провинциальных  писаки раскопали то,  что прошло  мимо внимания  могучих
спецслужб.  Не  только  государственных. Сейчас  ведь  каждый  банк,  каждая
партия,  каждый ларек  имеет собственную службу  безопасности!  И  что,  все
высокооплачиваемые спецы прохлопали заговор, который легким  движением мысли
раскрыла ты? Скажи честно, ты сама в такую версию веришь?
     -- Почему бы и нет? -- самолюбиво нахмурилась Лизавета.
     -- Значит, они не хотели что-либо видеть, раз не увидели...
     -- А Георгий? Он...
     -- Он пытался подловить конкурентов из родственной организации. Я не  в
курсе подробностей.  Газеты и журналы читаю  редко,  поэтому  не  знаю,  кто
теперь с кем воюет -- Федеральная служба безопасности с  Федеральной военной
контрразведкой или Федеральная служба  правительственной связи с Федеральным
же  управлением охраны водопроводов  и линий электропередач.  Только в  этой
игре тебе суждена роль болвана, как в старом польском преферансе,  -- это не
мое  сравнение,  а  старика  Штирлица. Неужели  первой  серии  предвыборного
боевика тебе показалось мало?
     -- Не то чтобы мало...
     Лизавета оборвала себя и уставилась в окно.
     Там,  на улице, две вороны,  большая  и маленькая,  выясняли отношения.
Большая ворона нашла, украла, в общем, раздобыла неведомо  где кусок сухаря,
ценную  по  вороньим  понятиям  штуку. Очень  довольная  собой,  она  шла по
тротуару, держа добычу в клюве. Ворона поменьше семенила  рядом, возмущенно,
даже укоризненно каркая и хлопая крыльями.
     Лизавета фыркнула.
     --  Вот, живая иллюстрация! --  прокомментировал сценку Саша Байков. --
Именно так выглядят в современной  России  отношения  прессы  и  власти.  Вы
кричите, хлопаете крыльями, разоблачаете и укоряете, а тот, кто ухватил свой
кусок пирога, просто не обращает внимания.
     Вороны  тем  временем  продолжали выяснять  отношения. Владелица сухаря
положила  его  на  асфальт, давая  понять, что  дозволяет меньшей  поклевать
немного. Но  вторая  ворона  не  унималась.  Игнорируя  любезное приглашение
поделиться, она буквально  выпрыгивала  из серо-черных перьев и все каркала,
каркала, каркала.
     --  Вот!  Хуже всего приходится  самым  честным  из  вас.  Тем,  кто не
замечает приглашения на дележку!
     Большая ворона, видимо,  осознав,  что подкупить шумную соплеменницу не
удастся,  вновь  схватила  свой  кусок  и  пошлепала  дальше.  Маленькая  не
унималась. Гневное карканье преследовало хозяйку "пирога".
     -- Ты тоже хочешь потратить жизнь на бесполезный шум?
     --  Почему это  бесполезный? -- Лизавета, совсем  уже  согласившаяся  с
доводами Саши, неожиданно полюбила  неугомонную птицу, ей захотелось  встать
на защиту неудачницы.
     Байков заметил бунтарский блеск в глазах Лизаветы и вознегодовал:
     -- Ну и чего добилась эта правдоискательница?
     -- Мы ее услышали! Это уже немало. Потом услышит еще кто-то... Нас тоже
когда-нибудь услышат. -- Лизавета подняла голову и  посмотрела Саше в глаза.
-- Ты  абсолютно прав. Я читаю по долгу службы газеты и журналы. Я знаю, что
воруют, берут взятки, продают Отечество, доносят на друзей, предают. Я знаю,
что   в   Колумбии,  даже  в  Колумбии,  не  принято  афишировать   связи  с
преступниками, в России же их не прячут. Я знаю, что все обвинения стекают с
наших власть имущих, будто с гуся  вода.  И все  же... -- Лизавета не  сразу
придумала,  что  заставляет  ее,  много знающую  и много понимающую, снова и
снова  впутываться  в бессмысленные журналистские расследования.  --  Мы  ее
услышали, и нас услышат.  Сначала  один человек,  потом второй,  потом трое.
Знаешь,  у  нас  сейчас  твердят,  что  все  крупные  состояния  создавались
преступным путем. Правда, кроме папаши Моргана вспомнить никого не могут. Но
в  любом  случае, даже если  разбогатеть можно только через  преступление...
Детишки Морганы должны стесняться пращура-пирата. А  это  произойдет, только
если выживет мораль. Если общественное мнение станет могучей  силой, умеющей
выбивать  мягкие  кресла  из-под лживых  премьеров и  вороватых банкиров.  В
противном случае...
     --  Ясно. Я все  понял.  Ты  неисправима.  Даже  неизлечима... Говорят,
наркомания  -- фатальная болезнь. Окончательно  избавиться  от пристрастия к
зелью  невозможно.  У  тебя  тоже  мания. Правдомания! Смертельный недуг!  И
заразный!  В  прошлый  раз  втянула меня,  теперь  мальчишек... Неугомонная!
Может, поэтому я тебя и люблю! -- Саша взял Лизавету за руку.
     Сверкнуло гранатами колечко.
     Спорить Лизавета не стала. Саша тоже замолк. Вороны улетели.
     Они вышли из  кафе на  Невский и сразу наткнулись на серию предвыборных
плакатов.
     -- Как думаешь, победа нынешнего предопределена?
     -- Я думаю, несмотря ни на что, будет второй тур, -- ответила Лизавета.
-- И... много нам открытий грязных готовит властолюбья дух....
     -- Ты будешь их разоблачать?
     -- Буду...
     -- А если я попрошу не делать этого?
     -- Ты уже просил!
     -- Верно. Тогда  я  попрошу о  другом.  --  Саша обнял  ее за  плечи, и
Лизавета  почувствовала себя очень  защищенной. Совершенно  безосновательно.
Разве  руки  друга,  руки  любимого  спасут от бандитской  пули или  оговора
взяточника? И все равно  она  знала, что  у нее есть защитник! Саша обнял ее
крепче и прошептал: --  Я попрошу о другом. Будь  осторожна. По возможности,
будь осторожна!..

     По-прежнему   ярко   сверкали   люстры   парламентского  центра.  Глеб,
размахивая руками, рассуждал о ком-то, Лизавете неизвестном:
     --  Он очень, очень осторожный политик. Он отмерит не семь, а  тридцать
семь раз... -- Глеб  в красках расписывал чью-то политическую  мудрость. Чью
-- Лизавета не знала. Она  слишком глубоко нырнула в воспоминания. Как давно
это было! И как недавно! Меньше месяца прошло...

     Савва поправился и даже выдал в эфир свой спецрепортаж о телохранителях
и   частных   детективных  агентствах.  Упомянул   и  о   пожаре   в   школе
телохранителей, но вскользь. Мол, пожар не заурядный -- погибшие, умершие...
Темные дела творятся вокруг таких структур.
     Втроем на тайном совещании они решили, что пока не станут доставать все
козыри --  они действительно  многого  не  знают. Не  знают, например,  кому
выгоден скандал со школой двойников. А ведь  это  первый  вопрос, который со
времен Древнего  Рима  задают себе и другим  прокуроры, судьи  и журналисты:
кому  выгодно?  Пока  нет  ответа,  шуметь бессмысленно,  потому  что некого
разоблачать.
     Саша Маневич, у которого отобрали его любимую ненависть, взлелеянную им
возможность ткнуть пальцем в лицо обидчика, не хотел ждать у моря погоды. Он
распечатал  портреты  всех, кто так или иначе был замешан в дело, --  Андрея
Викторовича, депутатов Зотов