анипулируют, вас используют! -- Теперь ложечка,
которой Лана размешивала сахар, звенела громко и торжественно, как литавры.
     -- Можно сказать и так, -- опять согласился Маневич.
     -- Ну и что? -- спросил Савва.
     Молодежный цинизм несколько сбил с толку опытного редактора.
     -- Вам что -- все равно? Боже! Дожили!
     -- При чем тут "дожили"?  -- Лизавета раздала всем чашки и включилась в
общий разговор.  --  Просто у каждого  в  этом деле свой интерес. Спору нет,
Саше материал сдали, чтобы навредить на выборах главному претенденту -- ведь
когда-то он  и  бывший мэр  работали вместе. Но... -- Лизавета заметила, что
Светлана Владимировна собирается что-то сказать, и слегка повысила голос: --
Но  наша  задача,  как  пишут  в  учебниках, --  информировать,  просвещать,
разоблачать. На мой взгляд, граждане имеют право знать, в какие дела замешан
тот или иной политик. Или будущий президент.
     -- Но не накануне же выборов, это ведь лить воду на мельницу...
     -- Нет, Светлана Владимировна, -- взорвался Саша, -- узнать об этом они
должны как раз накануне выборов. Чтобы сделать соответствующие выводы...
     -- Тогда, выходит, мы поддерживаем грязную игру конкурентов!
     -- Игра была бы грязной, если бы эта информация была лживой! -- пошел в
бой Савва.
     -- И мы готовы рассказать нечто подобное о конкурентах, если они в этом
замешаны! -- теперь ударил Саша.
     --  Вы мне тут  Уотергейт не устраивайте! --  Лана решительно поставила
пустую чашку на заваленный бумагами стол.
     --  А почему Уотергейт  --  это ругательство? --  Лизавета, стоявшая  в
стороне,  возле   кофеварки,  подошла  к  редакторскому  столу.  --   Каждый
американский журналист мечтает  раскрутить что-нибудь вроде  Уотергейта.  Не
зря  у  них  то  Ирангейт грохнет, то  Уайтуотергейт  --  насчет  спекуляций
супругов Клинтонов земельными участками. Я уж не говорю про Моникагейт!
     -- Почему именно в моей программе должно что-то грохнуть?
     Лизавета покопалась в бумагах и вытянула короткий список с сюжетами.
     --  А  что у вас на  сегодня  есть  лучше? Ну и  ассортимент!  Праздник
Адмиралтейского  района, это значит ряженые  и  ярмарка.  Выставка в  Чайном
домике  Летнего сада.  Совещание  не  то  сайентологов, не то сантехников  в
Таврическом дворце...
     -- Что поделаешь! Суббота мертвый день!
     Савва улыбнулся:
     -- Вот мы и предлагаем его оживить!
     --  А что  вы на меня насели всем скопом?  Я что? Я  -- пожалуйста!  --
воскликнула  Светлана  Владимировна.  Потом  сделала  паузу   и  с  надеждой
спросила: -- Вы от меня не отстанете?
     Напористая троица синхронно мотнула головами:
     -- Нет!!!
     А Савва счел необходимым пояснить:
     -- Вы что же, нас вовсе за журналистов не считаете?
     Лана устало вздохнула:
     -- Считаю. Поэтому и покажу вашу бомбу Борюсику...
     Лизавета представила, как Борюсик,  опустив  глаза  долу  и  подправляя
пилочкой  ногти  (он  всегда  таскал  с собой маленький  маникюрный прибор),
делает вид, что смотрит сюжет, а на самом деле судорожно придумывает, как бы
половчее отобрать у них кассету. Картинка получилась невеселая.
     -- Нет, Светлана Владимировна, кто угодно, только не он!
     --  А  кто?  Я  обязана проконсультироваться с руководством, иначе меня
уволят. Вы этого добиваетесь?
     -- Нет, мы хотим, чтобы "Новости" работали как новости,  а  не как бюро
апологетических услуг! -- честно ответил на вопрос Саша.
     -- Без консультации не могу, считайте  меня трусихой!  -- так же честно
повела себя  Светлана Владимировна. --  Если вам  не  угоден  Борюсик,  могу
поговорить с Ярославом! Сегодня он дневальный от высшего руководства!
     Лукавый  Ярослав Крапивин  был ответственным за вещание всего канала и,
соответственно,  непосредственным начальником шеф-редактора  "Новостей".  По
образованию  инженер-путеец,  он, как  птенец  иезуитов,  умел  не  смотреть
собеседнику в глаза,  постиг науку политической интриги и научился сохранять
хорошую мину, какой  бы плохой ни  была игра.  Трусом, как Борюсик, Ярослав,
безусловно, не был, а если чего и опасался, так это не попасть  в струю,  не
угадать, откуда дует ветер удачи.
     -- Хорошо, пусть лучше Ярослав, -- задумчиво произнесла Лизавета.
     А Савва -- тот просто обрадовался:
     --  Да,  да,  только вы не  очень-то  вмешивайтесь,  когда  я буду  его
уговаривать.
     --  Ничего  не  обещаю, --  буркнула Лана, явно  довольная собой. Такой
выход  ее устраивал. Ей  тоже  не нравились  гимны  и оды  в  "Новостях", но
взбунтоваться открыто она не могла и не хотела.
     Ярослав  явился по первому  зову. Плотный,  приземистый,  взгляд сквозь
очки мрачный, загадочный, руки засунуты в карманы брюк. Сами  брюки то ли от
Армани,  то ли от Версаче, очень элегантные. Пуловер из ангоры явно тоже был
создан  по  проекту  мастера  высокой  моды,  так  же  как  и  кипенно-белая
рубашечка.
     -- Как живете-можете? --  ласково  пробасил Ярослав. Голос  у него  был
низкий и нежный, будто взбитые сливки. -- Какие проблемы?
     Ярослав обожал разрешать проблемы. Иногда складывалось впечатление, что
его  можно не кормить хлебом и не платить  зарплату, но если в наличии будет
достаточное количество пригодных для разрешения проблем, он  станет работать
невзирая ни на что. Впечатление сие, как и  многие другие  впечатления, было
обманчивым. Ярослав бессребреником не был и интерес свой не забывал.
     -- Так какие проблемы? -- повторил вопрос Ярослав.
     -- Вот, репортаж у нас. -- Лана протянула ему текст.
     Начальник  поправил  квадратные  очки и  погрузился  в чтение. Читал он
медленно. Об этом знали  все. Поэтому Савва дал ему  пять минут. Наконец они
дождались первой реакции. Ярослав поморщился и брюзгливо сказал:
     -- Зачем нам это надо?
     Лишь тогда коварный корреспондент как бы невзначай бросил:
     -- С  этим сюжетом мы можем на день опередить Москву. У них будет готов
только завтра...
     Отстать от  столицы  Ярослав боялся  почти так  же сильно, как упустить
птицу политического счастья.
     --  Погоди,  --  отмахнулся  он  сначала  от  репортера,   но   тут  же
встрепенулся: -- Откуда такая информация?
     Савва многозначительно и  тонко  улыбнулся. "Вы знаете, что я знаю, где
можно раздобыть такого рода полуконфиденциальные сведения, и знаете, что моя
информация,  как  правило, проверенная"  --  вот  что  примерно  должна была
означать  эта улыбка.  Улыбки  и  намеки  действовали на Ярослава,  как и на
всякого  другого  интригана,  куда сильнее, чем прямые аргументы. Он кивнул,
показывая, что ухватил основную мысль репортажа.
     -- Это все доказано?
     --  Да,  на  видео  есть необходимые  документы,  --  солидно  об®яснил
Маневич.
     -- Твой,  что  ли,  сюжет?  --  Имя  и  фамилия корреспондента,  как  и
положено, были написаны  в правом верхнем  углу  листочка с текстом,  только
ответственный  за  весь эфир Петербургского  телевидения не считал для  себя
обязательным вникать в подобные мелочи. -- Где накопал информацию?
     --  В столице.  -- Саша сообразил, какую тактику выбрал  Савва, и решил
поддержать его.
     -- Скользкий материальчик-то, опасный!
     --  Кто не  рискует...  -- Савва  снова  многозначительно усмехнулся  и
достал  сигареты.  Он, как и положено  человеку,  играющему  в  Печорина,  и
обидчивому, как Грушницкий, курил  не стандартные "Мальборо" или "Кэмел", не
"Лаки страйк" или  "Союз-Аполлон", а черный "Житан". В полном соответствии с
этикетом   Савельев   протянул  пачку  руководителю:  --   Будете,   Ярослав
Константинович?
     -- Нет, -- искренне ужаснулся Ярослав, -- спасибо. -- И тут же вернулся
к   гораздо   более  важным  для  него   баранам:  --  Я,  пожалуй,  сначала
проконсультируюсь. -- Он посмотрел на Сашу. -- Кассета с тобой?
     Журналисты  переглянулись.  Если  начальник  заберет  кассету  --  пиши
пропало.   Копия  у  них  есть,  но  если   отправить   материал  на  долгие
согласования, его  уже  не  выпустит  ни  один редактор.  Следовало  вырвать
согласие Ярослава сейчас, и только сейчас, чего бы это ни стоило.
     Савва  еле заметно моргнул --  мол, отойдите и  не вмешивайтесь. Именно
Савва имел  на Ярослава странное влияние. Вероятно, из-за мировоззренческого
сходства -- и тот и другой были заядлыми заговорщиками. И в семнадцатом веке
оба выбрали бы яд и плащ, а не палаш и кирасу.
     -- Конечно, осторожность прежде всего, но отстанем ведь безнадежно... В
Москве  наш  материал  покажут  раньше.  Обидно...  --  ворковал  хитроумный
репортер.
     Ярослав откровенно мучился. Мучился  почти так же,  как  Одиссей, когда
его   манили  сладкоголосые  сирены,   сулившие   неземное   блаженство.  Но
ответственного за эфир  привлекали видения куда более обыденные. Он грезил о
том,  что  возглавляет не петербургский,  а федеральный телевизионный канал,
который  покрывает  всю страну, как  знаменитый бык-производитель невзрачную
коровенку. И руководит этим элитным бычком он, Ярослав Крапивин.
     Но Ярослав  был  не мечтателем,  а политиканом.  Обычно он знал,  когда
нужно охотиться за  журавлем, а когда  следует зажать уже  имеющуюся в руках
синицу и притаиться. Обычно знал, а вот в данный конкретный момент не знал.
     Из-за   этого  он  то  тянулся  к  телефону,  чтобы  все  же  позвонить
председателю телекомпании, то поворачивался к Савве, который продолжал петь:
     -- В Москве  ни одна программа просто так подобные материалы не выдает,
а раз  выдает, то там знают, что делают...  Да  и в Генеральной прокуратуре,
прежде чем спускают такого рода компромат, получают добро с самого верха...
     Лизавета мысленно  аплодировала хитроумному Савве -- сама  она не умела
искать правильные  подходы, точнее,  обходные пути. Савва же обиняком  умело
внушал  начальнику,  что  показать сюжет  стратегически  выгодно,  а  советы
здешнего руководства  ничего  не дадут,  ведь  до  местных начальников новая
столичная политика доходит не сразу.
     -- Не  зуди, --  сурово  скомандовал  Ярослав  и  еще  раз  внимательно
прочитал  сюжет.  Савва, да  и  все  остальные примолкли, почувствовав,  что
сейчас, так или иначе, все решится. Читал Ярослав еще медленнее, чем обычно,
потом махнул рукой: -- Ладно, выдавайте. Только уберите слово "взятка".
     -- Как, вообще убрать? -- очнулся Саша Маневич. -- Там же в чистом виде
двести девяностая статья, взяточная!
     -- Уберем, -- быстренько согласилась  Лизавета,  умевшая  лучше  других
жонглировать словами. Она знала, что слово может значить очень много и  в то
же время не значить ровным счетом  ничего. Кроме, разумеется,  того "Слова",
которое  было "в начале".  Лизавета немедленно  схватила ручку  и вычеркнула
название сюжета -- теперь репортаж назывался "Дело", а не "Дело о взятке".
     --  Подпиши, -- коротко  и кротко попросила начальника Верейская.  Она,
проработавшая  на телевидении  почти  тридцать  лет,  знала  цену разрешению
устному и разрешению письменному.
     Ярослав чуть помедлил и отважился.
     --  Если  наедут,  первыми  уволю  вас,  всю троицу!  --  жизнерадостно
пообещал он, подмахивая  текст сюжета. -- И еще вот  что -- не связывайте вы
это дело с политикой. Напоследок повторяю: "взятку" -- убрать...
     --  Брать их не  надо было,  а  ты убирать. --  Этой  бранчливой фразой
Светлана  Владимировна  проводила высокое руководство.  Средневысокое,  если
пользоваться   терминологией   Саввы,   который   чутко   улавливал   нюансы
номенклатурно-иерархических построений.  Но  это  средневысокое  руководство
сюжет к эфиру допустило. Свершилось.
     "С подробностями  наш корреспондент Александр  Маневич",  -- произнесла
Лизавета, закончив "подводку", откинулась на  спинку кресла и стала смотреть
видео.
     Свой сюжет Саша сделал  в былинном стиле: про то, как  девушка по имени
Маша   приехала  в  славный  город  на  Неве  из  далекого  царства,  чужого
государства, из  города Коканда, и сразу получила четырехкомнатную квартиру,
а  потом получила в  подарок еще одну, поменьше, но в центре. Только за  то,
что она бесплатно работала  на  строительстве  дома  и  обязуется поработать
уборщицей еще три года, тоже бесплатно. Вот так ценят самоотверженный труд в
городе  на  Неве.  Но  другие  трудолюбивые  приезжие могут не беспокоиться,
поскольку   старательная   студентка   и   уборщица   по   совместительству,
оказывается, еще и двоюродная сестра мэра города, и ее  труд ценится дороже,
а стало  быть, квартира для нее -- дешевле.  Дешевые квартиры в том  же доме
достались многим -- и главному художнику  Петербурга, и  начальнику местного
РУВД, и  бухгалтеру  жилищного департамента. Все они и многие, многие другие
сумели поменять свои небольшие квартиры на  вдвое большие в этом самом доме,
и без всякой доплаты. Чудеса. Только не в решете, а в детском садике. Именно
в прекрасный детский  садик взялась превратить  означенный дом  строительная
компания  "Шанс",   а  уж  потом  мэрия  --   в  лице  начальника  жилищного
департамента,  главного художника и самого  мэра разрешила  вместо  детского
садика построить офисы и элитные квартиры. Которые так дешевы. Все эти факты
выяснились  в ходе следствия, которое  ведется межведомственной следственной
группой,  и  возглавляет ее  заместитель начальника следственного управления
прокуратуры.
     Дело  обширное,  нашлось   в   нем  место  и  для  помощника   мэра  по
хозяйственным вопросам, милой деловой даме, помогавшей самому мэру увеличить
апартаменты до трехсот квадратных  метров: она лично  занималась расселением
соседней коммунальной квартиры. Таким же примерно манером  обзавелись жильем
в центральных  районах города  и  сын, и  сестра,  и свояк. И все это  --  с
нарушением действующих правил и законов, с привлечением незаконно полученных
денег или просто за счет резервного  фонда  горжилобмена,  то есть  за  счет
города.
     Но не эти, в принципе, общеизвестные факты были главной сенсацией: дело
прошлое, и какая разница, что творил некогда  вполне отставной политик. Куда
более  существенными  оказались  новые  материалы  следствия:  в  частности,
расшифровки уже недавних телефонных разговоров -- их тоже показали Маневичу.
Отставник, используя прошлое,  добивался чего-то  сейчас. Чего именно  и  от
кого  --  можно  было только догадываться.  Эти  догадки помогали нарисовать
весьма печальную политическую карту российского настоящего...
     Хорошо написанный сюжет украшал редкостно подобранный видеоряд.  Камера
написала  свой  протокол,  не  менее  подробный,  чем  прокурорский.  Каждый
упомянутый  в  репортаже  дом,  каждая  квартира были  любовно  засняты, как
говорится,  "анфас и  в  профиль".  Действующие  лица  также  присутствовали
реально, а  не  в виде одних лишь фамилий. Кого-то, в основном  смольнинских
функционеров,  Саша нашел в телевизионном архиве. За кем-то,  в частности за
родичами   бывшего   мэра,   охотился   с   портативной  камерой.  Студийные
компьютерные  графики  помогли проиллюстрировать телефонные  разговоры:  вот
трубка, вот  силуэты  беседующих.  И даже  сами  эти  разговоры Саша Маневич
начитал вроде как на два голоса -- с чувством, но без надрыва.
     Сюжет кончился.  Лизавета  повернулась на камеру  и несколькими четкими
фразами подвела  итог. Далее  следовали отбивка  и  переход  к парламентской
информации, также имеющей отношение к Петербургу:
     "Депутат  Думы от Петербурга  Яков Зотов задержан  при  попытке вывезти
контрабандой  четыреста  граммов осмия. Как сообщили в псковском  управлении
ФСБ, он задержан на границе с Эстонией, в его личном автомобиле при досмотре
найден контейнер с этим металлом. Идет следствие".
     Репортаж Маневича  был  не просто  подан, он  был продан  телезрителям,
причем  продан задорого.  Телевизионщики знают, что  даже средненький  сюжет
можно украсить хорошо  выбранной "подводкой"  или четко  написанным выводом.
"Подводка" и вывод дополняют и обогащают материал, "подводка" и вывод -- все
равно  что  умело  наложенный макияж,  делающий кабатчицу принцессой.  Сашин
сюжет Лизавета обложила "подушками из гагачьего  пуха". От этого материал, и
без того весьма яркий, засиял новыми  гранями. К тому же "подводка"  и вывод
позволили формально выполнить высочайшее указание насчет "взятки", "шантажа"
и "политики". В самом репортаже об этом ни слова, а про комментарий ведущего
начальник  ничего  не  говорил.  Теперь  Лизавета  вполне могла  разыгрывать
невинную идиотку и твердить, что не поняла и не сообразила, она как раз сама
говорила, что политика здесь ни при чем...
     Савва и Саша встретили ее  хлопком пробки от шампанского. "Абрау Дюрсо"
весело  запенилось в  длинноногих бокалах.  Лизавета  не любила  пластиковые
стаканчики из-под йогурта, не признавала  классические граненые и  держала в
шкафу  бокалы  --  чтобы  служебные  праздники  не превращались в  заурядные
выпивоны.
     -- Класс! Умеем ведь, когда захотим! -- Савва буквально захлебывался от
восторга.
     -- Этот сюжет на сорок процентов твоя заслуга. Без твоей дипломатии его
законсервировали бы на неопределенный срок, а  информация в консервированном
виде  волнует только археологов! За победу над консервированием! -- Лизавета
подняла бокал.
     Они чокнулись и выпили до дна.
     -- Жаль только,  что мои "телохранители" не поместились. -- Савва снова
наполнил бокалы.
     --  Успеется, Москва  не сразу  строилась, --  утешил коллегу Саша. Ему
было   легко  утешать,  ведь   это  он   сейчас  победитель.   --  Пойдут  и
телохранители. Ты же снял, что хотел, -- когда? В пятницу?
     Савва кивнул.
     -- Может, оно и к лучшему, -- задумчиво сказал он. -- За этими домами я
уже попробовал последить. Там не все чисто...
     -- Ой, ребята, мне тоже кажется, что за мной следят. Я, наверное, с ума
сошел, как этот Зотов.
     -- С  ума  сошел  -- это  еще полбеды. -- Лизавета отломила кусочек  от
шоколадки.  Неизменным  дополнением  к  вину,  коньяку  или  шампанскому  на
служебных   распитиях   были  разнообразные  шоколадки  --  подарки   верных
поклонников Лизаветы, почему-то считавших, что без шоколада она просто  жить
не может. -- Главное, не вздумай в Эстонию осмий вывозить.
     -- При чем тут осмий?
     Оказывается,  Саша  видел  в  программе  только  собственный репортаж и
слышал только собственный текст.
     -- К вопросу о наших новостях и о том, как мы внимательны друг к другу,
-- укоризненно сказала Лизавета. -- Твоего Зотова арестовали!
     -- За что?..
     -- За  контрабанду, --  опередил Лизавету Савва. -- Он, наверное, как с
тобой поговорил, так решил  сбежать, и не  пустой, а нашпигованный  выгодным
товарцем.
     -- Зотов -- контрабандист? -- Саша Маневич от души расхохотался. -- Все
что угодно, но не это.
     -- Я не сама про арест придумала -- вот тассовка. -- Лизавета протянула
ему листок с сообщением Интерфакса.
     Действительно,   скупым  информационным  языком  там  было  написано  о
блестяще проведенной операции по задержанию незаконного  груза и преступника
с депутатским мандатом.
     -- Тут что-то не так... -- Саша закусил губу. -- Я  не могу сообразить,
но депутат...
     -- Действительно, как его задержали, если у него депутатский иммунитет,
неприкосновенность? -- встрепенулся Савва. -- Я как-то сразу не сообразил!
     -- Может, когда их хватают с поличным, неприкосновенность не действует?
     -- Или на его арест получили специальное разрешение?
     -- Заранее? -- засомневалась Лизавета. -- Маловероятно. И вообще, они в
Думе  своих не сдают, кодекс чести. Поэтому Думу и  называют  самой надежной
крышей в России.
     Саша  Маневич крутил в пальцах  бокал и, казалось,  не  прислушивался к
спору товарищей.
     -- Подозрительная  история. В то, что он бросился в бега, верю сразу  и
безоговорочно.  А  насчет  контрабанды...  Он  же,  когда  я  его  видел, от
собственной тени шарахался. Озирался так, будто за ним гонятся пред