я, -- осторожно  сказала  Лизавета,
разглядев Сашиного шпика. И добавила: -- Может, пойдем, посмотрим, последует
ли он за нами.
     Они свернули  на Невский,  потом  на  родную  Надеждинскую, свернули во
двор.  Человек с усами  поначалу шел  следом, потом отстал. Но отстал,  лишь
убедившись, что они свернули во двор.
     -- Заметный тип, -- повторила Лизавета, когда они дошли до под®езда.
     -- Это точно, -- охотно согласился Маневич, -- я и сам удивился,  когда
его срисовал.
     Саша, как и полагается романтику, воспринимал происходящее просто  и со
вкусом:  увидел, удивился  --  и никаких  сомнений.  Лизавета  же,  склонная
анализировать   все    подряд,    заметив   какое-либо    несовпадение   или
несообразность,  немедленно  подвергала  это  сомнению.  Многое  зависит  от
характера и образа мыслей.
     --  Как  ты думаешь,  зачем они...  ну, те,  кто  хочет знать,  что  ты
делаешь... отрядили  на слежку человека, который бросается в глаза  в  любой
толпе? Его раз увидишь -- на всю жизнь запомнишь, одни усы чего стоят. Такие
только в  начале  века  носили.  Я  не уверена,  что  в  Петербурге на  пять
миллионов жителей найдется  еще  один экземпляр подобных  усов. -- Эту  речь
Лизавета произнесла уже дома, после того как она сварила кофе  и они с Сашей
удобно устроились на кухне -- в тишине, тепле и безопасности.
     Неизвестный,  которого  Лизавета  про  себя  окрестила   Фельдмаршалом,
проводил  их до самого ее дома. Но с другой стороны  --  это один из четырех
возможных маршрутов от Маяковской. С  вероятностью в двадцать пять процентов
можно предположить, что он просто шел по своим делам.
     Саша,  оказавшись в полуразгромленной  квартире (ночью и утром Лизавета
успела  кое-как  развесить  одежду  и  распихать посуду  --  книги и  бумаги
валялись  по-прежнему,  Саша  Байков  приладил  вырванный чуть  не с  корнем
замок),  поохал, повозмущался и  потребовал кофе. Лизавета дисциплинированно
принялась  готовить.  Включила   чайник.   Достала   жестянку   с   надписью
"Президент". Зажгла газ  и  поставила джезву калиться, чтобы будущий напиток
богов  и журналистов получился  более ароматным. Для  запаха  еще необходима
щепотка соли.  Солонку  преступники  раздавили, поэтому Лизавета,  встав  на
табуретку, полезла в закрома.
     На  верхних  полках стандартного кухонного гарнитура  "под  дерево"  ее
предусмотрительная бабушка держала запасы самых необходимых продуктов. Мария
Дмитриевна, пережившая две больших войны и блокаду, почитала жизненно важным
держать в доме соль, спички, мыло, муку, сахар и крупы. Время от времени она
проводила  в  кладовых  ревизию,  заменяла  то,  что   грозило  испортиться,
ассортимент же оставался неизменным.
     Продукты  почти  не  пострадали.  По Сашиному  мнению, это  лишний  раз
доказывало:  налет  на  квартиру  --  не  просто  акт  вандализма.  Лизавета
рассказала ему, что именно за версию "вандалы" уцепились оперативники, после
того как Саша Байков охарактеризовал версию "поклонник" бредом чистой воды.
     -- Вандалы  крушат  все  на своем  пути, с особым кайфом рассыпают  все
сыпучее и разливают жидкое. Помнишь, я снимал сюжет о юных вандалах в школе,
которые  погуляли  в учительской?  Что  они  прежде  всего  сделали?  Вылили
чернила, да так ловко, что перемазалась вся опергруппа и собака в придачу. И
нам досталось, хотя мы еще позже приехали. А потом  разодрали в лохмотья всю
имевшуюся в шкафу одежду.  Ну и граффити, разумеется! -- Саша Маневич удобно
устроился  в  углу кухонного  диванчика, вытянул ноги  и рассуждал  с  таким
видом, будто всю сознательную  жизнь общался с вандалами и изучил их повадки
не хуже, чем освоила львиные обычаи хорошо пожившая в саванне Джой Адамсон.
     Вандалы  в  представлении  Маневича  ничем  не отличались от  рекламных
испытателей  коврочистки  нового  образца  -- они  должны были сладострастно
перемешивать кетчуп с  горчицей и  гуталином, присыпать  все  это  обрывками
бумажек и лоскутками. Лизаветины книги и платья должны были быть  изодраны в
клочья, не говоря уже о том, что вандалы  непременно разрисовали  бы стены и
потолки непристойными рисунками и надписями.
     Саша  говорил  уверенно. Вот тут-то  Лизавета и  ввернула вопрос насчет
внешности Фельдмаршала. Раз человек так хорошо знает типичных вандалов, он и
шпиков не может не знать.
     --   Да,  внешность  у   него   необычная,  --  продолжал   ничуть   не
обескураженный Маневич. -- Я вполне  допускаю, что те, кто его послал, вовсе
не собирались таиться. Им интересно знать, что я делаю,  и они даже  хотели,
чтобы я заметил слежку и занервничал. Своего рода провокация.
     Любителю  детективов  Сашин аргумент  показался бы вполне убедительным.
Лизавета детективы любила, но  вместе с  тем знала, что в  книгах и  в жизни
играют по разным правилам.
     -- А ты не занервничал?
     --  Занервничал,  но  не  подал виду.  Можно  еще  кофе? -- Он протянул
Лизавете кобальтово-синюю чашку.
     Когда она отошла к плите, Саша взялся за телефон.
     -- Алло, Серега,  привет, это Александр Маневич, если ты не  забыл  еще
такого... Что?  Конечно,  помню,  просто  замотался...  Ты  тоже  мог  бы...
Конечно, по делу... -- И  Саша коротко изложил историю налета на  Лизаветину
квартиру и на редакцию. Потом довольно долго  молчал  и слушал, причем  лицо
его становилось все более озабоченным.
     Лизавета  чесала  ухо удобно  свернувшегося у нее  на коленях Масона  и
старалась не пропустить ни единого слова.
     -- Что?.. Закрыли?.. Почему?.. Вы  все дохлые дела закрываете, не успев
начать следствие?..  А  ты разузнай!.. Как это  не можешь? Ты  же в  убойном
отделе... А-а-а... Я не сообразил... Но так срочно все равно не бывает. Ваша
бюрократическая машина так быстро шестеренками не ворочает... Ах, позвонили!
Кто,  если не  секрет?.. Узнать  можешь?.. Важно! Я бы тебя  по  пустякам не
беспокоил! Ладно, жду, чем скорее, тем лучше.
     Маневич  запихнул  телефонную трубку в  настенную держалку,  пододвинул
поближе чашку  с  кофе,  сжал  губы  и  задумался. Он  явно  размышлял,  как
преподнести Лизавете неприятные вести.
     Как и положено романтику, Маневич считал,  что женщин следует  всячески
оберегать,  даже если  эти женщины  --  коллеги.  Именно  поэтому он  крайне
неодобрительно относился к  дамским  попыткам  проникнуть  в  стройные  ряды
криминальных   репортеров   или  вести  самостоятельные  расследования.  Для
Лизаветы он временами делал исключение. Но только временами.
     Саша достал сигареты, не спросив разрешения, закурил и наконец решился:
     --  Загадочная получается история... Кстати,  твой крепыш -- это и есть
мой  знакомый в вашем Центральном РУВД.  Как  я сразу не догадался по твоему
рассказу! Он действительно обожает играть  со словом "значит". Серега к тебе
случайно попал, дежурил... Но дело в другом...
     Лизавета,  сидевшая  за  столом  напротив,  улыбнулась  одними глазами,
подбадривая  и  давая понять --  мол, знаю, тебе  твой  источник поведал  не
только и не столько о своем дежурстве.
     -- Да, да, ты права, -- заторопился Маневич, --  они уже закрыли  дело.
Ну,  не  закрыли,  а  положили  на  полку.  Не  по  собственной  инициативе.
Позвонили. Серега не знает, кто именно. Но кто-то влиятельный, кто-то весьма
сильный, способный построить по стойке "смирно" начальника РУВД,  полковника
милиции. Позвонили  и велели погромом у тебя  особо не заниматься. Вот такой
поворот...
     Лизавета  встала,  сбросила  на  пол  разнежившегося  кота и  принялась
хлопотать -- вдруг вспомнила, что они с Сашей не ели с самого утра.
     --  Серега обещал  разведать, кто  и  откуда  звонил.  Но говорит,  что
трудно... -- Помолчав, Саша спросил: -- И что ты по этому поводу думаешь?
     --  Думаю, что у нас все  больше информации  к размышлению, -- ответила
Лизавета и поставила на стол блюдо с бутербродами и очередную джезву с кофе.
     Прежде чем размышлять, следует перекусить.


        ВЕСЕННИЕ КАНИКУЛЫ

     -- Я не  знаю,  о чем писать... Там  глупости  говорили.  О глупостях я
писать не буду! -- Лидочка начала жаловаться, еще не открыв двери.
     Лизавета с трудом  сдержала  стон. Пятница, вечер, все измотаны, у всех
нервы на пределе. Точнее, не у всех,  а только у тех, кому не удалось еще  в
юности заразиться инфекцией  со  звучным  названием  "пофигизм", переболеть,
выздороветь  и   в  результате   избавиться   от  собственно  нервов  и   от
неприятностей, с ними связанных.
     Лидочка, дитя века,  вплыла в  Лизаветину комнату горделиво и медленно,
словно римская  галера,  входящая в  гавань  давно  покоренного  италийского
городка.
     Сегодня утром Лизавета и Лана Верейская долго перебирали подготовленные
корреспондентами и службой информации темы. Горячая пора, за каждой темой  и
каждым сюжетом -- выборы, выборы и еще раз выборы.
     Забастовка  учителей -- с  призывом к кандидатам в  президенты. Круглый
стол,   посвященный   налогообложению,    --   с   советами,   адресованными
потенциальному президенту. Медицинский форум -- та  же история, плюс просьбы
всяческих даров  и пожертвований  больницам,  детсадам  и  богадельням.  Все
культурные  мероприятия,  выставки,  концерты  и  спектакли  --   почти  без
исключений  --  организованы теми  или  иными политическими движениями. Даже
крутой,   лохматый   и  бородатый   авангард,   устроители   хеппенингов   и
перформансов,  развешивали  утюги на Дворцовой  площади или гудели пожарными
сиренами на Алексеевском равелине  Петропавловской крепости не просто так, а
за "своих" претендентов, выбираемых по принципу наименьшего рейтинга.
     "Петербургским  новостям",  в соответствии с распоряжением вышестоящего
начальства, было строго-настрого заказано в той или иной форме участвовать в
предвыборной агитации и пропаганде.  Как на  президентских выборах, так и на
довыборах   в  Думу.   Между   тем   все   запланированные   события,  кроме
автотранспортных  происшествий,  ограблений  и  убийств,  были  патентованно
предвыборными.
     Лана Верейская  крутила  листки  со  списком  репортажей, возмущалась и
думала, чем заполнять эфир. Лизавета стояла рядом и думала о том же. Вот они
вместе и сочинили сюжет для Лидочки и юного практиканта Мишеньки.
     Их  отправили проехаться  по местным  предвыборным  штабам  кандидатов.
"Посмотрите,  чем  занимаются,  спросите,  как настроение,  узнайте,  о  чем
думают", -- напутствовала корреспондентов Лана Верейская, а Лизавета вручила
посланцам адреса предвыборных штабов и список вопросов.
     Первым  вернулся юный честолюбивый практикант. Он самоуверенно  заявил,
что  все в порядке, и  теперь, получив по  полной  программе от выпускающего
редактора,  переделывал уже третий вариант текста.  Лана Верейская строга, у
нее не пошалишь, не проскочишь  на арапа  с  несогласованными подлежащими  и
сказуемыми и с путаницей в падежах.
     Наконец  явилась  Лидочка,  которую Светлана  Владимировна  уже  начала
ругать  предвыборной  маркитанткой,  увязавшейся  за  президентским  штабным
обозом.
     -- Нет, это невозможно, они все какие-то странные и глупые.  -- Лидочка
бросила  сумочку  в  гостевое  кресло  и  расстегнула   куртку  из  красного
искусственного меха.  Куртка не имела никакого  отношения к борьбе "зеленых"
за гуманное  отношение  к братьям меньшим, просто Лидочка любила все яркое и
броское. -- Ну об®ясни, как можно писать  о всякой дури! -- Она по-балетному
всплеснула руками и грузно плюхнулась рядом с сумочкой.
     -- Что невозможно?  -- Лизавета повернулась  к раскинувшейся на диване,
словно   примадонна,  журналистке   и  приготовилась  долго   и   безуспешно
растолковывать не любящей  "всякую дурь" акулке пера, что профессия, которую
она  выбрала,  предполагает умение писать  обо всем,  что  происходит, -- об
утратах и  свершениях,  о подвигах и  подлостях, о преступлениях и о научных
открытиях, в том числе и о "дури". Но Лидочка не дала ей и рта раскрыть.
     -- Нет,  ты сама посуди, приезжаем к этому... к варягу...  -- Варягом в
телевизионных  кругах называли  того  кандидата,  который, не пройдя в Думу,
решил в отместку стать президентом. --  Там у него  пресс-секретарь, шустрый
такой, тут же ко мне подбегает и сует кассету: "Здесь программное  заявление
нашего  кандидата,  вы должны  дать!" -- Обычно  медленно  говорящая Лидочка
очень правдоподобно изобразила  скороговорку  пресс-чиновника.  -- На  самом
деле я  ему  ничего  не  должна.  К  тому  же  нам вообще запретили включать
агитацию в программу. -- Лидочка сложила  губы трубочкой, как для поцелуя, и
чертыхнулась: -- Черт  побери, почему они нас всех за обслуживающий персонал
держат?
     Но  и  на  этот  вопрос Лизавета  не  успела  ответить,  Лидочка  опять
погрузилась в воспоминания о дне минувшем:
     --  Они  заявили, что их  шансы  на победу -- самые предпочтительные...
Интересно, кто  это их предпочитает?  А потом этот... Радостный... он вообще
какую-то  чушь  лепетал.  --  Словечко  "лепетал",  явно не  из  Лидочкиного
словаря, свидетельствовало, что она не без  пользы путешествовала от штаба к
штабу.  -- Он  мне сказал,  что  продвигают своего кандидата, как  товар,  и
работают по законам рынка. Так прямо и заявил.
     Лизавета   поняла,   что  девушка   принципиально  не   читает   газет,
перенасыщенных  спорами о том,  насколько правомерно продавать политика, как
маргарин  или жвачку  в  красивой упаковке, и с элементами  лотереи. Ведь, в
сущности, политики и  их предвыборные обещания  очень напоминают  лотерею --
купил  политика  и  надеешься:  авось  да  выполнит,  что   обещал.  Есть  и
выигравшие.
     Советовать что-либо было явно лишним, Лизавета ограничилась банальным:
     -- Так обо всем этом и напиши. А что по картинке?
     -- По  картинке все нормально. Этот Радостный, с чубчиком, весь худой и
скользкий.  --  Лидочка всегда отличалась чисто детской  наблюдательностью и
непосредственностью. -- А  говорит, как Портос: "Мы  победим, потому что  мы
победим".
     -- Так и пиши... -- Лизавета не выдержала и рассмеялась.
     -- И про Портоса можно?
     -- Можно, почему нет!
     -- Ладно, тогда у меня получится минутки две.
     Лидочка встала,  запахнула  куртку,  взяла  сумочку и поплыла в сторону
двери.
     Лизавета хотела  было попросить юную деву  поторопиться -- до вечернего
эфира  всего  час,  но  воздержалась, просьба могла  ее  травмировать, тогда
сюжета и к ночному эфиру не дождешься.
     В дверях Лидочка нос к носу столкнулась с Маневичем.
     -- Привет! Я у тебя хотела спросить...
     Саша,  неизменно  трепетно относящийся к  дамам,  Лидочку тем не  менее
недолюбливал.   С  его  точки   зрения,   плавную,   округлую,   склонную  к
созерцательности  деву следовало как можно скорее выдать замуж,  а не мучить
всякими с®емками и репортажами.  "Пусть сидит у мужа на диване, как болонка,
а  не в нашей монтажной. Его жизнь  она способна  украсить,  нашу  -- только
осложняет".  Эта  тирада  Маневича  дошла  до Лидочкиных  ушей.  Она страшно
обиделась  и  с тех пор все время твердила о сексизме Маневича,  о том,  что
репортер  дискриминирует ее по половому  признаку  и  что в Америке  за свой
сексизм он вылетел бы с работы. "Я ее не дискриминирую, а спасаю по половому
признаку! --  возмущался Маневич. -- В Америке, если  бы ее не взяли  замуж,
она умерла бы с голоду. Там не бывает телерепортеров, которые  один минутный
сюжет   монтируют  по  полтора  часа,  доводя   видеоинженеров   до  болезни
Паркинсона".
     --  У тебя на вопрос ровно  три секунды. Я тороплюсь. -- Саша попытался
протиснуться в двери мимо Лидочки, но был схвачен за ворот куртки.
     -- Постой, это ты снимал охранное агентство "Буцефал"?
     -- Ну, я... Только давно, год назад... А в чем дело?
     --   Ничего,  просто  там  штаб   этого  Зеленцова,   который   тоже  в
президенты... Он тебя вспоминал...
     -- А-а-а... Ты об этом хотела спросить?
     -- Нет, о другом. А о чем -- забыла, -- простодушно призналась Лидочка.
     -- Когда вспомнишь, заходи! -- Саша все-таки проник в Лизаветин кабинет
и даже умудрился закрыть дверь. -- Пойдем... Мне надо кое-что тебе показать!
     Лизавета немедленно сделала строгое лицо.
     -- Не могу. До эфира всего ничего, а у меня два комментария не готовы.
     -- Глупости! До эфира час, а ты пишешь комментарий за пять минут. Идем.
Это действительно важно.
     -- Об®ясни, в чем дело!
     -- Не могу.  Ты должна  сама  увидеть. Кажется, я  понял,  кто и почему
отравил Савву.
     --  Мы же договорились: об  отравлениях, слежке и прочих... чудесах, --
Лизавета чуть не сказала "глупостях", -- говорим, только если я не занята на
эфире.
     -- Да помню,  помню  я. Ты просто  посмотри. А  говорить  будем  потом,
после...
     Лизавета поняла, что легче пойти  и посмотреть, чем спорить с настырным
коллегой, который час назад отобрал  у нее  кассеты,  снятые Саввой в  школе
телохранителей.
     Вчера они  долго  крутили  всевозможные  версии,  но  толком ничего  не
придумали. Саша отправился домой со словами "утро вечера мудреней".
     Утром  Лизавета, спешившая на  работу,  наотрез отказалась снова идти к
Савве  и к избитому  политическому психологу. Так что Саша отправился в вояж
по больницам в одиночестве. А вечером появился и из®ял Саввины кассеты.
     -- Вот,  только смотри очень  внимательно... -- Саша  усадил Лизавету в
смотровом закутке и защелкал кнопками -- монитор, плейер, динамик.
     На  экране  возникло   лицо  хозяина   школы  телохранителей  "Роланд",
решительное и высокомерное.
     "...Да, сейчас многие криминальные, преступные группировки прикрываются
лицензиями на охранную и детективную деятельность. Это осложняет работу тех,
кто стремится работать честно. Но ведь отравиться можно и лекарством! Это же
не  означает, что следует  позакрывать фармацевтические  фабрики. Пена может
появится на любом, самом благородном деле!"
     Андрей  Викторович  самодовольно  усмехнулся.  Его  немедленно  перебил
журналист. Послышался голос Саввы:
     "Это,  конечно,  так.  Но, по  данным  лицензионного комитета  мэрии  и
регионального  управления по  борьбе с организованной  преступностью,  почти
восемьдесят  процентов  сыскных  и  охранных  фирм  --  это  просто-напросто
банды...  Если бы четыре  пятых  аптек торговали наркотиками, проще было  бы
закрыть аптеки!"
     Хозяин школы ответил жестко:
     "Милиция тоже  занимается  предоставлением  охранных  услуг.  Разве  вы
никогда  не слышали  о  милицейской  "крыше"?  Так, может,  они просто хотят
устранить  конкурентов?  Я согласен,  что лицензии  следует  выдавать  очень
осторожно, что необходим жесточайший контроль за деятельностью таких  фирм и
бюро, но запретить! Нонсенс! Особенно теперь. В России продолжаются реформы,
появляется  все больше богатых людей,  которые  нуждаются  в  наших услугах.
Запретить легальный охранный бизнес -- значит загнать его в подполье.  Это и
сработает на руку преступникам!"
     Андрей Викторович говорил  сладко, гладко  и чересчур пафосно. Лизавета
посмотрела на часы и сказала:
     --  Я  знаю,  что Савва  готовил  спецрепортаж  о  частных  детективных
агентствах. И представляю круг проблем, которые он собирался  затронуть.  Мы
даже вместе ходили в эту школу с глумливым названием "Роланд".
     --  Смотри.  -- Саша  чуть не силком  заставил  Лизавету  посмотреть на
экран.
     Интервью  кончилось.  Теперь  Савва,  точнее,  оператор набирал  видео.
Панорама по фасаду школы, по тому  залу,  в котором Андрей Викторович  давал
интервью.  Зал Лизавета  узнала сразу -- там боролись ученики школы, которых
показали им с Саввой. На этот раз  в зале  было значительно  больше  народу,
несколько пар  стояли  на татами,  остальные сидели вдоль  стен на низеньких
скамейках.  Далее шли с®емки  с  экрана  телевизора --  тот  самый эффектный
ролик, что  показывал им  Андрей Викторович. Потом опять оригиналь