раны пероксидом, - сказал  он.
- Ты можешь идти?
     - Да.  -  Она  посмотрела  на  него  с  немой  благодарностью,  и  он
почувствовал себя неловко. - И я раздобуду себе  новые  туфли.  Что-нибудь
вроде спортивных тапочек. Я сделаю все, что ты мне скажешь, Ларри.
     - Я накричал на тебя, потому что был не в себе, - сказал он спокойно.
Он откинул назад ее волосы и поцеловал одну из царапин над правым  глазом.
- Я вовсе уж не такой плохой парень, - добавил он тихо.
     - Просто не оставляй меня.
     Он помог ей подняться на ноги и обнял за талию.  Потом  они  пошли  к
заставе, оставив позади себя Нью-Йорк.



        34

     В центре Оганквита был небольшой парк  с  пушкой  времен  Гражданской
войны и памятником погибшим. После  того  как  умер  Гус  Динсмор,  Фрэнни
Голдсмит пошла в этот парк и, сидя на берегу пруда с утками, лениво  стала
бросать в него камни, наблюдая за расходившимися по воде кругами.
     Позавчера она проводила Гуса в дом Хэнсона,  стоявший  на  побережье,
опасаясь того, что ему придется "уйти  из  жизни"  (именно  таким  гнусным
эвфемизмом обозначали смерть ее предки) в раскаленной крошечной  будке  на
пляжной автомобильной стоянке.
     Она думала, что Гус умрет тем же вечером. У него  был  очень  сильный
жар, и он бредил. Дважды он падал с кровати и даже принимался  расхаживать
по спальне старого мистера Хэнсона, сшибая вещи, падая на колени  и  снова
вставая. Он кричал, обращаясь к людям, которых не было в комнате,  отвечал
им и наблюдал за  ними  с  чувствами,  воплощавшими  собой  всю  гамму  от
радостного ликования до ужаса, до тех пор, пока Фрэнни не ощутила, что его
невидимые собеседники реальны, а она  сама  превратилась  в  призрак.  Она
умоляла Гуса снова лечь в постель, но для Гуса  она  не  существовала.  Ей
приходилось уступать ему дорогу, потому что если бы она этого не  сделала,
то он бы просто сшиб ее на пол и прошелся бы по ней.
     Наконец он рухнул  на  кровать  и  перешел  от  энергичного  бреда  к
бессознательному состоянию, которое показалось Фрэн предсмертной комой. Но
на следующее утро она увидела, что он сидит в постели и читает  вестерн  в
бумажной обложке, найденный им на одной из полок. Он  поблагодарил  ее  за
то, что она о нем позаботилась, и выразил надежду, что прошлой  ночью  ему
не довелось сказать или сделать что-нибудь неподобающее. Когда  она  стала
утверждать,  что  ничего  подобного  не  было,  Гус  с  сомнением  оглядел
окружающий хаос. Она приготовила немного супа, и он с®ел его с аппетитом.
     Фрэнни накрыла тело Гуса чистой простыней и оставила его  на  кровати
старого Джека Хэнсона, перед окном с видом на океан. Потом  она  пришла  в
парк и стала швырять камешки в пруд, ни о чем не думая. Но  подсознательно
она поняла, что это уже не была та странная апатия,  которая  охватила  ее
после смерти отца. С тех пор она постепенно все больше приходила  в  себя.
Она взяла розовый куст в цветочном магазине Натана  и  аккуратно  посадила
его на могиле Питера. Она понадеялась,  что  куст  хорошо  приживется.  Ее
теперешнее бездумное состояние было чем-то вроде отдыха после смерти Гуса.
Оно ничем не напоминало то преддверие безумия, в  котором  она  находилась
раньше.
     Но вскоре ей надо  будет  подумать  о  том,  что  делать  дальше,  и,
по-видимому, в этих мыслях будет  присутствовать  Гарольд  Лаудер.  Но  не
только потому, что она и Гарольд были единственными  оставшимися  в  живых
людьми в  этом  районе,  но  и  потому,  что  она  просто  не  могла  себе
представить,  что  случится  с  Гарольдом,  если  некому  будет   за   ним
присмотреть. Он ей по-прежнему  не  слишком-то  нравился,  но,  во  всяком
случае, он попытался быть тактичным, и оказалось, что  у  него  есть  хоть
какие-то представления о приличиях.
     Гарольд оставил ее в покое с момента их встречи, состоявшейся  четыре
дня назад, возможно, проявив уважение к ее желанию остаться один  на  один
со  своим  горем.  Но  время  от  времени  она  замечала  "Кадиллак"   Роя
Брэннигана,  бесцельно  круживший  по  городским  улицам.  И  дважды,  при
соответствующем  направлении  ветра,  до   окна   ее   спальни   донеслось
постукивание пишущей машинки. Сам факт того, что она могла  услышать  этот
звук, несмотря на то, что дом Лаудеров находился  почти  в  миле  от  нее,
подчеркивал реальность случившегося.  Она  немного  удивилась,  что,  хотя
Гарольд и позаимствовал чужой "Кадиллак", он не заменил свою  механическую
пишущую машинку на одну из этих гудящих электрических торпед.
     "Но теперь, когда электричество в городе  погасло,  -  подумала  она,
вставая и оправляя шорты, - ему уже не удастся это сделать".
     Где-то _д_о_л_ж_н_ы_ быть другие люди, что  бы  Гарольд  не  говорил.
Если иерархия власти распалась, им просто надо найти других людей и  вновь
сформировать  ее.  Она  не   задумывалась   над   тем,   почему   "власть"
представлялась ей такой необходимой вещью,  но  еще  меньше  беспокоил  ее
вопрос о том, почему она должна заботиться о  Гарольде.  Просто  так  было
надо.
     Она вышла из парка и медленно отправилась вниз  по  Главной  улице  в
направлении дома Лаудеров. Становилось  уже  довольно  жарко,  но  морской
ветерок освежал воздух. Ей неожиданно  захотелось  пойти  на  пляж,  найти
бурую водоросль и с®есть кусочек.
     - Боже, как ты отвратительна, - сказала она  вслух.  Но,  разумеется,
она не была отвратительна; просто она была беременна. Вот в чем было дело.
А на следующей неделе ей захочется луковых бермудских сэндвичей. С хреном.
     Она остановилась на углу, в  квартале  от  дома  Лаудеров,  удивляясь
тому, как долго не приходила ей в голову мысль о  собственном  "интересном
положении". Может быть, она уже просто привыкла к этому?  В  конце  концов
прошло уже почти три месяца.
     В первый раз она подумала с  некоторой  тревогой  о  том,  кто  будет
помогать ей при родах.


     С задней лужайки дома Лаудеров  раздавался  стрекот  ручной  косилки.
Когда Фрэн обошла дом, только  абсолютное  удивление  помешало  ей  громко
расхохотаться.
     Гарольд в одних плавках стриг лужайку. Его белая  кожа  лоснилась  от
пота, а длинные волосы развевались (к чести Гарольда следует отметить, что
они были вымыты в не слишком отдаленном прошлом). Жировые складки на талии
бешено тряслись. По лодыжку  его  ноги  позеленели  от  травы.  Спина  его
покраснела - то ли от усилий, то ли от солнца.
     Она слышала его тяжелое  дыхание.  Лезвия  стрекотали.  Трава  летела
зеленым водопадом Гарольду  под  ноги.  Он  подстриг  уже  почти  половину
лужайки. Остался только все  уменьшающийся  квадрат  с  летним  домиком  в
центре, в котором когда-то Фрэнни и Эми устраивали свои летние "чаепития".
Он повернул у подножия холма и  застрекотал  в  обратном  направлении,  на
мгновение скрывшись за летним домиком, а потом вновь вынырнув, склонившись
над своим механизмом, как гонщик Формулы-1. Потом он заметил ее, как раз в
тот самый момент, когда Фрэнни робко произнесла: "Гарольд?" Она  заметила,
что он был в слезах.
     - Ой! - сказал - почти  взвизгнул  -  Гарольд.  Она  вырвала  его  из
какого-то индивидуального мира, и на мгновение ей показалось, что  у  него
сейчас будет сердечный приступ.
     Потом он побежал к дому, прорываясь сквозь завалы срезанной травы,  и
она смутно ощутила в воздухе ее сладкий запах.
     Она пошла за ним.
     - Гарольд, что случилось?
     Он взбежал по ступенькам крыльца. Дверь открылась, Гарольд  вбежал  в
дом и захлопнул ее за собой. Фрэнни некоторое  время  помедлила,  а  потом
подошла к двери и постучала. Ответа не последовало, но она  услышала,  как
Гарольд плачет где-то внутри.
     - Гарольд?
     Плач продолжался.
     Она вошла в дом.
     - Гарольд?
     Она пересекла прихожую и вошла в  кухню.  Гарольд  сидел  за  столом,
вцепившись руками в волосы.
     - Гарольд, что случилось?
     - Убирайся! - закричал  он  сквозь  слезы.  -  Убирайся,  я  тебе  не
нравлюсь!
     - Неправда, ты мне нравишься. Ты нормальный  парень,  Гарольд.  Может
быть, не самый крутой, но  вполне  нормальный.  -  Она  сделала  паузу.  -
Собственно  говоря,  принимая  во  внимание  ситуацию,  мне  следовало  бы
сказать, что в целом мире ты мне нравишься больше всех.
     Гарольд заплакал еще сильнее.
     - У тебя есть что-нибудь попить?
     - Кул-Эйд, - сказал Гарольд, шмыгнув носом, и, все еще глядя в  стол,
добавил: - Он теплый.
     - Ну конечно, он теплый. Ты не принес себе воды из городской колонки?
- Как и во многих других маленьких городках, в Оганквите за  ратушей  была
своя колонка, правда, за последние сорок лет  она  была  скорее  предметом
старины, а не источником воды.  Туристы  иногда  ее  фотографировали.  Вот
колонка маленького городка  на  побережье,  где  мы  провели  свой  летний
отпуск. Разве она выглядит не забавно?
     - Принес.
     Она налила по стакану себе и Гарольду и присела.
     - Гарольд, что случилось?
     Гарольд издал странный, истерический  смешок  и  начал  пить.  Осушив
стакан, он поставил его на стол.
     - Случилось? А что могло случиться?
     -  Я  хочу  сказать,  случилось  ли  что-нибудь  конкретное?  -   Она
попробовала свой Кул-Эйд и поборола гримасу. Он был не  такой  уж  теплый.
Должно быть, Гарольд ходил за водой не так давно,  но  он  забыл  положить
сахар. Он наконец-то поднял голову и посмотрел на нее.
     - Я хочу к маме, - сказал он просто.
     - Ну, Гарольд...
     - Когда это случилось, когда она умерла, я подумал, что это не так уж
плохо. - Сжимая в  руке  свой  стакан,  он  смотрел  на  нее  напряженным,
измученным взглядом, и это слегка пугало ее. - Я знаю, что  для  тебя  это
звучит ужасно. Но я никогда не знал, _к_а_к_ я восприму их  уход.  У  меня
очень чувствительная душа. Вот почему меня так ненавидели эти  кретины  из
дома ужасов, который отцы города считали нужным именовать средней  школой.
Я думал, что это может свести меня с ума от горя  или,  по  меньшей  мере,
ввергнуть  меня  в  прострацию  на  год...  мое  внутреннее  солнце,   так
сказать... так сказать... а когда это случилось, моя  мама...  Эми...  мой
папа... я сказал себе, что это не так уж плохо. Я... они... -  Он  стукнул
кулаком по столу, заставив ее содрогнуться.  -  Почему  я  не  могу  найти
нужных слов? - закричал он. - Я ВСЕГДА мог выразить то, что хотел сказать!
Это ведь дело писателя - уметь пользоваться языком, ТАК  ПОЧЕМУ  ЖЕ  Я  НЕ
МОГУ ВЫРАЗИТЬ СВОИ ЧУВСТВА?
     - Не пытайся, Гарольд. Я знаю, что ты чувствовал.
     Он удивленно уставился на нее.
     - Ты знаешь?.. - Он покачал головой. - Нет. Ты не можешь этого знать.
     - Помнишь, как ты пришел ко мне домой? И я копала могилу? Я была не в
себе. Иногда я даже не могла вспомнить, чем это я занимаюсь. Так что  если
ты чувствуешь себя лучше, когда подстригаешь лужайку, что ж, прекрасно. Но
если ты будешь заниматься этим в плавках,  ты  можешь  получить  солнечный
ожог. Да ты уже получил его, - добавила она, критически оглядев его плечи.
Чтобы не оказаться невежливой, она отхлебнула еще  немного  омерзительного
Кул-Эйда.
     Он утер рот.
     - Я никогда их особенно уж не любил, - сказал он, - но я  думал,  что
все равно почувствуешь  горе.  Ну,  как  если  мочевой  пузырь  полон,  то
чувствуешь желание помочиться. А если  умирают  близкие  родственники,  то
надо испытывать скорбь.
     Она кивнула.
     - Моя мать всегда была занята Эми. Эми была ее другом, -  повысил  он
голос, впадая в бессознательную и почти жалкую детскость, - а я  шокировал
своего отца.
     Фрэн  вполне  могла  этому  поверить.  Бред  Лаудер   был   огромным,
мускулистым  человеком.  Он  работал  десятником  на  ткацкой  фабрике   в
Кеннебанке. Вряд ли он толком представлял себе, что ему делать  с  жирным,
странным сынком, которого произвели на свет его чресла.
     - Однажды он отвел меня в сторону, - продолжил Гарольд, - и  спросил,
не педик ли я. Прямо так и сказал. Я испугался и  заплакал,  а  он  ударил
меня по щеке и сказал, что если я всегда буду таким неженкой, то мне лучше
убраться из города. А Эми... думаю, ей было на меня наплевать. Для  нее  я
был просто неудобством, когда она приводила домой подруг.  Она  относилась
ко мне так, словно я был неубранной комнатой.
     С усилием Фрэн допила свой Кул-Эйд.
     - Поэтому когда они умерли и я ничего не почувствовал, я подумал, что
ошибался. Горе - это не подергивание коленного сустава, когда по нему бьют
молоточком, - сказал я себе. Но я снова был одурачен. С  каждым  днем  мне
стало не хватать их все больше и больше. В особенности мамы. Если бы я мог
хотя бы взглянуть на нее... столько раз ее не оказывалось рядом,  когда  я
хотел ее видеть... когда я нуждался в ней... она была слишком занята  Эми,
но никогда она не относилась ко мне плохо. Этим утром, когда я  проснулся,
я сказал себе: надо подстричь лужайку, и тогда  ты  не  будешь  думать  об
этом. Но это не помогло. И тогда я стал стричь все  быстрее  и  быстрее...
словно стремился обогнать мои мысли... наверное, тогда  ты  и  подошла.  Я
выглядел сумасшедшим, а? Фрэн?
     Она наклонилась над столом и прикоснулась к его руке.
     - С тобой все в порядке, Гарольд. Все это совершенно естественно.
     - Ты в этом уверена? - Он вновь уставился на нее  широко  раскрытыми,
совсем детскими глазами.
     - Да.
     - Ты будешь со мной дружить?
     - Да.
     - Слава Богу, - сказал Гарольд. - Спасибо Ему за это. Не хочешь ли ты
еще Кул-Эйда? - спросил он робко.
     Она постаралась улыбнуться как можно приветливее.
     - Может быть, чуть-чуть позже, - сказала она.


     В парке они устроили пикник: арахисовое масло и сэндвичи со  студнем.
Каждый выпил по большой бутылке Кока-Колы, охлажденной в пруду с утками.
     - Я думаю о том, что теперь делать, - сказал  Гарольд.  -  Ты  будешь
доедать свой сэндвич?
     - Нет, я наелась.
     За один присест Гарольд проглотил ее сэндвич. Его  запоздалая  скорбь
не повлияла на аппетит, - отметила про себя Фрэнни, но тут же решила,  что
думать так нехорошо.
     - Что? - спросила она.
     - Я думаю, что надо поехать в Вермонт, - сказал он неуверенно.  -  Ты
не против поехать со мной?
     - Почему в Вермонт?
     - Там, в городке под названием Стовингтон, есть государственный центр
по изучению чумы и других заразных  заболеваний.  Он,  конечно,  не  такой
большой, как в Атланте, но уж наверняка поближе к нам. Я подумал, что если
остались еще в живых люди, работающие над этим гриппом, то многие  из  них
должны оказаться там.
     - Почему ты думаешь, что они могут остаться в живых?
     - Конечно, может быть, они и мертвы, - сказал Гарольд довольно  сухо.
- Но в местах вроде Стовингтона, где приходится  иметь  дело  с  заразными
заболеваниями, умеют принимать  меры  предосторожности.  И  если  они  еще
работают, то, я  думаю,  они  ищут  таких  людей,  как  мы.  У  кого  есть
иммунитет.
     - Как ты до всего этого додумался, Гарольд? - Она смотрела на него  с
открытым восхищением, и он покраснел от удовольствия.
     - Я много читал. Ни одно из этих мест не засекречено. Ну, так что  ты
думаешь, Фрэн?
     Она думала, что это прекрасная идея. Эта идея отвечала ее потребности
в порядке и власти. Конечно, люди из Стовингтона  не  могли  умереть.  Они
доберутся  туда,  их  примут,  обследуют  и  установят  ту   разницу,   то
несоответствие, которое существует между ними и  другими  людьми,  которые
заболели и умерли. Ей не пришло  в  голову  подумать  о  том,  кому  может
понадобиться в настоящий момент вакцина.
     - Я думаю, нам надо найти дорожный атлас и посмотреть, как  мы  можем
туда добраться, - сказала она.
     Лицо его вспыхнуло от радости. На мгновение ей показалось, что сейчас
он поцелует ее, и в ту единственную ослепительную секунду она бы не  стала
возражать, но эта секунда прошла. Задним числом она была рада,  что  этого
не произошло.


     По дорожному атласу, в котором расстояния измерялись  в  сантиметрах,
все выглядело достаточно просто.
     - Сколько миль нам придется проехать? - спросила Фрэн.
     Гарольд взял линейку, измерил  расстояние  и  сверился  с  масштабной
шкалой.
     - Ты не поверишь, - сказал он угрюмо.
     - Что такое? Сто миль?
     - Больше трехсот.
     - О Боже, - сказала Фрэнни. - Это разрушает мои представления о мире.
Я где-то читала, что большинство штатов Новой Англии можно обойти за  один
день.
     -  Это  просто  такой  трюк,  -  сказал  Гарольд  ученым   тоном.   -
Действительно,  можно  побывать   в   четырех   штатах   -   Коннектикуте,
Род-Айленде, Массачусетсе и Вермонте - за двадцать четыре часа, если  идти
правильным маршрутом, но нам это ни к чему.
     - Откуда ты все это знаешь? - спросила она удивленно.
     - Книга рекордов Гиннеса, - сказал он пренебрежительно. -  Собственно
говоря, я подумывал о велосипедах. Или... не знаю... мотороллерах, что ли.
     - Гарольд, - сказала она проникновенно, - ты гений.
     Гарольд кашлянул и покраснел. Он снова выглядел польщенным.
     - Завтра утром мы можем на велосипедах доехать до  Уэллса.  Там  есть
фирменный магазин фирмы "Хонда"... ты умеешь водить "Хонду", Фрэн?
     - Я смогу научиться, если какое-то время мы поедем помедленнее.
     - О, я думаю, было бы очень неблагоразумно  ехать  быстро,  -  сказал
Гарольд очень серьезно. - Никогда не знаешь, в какой момент  завернешь  за
поворот и наткнешься там на три разбитых машины, перегородивших дорогу.
     - Но мы и не будем спешить, так ведь? Но зачем нужно ждать до завтра?
Почему бы не поехать сегодня?
     - Ну, сейчас уже пошел третий час, - сказал он. - Дальше Уэллса мы не
доедем, а нам ведь нужно еще экипироваться. Это будет легче сделать здесь,
в Оганквите, так как  тут  мы  знаем,  где  что  найти.  Кроме  того,  нам
понадобится оружие.
     Странно. Как только он произнес это слово, она сразу  же  подумала  о
ребенке.
     - Зачем нам оружие?
     Он посмотрел на нее мгновение, а потом опустил глаза. Краска заливала
его шею.
     - Потому что больше нет полиции и судов, а ты - женщина, к тому же  -
хорошенькая, и некоторые люди...  некоторые  мужчины...  могут...  повести
себя не по-джентльменски. Вот зачем.
     Кожа его стала почти пурпурной.
     Он говорит об изнасиловании, - подумала она. ИЗНАСИЛОВАНИЕ. Но  каким
образом может кто-то захотеть изнасиловать меня. Ведь я беременна. Но ведь
об этом никто не знает, даже Гарольд. И даже если ты  скажешь  насильнику:
"Пожалуйста, не делайте этого,  потому  что  я  беременна",  то  стоит  ли
ожидать, что он ответит: "Господи, леди, извините  меня,  пойду  изнасилую
кого-нибудь другого?"
     - Хорошо, - сказала она. - Оружие. Но все равно мы можем добраться до
Уэллса уже сегодня.
     - У меня здесь есть еще одно дело, - сказал Гарольд.


     Под крышей амбара Мозеса Ричардсона было ужасно жарко.  Струйки  пота
стекали по  ее  телу,  когда  они  добрались  до  сеновала,  а  когда  они
взобрались по шаткой лесенке на крышу, струйки  превратились  в  реку,  от
которой потемнела ее блузка.
     - Ты думаешь, это необходимо, Гарольд?
     - Я не знаю. - Он нес ведро белой краски и здоровую кисть. - Но амбар
видно с шоссе N_1, а по нему могут проехать люди.
     - Но ты ведь можешь упасть и сломать  себе  шею.  -  От  жары  у  нее
разболелась голова, и Кока-Кола тошнотворно плескалась у нее в животе.
     - Я не упаду, - сказал Гарольд нервно. Он взглянул на нее. - Фрэн, ты
выглядишь больной.
     - Это от жары, - пробормотала она.
     - Ради Бога, спускайся вниз. Полежи под деревом. И посмотри на  муху,
которая бросит вызов смерти на отвесном десятиградусном скате крыши амбара
Мозеса Ричардсона.
     - Не шути. Я по-прежнему думаю, что это глупая и опасная затея.
     - Возможно, но я буду чувствовать себя спокойнее, если сделаю это.
     "Он делает это для меня", - подумала она.
     Она привстала на цыпочках и легко