прохода или чтобы ваша новая жена с вами развелась.


     Вверх по лестнице. Сталь слегка позванивала у него под ногами. Голоса
остались далеко внизу, и никто не мог бросить камень так высоко. Машины на
стоянке выглядели как сверкающие детские модельки. Наверху  звучал  только
голос ветра, да еще далекий щебет птиц. Вокруг простирались поля и рощи  -
все было зеленым, за исключением голубоватого утреннего тумана. Поднимаясь
по стальной спирали, он улыбался и чувствовал себя счастливым.
     Когда  он  поднялся  на  плоскую  и  круглую  крышу  резервуара,  ему
показалось, что он добрался до самого неба,  и  если  протянуть  руку,  то
можно ногтями  соскрести  с  небесного  свода  голубой  мел.  Он  поставил
канистру и положил набор инструментов. Теперь отсюда был виден  Гэри,  так
как из его труб не шел больше дым и воздух очистился. Чикаго был миражом в
летней дымке, а далеко на севере виднелся слабый голубой отблеск,  который
мог оказаться озером Мичиган ли плодом разыгравшейся фантазии.
     Взяв набор инструментов, он подошел к насосному оборудованию  и  стал
приводить его в рабочее  состояние.  У  него  было  интуитивное  понимание
техники. Он обращался с ней примерно тем же  способом,  которым  некоторые
ученые идиоты умножали и делили в уме семизначные числа. В  этом  не  было
ничего глубокомысленного или познавательного - он просто  позволял  глазам
блуждать тут и там в течение нескольких секунд, а потом  его  руки  начали
двигаться с быстрой и легкой уверенностью.


     Эй, Мусорный Бак, с чего ты решил сжечь церковь? Почему ты не  спалил
ШКОЛУ?
     В пятом классе он устроил пожар в гостиной пустого  дома  в  соседнем
городке Седли, и дом выгорел дотла. Его отчим  шериф  Грили  был  вынужден
посадить его в арестантскую камеру, потому что после того, как его  побила
банда мальчишек, свою руку хотели приложить и взрослые (Что за черт,  если
бы не было дождя, мы лишились бы половины  города  из-за  этого  огненного
жучка!). Грили сказал Салли, что Дональду придется отправиться в Терр От и
пройти обследование. Салли  сказала,  что  уйдет  от  него,  если  он  так
поступит с ее единственным сыном, но Грили стоял на своем. Судья  подписал
ордер, и Мусорный Бак ненадолго уехал из Поутенвилля, года на два,  а  его
мать развелась с шерифом, а спустя некоторое время в том же  году  его  не
переизбрали, и в конце концов Грили стал работать в Гэри на автоконвейере.
Салли навещала Мусора каждую неделю и всегда при этом плакала.


     Среди механизмов возвышалась  широкая  труба,  диаметром  более  двух
футов. Она предназначалась исключительно для  отвода  паров,  но  так  как
резервуар  был  до  предела  заполнен  неочищенным  бензином,  через  край
перелилось немного горючей жидкости. Глаза у  Мусорного  Бака  заблестели.
Ему даже не понадобится принесенный с собой  бензин.  С  воплем  "Сбросить
бомбы!" он швырнул канистру вниз.
     Потом он опять повернулся к трубе и посмотрел  на  сверкающие  лужицы
вокруг. Из кармана он вынул  коробок  спичек.  На  коробке  была  реклама,
сообщавшая, что вы можете изучить любой предмет в заочной школе Ля Салль в
Чикаго. Я стою на  огромной  бомбе,  -  подумал  он.  Дрожа  от  страха  и
возбуждения, он закрыл глаза.


     Из Терр От он вышел, когда ему исполнилось тринадцать. Они не  знали,
вылечился он или нет, но  сказали,  что  вылечился.  Им  понадобилась  его
палата, чтобы засадить туда  на  два  года  другого  чокнутого  мальчишку.
Мусорный Бак отправился домой. Он сильно отстал в школе и, похоже, не  мог
наверстать упущенное. В Терр От его лечили шоковой терапией,  и  когда  он
вернулся в Поутенвилль, память у него почти совсем пропала.
     Но во  всяком  случае  в  течение  какого-то  времени  он  больше  не
устраивал  пожаров.  Казалось  бы,  все  стало  как  раньше.  Убийца-шериф
приделывал  фары  к  "Доджам"  в  Гэри.  Мать  вернулась   на   работу   в
поутенвилльское кафе. Все было в порядке. За исключением нефтяной компании
"Чири". Он часто  думал  о  том,  как  будут  гореть  ее  резервуары.  Три
отдельных взрыва, способных разодрать в клочья твои барабанные перепонки и
изжарить  глаза  в  глазницах?  Три  столба  огня  (отец,  сын  и   святой
убийца-шериф), которые будут пылать день и ночь в течение долгих  месяцев?
А может, они вообще не загорятся?
     Он это выяснит. Легкий летний ветерок задул две первые спички. Справа
в луже бензина он увидел перебирающего лапками жука. Я  как  этот  жук,  -
подумал он обиженно и удивился, что же это за мир такой, где Бог не только
запихивает тебя в липкую гадость, как жука в лужу неочищенного бензина, но
и оставляет тебя в живых, чтобы ты боролся за свою жизнь в течение  долгих
часов,  а  возможно,  дней...  или,  в  его  случае,  лет.  Это  был  мир,
заслуживший, чтобы его сожгли. Он стоял с опущенной головой и  ждал,  пока
ветер утихнет, чтобы зажечь третью спичку.


     Когда ему исполнилось шестнадцать, он, с  разрешения  матери,  бросил
школу (А что вы от них ждали? Они его искалечили там, в Терр От. Если б  у
меня были деньги, я бы подала на них  в  суд.  Они  называют  это  шоковой
терапией. Проклятый электрический стул - вот как называю это  я!)  и  стал
работать на мойке машин "Скрубба-Дубба". И какое-то время  все  шло  своим
чередом.  Люди  громкими  криками  подзывали  его  с  углов  улиц  или  из
останавливавшихся машин, интересуясь, что сказала миссис Симпл (уже четыре
года, как в могиле), когда он сжег ее пенсионный  чек,  и  намочил  ли  он
постель после того, как сжег тот дом  в  Седли.  Голоса  постепенно  стали
призрачными, но камни, вылетавшие из темных  аллей  и  из-за  углов  улиц,
оставались реальными. Однажды кто-то запустил  в  него  полупустой  банкой
пива из проезжавшей машины. Банка попала ему в лоб, и он упал на колени.
     Такова была его жизнь: голоса, время от  времени  пролетавшие  камни,
"Скрубба-Дубба". А во время обеденного перерыва он обычно сидел на том  же
самом  месте,  что  и  сегодня,  ел  сэндвич  и  наблюдал   за   нефтяными
резервуарами "Чири", размышляя, как же это все-таки произойдет.
     Так продолжалось до тех пор, пока однажды он не оказался в  вестибюле
Методистской  церкви  с  пятигаллонной  канистрой  бензина,  разливая  его
повсюду, а в особенности на груду старых сборников церковных гимнов в углу
- и тогда он остановился и подумал: Это  плохо,  и,  наверное,  не  просто
плохо, а еще и ГЛУПО, они поймут, кто это  сделал,  они  поймут,  кто  это
сделал, даже если это сделал бы кто-нибудь другой. Так  он  думал,  вдыхая
запах бензина, и голоса трепыхались  и  кружились  в  его  голове,  словно
летучие мыши в башне с привидениями. Потом медленная улыбка  появилась  на
его лице, и он перевернул канистру и побежал  с  ней  в  центральный  неф,
повсюду разливая бензин. Он пробежал весь  путь  от  вестибюля  к  алтарю,
словно  жених,  опоздавший  на  свою  собственную  свадьбу   и   настолько
нетерпеливый, что начал уже разбрызгивать горячую жидкость, которую стоило
бы сохранить для первой брачной ночи.
     На следующий день его отправили в Исправительный центр для  мальчиков
в  Северной  Индиане.  Уезжая,  он  заметил   черные   тлеющие   развалины
Методистской церкви. И Карли Йейтс проорал ему вслед свою эпитафию:
     - Эй, Мусорный Бак, с чего ты  решил  сжечь  церковь?  Почему  ты  не
спалил ШКОЛУ?
     В семнадцать лет его отправили в тюрьму для несовершеннолетних,  а  в
восемнадцать он попал в тюрьму штата. Сколько он там пробыл? Кто знает? Во
всяком случае, не Мусорный Бак, это уж точно. Никому в тюрьме не было дела
до спаленной им Методистской церкви. Там были люди, совершившие куда более
серьезные преступления.  Убийство.  Изнасилование.  Пролом  черепа  старой
библиотекарши. Кое-кто из сокамерников хотел  кое-что  сделать  с  ним,  а
кое-кто - чтобы он с ними кое-что сделал. Он не возражал. Один  мужчина  с
лысой головой сказал, что любит его. - Я люблю тебя, Дональд! - и  это  во
всяком случае было лучше, чем увертываться от камней. Иногда он думал, что
хорошо бы остаться здесь навсегда. Но иногда ночью  ему  снилась  нефтяная
компания "Чири", и во сне это всегда  был  один  оглушительный  взрыв,  за
которым следовали два других.
     Со временем ему стали доверять, и когда появилась  странная  болезнь,
его послали помогать в лазарете. Но через несколько дней больных  там  уже
не осталось, потому что все, кто был болен, умерли.
     Ветерок погладил его по щеке и замер.
     Он зажег спичку и уронил ее. Она упала в  лужицу  бензина.  Появились
языки  голубого  пламени.  Они   образовали   вокруг   обгоревшей   спички
расширяющуюся корону. Мгновение Мусорный Бак зачарованно наблюдал за ними,
а потом, оглядываясь через плечо, побежал к лестнице.  Голубые  языки,  не
более  двух  дюймов  в  высоту,   устремились   к   насосной   станции   и
возвращающейся посреди нее трубе. Борьба жука подошла к концу.  Теперь  он
превратился в обыкновенную почерневшую головешку.
     Это может произойти и со мной.
     Но, похоже, ему этого не хотелось. У него  появилась  смутная  мысль,
что теперь в его жизни  может  возникнуть  новая  цель,  что-нибудь  очень
великое и возвышенное. Он испугался и побежал вниз по лестнице.
     Все дальше и дальше вниз, вокруг резервуара, с мыслями о  том,  когда
же наконец воспламенятся пары над трубой и как  скоро  температура  станет
достаточно высокой для того, чтобы огонь ринулся вниз.
     Земля становилась все ближе и ближе. Машины на стоянке приобрели свой
нормальный размер. Но ему все казалось, что он  движется  очень  медленно,
как во сне, что он будет бежать и бежать, но никогда не добежит до  конца.
Он был рядом с бомбой, и запал был уже подожжен.
     Наверху раздался внезапный  треск,  похожий  на  взрыв  пятидюймового
фейерверка четвертого июля. Потом он услышал приглушенный лязг,  и  что-то
просвистело  мимо  него.  Это  был  кусок  трубы,   абсолютно   черный   и
переплавленный жаром в какую-то новую и бессмысленную форму.
     Когда до земли оставалось футов двадцать  пять,  он  не  выдержал  и,
перескочив через перила, спрыгнул вниз. Он содрал с ладоней всю  кожу,  но
едва ли почувствовал это. Он был до краев наполнен стонущим,  ухмыляющимся
ужасом.
     Он  кое-как  поднялся  и  посмотрел  наверх.  На  среднем  резервуаре
появилась  большая  шапка  желтых  волос,  и  росли  они  с   удивительной
скоростью. Взрыв мог произойти в любую секунду.
     Он побежал. Сломанная  кисть  правой  руки  безвольно  болталась.  Он
пересек стоянку, одолел  посыпанную  гравием  широкую  под®ездную  дорогу,
пронесся сквозь открытые ворота и выбежал на  шоссе  N_130.  Он  перебежал
через шоссе и прыгнул в придорожную канаву, приземлившись на  мягкое  ложе
из мертвых листьев и влажного мха.
     Раздался взрыв. Звук был таким сильным, что он почувствовал, как  его
перепонки вдавились внутрь, а глаза  вылезли  из  орбит.  Раздался  второй
взрыв, а за ним и третий. Мусорный Бак приподнял голову и увидел  огромное
огненное дерево. Над ним  возвышался  удивительно  высокий  столб  черного
дыма. На шоссе и  рядом  с  ним  стали  падать  куски  обгорелого  железа.
Нахлынула волна нестерпимого жара.
     Он с трудом поднялся на ноги и побежал по шоссе в  направлении  Гэри.
Воздух становился все горячее и горячее и приобрел металлический  привкус.
Он чувствовал себя как жук, пытающийся сбежать из включенной микроволновой
печи.
     БА-БАААААХХХ!
     Взорвался еще один  резервуар,  и  сопротивление  воздуха  перед  ним
словно бы исчезло. Огромная теплая рука подтолкнула его  сзади  и  понесла
вперед. Его ноги лишь слегка касались асфальта.
     Сопротивление воздуха постепенно вернулось, и Мусор  рискнул  бросить
взгляд через плечо. Возвышение, на котором  стояли  резервуары,  было  все
об®ято огнем. Похоже, горела даже дорога, а деревья пылали, как факелы.
     Он пробежал еще четверть мили и, задыхаясь, перешел  на  шаг.  Пройдя
еще милю, он остановился отдохнуть, и ноздри его втянули  радостный  запах
огня. Без пожарных машин и самих пожарных  он  будет  распространяться  по
ветру. Возможно, он будет пылать несколько месяцев. Сгорит Поутенвилль,  и
огонь пойдет дальше на юг, уничтожая дома, деревни, фермы, поля, пастбища,
леса. Может быть даже, огонь доберется и до  Терр  От  и  спалит  тамошнюю
больницу. А может быть, и дальше!
     Он посмотрел на север в направлении Гэри. Теперь он мог видеть  город
и возвышающиеся над ним огромные трубы, спокойные  и  безмятежные,  словно
штрихи мела на светло-голубой доске. А за всем этим  был  Чикаго.  Сколько
там нефтяных резервуаров? Заправочных станций?  Остановившихся  поездов  с
цистернами сжиженного газа и горючими удобрениями? Сколько еще городов  за
Гэри и Чикаго?
     Перед ним простиралась вся страна, созревшая для огня.
     Ухмыляясь, Мусорный Бак встал на ноги и отправился в путь.  Кожа  его
уже покраснела, как у омара. Он не чувствовал боли, хотя из-за этого и  не
спал всю ночь, никак не в силах успокоиться. Впереди его ждали  еще  более
обширные и величественные пожары. Взгляд его глаз был нежным, радостным  и
абсолютно сумасшедшим. Это были глаза человека, нашедшего наконец-то смысл
своей жизни, с которым он уже не расстанется никогда.



        33

     - Я хочу выбраться из города, - сказала Рита,  не  оборачиваясь.  Она
стояла на балконе небольшой  квартирки,  и  утренний  ветерок  теребил  ее
прозрачную ночную рубашку.
     - Хорошо, - сказал Ларри. Он сидел на столе и ел сэндвич с яичницей.
     Она повернулась к нему, и лицо ее было осунувшимся. Если  в  парке  в
день их встречи она тянула на элегантные сорок, то теперь  она  выглядела,
как женщина, балансирующая  на  опасной  грани,  которая  отделяет  начало
шестого десятка от полной старости. Между пальцами она держала сигарету, и
кончик ее дрожал. Она вдохнула дым, не затягиваясь.
     - Я серьезно говорю.
     - Я знаю, - сказал он. - И могу тебя понять. Нам  действительно  надо
уйти.
     Мускулы ее лица облегченно расслабились, и с  почти  (но  все  же  не
совсем) бессознательным отвращением Ларри подумал, что  так  она  выглядит
даже старше.
     - Когда?
     - Почему бы не сегодня? - спросил он.
     - Ты хороший мальчик, - сказала она. - Хочешь еще немного кофе?
     - Я и сам могу налить.
     - Глупости. Сиди, где сидишь. Я всегда  наливала  мужу  вторую  чашку
кофе, он настаивал на этом. Впрочем, от него за завтраком я видела  только
пробор. Остальное было скрыто за "Уолл  Стрит  Джорнел"  или  какой-нибудь
чертовски  солидной  книжкой.  Не  просто  что-нибудь   значительное   или
глубокое, но обязательно чреватое значением. Белль, Камю, Мильтон, Боже ты
мой. Ты - неплохая замена. - Она обернулась с игривым выражением  лица.  -
Тебе должно быть стыдно, если ты будешь прятать свое лицо за газетой.
     Он вяло улыбнулся. Ее  шутки  сегодня  утром,  как  впрочем,  и  весь
вчерашний день, казались слегка натянутыми. Он вспомнил их встречу в парке
и как ее речь показалась ему небрежной россыпью бриллиантов на  бильярдном
сукне. Со вчерашнего дня бриллианты стали больше похожи на фальшивки.
     - Ну вот. - Она подошла, держа чашку во все  еще  дрожавшей  руке,  и
когда она стала ставить ее на стол,  кофе  выплеснулся  ему  на  руку.  Он
отдернул руку, зашипев от боли, как кошка.
     - Ой, извини... - На ее лице отразился не только испуг, но  и  нечто,
очень похожее на ужас.
     - Все в порядке...
     - Нет, я просто... не надо... сиди на месте... безрукая идиотка...
     Она разразилась такими оглушительными рыданиями, словно ей только что
довелось присутствовать при смерти лучшего друга.
     Он встал и обнял  ее,  не  очень-то  обрадовавшись  ее  конвульсивным
ответным об®ятиям. Это были даже не об®ятия, а скорее захват.  Космический
захват, новый альбом Ларри Андервуда, -  подумал  он  тоскливо.  О,  черт.
Никакой ты не симпатичный парень. Приехали, опять начинается.
     - Прости меня. Не знаю, что это со мной стряслось. Никогда такого  не
было. Прости меня...
     - Все в порядке, это ерунда. - Он продолжал автоматически утешать ее,
гладя ее по седеющим волосам, которые станут выглядеть гораздо лучше (да и
вся она, собственно говоря, станет выглядеть гораздо  лучше)  после  того,
как она проведет долгое время в ванной.
     Разумеется, он понимал, что с ней стряслось. То, что произошло, имело
одновременно и личный, и безличный характер. Это повлияло и на него, но не
так резко  и  глубоко.  В  ней  же  словно  разбился  какой-то  внутренний
кристалл.
     Безличным фактором был, очевидно, запах. Сквозь балконную  дверь  его
приносил  прохладный  утренний  ветерок,  который  вскоре  превратится   в
неподвижную, влажную жару, если, конечно, это день будет таким же,  как  и
предыдущие три или четыре. Что-то  вроде  гнилых  апельсинов,  или  тухлой
рыбы, или запаха, который иногда бывает в подземке, когда в поезде открыты
окна. Это был запах разлагающихся трупов.
     В Манхэттене по-прежнему было электричество, но  вряд  ли  это  будет
продолжаться долго. Почти во всех других районах свет уже  погас.  Прошлой
ночью, когда Рита уснула, он стоял на балконе и мог видеть, что в  большей
части Бруклина и Куинз царит полная темнота.  Черный  карман  шел  от  Сто
Десятой до самого Манхэттена. Если посмотреть  в  другом  направлении,  то
можно было заметить россыпь  ярких  огней  над  Юнион  Сити  и,  возможно,
Байонной, но в остальном Нью-Йорк был погружен в черноту.
     Чернота же эта означала не  только  отсутствие  света.  Она  означала
также и отключение воздушных кондиционеров, этого  современного  удобства,
благодаря  которому  можно  было  спокойно   существовать   в   городе   с
наступлением середины июня. Это означало, что  люди,  спокойно  умершие  в
своих квартирах, теперь тухли в раскаленных печах. Когда он об этом думал,
то его ум постоянно возвращался к той картине, которую он  застал  в  зале
ожидания. Он вспоминал об этом, и черное, сладкое видение  вставало  перед
ним и манило его.
     Что касается личного фактора, то, по-видимому, она  была  встревожена
тем, что они обнаружили вчера по пути в  парк.  Когда  они  выходили,  она
смеялась, болтала и веселилась. После возвращения она начала стареть.
     Человек, предвещавший появление чудовищ, лежал на  тропинке  парка  в
огромной луже собственной крови. Рядом с  его  застывшей  вытянутой  левой
рукой лежали разбитые очки. Одно из чудовищ, очевидно, все  же  появилось.
Его несколько раз ударили ножом. Ларри показалось, что он  стал  похож  на
огромную подушечку для иголок.
     Она кричала и не могла остановиться. Когда истерика, наконец, прошла,
она стала настаивать на том, чтобы похоронить его. Так они и сделали. И на
обратном пути она стала той женщиной, которой она была сегодня.
     - Все в порядке, - сказал он. - Совсем небольшой ожог. Кожа почти  не
покраснела.
     - Я принесу мазь. Там есть в аптечке.
     Она сделала шаг по направлению к двери, но он крепко взял ее за плечи
и усадил на  стул.  Она  посмотрела  на  него  своими  запавшими  глазами,
окруженными черными кольцами.
     - Что тебе надо сделать, так это поесть,  -  сказал  он.  -  Яичница,
жаренный хлеб, кофе. Потом мы пойдем за какими-нибудь картами и посмотрим,
как нам лучше всего  выбраться  из  Манхэттена.  Нам  ведь  придется  идти
пешком.
     Он подошел к холодильнику и достал  оттуда  два  последних  яйца.  Он
разбил их над миской и стал сбивать.
     - Куда ты хочешь уйти?
     - Что? Я не...
     - В каком направлении? - сказал он с  легким  нетерпением.  Он  долил
молока и поставил сковородку на плиту. - На север? Там  Новая  Англия.  На
юг? Смысла нет. Мы можем отправиться...
     Приглушенное рыдание. Он обернулся и увидел, что она смотрит на него,
пытаясь овладеть собой, но ей не слишком это удается.
     - В чем дело? - спросил он, подходя к ней. - Что такое?
     - Боюсь,