я не смогу есть, - вздохнула она. - Я знаю,  что  ты  хочешь
накормить меня... Я попытаюсь, конечно... Но запах...
     Он подошел к балконной двери и плотно закрыл ее.
     - Ну вот, - сказал он,  надеясь,  что  его  раздражение  осталось  ею
незамеченным. - Так лучше?
     - Да, - сказала она горячо. - Так гораздо лучше. Теперь я могу есть.
     Он  подошел  к  плите  и  потыкал  яичницу,  которая   уже   начинала
пузыриться. Он слышал, как она двигалась у него за спиной. Раздались звуки
Дебюсси, слишком легкие и слащавые на вкус  Ларри.  Он  не  терпел  легкой
классической музыки. Если уж нужна настоящая классическая музыка, то  надо
послушать Бетховена или Вагнера. Зачем заниматься ерундой?
     Она спросила его, как он  зарабатывал  себе  на  жизнь.  С  некоторым
негодованием Ларри подумал, что та легкость, с  которой  она  задала  этот
вопрос,  выдает  человека,  никогда  не  нуждавшегося  в  деньгах.  Я  был
рок-н-ролльным певцом, - ответил он  ей,  удивляясь,  насколько  легко  он
привык к прошедшему времени.
     Он положил яичницу на тарелку и  поставил  рядом  чашку  растворимого
кофе с большим количеством сливок и сахара,  как  ей  это  нравилось  (сам
Ларри был солидарен с мнением водителей грузовиков: "Если тебе нужна чашка
сливок с сахаром, то на хрен тебе кофе?").  Она  сидела  на  пуфике  перед
проигрывателем. Дебюсси тек из колонок, как растаявшее масло.
     - Кушать подано, - позвал он.
     Она подошла к столу с вымученной улыбкой и начала есть.
     - Вкусно, - сказала она. - Ты был прав. Спасибо.
     - На здоровье, - ответил он. - А теперь  слушай.  Я  хочу  предложить
тебе следующее. По Пятой мы дойдем  до  Тридцать  Девятой  и  повернем  на
запад. Доберемся до  Нью-Джерси  по  туннелю  Линкольна.  Потом  мы  можем
отправиться по N_495 на северо-запад до Пассаика и... яичница  нормальная?
Яйца не тухлые случайно?
     Она улыбнулась.
     - Прекрасная яичница. - Она подцепила  на  вилку  еще  один  кусок  и
отправила его себе в рот, запив глотком кофе. - Как раз то, что  мне  было
необходимо. Продолжай, я слушаю.
     - От Пассаика мы просто пойдем пешком на запад, пока  на  дорогах  не
будет поменьше  машин  и  мы  не  сможем  ехать.  Потом,  по-моему,  можно
повернуть на северо-восток и направиться в  Новую  Англию.  Сделаем  такой
крюк, понимаешь? Так кажется длиннее, но, по-моему,  это  избавит  нас  от
многих проблем. Найдем дом где-нибудь на побережье в Мэне. Киттери,  Йорк,
Уэллс, Оганквит, а может быть, Скарборо или Бутбей Харбор. Как тебе  такой
план?
     Пока он говорил, он смотрел в окно. Когда он обернулся и посмотрел на
нее, ее вид на мгновение вогнал его в ужас. Она словно  сошла  с  ума.  На
лице у нее по-прежнему была улыбка, но теперь она застыла в маску  боли  и
страха. На лице у нее выступили крупные капли пота.
     - Рита? Господи, Рита, что...
     - ...извини... - Она вскочила, перевернув стул на пол, и  побежала  к
двери. По дороге она споткнулась о пуфик, на котором она слушала  Дебюсси,
и чуть не упала.
     - Рита?
     Пока она была в ванной, он мог слышать  мощные  звуки  ее  рвоты.  Он
раздраженно хлопнул рукой по столу и пошел за ней. Боже, как он ненавидел,
когда людей рвет. Всегда возникает ощущение,  что  рвет  тебя  самого.  От
запаха, стоявшего в ванной, его чуть не вывернуло наизнанку.  Рита  стояла
на коленях, держа голову над унитазом.
     Она вытерла рот обрывком туалетной бумаги и с мольбой  посмотрела  на
него. Лицо ее было белей бумаги.
     - Извини меня, Ларри. Я просто не могу  ничего  есть.  Действительно.
Извини меня.
     - Господи, но если  ты  знала,  что  тебя  вырвет,  то  зачем  же  ты
пыталась?
     - Потому что ты этого хотел. А мне не  хотелось,  чтобы  ты  на  меня
сердился. Но ты ведь рассердился, правда? Ты сердишься на меня.
     Он мысленно вспомнил прошлую ночь. Она занималась  с  ним  любовью  с
такой  неистовой  энергией,  что  он  впервые  подумал  о  ее  возрасте  и
почувствовал легкое отвращение. Он кончил быстро, чуть  ли  не  в  порядке
самозащиты, и лишь значительно позже она оставила его в покое, тяжело дыша
и так и не кончив. Потом,  когда  он  уже  почти  погрузился  в  сон,  она
пододвинулась к нему поближе, и снова он ощутил запах ее пудры - несколько
более дорогостоящую версию того запаха, который  исходил  от  его  матери,
когда они вместе ходили в кино. Она прошептала ему на ухо  слова,  которые
выдернули его из сна на два последующих часа: Ты ведь  не  оставишь  меня,
правда? Ты не оставишь меня одну?
     До этого она была очень хороша в постели, настолько  хороша,  что  он
даже удивился. Она привела его сюда после ленча  в  тот  день,  когда  они
встретились, и то, что случилось,  случилось  совершенно  естественно.  Он
помнил мгновенный приступ отвращения, когда  он  увидел,  как  обвисли  ее
груди и как выпирают ее  голубые  вены  (это  заставило  его  вспомнить  о
варикозных венах его матери), но  он  совсем  забыл  об  этом,  когда  она
обхватила его ногами с удивительной силой.
     Когда он уже почти взобрался на вершину, она оттолкнула его  и  взяла
пачку сигарет.
     Какого черта? - спросил он  удивленно,  в  то  время  как  его  вождь
краснокожих негодующе раскачивался в воздухе.
     Она улыбнулась:
     - У тебя ведь одна рука не занята, а? У меня тоже.
     Они гладили друг друга и курили, и  она  весело  болтала  обо  всякой
всячине.
     А теперь, - сказала она, вынимая сигарету у него  изо  рта.  Давай-ка
посмотрим, сможешь ли ты закончить то, что начал. И если  не  сможешь,  то
очень может быть, что я разорву тебя на части.
     Он закончил к их обоюдному удовлетворению, и они уснули. Он проснулся
после четырех, думая о том, что произошло. Он много трахался за  последние
десять лет, но то, что случилось сегодня,  не  было  траханьем.  Это  было
гораздо лучше, хотя и имело несколько декадентский оттенок.
     Ну, конечно, у нее было много любовников.
     Эта мысль снова возбудила его и он заставил ее проснуться.
     Так все и продолжалось до тех пор, пока они не нашли труп в парке. Но
и раньше его кое-что обеспокоило. Две ночи назад он проснулся после двух и
услышал, как она наливает в ванной стакан воды. Он подумал, что, наверное,
она принимает еще одну  снотворную  таблетку.  Скорее  всего,  она  начала
принимать их задолго до эпидемии супергриппа.
     А потом эта манера ходить за ним по пятам по квартире. Даже когда  он
принимал душ или облегчался, она стояла за дверью и что-то говорила ему.
     И вот теперь...
     Что ж ему - нести ее на своем горбу?  Господи,  ну  уж  нет.  А  ведь
раньше она  казалась  ему  вполне  выносливой.  Так  вот  почему  она  так
прицепилась к нему в парке. Нет правды в рекламе, - подумал он горько. Как
теперь он будет заботиться о ней, если и с собой он не может управиться?
     - Нет, - сказал он ей. - Я не сержусь. Просто... понимаешь, я ведь не
твой начальник. Не хочешь есть, так и скажи.
     - Так я ведь и сказала.
     - Хрена лысого ты сказала! - отрезал он гневно.
     Она опустила голову и стала смотреть себе на руки, и  он  понял,  что
она старается не  разрыдаться,  потому  что  ему  это  не  понравится.  На
мгновение это разозлило его больше, чем все остальное,  и  он  чуть  не  в
полный голос заорал: Я тебе не отец родной и не муженек! Я не собираюсь  о
тебе заботиться! Господи Боже мой, ты ведь на тридцать  лет  меня  старше!
Потом он почувствовал знакомую волну презрения к себе и удивился этому.
     - Прости меня, - сказал он. - Я бесчувственный ублюдок.
     - Нет, это не так, - сказала она и шмыгнула носом.  -  Просто...  все
это как-то одновременно свалилось на меня. Это...  этот  человек  вчера  в
парке... я подумала: ведь никто уже не  поймает  тех  людей,  которые  так
поступили с ним, и не посадят их в тюрьму. А они просто  будут  ходить  по
свету и делать это снова и снова. Как  звери  в  джунглях.  Ты  понимаешь,
Ларри?
     - Да, - ответил он, все еще чувствуя раздражение, смешанное с  совсем
небольшой толикой презрения. Такова была  ситуация,  а  иначе  и  быть  не
могло. Они ведь были посреди всего этого  и  видели  все  своими  глазами.
Умерла его мать, и он присутствовал при этом. Что она, хочет сказать,  что
у нее более чувствительная  натура,  чем  у  него?  Все  это  притворство.
Сплошное притворство.
     - Попытайся не сердиться на меня, - сказала она. - Я исправлюсь.
     Надеюсь на это. Очень надеюсь.
     - Все в порядке, - сказал он и помог ей подняться на ноги.  -  Пошли,
прямо сейчас. Что скажешь? Нам надо многое сделать. Ты готова к этому?
     - Да, - сказала она, но выражение на лице у нее было такое же, как  в
тот момент, когда он предложил ей яичницу.
     - Когда мы выберемся из города, тебе станет лучше.
     - Ты думаешь?
     - Конечно, - сказал Ларри искренне.


     Спортивный магазин был заперт, но Ларри нашел железный прут и  разбил
витрину. Завывание сирены бессмысленно огласило улицу. Он  выбрал  большой
рюкзак для себя и несколько меньший - для Риты. Она упаковала туда по  две
смены одежды на каждого - больше он не позволил. Нет  смысла,  -  об®яснил
Ларри, - особенно нагружаться. Все можно найти и на  другом  берегу  реки.
Она покорно согласилась, и ее равнодушие вновь разозлило его.
     После недолгих внутренних колебаний он также взял с собой  двустволку
тридцатого калибра. Пушка была очень красивой, а  на  ярлыке,  который  он
сорвал с предохранителя и равнодушно бросил на пол, была проставлена  цена
в четыреста пятьдесят долларов.
     - Ты уверен, что нам это нужно? - спросила она опасливо. Ее револьвер
по-прежнему лежал у нее в сумочке.
     - Не помешает, - сказал он и  ничего  не  добавил  к  этому,  хотя  и
подумал про себя о жалкой смерти человека из парка.
     - Ах, - сказала она тихо, и по ее глазам он угадал, что она  подумала
о том же.
     - Рюкзак не слишком тяжел?
     - Нет, нет. Действительно.
     - Да, но у них есть обыкновение становиться тяжелее, когда ты  идешь.
Когда устанешь, скажи мне, и я понесу.
     - Со мной все будет в порядке, - сказала она и улыбнулась. Когда  они
вновь вышли на улицу, она огляделась по сторонам и сказала: - Мы  покидаем
Нью-Йорк.
     - Да.
     Она повернулась к нему.
     - Я рада. Я чувствую себя, как будто... я снова маленькая. И мой отец
говорит мне, что сегодня мы снова пойдем в поход. Помнишь такие моменты?
     Ларри слегка улыбнулся в ответ,  вспоминая  вечера,  когда  его  мама
говорила:
     - Тот вестерн, который ты хотел посмотреть, идет сейчас  в  "Кресте",
Ларри. С Клинтом Иствудом. Что ты скажешь?
     - Помню, наверное, - сказал он.
     Она поправила рюкзак на плечах.
     - Путешествие начинается, - сказала она. - Нас ждут приключения.
     - Чем меньше приключений, тем лучше, - ответил Ларри.
     - Я была на Бермудах и в Англии, на Ямайке и в Монреале, в Сайгоне  и
в Москве. Но я никогда не ходила пешком, с  тех  пор  как  была  маленькой
девочкой, и папа водил меня и мою сестру Бесе в зоопарк. Пошли, Ларри.


     Это была прогулка, которую Ларри Андервуд запомнил на всю  жизнь.  На
перекрестке Пятой и Пятьдесят Четвертой человек висел на фонарном  столбе.
На шее у него была табличка с одним словом: МАРОДЕР. На мусорном баке  (на
боках были наклеены свежие афиши бродвейского  шоу),  нежась  на  утреннем
солнышке, лежала кошка и кормила молоком своих котят.  Молодой  человек  с
широкой ухмылкой и чемоданом в руках подошел к Ларри и  сказал,  что  даст
ему миллион долларов за право попользоваться женщиной в течение пятнадцати
минут. Миллион, по всей видимости, был в  чемодане.  Ларри  снял  с  плеча
винтовку и сказал, чтобы тот отнес свой миллион куда-нибудь еще.
     - Разумеется, парень. Не держи на  меня  зла,  договорились?  Я  ведь
только предложил, а за это нельзя обвинить. Удачи тебе.
     Они дошли до угла Пятой и Тридцать Девятой  вскоре  после  встречи  с
этим человеком (Рита с несколько истерическим юмором упорно  называла  его
Джоном Берсфордом Типтоном - Ларри это имя ничего не  говорило).  Был  уже
почти полдень, и Ларри предложил перекусить. На углу  была  колбасная,  но
когда он открыл дверь, запах гнилого мяса заставил его попятиться.
     - Пожалуй, чтобы сохранить  тот  скромный  аппетит,  который  у  меня
остался, мне не стоит туда заходить, - сказала она извиняющимся тоном.
     Ларри подумал, что внутри можно, наверное, найти какие-нибудь готовые
продукты - салями, пепперони, что-нибудь в этом роде - но, натолкнувшись в
четырех кварталах  отсюда  на  "Джона  Берсфорда  Типтона",  он  не  хотел
оставлять ее одну на улице даже на  короткое  время.  Так  что  они  нашли
скамейку в полуквартале западней от колбасной и  с®ели  сушеные  фрукты  и
ломтики бекона. Закончили они трапезу  крекерами  с  сыром  и  термосом  с
охлажденным кофе.
     - На этот раз мне действительно хотелось есть, - сказала она гордо.
     Он улыбнулся ей, чувствуя себя лучше. Просто двигаться, предпринимать
любые конкретные действия - это было неплохо. Он сказал ей, что когда  они
выберутся из Нью-Йорка, она окончательно  придет  в  норму.  Находиться  в
Нью-Йорке - это было все равно что быть на кладбище, мертвецы которого еще
не совсем успокоились. Чем раньше они уйдут отсюда,  тем  лучше.  Возможно
она снова станет такой же, как в тот первый день в парке.  Они  дойдут  до
Мэна по второстепенным дорогам и  поселятся  в  богатом  летнем  коттедже.
Сейчас на север, и обратно на юг в сентябре  или  октябре.  Бутбей  Харбор
летом, Кей Бискейн зимой. Симпатичный маршрут. Занятый своими мыслями,  он
не заметил на ее лице гримасу боли, появившуюся в  тот  момент,  когда  он
встал и повесил на плечо двустволку.
     Теперь они шли на запад. Они прошли по Авеню Америк,  Седьмой  Авеню,
Восьмой,  Девятой,  Десятой.  Улицы  представляли  собой  замерзшие   реки
автомобилей всех расцветок, среди которых доминировал  желтый  цвет  машин
такси. Ларри подумал о том, что на выходе из  города  им  стоит  раздобыть
пару мотоциклов. Это даст им обоим мобильность  и  возможность  преодолеть
пробки мертвых машин, которыми, должно быть, забиты все дороги.
     А я-то думал, что она сможет ехать на велосипеде,  -  подумал  Ларри.
Но, похоже, ей это не удастся. Жизнь с Ритой превращалась  в  непрестанную
головную боль, во всяком случае, в некоторых  аспектах.  Но  уж  ехать  на
заднем сиденье мотоцикла она, наверное, сможет.
     На пересечении  Тридцать  Девятой  и  Седьмой  они  увидели  молодого
человека в коротких хлопчатобумажных шортах, лежащего на крыше такси.
     - Он мертв? - спросила Рита, и при звуке ее  голоса  молодой  человек
сел, оглянулся, заметил их и помахал  рукой.  Они  махнули  ему  в  ответ.
Молодой человек безмятежно лег на прежнее место.
     Было начало третьего, когда они пересекли Одиннадцатую  Авеню.  Ларри
услышал позади приглушенный вскрик боли и понял,  что  Рита  уже  не  идет
слева от него.
     Она опустилась на одно  колено  и  держалась  за  ногу.  С  чувством,
похожим на страх, Ларри впервые заметил, что на  ногах  у  нее  -  дорогие
открытые сандалии, пригодные разве что для короткой прогулки вдоль  витрин
по Пятой Авеню.
     Кожаные ремешки натерли ей ноги. Кровь струилась у нее по лодыжкам.
     - Ларри, из...
     Он резко поднял ее на ноги.
     - О чем ты думала? -  закричал  он  ей  прямо  в  лицо.  Увидев,  как
униженно она отпрянула, он почувствовал мгновенный стыд, но в то же  время
и злобное удовольствие. - Ты что, думала, что сможешь доехать до  дома  на
такси, если ножки устанут?
     - Я не ду...
     - Боже мой!  Он  вз®ерошил  волосы.  -  Конечно,  ты  не  думала.  Ты
истекаешь кровью, Рита. Давно это у тебя?
     Голос ее был  таким  тихим  и  хриплым,  что  ему  с  трудом  удалось
расслышать ее слова даже в том сверх®естественном молчании, которое царило
вокруг.
     - С тех пор как... ну, примерно с перекрестка Пятой и Сорок  Девятой,
кажется.
     - Ты натерла себе ноги двадцать кварталов назад и ничего мне об  этом
не сказала?
     - Я думала... может быть... это пройдет... не будет больше  болеть...
я не хотела... мы так хорошо  шли...  выбирались  из  города...  я  просто
подумала...
     - Ты вообще не думала, - сказал он рассерженно. -  Как  мы  теперь  с
тобой пойдем? Твои чертовы ноги выглядят так, словно тебя распяли.
     - Не ругай меня, Ларри, - сказала она, начиная плакать. - Пожалуйста,
не надо... мне становится так плохо,  когда  ты...  пожалуйста,  не  ругай
меня.
     Ярость охватила его. Он крикнул ей прямо в лицо:
     - Сука! Сука! Сука!
     Слово вернулось тусклым и неясным эхом, отразившись от высоких  жилых
домов.
     Она закрыла лицо руками и, плача, опустила голову. Это его рассердило
еще  больше,  и  он  предположил,  что  отчасти  этот  жест  действительно
об®ясняется нежеланием видеть. Как просто:  закрыть  глаза  руками,  а  он
поведет ее, почему бы и нет? Всегда ведь рядом был  кто-то,  кто  брал  на
себя заботу о нашей Маленькой Героине,  крошке  Рите.  Кто-то,  кто  водил
машину, ходил в магазины, мыл унитаз, платил налоги. Так что надо  завести
слащавого Дебюсси, закрыть глаза своими хорошо  наманикюренными  руками  и
предоставить все Ларри. Позаботься обо мне, Ларри. Увидев, что случилось с
человеком в парке, я не хочу больше видеть.  Все  это  слишком  низко  для
человека моего воспитания и происхождения.
     Он оторвал руки от ее лица. Она  с®ежилась  от  страха  и  попыталась
снова закрыться.
     - Посмотри мне в глаза.
     Она потрясла головой.
     - Черт тебя побери, немедленно посмотри на меня, Рита.
     Она посмотрела на него как-то  странно  и  косо,  словно  думая,  что
теперь он пустит в ход не только язык, но и кулаки.
     - Я хочу тебе изложить реальные факты, потому что ты, похоже,  ничего
не понимаешь. А факты заключаются в том, что нам надо пройти еще  двадцать
или тридцать миль. И в том, что если в твои раны попадет инфекция, у  тебя
может начаться заражение крови, и ты умрешь. И в том, что тебе  наконец-то
надо вынуть палец из задницы и начать помогать мне.
     Он говорил, сжимая ее плечи, и заметил теперь, что пальцы  его  почти
погрузились в ее плоть. Гнев оставил его, когда, отпустив ее, он увидел на
ее предплечьях красные  пятна.  Он  отступил  шаг  назад,  вновь  чувствуя
неуверенно и сознавая с болезненной ясностью,  что  он  переборщил.  Ларри
Андервуд наносит следующий удар. Ну а если он такой крутой, то  почему  же
он не проверил, в чем она обута, прежде чем отправиться в путь?
     "Потому что это ее проблемы", - сказал внутри него угрюмый голос.
     Нет, это неправда. Это его проблема. Потому что она не знала. Раз  уж
он решил взять ее с  собой  (и  только  сегодня  он  стал  думать  о  том,
насколько проще было бы, если бы он этого не сделал), то он  должен  нести
за нее ответственность.
     Черт меня побери, если я возьму на  себя  ответственность,  -  сказал
внутри него угрюмый голос.
     Голос его матери: Ты создан для того, чтобы брать, Ларри.
     Специалист по оральной гигиене закричала ему вслед из окна: Я думала,
что ты симпатичный парень! Никакой ты не симпатичный парень!
     Это неправда! Черт возьми, это НЕПРАВДА!
     - Рита, - сказал он. - Извини меня.
     Она села на тротуар и опустила голову. На него она не смотрела.
     - Извини меня, - повторил он. - Я... знаешь, у  меня  не  было  права
говорить все это. - Он-таки сказал все  это,  но  ничего  страшного.  Если
извинишься, все пойдет на лад. Так устроен мир.
     - Продолжай, Ларри, - сказала она. - С чего это ты вдруг остановился?
     - Я же сказал, что извиняюсь, - сказал он слегка  нетерпеливо.  -  Мы
найдем тебе новые туфли и белые носки. Мы...
     - Ничего мы не сделаем. Продолжай.
     - Рита, извини меня...
     - Если ты повторишь это еще раз, я  закричу.  Ты  -  дерьмо,  и  твои
извинения не принимаются. А теперь продолжай.