раво.  Это  его  решение.  Он никому не
причинил  зла, он просто заблудился в нашем нелепом мире. Я помог
ему  выйти.  Показал...  надеюсь...  что  глубина  не  сводится к
кровавым  схваткам.  Если  этого мало - что ж. Пусть он уходит. В
свой  параллельный  мир,  или к далеким звездам. Он свободен, так
же как мы.
     Гильермо  словно  осунулся.  Смотрит  на  меня,  тоскливо  и
устало.   Наверное,   он  сказал  правду.  И  вряд  ли  он  хочет
Неудачнику зла. Просто разница в подходах.
     -  И  вы  позволите  ему  уйти,  Стрелок? - спрашивает он. -
Тайна  исчезнет надолго, или навсегда... никто не узнает, кем был
Неудачник?
     - Свобода, Вилли.
     -  Вы,  русские,  всегда  ставили государство, общество, над
человеком,  - говорит Гильермо. - Это неправильный подход, да, но
ведь вы - русский!
     - Я гражданин Диптауна. В глубине нет границ, Вилли.
     Гильермо  кивает,  медленно,  неуклюже,  встает.  Смотрит на
поджидающее    такси.    Там,   наверняка,   несколько   боевиков
"Аль-Кабара". Может быть, мои друзья Анатоль и Дик...
     -  Неудачник  хоть  что-то  дал  вам,  вам лично, Стрелок? -
спрашивает Вилли.
     - Наверное.
     -  Я  могу  узнать,  или  увидеть?  - с неожиданной робостью
интересуется он.
     Смотрю на него, потом наклоняюсь над воронкой в асфальте.
     Два  с  лишним  часа назад здесь погиб дайвер-оборотень, мой
нечастый  напарник,  Ромка.  Я  не  видел,  как это было, но могу
представить.
     Пламя   окутывает  волчье  тело  -  это  значит,  что  вирус
Человека  Без  Лица  проник  на  Ромкин  компьютер. Винчестер его
машины  дергается, стирая информацию и портя служебные программы,
рвется  связь,  Ромка  выпадает  из глубины, из своей отчаянной и
безнадежной схватки.
     Я  чувствую  запах  горелой шерсти, вижу бледный огонь, тело
скручивает судорога...
     И  я  исчезаю,  проваливаюсь в нарисованный асфальт, в давно
затянувшийся канал связи.

        100

     Полет.
     Россыпь искр пронзает тело.
     Спиральные молнии хлещут в лицо.
     Я  чувствую боль, и первый раз в виртуальности понимаю - она
не  придумана.  Это  слабый  отголосок  той боли, что терзает мое
тело  в  настоящем  мире.  Я  делаю  то,  что не может, не должен
делать  человек.  Общаюсь  с  компьютерами  напрямую.  Иду сквозь
сеть, вытягивая информацию из давно отработавших программ.
     Больно, трудно, но надо терпеть.
     Кажется,  я  издаю  стон.  Вскрикиваю,  прикладывая  ко  лбу
несуществующие  руки. В глаза вбиты раскаленные гвозди, кожу трут
наждаком.
     Это расплата за невозможное...
     Когда  я  прихожу  в  себя  - передо мной дверь. Я валяюсь в
коридоре,  длинном  и  унылом,  куда  выходит сотня таких дверей.
Одна из гостиниц виртуальности?
     Боль  еще  не  утихла,  но  стала  слабее,  бережнее.  Можно
подняться   с   пола  -  очень  осторожно.  Прислониться  лбом  к
холодному дереву двери.
     Так  ты  тоже  приходишь  в виртуальность с разовых адресов,
Ромка?
     Я  толкаю  дверь, даже не допуская мысли, что она может быть
заперта,  и вваливаюсь в комнату. На стенах - портреты полуодетых
красавиц,  у  стены  -  столик,  заставленный  напитками. Странно
как-то  все  выглядит...  Спиной ко мне сидит незнакомый мужчина,
колотит  по  клавиатуре  компьютера,  фальшиво  мурлыкая какой-то
мотивчик.  Под  рукой  -  полупустая бутылка джина и пепельница с
сигарными  окурками.  Мужчина как раз дохлебывает стакан дешевого
"Хогарта".
     -   Привет,   Ромка!   -   бормочу  я,  хватаясь  за  стену.
Обернувшийся   мужчина   растерянно   смотрит   на   меня,  потом
вскакивает, подхватывает под руки и тащит к креслу.
     Теперь можно забыться...
     Ромка  подносит  мне  ко  рту  полный  стакан джина, и запах
можжевельника окончательно приводит меня в чувство.
     - Убери... стошнит... - я отпихиваю его руку.
     - Ленька, ты? - недоверчиво спрашивает дайвер.
     - Я...
     - Да выпей, легче станет!
     -  Алкаш,  - шепчу я то, что никогда не решался ему сказать.
- Это ты можешь чистый джин хлебать...
     -  Тоника  добавить?  -  догадывается  Ромка.  - А мне и так
ничего...
     Он  выплескивает  большую  часть  стакана  на  пол, доливает
тоником,  и  вновь протягивает мне. На этот раз я не отказываюсь,
пью, чувствуя, как разливается по телу блаженное отупение.
     -  Как  ты  вошел?  - спрашивает Ромка. - Дверь ведь закрыта
была!
     Слишком  трудно  об®яснить,  почему  мне  больше  не  мешают
закрытые двери. Отмахиваюсь и досасываю напиток.
     - А как ты меня нашел?
     -  Вот...  ухитрился... - неопределенно отвечаю я. Но Ромка,
похоже, слишком обрадован моим появлением, чтобы допытываться.
     - Ты успел уйти от того гада? - спрашивает он.
     - Да...
     -  Вот  сволочь,  -  ругается  Ромка.  -  Он  меня  загрузил
капитально!
     - Как ты выполз?
     -   Вирус   был   чистый.   Завесил  мне  машину,  но  после
перезагрузки  сдох. Все в пределах конвенции... но круто, черт! -
Ромка принужденно хохочет. - Ну и врагов ты заимел, Леня!
     - Завидно?
     -  Ага!  -  искренне признается Ромка. - Я боялся, что вы не
успеете уйти...
     - Успели.
     - Роскошная у тебя подружка, - подмигивает Ромка.
     Киваю, озираясь уже более внимательно.
     И  впрямь  у  Ромки  странное  жилище.  Все  эти красотки на
стенах...  обилие  спиртного  и  сигар  на  столике,  на  кровати
валяется  пара  свежих  номеров  "Плейбоя" и молодежная газетка о
поп-музыке...
     Ромка отводит взгляд.
     - Я тебя не сильно отвлекаю? - спрашиваю я.
     Оборотень   косится   на  включенный  компьютер,  на  экране
которого - строчки простенькой программы...
     - Да нет... я к контрольной готовлюсь... ерунда.
     - Какой контрольной?
     - По информатике.
     - Тебе сколько лет, Ромка? - спрашиваю я, прозревая.
     - Пятнадцать.
     Я  начинаю  хохотать, не обращая внимания на то, как мужчина
напротив  меня  мрачно  стискивает  челюсти.  Я  смеюсь,  а Ромка
встает,  закуривает сигару, плещет себе джина в стакан, и наконец
спрашивает:
     - Ну и что смешного?
     -  Ромка... - понимаю, что веду себя нехорошо, но сдержаться
нет  сил...  -  Ромка,  ты  когда-нибудь пил водку стаканами, или
джин в чистом виде?
     - Нет.
     -  Ну  и  не  пробуй.  Ромка,  я дубина, что сразу не понял.
Ты...  ты  ведь  слишком  мужественно  себя  ведешь,  чтобы  быть
взрослым мужчиной!
     - Так заметно? - мрачно спрашивает Ромка.
     - Нет, не сильно. Это непривычно, как-то...
     - Почему непривычно? Среди оборотней много школьников.
     - Откуда ты знаешь?
     -  Ну...  мы,  наверно,  откровеннее друг с другом. Те, кому
больше  восемнадцати, редко умеют жить в нечеловеческом облике. А
у нас нормально выходит.
     Пластичность...  пластичность  психики. Я смотрю на Ромку, и
думаю,  что  среди  моих  друзей  дайверов,  слишком  уж  азартно
рассказывающих  пошлые  анекдоты,  или  постоянно  подчеркивающих
свою  крутизну,  наверняка  много  подростков. Им легче проходить
барьер  дип-программы.  Как  это  ни странно - легче. Их сознание
воспитано  на фильмах и книгах о виртуальном мире, они знают, что
Диптаун  нарисован,  не  только  разумом,  но  и  сердцем. Они не
утонут.
     Может быть, их станет больше, и дайверы перестанут таиться.
     - Ромка, ты входишь со своего компьютера?
     -  С  отцовского.  Мне  влетало  всегда,  если  заставали  в
виртуальности.   Отец   думает,  будто  тут  сплошной  разврат  и
мордобой.  Вот  и  пришлось как-то так входить... чтобы замечать,
что происходит в квартире. Если дверь открывают, я слышу.
     - Я рад, что у тебя все нормально, Ромка.
     Оборотень кивает:
     -  А  я  как  рад!  У  меня  есть  стриммер,  но  весь  диск
восстанавливать - тяжело. Ты меня искал, чтобы узнать, как я?
     Очень хочется сказать "да", но это будет ложью.
     - Не только. Я еще посоветоваться хотел...
     - А теперь раздумал?
     Он  прав, я передумал. Но после этих слов у меня не остается
выхода.
     -  Ромка,  со  мной  случилась  странная история... - встаю,
наливаю  себе  на два пальца джина, добавляю тоник. - Я наткнулся
в сети на человека... который не совсем человек.
     Ромка терпеливо ждет.
     -  Даже не знаю, где правда, а где ложь, - говорю я. - Может
быть,  он  пришелец со звезд, может быть - гость из параллельного
мира.  А  может быть порождение компьютерного разума, или мутант,
входящий  в  сеть напрямую, без машины. Его ищут. По крайней мере
две большие фирмы...
     Оборотень   кивает.   Ему  не  надо  называть  "Лабиринт"  и
"Аль-Кабар".
     - И Дмитрий Дибенко.
     - Дибенко?
     -  Он  самый.  Они  хотят  добиться от него хоть чего-нибудь
полезного. А он собирается уйти. Навсегда.
     - И ты думаешь, стоит ли его выдать? - спрашивает Ромка.
     -  Задержать  его никому не под силу. Уверен. Но все-таки...
это  ведь  иной  мир,  Ромка.  Иные  знания, иная культура. Может
быть,  его  смогут уговорить. Узнать хоть что-нибудь. Крупица его
знаний может стать для человечества новой ступенью развития.
     - Может, - охотно соглашается Ромка.
     -  Он  ведь  сумел... как-то... изменить меня. Я не нашел бы
твой  след без новых способностей. Я не знаю, вправе ли молчать и
прятать его.
     -  Ты  хочешь моего совета? - с каким-то неожиданным испугом
спрашивает Ромка. - Серьезно?
     -  Да,  Ромка.  Именно  потому, что ты еще пацан, а я старый
циник. Скажи, имеет ли один человек право на чудо?
     - Нет.
     Я киваю, я не ожидал иного ответа. Но Ромка еще не закончил.
     -  Никто  не  имеет  права на чудо. Оно всегда само по себе.
Потому и чудо.
     - Спасибо, - говорю я, вставая.
     - Ты обиделся? - спрашивает Ромка.
     -  Нет,  наоборот.  Я пойду домой. Здорово, что у тебя все в
порядке...
     Уже в дверях я на миг останавливаюсь и добавляю:
     -  И  не  налегай так на спиртное. Ты и так взрослый, Ромка,
не старайся это доказывать. Ни пуха, ни пера на контрольной!
     - К черту! - вопит Ромка вслед.
     Чудо - оно само по себе...
     Я иду по гостиничному коридору, улыбаясь Ромкиным словам.
     Это нетерпение разума, эта великая и неутолимая жажда...
     Понять, об®яснить, покорить!
     Чудо  должно  быть  ручным и послушным. Мы даже Бога сделали
человеком  -  и  лишь  после  этого научились верить. Мы низводим
чудеса до своего уровня.
     И  это  хорошо,  наверное.  Иначе  мы до сих пор сидели бы в
пещерах,   подкармливая   хворостом   Красный  Цветок,  зажженный
молнией.
     Ты   славный   мальчик,   Ромка.   Ты   ухитрился  прийти  к
правильному   выводу   неверным   путем.  Словно  шел  Зеркальным
Лабиринтом,  тычась  в  стекло  - и все же прошел его до конца. Я
еще не могу понять, почему ты прав, но ты все-таки прав, Ромка...
     Прохожу  мимо  равнодушного  портье,  открываю  двери. Улица
Диптауна,  люди,  машины,  огни  реклам.  Я знаю то, что способно
изменить мир. Я могу отдать миру чудо.
     Но не вправе - потому, что оно живое.
     Оно  само по себе, за ним ни наша жизнь, ни наши радости, ни
наши  беды.  Что отделяет меня от Неудачника - холод космоса, или
не  представимая бездна иного пространства? Какая разница, он все
равно живой!
     Я    иду   по   улице,   не   поднимая   руки   на   радость
"Дип-проводнику".  Это  знакомый  вдоль  и поперек русский район,
дойду  и  пешком. Мне надо понять Неудачника до конца. Прежде чем
он уйдет навсегда. Надо успеть что-то сказать, что-то сделать.
     Церковный  квартал  -  золоченые купола православных храмов,
соборы  католиков,  скромные  синагоги  и мусульманские минареты.
Кружево  храма  александровцев, черная пирамида сатанистов, и как
самая  великолепная  из  всех  насмешек  -  огненная  реклама над
пабом,  логовом  добродушной  и страдающей легким ожирением секты
Поклонников Пива.
     Я  мог  бы  многое  тебе  показать, Неудачник. Зоопарки, где
живут  стеллеровы  коровы  и мамонты. Книжные клубы, где спорят о
хороших  и  умных  книгах,  выставки пространственных дизайнеров,
где  рождаются  новые  миры,  врачебную конференцию, где сходятся
врачи  со  всего  мира,  консультируя  больного  из богом забытой
провинции...  На  конференцию  нас  так  просто  не  пустят, но я
взломал  бы  дверь,  и мы тихо постояли бы в сторонке, глядя, как
американский  анестезиолог  и русский хирург продумывают операцию
для  чернокожего  заирского  шахтера... Я отвел бы тебя на оперу,
где  каждый музыкант - гражданин мира, и на спектакль, где каждый
зритель  - участник пьесы. В храмах мы поклонились бы всем богам,
забывая  о  том, что они злы. Мы постояли бы на детской площадке,
где   малышня   катается   на  "настоящих"  гоночных  машинах,  и
посочувствовали   гринписовцам,  спасающим  ежей  на  европейских
автострадах.  Картинная  галерея  Диптауна  могла бы отнять у нас
целый  месяц  -  попробуй, пройди подряд Эрмитаж и галерею Прадо,
Третьяковку  и  Лувр.  Но  хотя  бы  сутки ты мог пожертвовать...
вместо  того,  чтобы  сидеть  под  багровым  небом "Лабиринта". В
студенческом  квартале  ты  помог  бы  первокурснику  из  Вологды
постичь  тайны  сопромата,  а я об®яснил бы канадскому художнику,
почему  не  следует детализировать изображение осеннего леса. Это
вовсе  не злой мир, глубина. Вовсе не "мордобой и разврат". Разве
я  виноват,  что  твой  путь  прошел по боевым аренам и публичным
домам, с погоней за спиной и неизвестностью впереди?
     А  ведь,  наверное, это было не случайно. Ты сам выбрал этот
путь.   "Лабиринт",   "Звезды   и   планеты",   "Всякие  забавы",
эльфийский  Лориен...  Ты  вобрал  в себя глубину, и показал - не
себе,  а  мне,  какова  она.  Всю  нетерпимость  и  глупость, всю
агрессию,  что  живет в нас. И ты не хуже меня знаешь - не только
из этого соткан виртуальный мир.
     Как  жаль,  что ты все-таки прав, Неудачник. Мир судят не по
лучшим  его  качествам.  Иначе  фашизм стал бы расцветом техники,
верткими   самолетами   и   могучими   моторами,   а  не  трубами
концлагерей и мылом из человечьего жира.
     Ты вынес свой приговор, и об®яснил, почему он таков.
     Вправе ли мы обижаться?
     Вправе ли бить себя в грудь и кричать: "Мы добры!"
     Но  ты  не  можешь,  не  должен  унести  с  собой  лишь это!
Человеческую  грязь  и красоту безлюдных гор, технологию, ставшую
на службу пороков! Иначе - зачем мы в глубине? Чего мы стоим?
     ...Я  стою  у  дверей  католического  собора,  роскошного  и
давящего,  великого и нелепого. Можно пойти и помолиться древнему
богу,  которого,  все-таки,  нет.  Можно вернуться домой и пожать
Неудачнику руку на прощание.
     И ни одно решение не будет правильным.
     - Леонид?
     Подошедший  человек  мне  совершенно не знаком. Низенький, с
невыразительным  скучным  лицом, старых джинсах и вислом свитере.
Скучный  и  обыденный,  ему не в виртуальности место, а в очереди
за  разливным  "жигулевским".  Но  он  знает мое имя - значит, он
враг.
     - А вы от кого? - спрашиваю я. - "Аль-Кабар"?
     Человечек не отводит взгляд.
     - Леонид, ты видел меня в другом облике. Без лица.
     - Дмитрий?
     - Да. Может быть все-таки будем на "ты"?
     - Ты сволочь, - соглашаюсь я.
     -   Леонид,  я  прошу  тебя  о  разговоре.  О  пяти  минутах
разговора.
     Неужели  это  -  основной  облик  Димы  Дибенко? Я видел его
фотографию,  но  давным-давно,  на  ней  он  был  слишком  молод.
Значит,  он  -  невзрачный  и  обыденный? Маленькая собачка - век
щенок.   Этот  парень  придумал  дип-программу  и  уронил  мир  в
глубину?   Отгреб  миллионы  и  получил  долю  в  "Микрософте"  и
"Америка он Лайн"? Первым понял, что Неудачник - пришелец извне?
     - Пять минут.
     - Леонид, отойдем...
     Его  голос  все  же  не вяжется с внешностью. Если он и умел
говорить просительным тоном - то это осталось в прошлом.
     Мы  обходим собор, Дибенко отпирает ключом причудливой формы
калитку,  ведущую  в  сад.  Здесь  тихо  и спокойно. Ивы, тополя,
ровные аллейки... камни... знакомой формы.
     - Блин, - только и говорю я.
     -  Да,  это  кладбище...  - бормочет Дибенко. - Я... я люблю
сюда  приходить. Как-то успокаивает... настраивает на философский
лад.
     Наверное,  нет  в  этом  ничего  необычного.  Но я смотрю на
надгробные  памятники,  на  аллеи, на девушку, что сидит вдали на
траве,   у  маленького  бюста,  прижав  ладони  к  лицу.  Это  не
скорбящий  человек,  это  нарисованная  плакальщица,  электронный
эквивалент мраморных ангелочков.
     Виртуальность  - это жизнь. Но жизнь немыслима без смерти. И
друзья  хоронят  здесь  тех, кто уже никогда не нырнет в глубину,
не наденет виртуальный шлем.
     "Он  верил  в  чудо"  - короткая, словно проклятие, фраза на
ближайшем камне.
     Прости,  незнакомый  мне человек. Ты верил в чудеса и прыгал
в  разноцветье  виртуального  мира.  Но  вот, память о тебе лежит
здесь,  а где-то в настоящем твоя могила зарастает бурьяном. Твои
друзья  приходят  сюда,  затратив  полдоллара, а земля, принявшая
твой  прах,  рождает  новую  жизнь.  Может  быть, честнее было бы
твоим  друзьям  потерять  час-другой жизни - чтобы глотнуть водки
на твоей настоящей могиле?
     Свобода. Не мне судить!
     - Я слушаю тебя, Дима, - говорю я.
     У  Дибенко  красные,  словно  от  недосыпания, глаза. У него
мятое  лицо.  Он  втащил  меня  в  чудо - которому я не нужен, он
расправляется  с дайверами, как со слепыми котятами. Но он создал
этот мир, и я обязан его выслушать.
     -   Не  спрашиваю,  как  ты  вырвался,  Леня,  -  произносит
Дибенко. - Я понимаю, ты все-таки получил свою награду...
     - Какую еще награду? За что?
     -  За  предательство,  - Дибенко смотрит мне в глаза. - Что,
слово  коробит?  А  ведь это предательство! Всех нас, всех людей,
что  живут  сегодня! Ты смог стать его другом. Я знал, что ты это
сможешь,  знал,  потому и нанял тебя, именно тебя! Зря, наверное.
То, что я мог предложить - гроши...
     - Дима, ты понимаешь, чем стала виртуальность?
     - Свободой!
     -  Тогда в чем ты меня упрекаешь? Мы не в праве требовать от
Неудачника ничего! Ни-че-го!
     -   Почему   же  не  вправе?  -  Дибенко  облокачивается  на
надгробие  "верящего в чудо" и усмехается: - Да, пусть не формулы
и  чертежи...  не  вакцины  и  рецепты справедливого общества. Но
хоть  надежду  он  мог  нам  дать!  Нам,  всем!  Если он пришел -
значит,   все  будет  хорошо!  Если  он  есть  -  значит,  мы  не
захлебнулись свободой!
     Кажется, я снова чего-то не понимаю!
     Но Дибенко продолжает, и я молчу.
     -  Думаешь,  я  знал,  что делаю? Тогда... Нет! Я напился! В
драбадан,  в  дрызг,  в  стельку!  Прилип  к  машине,  а спать не
хотелось,  и  играть  тоже  не  хотелось,  работа  поперек  горла
стояла,  начал  подбирать  цветовую  палитру, ритм изображения...
очень  хотелось  музыку  наложить,  а  машина  дохлая  была,  без
саунд-карты!
     Значит, не врут легенды...
     -  Я  не  знаю,  как!  -  кричит Дибенко. - Это она захотела
родиться,  а  не  я  ее родил! Это глубина, глубина пришла сквозь
меня  -  в  мир!  Я понял, я почувствовал, но я - не творец! Лишь
проводник,  перо,  которым  двигала чья-то рука! Издалека, сквозь
мрак,  сквозь  тишину  -  дотянулась,  и  заставила  сделать! Ее!
Дип-программу!
     У  меня  дрожь  проходит  по  телу, и не потому, что Дмитрий
сказал  о  тишине. Просто и мне это чувство знакомо. Ужас творца,
который не понимает, как и что он создал.
     -  Меня  одни  называют гением... - человечек с синяками под
глазами  хватает  меня  за  руки.  -  Другие  - тупицей, нашедшим
жемчуг  в навозной куче! А ведь все неправда! Сквозь меня глубина
пришла  в  мир.  Значит  -  кому-то  это было нужно! Не сейчас...
потом...
     Дибенко смотрит на меня, жадно и восторженно. Шепчет:
     -  Он хоть что-то тебе сказал? Хоть намекнул... откуда? Год,
век, тысячелетие?
     - Дима... - бормочу я. - Да с чего ты взял...
     -  К