д, заворчала Саша, Томск
куда лучше... Она  запрыгала  на одной ноге, вытряхивая камешек
из туфли.  Томск  действительно  был  лучше:  плотный,  чистый,
зеленый, очень удобный  для житья город  -- только вот  мне  он
изредка  начинал   давить   на   виски,   и   хотелось  попасть
куда-нибудь,   где   смешались   времена  и  стили,   проросли,
проломились  одно  сквозь  другое... побыть там  сколько-нибудь
времени и вернуться. В Томске -- да и в других наших городах --
я  ловлю  себя на чувстве, будто попал  на  страницы  рекламого
каталога "Ваш  дом" или "Уют",  или даже "Шик" -- все чуть-чуть
слишком: слишком  красиво,  слишком  уютно и слишком продумано.
Когда я  говорю, что у  меня дом  в Старом Томске  -- с  печным
отоплением,  без  горячей воды,  но  зато с  садом  -- на  меня
смотрят, как на ненормального. У тебя  что,  с  деньгами  туго?
Нет, с деньгами  у  меня полный  порядок.  Так зачем тебе  этот
хлам, посмотри, какой домик можно за две недели...  Зато у меня
есть  баня  и  кузница, говорю я.  Может,  у  тебя  и сортир во
дворе?-- смотрят подозрительно. Нет, сортир теплый, есть у меня
слабость к теплым сортирам... Мало кто понимает, что  я не могу
видеть  над  собой гладкий, без малой трещинки,  потолок  --  и
поэтому у меня самый-самый удобный и уютный --  для меня одного
-- дом...
     В  этом  ресторане горное эхо начиналось от самого  входа.
Замечательно  пахло  пряным.  Метр,  похожий  на   генерального
директора процветающего концерна, проводил нас к сервированному
на четверых столику. Первым делом я налил Саше и себе по бокалу
фруктовой воды.  Потом  достал  из кармана детектор микрофонов,
поводил им над  столом,  под столом,  над  диваном -- чисто.  С
точки  зрения  скрытности столик был очень неплох: его  окружал
С-образный  диван  с  высокой,  выше  голов,  спинкой.  Поэтому
дистантный аудиоконтроль  был,  мягко  говоря, затруднителен --
если, конечно, не ввинтить направленный микрофон  в потолок над
нами -- что  маловероятно:  ведь если гепо распоряжается здесь,
как у  себя на Лубянке,  то на  кой черт наружные  посты? Мы  с
Сашей потягивали фруктовую, я изредка  смотрел  на  часы:  наши
хозяева задерживались. Это было против всех и всяческих законов
разведок и контрразведок, и если  следовать  им,  то нам сейчас
надо  было  удалиться и никогда сюда не  показываться.  Но  мы,
слава Всемогущему, были не  разведкой-контрразведкой;  мы были,
если формально, вольнонаемными служащими  ВВС,  "отделом особых
операций", или  "Трио"  --  "Три-О"  -- наследниками знаменитой
"Бригады "Сокол"",  той  самой,  которая  в  шестьдесят  шестом
отбила у мятежников Гурьянова, тогдашнего президента,  вытащила
его из  зоны боевых действий  -- и при этом полегла практически
вся. Почему-то  имя  той  бригады  досталось пресловутой "форме
"Сокол""  --   самому  грязному,  на  мой  взгляд,  изобретению
Тарантула.  Суть   формы   заключалась   в   том,  что  группа,
выполнившая задание,  не  эвакуировалась,  а ликвидировалась на
месте. Правда, за всю историю "Трио"  форма  "Сокол"  в  полном
виде применена была только один раз: в семьдесят третьем году в
Гамбурге. Усеченная,  повседневная  разновидность  формы -- это
когда все заботы  по  эвакуации перекладываются на саму группу.
Конечно, сознание того, что тебе купили  билет  только  в  один
конец,  не  радует;  но  почему-то всегда получается  так,  что
группы, работающие  по  стандартным  формам,  несут  не меньшие
потери...
     Княжна и ее спутник, среднего роста человек в светло-сером
костюме-тройке,   похожий,   скорее  всего,   на  преподавателя
гимназии, появились  через  полчаса после назначенного срока. Я
сравнил портрет абонента номера 171-65-65, составленный Яковом,
со спутником княжны -- совпало.  Средний  рост,  короткая  шея,
лицо квадратное,  тонкие губы, мимика бедная, не жестикулирует.
По-русски говорит  грамматически правильно и почти без акцента,
свободно    владеет    немецким,   английским    и,   возможно,
итальянским...  да,  Яков, сказал я, вряд ли  мне  удастся  это
проверить,  Яков  посмотрел  на  меня  и  пожал  плечами:  твои
проблемы...
     -- Здравствуйте,--  сказала  княжна,-- извините нас, но мы
даже  не  имели  возможности  предупредить  вас  о  задержке...
спасибо  вам,  что  дождались.  Позвольте  представить:   Нодар
Александрович Гургенидзе.
     -- Меня вы знаете,-- я пожал руку Нодару Александровичу,--
а это Саша Полякова.
     Нодар Александрович поклонился и поцеловал Саше запястье.
     --   Какие   красавицы   посещают  иногда  наши   места!--
восхитился  он.--  Зураб,  сделайте музыку,-- не  оборачиваясь,
бросил он метрдотелю.--  Что  будут пить дамы? Я порекомендовал
бы  "Напареули",  почему-то  в  этих  погребах  оно  совершенно
необыкновенное...
     Полилась музыка.  Под  такую  музыку,  обняв  рог с добрым
вином, следует плакать от любви  и  счастья,  клясться в вечной
дружбе или уж если драться --  то на саблях и на краю ущелья...
Мы же под эту музыку -- под такую музыку! --  творили медленный
Иудин поцелуй.
     --   Теперь   можно  говорить   все,--   улыбнулся   Нодар
Алексадрович.--   Как   раз  над   этим   столиком   образуется
интерферентный звуковой купол.
     --  Глухая  зона?  Замечательно.  Видите ли, на  улице  мы
засекли два поста аудиоконтроля,-- сказал я.
     -- Там их семь,-- сказала княжна.--  До  вашей  акции  был
один.
     -- Ага,-- сказал я.-- То есть мы в осаде.
     -- Да. Они думают,  что мы в осаде. У нас по  этому поводу
несколько   отличное   мнение.   Давайте   выпьем   вот   этого
великолепного коньяка -- и потом поговорим о деле.
     -- Это чем-то напоминает мне  пирушку  трех  мушкетеров  и
д`Артаньяна в обстреливаемом бастионе.
     -- Причины те же,-- улыбнулась княжна.
     -- О деле,-- сказал я.--  Мы  обсудили  ваше предложение и
решили согласиться на него. Более того: мы готовы помочь вам...
секунду,-- я  жестом  остановил  Нодара Александровича, который
хотел что-то сказать.--  Нам не нужны  ни ваши планы,  ни  ваши
лавры. Мы просто пришли к выводу,  что  в  обстановке,  которая
создастся в результате вашей  акции,  у нас будет больше шансов
на успех. Больше, больше, не  сомневайтесь.  Поэтому  мы  хотим
предложить вам  вот  что:  непосредственно  перед  вашей акцией
провести нашу акцию и отвлечь на себя внимание гепо и полиции.
     Княжна и Нодар Александрович переглянулись. Княжна  что-то
сказала по-грузински, тут же повернулась к нам:
     -- Извините, забылась. Я сазала, что нужно обдумать это...
     --  Это  очень  интересное  предложение,--  сказал   Нодар
Александрович.-- Сейчас  мы  попробуем  взвесить  все  "про"  и
"контра"... при  разработке нашего плана мы намечали проведение
отвлекающей  акции,   но   нам   не  удалось  перебросить  сюда
достаточно людей. Поэтому ваше предложение... давайте понемногу
пить, есть и думать.
     Мы пили,  ели  и  думали, изредка перебрасываясь короткими
репликами. Соглашайтесь, думал я, чего тянете, соглашайтесь. Но
тогда надо будет  вставать и выходить на жару... Ладно, думайте
дальше.  Думайте  еще... Официант принес блюдо с шашлыком.  Как
интересно,  сказала  Саша,  я  думала,  шашлык   едят  прямо  с
шампуров. О, нет,  сказал  Нодар Александрович, так едят только
на... забыл, не в походе, а на... на пикнике, подсказал  я, да,
на пикнике,  да и то не всегда,  и не  всякий шашлык можно  так
есть, вот  этот,  царский,  так  есть  нельзя... Нежнейшее мясо
таяло во рту  и я  тут же  пустился  в рассуждения  о том,  что
прогресса в  кулинарии нет, и  в этом наше немалое счастье, да,
подхватил Нодар Александрович, это как в поэзии: все лучшее уже
написано  --   много   веков  наад...  он  стал  декламировать,
гортанная  речь  лилась четко и завораживающе красиво, это  как
музыка, сказал я,  это  и есть  музыка,  согласился он, где  вы
сейчас  услышите  такое?  Велиий  Шота из Рустави  написал  это
восемьсот  лет  назад, и с тех  пор  никто не мог подняться  на
такую высоту... почему? Потому  что  это от Бога, сказала Саша,
тогда еще был  Бог,  а теперь  его  нет. Нодар Александрович  с
уважением посмотрел на нее: я  тоже  так думаю -- и думаю,  что
именно  поэтому   за   последние   двести   лет   было  столько
претендентов на эту вакансию.  Если  Бога нет, то все дозволено
--  так  ,   кажется,  писал  ваш  Достоевский?  Не  писал  так
Достоевский, давя в  себе  внезапное раздражение, сказал я. Это
слова одного из его героев, некоего Смердякова, который, в свою
очередь,  переиначивает,  подгоняя  по  себе,  философию  Ивана
Карамазова... по-моему,  это  тайный ужас Достоевского: что все
дозволено, потому  что  Бог  есть...  Давайте  вернемся к более
частным проблемам,  предложила  княжна.  Сможете ли вы устроить
небольшой фейерверк где-нибудь в центре во второй половине дня?
Почему нет?-- сказал я. В любое время и там, где скажете. Тогда
нерешенных вопросов  больше нет, сказал Нодар Александрович. Но
неплохо  бы  устроить нам "горячую линию" --  как  вы  думаете?
Давайте обменяемся телефонами, сказал я. Это проще всего. Проще
-- да...-- сказал Нодар Александрович и задумался. Нет, давайте
иначе. Давайте обменяемся людьми, ваш  человек  будет  с нами и
наоборот.  Что-то  в  этом  есть, сказал я. На  старом  Востоке
вожди, заключая союзы, обменивались детьми, сказал  он. Детей у
нас  под  рукой  нет,  а  вот  дамы... Мы  с  ним  одновременно
посмотрели на дам. Княжна согласно кивнула. Саша пожала плечами
--  якобы  равнодушно.   Мы   обсуждали  этот  вариант,  но  не
предполагали даже, что инициатива будет исходить от противника.
Хорошо,  сказал  я, дамы меняют кавалеров --  и  расходимся.  И
вообще, вы планируете  отход после акции? Нет, сказал он, какой
уж тут отход, а вы? С нашим образом действий вы знакомы, сказал
я. Надеюсь, Игорь, у  вас найдется и для меня место в  одной из
торпед?--  спросила  княжна ровным голосом. Ты ведь не  станешь
возражать, Гриф? Нет, девочка, сказал Нодар Александрович. Да и
стала бы ты меня слушать...

        10.06.1991. 23 час. Турбаза "Тушино-Центр".

     -- А здесь  и  был аэродром. До войны  и  немного после. А
когда заключили  Дрезденское  соглашение  и иметь авиацию стало
нельзя, на месте аэродрома разбили парк. Так и осталось.
     --  Очень   неуютно  без  гор,--  княжна  приподнялась  на
локте.--  Подсознательно:   чего-то   не   хватает,  отсюда  --
постоянная тревога... Зато какие роскошные сумерки  -- этого мы
лишены. Какие закаты!..
     -- А в Петербурге вы были?
     -- Да, но только зимой, к сожалению. Пойдемте  еще в воду,
там хорошо...
     -- Будет холоднее -- не простыть бы вам.
     -- Никто не простывает на войне.
     --  Это   правда.   Пойдем  купаться,  старый,--  я  ткнул
Командора пяткой в бок.
     -- Нет, я  тут полежу,-- сказал Командор.-- Я, наверное, и
правда старый...
     --   Я   пойду,--  из-под   покрывала   вылезла   Валечка.
Единственная из  всех  нас, она сохранила верность натуральному
стилю.  Мы  с  Командором,  ренегаты, в присутствии  гостьи  со
строгого  нравами  Востока  облачились  в плавки; на  самой  же
гостье  был  черный  глухой  купальник с короткими  рукавами  и
штанишками  --  в таком  можно  гулять по  городу,  и никто  не
оглянется. У лавочника выпали глаза,  когда  он  понял, что эту
реликвию  мы  действительно хотим взять и даже  отдать  за  нее
какие-то деньги. Так мы и  поплыли,  живая  диаграмма  прироста
трикотажа на душу населения: слева голая Валечка, в центре я --
в  очень  экономной, но уже одежде, справа  княжна  как  символ
грядущих достижений. Дно  ушло из-под ног, но впереди, метрах в
сорока,  была  песчанная  отмель,  где можно будет  постоять  и
передохнуть: княжна плавала плохо, по-собачьи.
     -- Странно,-- сказала она,-- мы жили так близко от моря...
два часа на машине... и так редко бывали там... три раза всего.
Не понимаю, клянусь...
     -- Не надо  разговаривать  в воде,-- сказал я.-- Потеряете
дыхание.
     Валечке надоело плестись наравне с нами, она молча нырнула
и  через  минуту  вынырнула  далеко  впереди,  прямо  в  лунной
дорожке.  Там  уже  шла  отмель,  и  Валечка  стала,  приседая,
выпрыгивать из воды -- почти вся целиком.
     -- Вы все так... хорошо плаваете...
     -- У нас отличные реки. У нас океан. У нас столько озер.
     --  У  нас  море...  в  двух  часах...  Папе  просто... не
хотелось... не любил моря... и нам не давал...
     -- Давайте руку.
     На короткий миг она потеряла контроль над собой: судорожно
вцепилась мне в  кисть. Но тут  же расслабила пальцы  и  дальше
держалась    почти    спокойно.    --    Расслабьтесь,    Кето,
расслабьтесь,--  сказал  я.-- Не держите так высоко голову,  не
прогибайтесь так сильно, свободнее, свободнее...-- я греб одной
левой,  и  так, гребков в двадцать, мы  добрались  до  Валечки.
Почувствовав песок  под  ногами,  княжна  отпустила  мою руку и
приложила ладони к щекам.
     --  Я  вдруг испугалась,-- сказала она.-- Я вдруг  чего-то
испугалась. Не боялась ничего, и вот, пожалуйста...
     -- Постоим, отдышимся, а  потом  обратно мы отвезем вас на
буксире,-- сказал я.
     --  Нет,  я  поплыву  сама...  рядом,  но сама... надо  же
учиться плавать.  Я  уже  поняла,  что  неправильно делаю. И...
вот...-- она стояла по шею в воде, и я видел  только  ее лицо с
виноватой  улыбкой,  но  понял  --  она  выбирается  из  своего
костюма.-- О-о, я и не знала... не знала вовсе... мы всегда так
запираемся от природы, от Бога... это же --  как лететь, лететь
самому...
     Валечка скользнула к ней и за руку потянула ее от глубины,
на  мелководье, а  я  лег на спину,  раскинув  руки крестом,  и
поплыл по течению, чуть шевеля  ногами,  и  позади остались две
девы  в  лунном  свете,  а  слева  висела  сама  госпожа  луна,
голубоватая, как свежий снег, а  справа  проступали  крупные  и
мелкие звезды, и под всем  этим  великолепием  плыл я, раскинув
руки, и уже  не плыл,  а висел,  висел  без опоры  -- это  было
упоительно. Не знаю, сколько времени я  провисел так. Наверное,
долго, потому что  отнесло  меня довольно далеко. Я возвращался
тихим  брассом,  глядя  вперед,  потому  что  там  было  на что
посмотреть: Валечка  и  Кето,  взявшись  за  руки, взмывали над
водой, как  молодые  дельфины,  и  плюхались  обратно, поднимая
фонтаны серебряных  искр. Девочки, сказал я, наконец, выныривая
позади  них  и приобнимая обеих за плечи,  нам  пора.  Командор
стоял на берегу и махал рукой. Не хочу уходить, сказала княжна,
просто не хочу... Ее колотила легкая дрожь. Еще пять минут. Еще
пять, согласился я. Но из веселья уже вышел  пар, мы попрыгали,
побрызгались и поныряли -- без былого восторга -- потом шагнули
на глубину и поплыли.
     --  Никогда   не   думала,   что   может...   быть   такое
наслаждение...--  сказала  княжна.--   Наверное,  когда  всегда
так... это не так остро... а когда первый раз... и последний...
очень остро... очень сильно... спасибо...
     На берегу княжна с Валечкой забрались под одно покрывало и
вздрагивали там, согреваясь.  Вода  была куда теплее воздуха. Я
насухо протер себя полотенцем и натянул футболку.
     -- Панин идет,-- сказал Комадор.
     Вдали, действительно, кто-то шуршал по песку.
     -- Нюхом учуял?-- не поверил я.
     -- Говорю -- Панин...
     Это действительно оказался Панин.
     -- Вот вы где,-- сказал он, подходя.-- А я ищу  на обычном
месте.
     Обычным было  место на траверзе затопленного контейнера со
снаряжением. Мы ушли оттуда на случай,  если Панину понадобится
что-нибудь спрятать или взять. Не понадобилось: Панин был сух.
     -- Командор тебя метров с двухсот опознал,-- сказал я.
     --  А  у него в левый глаз  ноктоскоп  вставлен,--  сказал
Панин.-- Это чтоб ты знал.
     --  Княжна,--  сказал  я,-- позвольте представить:  Сергей
Панин, наш лучший актер. Княжна Дадешкелиани.
     -- Можно  просто Кето,-- высвободив из-под покрывала руку,
княжна подала ее Панину. Панин тут же продемонстрировал, что он
актер и в старом смысле этого слова: пал на колени и приложился
к ручке так, как не снилось и д`Артаньяну.
     --  Как  работа?--  спросил  я  его,  когда  он,  наконец,
оторвался -- вернее сказать, отвалился -- от руки.
     -- Более-менее,--  сказал  Панин.--  Но  это  нужно видеть
глазами. Гера там сейчас кипятком брызжет.
     -- Гера?  Интересно...  Княжна, оставляю вас на Командора,
извините...
     --  Она  что, настоящая княжна?-- спросил Панин, когда  мы
отошли метров на двести.
     -- Да, вполне.
     --  Странные  вещи творятся на этом свете...  Так  вот,  о
деле.  Мальчика  мы  взяли  очень  тихо,   хорошо  взяли...  но
подержаться нам за него не удалось.
     -- То есть?!
     -- Анафилаксия.
     -- На аббрутин?
     -- Да. Сдох на игле.
     --  Но-омер...  вот это номер...-- я даже остановился.  До
сих  пор  считалось  --  не  без  оснований  --  что  выработка
непереносимости к аббрутину -- монополия нашей фирмы. Никого из
нас нельзя  превратить  в буратино: смерть наступает мгновенно.
Значит, теперь и в этом мы не одиноки...
     -- В  квартире мы нашли одну штуку, но  пока не скажу, что
-- сам увидишь.
     -- Труп куда дели?
     -- С трупом все в порядке: продали мусорщикам.
     -- Сколько они сейчас берут?
     -- За все -- две с половиной.
     -- Нормально.
     -- А знаешь, откуда пришла дробилка? Из гаража Скварыгина.
Страшный народ  эти  мусорщики...  Ну,  документы  мы  забрали,
купили билет в Бейрут -- на сегодня... в общем, мальчик улетел.
     -- Ну, Серега, все-таки -- что вы там нашли?
     -- Нет,  все сам --  и посмотришь, и пощупаешь, и полижешь
-- все сам. Гера бродит вокруг нее, как кот вокруг сала...
     -- Бомба, небось?
     -- Угм.
     -- А кроме?
     -- Вещественного -- ничего. Абсолютно чисто. А вот обозвал
он нас -- как бы ты думал?
     -- Как?
     -- Японскими болванами.
     -- Японскими?
     -- Вот и я удивился. Очень. Понимаешь, когда  я уже вотнул
в  него  иглу,  он  выпихнул  кляп  и крикнул: "Позовите...  а,
дураки, японские болваны!" -- и все.
     -- Интересненько... Да, жалко, что так вот...
     -- Неожиданно, правда?
     -- Весьма  неожиданно...  японские  болваны... Может быть,
это просто идиома? Типа "японский городовой"?
     -- Почему это  у грузин должны быть японские идиомы? Тьфу,
черт -- не японские, а русские...
     -- Русские... За кого он вас мог принять? По мордам видно,
что не японцы...
     -- В том-то и дело. Мы его ждали в квартире. Я и Гера. Эта
штука,  бомба  -- мы  ее  распаковали, и  она  лежала прямо  по
центру. Он это видел, когда  мы  его вязали. Он даже не  сильно
сопротивлялся. Вырываться стал, когда я взял шприц...
     -- Все забавнее... Ладно, показывай, что вы добыли...
     Панин постучал сложным  стуком,  а потом отпер дверь своим
ключом. Гера неподвижно сидел в позе роденовского Мыслителя над
предметом, размерами  и формой похожим на пятилитровый молочный
бидон.  Японский  городовой... Я нашарил сзади какой-то стул  и
сел.  Правильно Панин  темнил  -- я все  равно  не поверил  бы.
Именно такую форму  и  размер -- пятилитрового молочного бидона
-- имела  японская  атомная  фугасная мина "Тама": плутониевая,
тротиловый эквивалент восемь тысяч тонн...
     -- Получилось?-- спросил Панин.
     Гера молча  протянул  ему  кусок  фотопленки -- совершенно
прозрачный.
     -- Тогда я ничего не понимаю,-- сказал Панин.
     -- Я тоже,-- сказал я.-- Нельзя ли чуть подробнее?
     -- Когда мы ехали,--  сказал  Гера,-- в одном месте машины
проверяли радиометрами. Я думал -- все. Но нас пропустили, хотя
вообще-то "Тама" очень сильно светит:  до  пяти  рентген в час.
Плутоний,  сам  понимаешь,  а  свинца  в   ней  всего  двадцать
килограммов. Ну, вот я решил проверить...
     -- Фотопленкой?
     -- Да. И получается, что так и есть -- никакого излучения.
     -- Тогда, значит...
     -- Надо лезть вн