дурацкой,  как  сразу  становится  понятно...  и
каким-то вторым планом неясное чувство  досады  или  даже  чего
похуже, потому что слишком уж часто я в своих мечтах видел себя
именно так:  с оружием, готовым к стрельбе, а  на мушке -- тот,
кто во всем виноват... слишком часто, и когда  это произошло --
вот сейчас, сию секунду  -- я оказался не то что не  готов... а
как  бы  это сказать?  В  общем,  выстрел  был  бы  уже лишним.
Выстрелы, кровь и трупы были уже ни к чему...
     Тарантул сказал что-то, прокашлялся и повторил:
     -- Игорь?
     Он не  играл  изумление.  Он  действительно  был  изумлен.
Поражен до глубины души.
     Если монятие "душа" хоть как-то применимо к Тарантулу.
     -- Оружие на  пол,--  сказал я.--  И  без штучек. Ты  меня
знаешь.
     "Тыкать" Тарантулу мне еще не приходилось. Оказалось -- не
лишено приятности.
     Он медленно отстегнул портупею  с  кобурой и бросил ее мне
под ноги.
     -- Из кармана. Левого бокового.
     Он достал маленький "вальтер" и точным броском положил его
рядом с кобурой.
     -- Садись. В это кресло. Руки  на  подлокотники,  ноги  на
стол.
     Он  сел,  как  было  велено. На лице его  откуда-то  сбоку
выползала  глуповатая  улыбка.   Он   гнал  ее,  но  она  опять
выползала.
     -- Игорь... ничего себе -- Игорь...-- он хихикнул.
     -- Ты, конечно,  думал, что я, как остальные...-- я провел
пальцем по горлу.
     -- Дурачок,-- сказал он и опять засмеялся -- уже громко, в
голос.-- Нет, ну как ты влетел сюда... ангел возмездия!..
     -- Было намерение,-- сказал я.-- Впрочем, оно и осталось.
     -- Поздно,-- становясь серьезным,  сказал  Тарантул.-- Они
ушли. Я тоже опоздал.
     -- Они -- это кто?
     -- Ну кто... к  кому ты сюда ворвался? Я не знаю,  как они
себя называют.
     -- Неважно. Дальше.
     -- Послушай,  Игорь. Мы не на  допросе... и вообще  я пока
что твой начальник. Так что будь, сынок, повежливее.
     --  Мы  оба покойники.  Это  наши  единственные  звания  и
должности.  А  в  предудущей  жизни,  мне  кажется,  ты  слегка
провинился передо мной. Это о вежливости.
     -- Интересная мысль... Ты хочешь сказать,  что я подставил
твою группу?
     -- И это тоже.
     -- Нет, сынок. Я просто не мог вывести  тебя из-под удара,
потому что вынужден был скрываться  сам.  И  не смог уничтожить
все документы, которые следовало бы уничтожить...
     -- Мою медицинскую карту, скажем?
     -- Медицинскую карту?
     -- Именно.
     -- У меня ее не было.
     -- А  где же она была? И  как фотография  из нее попала  к
"муромцам"?
     -- О, если тебя стали занимать такие детали...
     -- Ничего себе -- детали!
     -- Детали, сынок, не обльщайся...  Значит,  ты  просто  не
понимаешь, что пртоисходит.
     -- Допустим,  не  понимаю.  Действительно  не понимаю. Или
понимаю...
     --  Понимаешь  часть происходящего.  Меньшую,  большую  --
неважно.  И  части   эти   не  совпадают.  Не  совмещаются.  Не
стыкуются.
     -- Да... Что-то вроде этого.
     --  Я  столкнулся с этим --  вот  так, в лоб, вплотную  --
шестнадцать лет назад. Будешь слушать?
     Не  знаю,  почему   --  но  я  кивнул.  И  Трарантул  стал
рассказывать.
     К  тому  времени, к  зиме  семьдесят  четвертого-семьдесят
пятого,   уже   несколько   лет    прекрасно    работал   Центр
стратегических исследований, и Тарантул, естественно, имел туда
полный   доступ.   Ребята   из   Центра   насобачились   давать
региональные прогнозы на два-три месяца,  а  глобальные  --  на
полгода  и  больше.  Шло  к тому, что в  делах  государственных
наступала какая-то совершенно новая эпоха, эпоха если не полной
зрячести, то,  по  крайней мере, полузрячести. Политикам теперь
открывалась возможность весьма точно  знать  последствия любого
серьезного  шага  -- не совершая при этом  самого  шага.  Такие
ненадежные материи, как чутье и  интуиция,  уходили  на  третий
план, уступая место умению четко формулировать  вопросы. Но вот
той памятной  зимой  произошел  большой конфуз: разразились два
кризиса,   Месопотамский   и  Сахалинский.   Месопотамский  был
предсказан  за  три  месяца  в  деталях;   Сахалинский  не  был
предсказан вовсе. Он произошел как бы на пустом месте, хотя вся
информация с мест была  доступна,  обработка ее велась на общих
условиях, а тщательнейшее разбирательство признаков саботажа не
выявило.  Кризис  между  тем  разросся  до  масштабов  военного
столкновения,   была   проведена  ставшая   сразу  классической
Курильская десантная  операция,  произошло  два крупных морских
сражения, в  Манчжурии  развернулись  три  танковые  армии -- и
Япония сдалась, отказавшись от притязаний на все сделанные ею в
ходе  русско-японской   войны  территориальные  приобретения...
Понятно, что ребята бросились смывать свой позор. Они разобрали
весь  ход  кризиса  буквально  по  минутам,  и  оказалось,  что
информация  о  каждом  вновь  возникающем  действующем  факторе
появлялась у рецепторов  за  несколько часов, максимум за сутки
до того момента, как фактор вступал  в  действие.  Такое  могло
быть, скажем, при проведении тщательно спланированной  операции
в  условиях   строжайшей  секретности.  Здесь  этого  не  было:
операции  планировались  на  ходу   и   приблизительно,  ставка
делалась  на  командиров среднего  звена;  никаких  специальных
мероприятий по усилению  режима  секретности не было. Для армии
все происходящее было не меньшей неожиданностью, чем для ЦСИ...
     Я слушал и начинал злиться:  все  это  я более-менее знал.
Знал  и  то, что  и  в дальнейшем  в  прогнозах ЦСИ  появлялись
необ'яснимые   просчеты.   И   была  создана  теория,   которая
утверждала  примерно  следующее:  можно  делать  очень   точные
прогнозы, и  можно  руководствоваться  ими  в  деятельности. Но
тогда  в   природе  начнут  возникать  явления,  прогнозами  не
предусмотренные.  И  чем точнее и тотальнее наши прогнозы,  тем
чаще  и   неожиданнее  будут  эти  явления.  Теория  называлась
"теорией    сохранения   вероятности"    и    имела    солидный
математический аппарат, в котором я, разумеется, ни бельмеса не
смыслил.  И  если Тарантул желает прочесть мне  лекцию  на  эту
тему...
     Нет, этого он  не пожелал. В  свое время он  потолковал  с
создателями этой теории,  сказал им все,  что о них  думает,  и
пошел искать несогласных.  Нашел  двоих -- там же,  в  ЦСИ -- и
забрал к себе. Втроем они принялись  анализировать -- буквально
под    микроскопом    --    все   несовпадения   прогнозов    с
действительностью. Потом  стали брать шире, обращая внимание на
несовпадение текущей  информации с действительностью.  Наконец,
взялись за информацию о событиях прошедших. Выводы их были дики
и не сразу понятны...
     Будто  бы  реальная структура нашего мира очень далека  от
наших  представлений  о ней. Принято считать -- причем  вопреки
очевидности -- что будущее вероятностно, настоящее  однозначно,
а прошлое неизменно  и представляет собой лишь мертвый слепок с
настоящего. На самом же деле вероятностно  все:  и  будущее,  и
настоящее, и прошлое -- просто  разные  события  в разной мере.
Для  примера  возьмем  простейшее:  бросок  монеты  (я  тут  же
вспомнил свою серебряную марку).  Бросая  ее, мы знаем, что она
примерно с  равной  вероятностью  упадет  вверх  той или другой
стороной.  И  статистически это так, но мы  никогда  не  сможем
предсказать этого  в  каждом  конкретном  случае.  Можем только
угадать.  Вот  она  упала.  Мы видим, что  выпало.  Запоминаем.
Событие остается в прошлом. И у нас могут появиться сомнения: а
правильно ли мы  запомнили? И если эти сомнения появились, если
была причина, чтобы они появились,  то  это  значит, что монета
наша выпала и той, и другой стороной. Я  напрягся, пытаясь себе
это представить. На  секунду показалось, что понял -- потом все
смешалось. Тарантул усмехнулся. А каково мне пришлось?.. Ладно,
пример посложнее. Екатеринбургский  расстрел. Император Николай
Кроткий  с  супругой, детьми  и  челядью.  Сорок  седьмой  год,
следственная комиссия. Год работы, все перерыто, опрошены сотни
три  свидетелей...  Итог: то ли все расстреляны  сразу,  то  ли
часть увезена куда-то. То ли увезены  все,  а  расстреляна  для
отвода глаз другая  семья. Тела: брошены ли в шахту, растворены
ли  кислотой,  сожжены?..  Вскрыто четыре захоронения,  каждое,
согласно  одной  из версий, может оказаться настоящим --  тогда
чьи  остальные?  Наконец, будто  бы  по  свежим  следам  могила
вскрыта в присутствии Колчака  Александра  Васильевича, останки
уложены  в  гробы и  вывезены  -- куда?  Есть  сведения, что  в
Шанхай. И так  далее.  Что  это значит? А значит  это  то,  что
стабильность мира  в том месте и в то  время была очень низкой,
что полоса нестабильности продолжалась и в сорок седьмой год, и
в  наши  дни,  и  что в  то  время  произсошло  все то,  о  чем
рассказали свидетели: и расстреляли всех сразу и бросили в яму,
залив кислотой, и расстреляли царя и  наследника,  а  царицу  с
дочерьми вывезли  куда-то и убили  после, и останки лежат в тех
могилах -- и ни в какой конкретно, и как бы в каждой, и в то же
время выкопаны, уложены  в гробы и увезены куда-то для честного
захоронения... Когда-нибудь останется  одна версия, незыблемая,
перекрестно подтвержденная --  это  будет означать, что вот эта
конкретно  мировая   линия   стабилизировалась...   и  вот  тут
возникает вопрос  о  причинах  и  следствиях.  Казалось бы, все
однозначно: кризис  приводит  к  дроблению реальностей. Но если
представить  себе,  что -- наоборот... или что существует  хоть
какая-то обратная связь...
     -- Ты спишь?-- прервав рассказ, спросил меня Тарантул.
     -- Нет,-- сказал я.-- Я просто пытаюсь понять.
     -- Давай-ка, сынок, для разнообразия -- расскажи, что было
с тобой. Кстати, могу я сесть нормально?
     -- Да, конечно...
     Тарантул сел нормально:  спустил одну ногу на пол и подпер
щеку ладонью. Я  помолчал немного, собираясь с мыслями, и начал
рассказывать  --  "ничего не скрывая и ничего  не  добавляя  от
себя".
     Тарантул не перебил меня ни разу.
     Потом мы оба долго молчали.
     -- Ладно,--  сказал,  наконец,  он.--  Дорасскажу,  а  уже
потом...
     В общем, эти его ребята, об'ясняя несовпадения прогнозов с
реальным ходом событий, создали не больше-не  меньше, как новую
модель мироздания.  В  этой модели главной структурной единицей
был  не  атом   и  не  пси-функция,  а  некая  одномерная  нить
причинно-следственных связей, в которую и  атом,  и  вулкан,  и
человек  входили  на равных основаниях "капель дождя для  ворот
радуги". Нить  тянулась  из практически бесконечного прошлого в
практически  бесконечное  будущее.   Таких  нитей  существовало
бесконечное множество, они перекрещивались и переплетались,  но
никогда не исчезали и никогда не возникали из ничего. Как  и во
вполне материальных  натянутых  нитях: струнах, проводах и тому
подобном, --  в  них  возникали колебания, распространяющиеся в
обе стороны: и в прошлое, и в будущее.  Колебания переходили на
соприкасающиеся   нити,   постепенно   гасли   или,   напротив,
усиливались.  Иногда возникал  резонанс,  охватывающий  большое
количество нитей, и человек, живущий  в  этой  зоне  резонанса,
воспринимал  происходящее   как   кризис.  Именно  на  этом  --
интуитивно --  создали  в  свое  время  систему прогнозирования
кризисов: улавливались  колебания,  идущие  из  прошлого в зону
резонанса, а  именно:  раухер  оценивал  не  столько содержание
информационных    пакетов,    сколько   расхождение,    диастаз
информации, полученной одновременно с разных рецепторов...
     -- Ты все понимаешь?-- оборвав лекцию, спросил Тарантул.
     --  Пока  да,--  мрачно  сказал  я.  Зрело  ощущение,  что
Тарантул то ли заговаривает мне зубы, то ли тянет время.
     --  Просто  я   все   не  решаюсь  перейти  к  главному,--
усмехнулся он.-- Мне, видишь ли, понадобилось в свое время... в
общем, много чего понадобилось... Можно, я возьму портфель?
     Так, подумал  я,  началось.  Он  уверен,  что укачал меня.
Ну... И вдруг я понял,  что  мне  все  равно. Что у него там, в
портфеле: граната, пистолет? Я не сдался  --  мне  вдруг  стало
безумно  скучно.  Безумно скучно продолжать играть в эту  игру,
пусть  даже  ставка и  высока.  Я бросил  карты  и встал  из-за
стола... в смысле: я выключил релихт, закрыл диафрагму и пустил
его по полу к пистолетам Тарантула.
     -- Бери,-- сказал я.
     Он внимательно посмотрел на меня, потом понимающе кивнул и
чуть улыбнулся. Вообще  улыбающийся  Тарантул -- зрелище не для
слабонервных, но сейчас у него получилось что-то людское.
     Я подсознательно ожидал, что  появится  знаменитый кожаный
рыжий портфель, доставшийся Тарантулу еще  от  отца;  я  застал
время, когда на крышке портфеля была латунная планка с надписью
"ХХ  лет  РККА".  Но  нет  --  из-под  стола  выскочил  плоский
канцелярский   портфельчик,  сплющенный   так,   наверное,   от
тысячелетнего лежания  на  складах. Тарантул щелкнул замочком и
достал черный бумажный пакет.
     -- На вот, посмотри.
     Так... Электрокопии каких-то газетных вырезок, фотографии.
Я разложил их на столе и  стал  рассматривать.  Все  фотографии
были групповыми,  официальными: какие-то делегации,  депутации,
черт знает... На каждой несколько лиц были обведены рамочкой...
ага,  вот  они,  с  увеличением  и  раухер-ретушью...  И  белые
стрелочки -- к одному из лиц.
     Таня Розе.
     Я поднял глаза на Тарантула.
     -- Посмотри на обороте,-- сказал он.
     Я посмотрел и ничего не понял.
     Париж, 1912.  Париж,  1928.  Берлин,  1931.  Берлин, 1939.
Берлин,  1942.   Лондон,   1949.   Токио,  1950.  Токио,  1959.
Владивосток,    1967.    Владивосток,   1973.    Токио,   1974.
Санкт-Петербург, 1981. Томск, 1982.
     -- Это то, что я нашел сам,-- сказал Тарантул.-- А вот это
они мне, думаю, подкинули. Чтобы натолкнуть на мысль...
     Он подал мне  еще  одну фотографию. Цветную. Очень четкую.
На первом плане стояли, обнявшись, девять  человек в одинаковых
коротких кожаных  куртках:  я,  Командор, Панин, Дима Крупицын,
Сережа Кучеренко, Гера, Яков, Саша и  кто-то незнакомый. Рядом,
но как-то  отдельно,  стоял,  засунув  руки  в карманы светлого
плаща, Тарантул.  И  --  Таня...  Над  головами нашими нависало
серебристое самолетное  крыло,  а  на  заднем  плане  виднелось
красивое белое  здание с множеством лестниц, балконов, галерей,
башенок... На горизонте вырисовывались странные сопки: с голыми
обрывистыми склонами  и плоскими лесистыми вершинами. Я никогда
не был в этом месте.
     -- И, похоже, что мы здесь  постарше,-- сказал Тарантул.--
Присмотрись-ка.
     -- Да, пожалуй...
     -- Ты понял это, сынок?
     Я пожал плечами:
     -- Я очень устал.
     -- Давай  хряпнем  кофе,--  предложил Тарантул.-- У хозяек
должно что-то остаться.
     -- Не возражаю...
     Он  пошаркал   на  кухню,  а  я  расслабленно  осмотрелся.
Знакомая  гостиная, огромная  и  неприятно-пустая.  Приоткрытые
двери в спальни:  черная  и красная. Красные раздернутые шторы,
серое небо за ними.
     Темпера.
     Дотянуть бы до  полудня, вдруг подумал  я. А что  будет  в
полдень? Не  знаю... Опять блок?  Я прислушался к себе. Нет, не
блок. Просто понимание,  что до полудня сил еще кое-как хватит,
а дальше -- все. Край. И надо найти себе надежную нору...
     А блоков, наверное,  больше нет. То есть -- наверняка нет.
Электрошок -- это такая сила... как я допер до этой  идеи? Ведь
тоже  должна  была  быть  блокирована?  Скорее  всего,  падение
повлияло. Хорошая встряска...
     Когда,  сидя  в танке, я понял,  что  не смогу ни до  чего
додуматься, потому что о некоторых вещах мне по-прежнему думать
запрещено, я  по  какому-то  наитию соорудил приспособление для
электрошока, присоединил провода к батарее  релихта  и  дал  на
собственный бедный мозг три пятисотвольтных импульса. Полчаса я
был  без  сознания,  кожа  на висках обгорела страшно,  зато  в
голове все стало на места. И я понял, куда надо  нанести первый
визит. Но вот опоздал...
     А может, и хорошо, что опоздал. Что бы я с ними делал?
     И вообще -- если  все,  что говорит Тарантул, правда... То
что тогда нам делать?
     Понятно, что делать с террористами. С агентами иностранных
разведок. Но с агентами... будущего?..
     Несчастная моя голова.
     Противодействовать им? Содействовать? Тупо истреблять?
     Вернулся Тарантул, поставил чашки.  Сходил  за кофейником.
Потом, отдельно, за сахаром. Четвертой ходкой  принес бутылку с
остатками коньяка на дне.
     -- Для запаха,-- пояснил он.-- Капель по пятнадцать.
     Кофе был что надо -- ложка стояла. У  коньяка был странный
запах зеленых лесных орехов.
     -- А как эта штука к тебе попала?-- я кивнул на фотографию
нас на фоне самолета.
     -- А помнишь, как  меня  пытались захватить? После этого я
ее и нашел.
     -- Хочешь сказать, что все это было затеяно, чтобы?..
     -- Почему нет?
     -- Черт его знает... как-то не в одном масштабе...
     -- Дорассказать тебе, что напридумывали мои хлопцы?
     -- Дорасскажи.
     ...если  иметь  возможность  передвигаться  вдоль  мировых
линий в обе стороны,  причем  вне хода времени, то определенную
-- хотя далеко  не абсолютную, как  казалось бы --  власть  над
миром   можно    получить.   Правило   причинности    исключает
вмешательство непосредственно в те или иные события -- и хлопцы
тут же проиллюстрировали это таким примером: вы пытаетесь убить
своего дедушку,  но  безуспешно:  вас  поражает молния, сбивает
извозчик, режет пьяный  хулиган, -- но зато можно возбудить или
погасить колебания выбранных вами линий. Гасить, видимо, легче;
возможно, и точность  при  этом достигается более высокая. Так,
например, в бильярде: разбивая пирамиду, самый  лучший игрок не
может быть уверен в исходе партии. Однако в  середине игры даже
очень посредственный  игрок,  украв  незаметно  со стола нужный
шар,  может  предопределить выигрыш. В случае с царской  семьей
прекратить колебания линии очень  легко:  достаточно подбросить
исследователям неопровержимые  доказательства одной из  версий.
Этого не  происходит,  скорее,  наоборот: чем больше информации
появляется,  тем   больше  возрастает  неопределенность,   тем,
следовательно,  выше  амплитуда колебаний.  Можно предположить,
что где-то в  будущем эта линия, пересекаясь с какой-то другой,
гасит  колебания   той,  не  позволяя  развиться  резонансу  --
кризису. Это, конечно, чистые  спекуляции.  Но в рамках этой же
гипотезы  получает  об'яснение,   скажем,  Сахалинский  кризис.
Где-то в прошлом, относительно  недавнем,  были стабилизированы
некоторые проходящие  через  ту  зону  линии, несшие колебания,
условно   говоря,   одного  знака.   Другие   линии,   лишенные
стабилизирующего противодействия, стали  колебаться в резонанс.
Возник  кризис,  в  который  мы вкатились, как по  рельсам,  по
стабильным линиям... Зачем? Зачем им  все  это?  О, это вопрос!
Это вопрос вопросов, который Тарантул и хотел задать, летя сюда
вместе с десантом... Допустим, они  там,  в  будущем,  страшные
эстеты и в  то же время  полные засранцы. Теребя  прошлое,  они
строят  для  себя роскошный гармоничный мир. Но, скорее  всего,
они просто бьются  за  свое существование, гасят пожар, который
вспыхивает у  них под ногами...  Ведь чем дальше в будущее, тем
плотнее становится сеть,  сотканная из мировых линий, да и сами
линии, сами эти нити становятся тяжелее,  что  ли.  Темп  жизни
нарастает, число причинно-следственных связей в каждом  отрезке
нити увеличивается. Наверное, там, в будущем, колебания гасятся
с  гораздо  большим  трудом,  а резонансы возникают чаще  --  и
бывают куда более разрушительными... Почему бы не предположить,
что и мировая  линия имеет некий  предел прочности, и  если  ее
потрясти как следует...
     --  Ладно,--  сказал  я.--  Будем считать, что  я  кое-что
понял. Хо