жном. Тем не менее  Серега  сделал то, что сделал. У
ребят из БД имелся четкий  приказ,  но не было средств для  его
выполнения, кроме  трех пистолетов, очень хорошего автомобиля и
пропуска гепо. И Серега вскрыл  для  них  сначала наш оружейный
контейнер, а потом  -- и нашу  резервную базу, вот  эту  самую.
Базу  он  поначалу  отдавать  не   хотел,   они   с'ездили   на
Черемисовскую, но там было глухо:  сторож  плел  черт-те что, а
когда его попытались припугнуть, выскочил  из  машины  прямо  в
толпу уезжающих...
     Грузинова  убрали  очень  гладко, "технически": за  четыре
секунды. Больше ничего они пока натворить не успели...
     Да,  и   еще,   сказал   Серега   перед   тем,  как  уйти:
правительство Тихонова тайно арестовано то ли одиннадцатого, то
ли даже десятого июня, все последующие действия предпринимались
от  их  имени,  но  совсем другими людьми.  Чуешь?  Хем-Белдыр,
сказал я, восемьдесят  второй  год: на посту премьера сменилось
пять человек, но приказано было считать, что это все один и тот
же: Чодан-Оол. Как-то уж слишком все  похоже, неуверенно сказал
Серега...
     -- Под'ем, ребята,-- командую я.-- Пора.
     Тренаж у ребят отличный: они вскакивают мгновенно и так же
мгновенно,  без   пауз,   начинают   действовать.  Действие,  в
сущности, простое: выйти  из  конторы и  сесть  в машину, но  в
наших условиях  оно  разрастается  до  полномасштабной  акции с
разведкой и  прикрытием.  Я  выхожу  последним,  шифрую замки и
защиту и с  мрачным удовлетворением думаю, что тому, кто войдет
сюда без моего ведома, достанется лишь пепел -- в том  чиле его
собственный пепел...
     Ребята уже  в  "волгаре",  зажигают  спичку:  все  хорошо.
Сажусь справа, тесновато, конечно,  но  лучше так, чем в будке.
За рулем Антон. Я уже  заметил,  что Мартин у них за  старшего.
Иерархия в нашей  группе еще не установилась, но наметилась. Мы
сейчас как солдаты не то чтобы воюющих, но и не  союзных армий,
попавших в окружение некой  третьей  силы, общего врага. Они --
рядовые, но  их больше, и они  имеют приказ действовать.  Мы --
офицеры, но нас меньше, и это мы присоединились к ним. Негласно
условлено, что они готовы подчиняться нам, до тех  пор, пока мы
действуем в рамках их приказа. Что будет дальше -- Бог весть.
     Ехать приходится с фарами, уличного освещения нет. Если бы
не два-три светящихся  окна во всех домах, стоящих вдоль нашего
пути, можно  было  бы  подумать,  что  отключено электричество.
Антон  петляет   по   переулкам,   целясь  на  Ярославскую,  но
натыкается на заторы, на скопища брошенных автомобилей. В одном
месте,  в  другом...  Наконец  --  застава:  два  панцервагена,
солдаты у костра, офицер подниает руку.  Антон молча показывает
пальцем  на   пропуск   под  ветровым  стеклом.  Офицер  светит
фонариком,  читает.  Долго читает.  Потом  отходит,  командует.
Пердя густыми выхлопами, один панцерваген трогается, освобождая
дорогу. В свете наших фар дым похож на  пламя. Проезжаем сквозь
него -- и проваливаемся в пустоту широкой, как футбольное поле,
Ярославской. Направо --  ни  огонька, налево, страшно далеко --
косые лучи прожекторов. Нам налево. Антон выжимает из "волгаря"
все, прожектора  приближаются,  но он сворачивает налево, опять
бессловесный  диалог  с офицером на заставе, и  мы  несемся  по
узкой,  похожей  на  ущелье  между  двумя   бесконечно-длинными
многоэтажками, улице, и проходит немало времени, пока я начинаю
понимать, где мы и куда  едем:  вокруг  Сокольнического  парка,
потом  --  по яузским набережным... Мы несемся, дорога  пустая,
лишь  в  одном  месте  -- колонна панцервагенов на  обочине,  и
солдаты  с  брони смотрят вслед. Гепо... черт  бы  его  побрал.
Гепо. Ничего. Скоро мы будем знать все. Восторг. Осталось мало.
Женщина кричит и грозит кулаками. Мимо. Только во сне мы боимся
крови. Толпа,  человек  двести, вокруг какого-то дома, светятся
все окна, в окнах движение теней. "Верните наших детей! Верните
детей!"  Мимо.  Нас слепят фарами. У Артема  белое,  ничего  не
выражающее лицо.  Мартин  кусает  костяшки пальцев. Здесь людей
больше, море голов, и  солдаты,  солдаты... "Где наши дети?!" Я
спрятал нескольких,  остальных  --  не  успел... Пропуск! Артем
тычет  пальцем  в  стело.  Нет, этого мало,  требуется  пропуск
военно-гражданского   комитета.   Мартин,  перегнувшись   через
Артема,  кратко  об'ясняет офицеру,  где  именно  и  при  каких
обстоятельтвах  видел  военно-гражданский   комитет.  Я  обязан
задержать вас... Кретин,  кричит  Мартин, ты вон туда посмотри!
-- в небе над крышами тлеет красное пятно: Игла все  еще горит.
Ты хочешь, чтобы  следующая  петарда сработала под жопой твоего
вонючего  комитета?  Счет  идет  на секунды, говорю  я.  Офицер
колеблется. Поехали, говорит Мартин, и Артем  бросает машину на
шлагбаум, треск --  мы уже по  другю сторону. Еще  секунды  две
чувствую себя на мушке, потом понимаю -- не  будут стрелять. По
обе  стороны  дороги пустые  машины,  многие  побитые,  мы  еле
протискиваемся местами  --  и  так  до  поворота на набережную.
Набережная  восхитительно  пуста.  Мы несемся, несемся,  плавно
повторяя изгибы реки,  и только один  раз -- встречные  фары  и
мелькнувший мимо "мерседес",  да  еще хищные силуэты на мостах,
под  которыми   хрипло  взревывает  наш  старенький  дизель.  С
Лефортовской сворачиваем в переулки, петляем, петляем,  петляем
--  вокзал, и  на  площади два десятка  полевых  кухонь в  ряд,
очереди  к  ним,  с  открытых  грузовиков  раздают хлеб --  лес
протянутых рук...  Все,  теперь  медленно, медленно... вот они.
Ждем,  когда   перейдет   дорогу   старуха,  неся  перед  собой
фарфоровую супницу.  На  обочине,  одним  колесом  на тротуаре,
стоит наш "хорьх", чуть дальше  --  светлый  "центавр"... Ай да
Серега. Ай  да сукин сын. Я выпрыгиваю из  кабины, он бежит мне
навстречу. Глаза  у него по чайнику, и уже  ясно, что сейчас он
преподнесет мне  подарочек.  Молча  распахивает  багажник,  и я
вижу...  больше  всего это похоже на кусок ствола  корабельного
орудия: цилиндр  высотой  с  полметра,  с  внутренним диаметром
тридцать сантиметров и толщиной стенки сантиетров двадцать пять
-- двадцать семь... Я уже все понимаю, я царапаю металл ногтем,
и остаетя след. Массивная крышка  с  выступающим  рантом  лежит
отдельно,  в  ранте  пропилен  паз,  вот  для этого провода  со
штеккером... Я сразу почувствовал, что  она  тяжелая  на  ходу,
говорит Серега, и  я киваю: тут мудрено не почувствовать, когда
в багажнике с полтонны свинца. Какой взрыватель?-- спрашиваю я.
Чисто радио.  Частота?  Двадцать  один  и  четыре,  семизначный
цифровой  код.  Двадцать один и четыре, тупо  повторяю  я.  Это
сколько  метров? Примерно  четырнадцать.  Четырнадцать...  Меня
будто ударило  током.  Скорее,  завопил  я,  скорее,  пеленгуй!
Кого?--  уставился  на  меня  Серега.  Какой-то  передатчик  на
четырнадцати  метрах  гонит  цифровые  группы!  Иду,--   Серега
попятился, повернулся  и  побежал  к  своему  фургону. Я закрыл
багажник, обошел  машину , открыл  правую дверь и сел на низкое
сиденье,  оставив  ноги на тротуаре. Этой зимой группа  Фотеева
обезвредила  в  Новониколаевске  некую  "Миссию"  --  любителей
минировать автомобили и  взрывать  их в людных местах. Раздобыв
агентурным  путем   характеристики  взрывателей,  которыми   те
пользовались,  ребята  Фотеева  запрограммировали  раухер  так,
чтобы он  выдавал  все  возможные комбинации кода, подсоединили
его к передатчику и постоянно  гнали  это  в эфир. "Миссионеры"
перед очередной акцией стали проверять свою технику -- и вся их
база ухнула.  Фотееву  вставили  трехдюймовый  фитиль,  так как
пострадали и  посторонние,  и перевели в разработчики... Теперь
какие-то козлы  намерены повторить его подвиг, думая почему-то,
что противник располагает только обычными или,  на худой конец,
мини-ядерными фугасами.  А  замечательную  мину "Тама" в восемь
килотонн не желаете попробовать? Теперь я более чем уверен, что
она есть --  не  в этом, так в  другом  автомобиле, в массивном
свинцовом контейнере, исключающем обнаружение приборами...
     Да уж. Не было ни  гроша,  и вдруг алтын... хотя и  алтына
тоже нет, а  есть  непонятно что. Хотели, называется, разжиться
фаршированным  автомобильчиком...   разжились.  Сколько  Сереге
потребуется  на  пеленгацию?  Сможет  ли  он   в  этих  помехах
дистанционно перенастроить  на  другую  волну приемные станции?
Или придется ездить по городу  на  фургоне,  рисуя  треугольник
ошибок?  Эх,  черт, вспомнить бы мне об  этой  дурной  морзянке
немного раньше! Нет, вот он, Серега. Все? Все!
     Запеленговал, почти кричит Серега, но там ничего нет! Где,
показывай! Вот... вот... Да нет, Серега, тут же всякие особняки
и дачки, их просто на карту не наносят, чтоб не дразнить народ.
Ну, ребята, говорю я и в трех словах об'ясняю, что, собственно,
происходит. Ты  уверен?--  впивается  в  меня  Мартин.  Уверен.
Серега,  какие  группы   идут?   Семь-семь-семь-семь-один-пять,
последняя --  переменная...  принцип  магических колес. Сколько
осталось? Часа полтора.  Нельзя  рисковать, говорю я, машину не
найти, надо брать передатчик. Чей он может быть?
     Господи, какая разница! Ухнет "Тама"... или тута...
     Едем, говорит Мартин, и мне вдруг становится легко.
     Едем!
     Фургон  и  "Феникс" бросаем, обуза, все вместе, и  парень,
который ходил  с Серегой, тычет мне  локтем в бок  и улыбается,
зубы  белые,  глаза блестят. Антон гонит так,  что  нас  просто
колотит  друг  о  дружку,  мостовые  разбиты  танками,  кусками
выворочен  асфальт,  и  он  петляет, как слаломист,  но  держит
скорость.
     Как же зовут этого третьего, третьего?..
     Ференц. Точно, Ференц.
     И он  здорово похож на Фила  Кропачека, Фила в  юности, мы
еще только  летели в Хем-Белдыр,  и он что-то кричал мне сквозь
рев моторов и вот так же скалил зубы...
     Никто из нас не знал, что будет потом.
     У моста через Яузу два танка,  но  нас  не  останавливают,
наоборот, машут: скорей, скорей! Буквально перепрыгиваем речку,
я оглядываюсь и вижу, как с тяжелого самосвала  на мост валятся
бетонные блоки. Антон нацеливается на Таганскую площадь, где-то
впереди и очень близко большой пожар, военный полицейский машет
жезлом:  здесь  не проехать, свободен только Рогожский вал.  Не
страшно, крюк не  велик, летим по Рогожскому, слева тоже что-то
горит,  и справа,  далеко,  но очень сильно  --  не Кремль  ли?
Переулками  --  к  Новоспасскому  мосту,  короткая  задержка  у
заставы, зулусы  растаскивают рогатки, освобождая нам дорогу --
и снова  скорость. На с'езде  с моста нас заносит на трамвайных
рельсах,  задницей  о  столб,  сыпется  заднее   стекло  --  не
останавливаться, дальше, дальше! По Кожевнической, мимо вокзала
-- и здесь длинный ряд полевых  кухонь,  люди  с  кастрюльками,
котелками --  точная  копия  предыдущей,  старуха  с фарфоровой
супницей в руках  переходит дорогу, и рядом -- седая собачка...
На Зацепе -- затор, несколько машин  горит,  толпа,  ничего  не
понятно,  Антон  сворачивает в переулки, дикий слалом, я  теряю
ориентировку и снова  начинаю  понимать, где мы, когда меденно,
об'езжая брошенные автомобили, мы пересекаем улицу Гете, справа
пылает  юберляден  "Крым",  пожарные в блестящих  касках,пенные
струи, дым, черное стекло  --  рушится... До Кристы отсюда пять
минут небыстрой ходьбы, но круг не замыкается: мы удаляемся, мы
гоним по голым,  как кость, переулкам, сейчас выезд на проспект
Александра  Второго  Освободителя  --  затор.  Пятимся,   теряя
секунды. Меня  вдруг  будто  окатывает кипятком: все, опоздали,
сейчас рванет... сейчас... сейчас...  Нет,  это я рвану, это за
мной идет охота... Давлю в себе все. Низкий рев моторов  -- над
крышами,    освещенные    близким   пожаром,    проходят   пять
"Готтсхаммеров".  Следом  и  чуть  выше -- еще  пять.  Наконец,
застава  у  выезда на проспект. И здесь  зулусы,  белая  форма,
автоматы  за  спинами, в руках толстые короткие плети.  Офицер,
тоже негр,  отдает  честь,  немецкий его безукоризнен: господа,
выполняю  приказ,  никакие транспортные  средства  на  проспект
допущены быть не могут,  об'езд  через... Нет, нам сюда, говорю
я, сверхсрочно,  машину  мы  можем  оставить. Офицер размышляет
две-три секунды.  При наличии пропуска... Пошли, ребята, говорю
я. Пешее движение похоже  на  неподвижность. Я советовал бы вам
взять хотя  бы  отделение  солдат,  говорит  офицер.  Простите,
капитан, говорю я, но тогда я должен буду отнять у них патроны:
они не должны стрелять, даже  если  их  начнут медленно резать.
Капитан сдается. Гуськом:  Серега,  я, Артем, Ференц, Мартин --
мы  бежим  по  тротуару,  глядя  по  сторонам,  пеленг  взят  с
точностью до  пятидесяти метров, но передатчик находится где-то
посредине между  проспектом  и  набережной,  и  попасть туда...
здесь?  Очень  может  быть.  Узкий проезд между  домами,  знак:
движение запрещено. Всматриваемся. Не видно ни черта. Я тормошу
Серегу: здесь? Нет? Похоже, что здесь, говорит, наконец, он.
     Жилой дом... еще жилой дом... а дальше асфальтовая дорожка
между живых изгородей  в  человеческий рост, за левой изгородью
бетонная стена, за правой -- решетка,  за  решеткой  --  темный
парк. Плевое дело --  перепрыгнуть  через такую решетку, но вот
те кубики наверху  мне не нравятся совсем: это релихт-защита, и
хорошо,  если   она  только  поднимет  тревогу...  вообще-то  в
спокойной обстановке для преодоления ее нужно всего-навсего три
зеркальца и  кусок толстой проволоки, но у нас  нет ни того, ни
другого,  да  и  спокойной  обстановки тоже нет...  Поэтому  мы
пойдем, как солидные люди -- через дверь.
     Вот они, сетчатые ворота, их  отпирают  вон  из той будки,
должен же быть какой-то служебный ход,  точно, железная калитка
с окошечком на уровне лица и тоже с дистантным замком,  ну, что
же...  стандартная  ситуация номер  семь...  Мартин  становится
перед калиткой, слева и сзади от него Антон, обматывает курткой
пистолет. Я стою справа, в опущенной руке взведенный автомат --
на самый крайний случай. Серега  с  Ференцем  в резерве. Мартин
властно  колотит   в  калитку  рукояткой  пистолета.  Из  будки
мгновенно,  как  чертик из коробочки, появляется амбал в  форме
внутренней стражи. Автомат  у него под мышкой, ствол смотрит на
нас.
     -- Кто такие?
     --  Имперская  тайная  полиция,--  говорит  Мартин,   сует
пистолет за пояс  и  достает из кармана удостоверение. Охранник
подходит к  калитке, щелкает выключателем, на столбе вспыхивает
яркая  лампа.  Мартин  держит удостоверение напротив  окошечка,
охранник наклоняется  и  читает,  щурясь,  и  тут Мартин роняет
удостоверение, в этой же руке у него баллончик с парализатором,
и он пускает струю газа прямо в лицо охраннику. Тот падает, как
подкошенный,   с   шумом,  с  обвальным  грохотом,  и  на   шум
выскакивает  второй,  автомат  наготове,   но   Антон  успевает
выстрелить раньше,  звук  негромкий,  будто  уронили  кирпич, и
охранник  пятится  и оседает... Я готов принять следующего,  но
следующего нет, дежурят  обычно по двое, Мартин сует в окошечко
руку,  силясь  дотянуться  до  замка, но нет, конечно,  кто  же
ставит замки так, чтобы до них  можно  было  дотянуться?..  Тут
потребна некоторая  хитрость... я отстраняю Мартина, достаю нож
и вижу, что Серега уже встал на плечи Ференца и что-то ковыряет
на самом верху ворот, падает  вниз  какая-то  жестянка,  Серега
сопит и ругается сквозь  зубы,  потом что-то звонко ломается, и
Серега,  повиснув  на одной руке, начинает другой рукой  что-то
крутить, сначала ничего не происходит, потом раздается скрип, и
ворота начинают медленно-медленно ползти  в  сторону. Минута...
вторая...  Наконец,   щель   достаточно  широка,  чтобы  в  нее
пролезть. Первым лезет Антон, он самый крупный из нас, кряхтит,
но протискивается,  и за ним  протискиваемся мы все. У Сереги с
пальцев  капает  кровь.  Перевяжись,  говорю  я  ему  и  бегу в
караульную  будку.   Так...   пульт,   телефон,  рация.  Снимаю
телефонную  трубку  и  кладу  на стол. Охранник  очнется  через
полчаса, не раньше, но на всякий случай я связываю его ремнями,
затыкаю  рот.  Автоматы забрасываю на крышу будки. Гашу  фонарь
над входом. Вот и еще минута ушла...
     Аллея, кусты, молодые деревья. Несколько фонарей  освещают
лужайку, за ней -- двухэтажный дом  новой  постройки,  свет  за
шторами, а рядом,  выглядывая  из-за угла -- роскошный легковой
прицеп,  "вилла  на колесах"  по  имени  "Шметтерлинг"  --  так
написано над окнами -- но почему-то с огромной, не менее десяти
метров  высотой,  телескопческой антенной.  Серега,  она?  Оно?
Наверняка, говорит Серега. Оно. Ну, ребята...
     А вот и  охрана. Между домом и прицепом появляется крепкий
парень, руки в  карманах, мягкие движения, очки... нет, не очки
-- ноктоскоп! Идет... остановился...  смотрит...  увидел! Артем
опять успевает раньше:  коротко  -- сдвоенным выстрелом -- бьет
автомат, и  охранник,  подпрыгнув,  падает  и выгибается назад,
пистолеты вылетают из рук, а нам надо пробежать всего пятьдесят
метров. Мы  бежим, ветер в ушах,  две секунды, никого  нет, три
секунды,   никто   не  стреляет,   четыре   секунды,   дверь...
распахивается, и  навстречу...  вижу  только  кружок дула, руки
делают все  сами,  запрокинутое  лицо, темнота, лестница вверх,
поворот, еще лестница, позади короткие очереди, передо мной три
двери, выбиваю ногой  -- сортир, черт, дальше -- никого, третья
дверь,  выстрелы  навстречу,  щепки  и  вонь  пороха,  и  будто
кирпичом  по  темени,  бью  поверх голов, но  впритирку,  чтобы
присели, а рядом уже Артем, и у тех -- нет шансов.
     -- Пистолеты на пол,-- в три приема выговариваю  я.-- И --
прошу -- садиться...
     Под  ногами  --  длинная,  взахлеб,  очередь.  Вопль.  Еще
очередь. Тишина. Горячая струйка за правым  ухом,  по  шее,  на
спину.
     -- Всем сидеть,-- повторяю я.
     Вот  он,  раухер.  На  мониторе  --  семь колонок цифр,  в
последней,  сельмой,  цифры  меняются,  меня  оять   ошпаривает
кипятком, и я даже не тянусь к выключателю -- просто всаживаю в
раухер десяток пуль. Наверное, от сотрясения  -- экран монитора
покрывается густой сетью трещин, раздается громкое шипение, все
меркнет. Успели. Успели. Успели, черт побери...
     И вот теперь я оглядываюсь по сторонам.
     Их четверо,  все  в гражданском. Но по-настоящему штатский
валенок  среди  них, похоже, только вот этот,  у  стола,  белее
штукатурки, с ужасом смотрит не на меня, а  на остатки раухера;
программер? Наверное. А остальные...
     -- Что  все  это  значит?--  подсевшим,  но вполне твердым
голосом спрашивает один из них, самый  старший, бульдожьи щеки,
ежик -- совершенно полковничья рожа.-- Кто вы такие?
     --Трио,-- охотно отвечаю я.
     -- Что-что,-- он от изумления чуть не падает.
     --  Отдел   особых   операций   при  штабе  ВВС  Сибири,--
подчеркнуто   медленно   говорю    я.--   Старший   координатор
Валинецкий.
     Секундное молчание и глаза, которыми  он  видит  не  меня,
говорят о многом -- почти обо всем. Сейчас он начнет врать, и я
его опережаю.
     -- Господин  полковник,--  наобум  говорю  я  и,  кажется,
попадаю  в  десятку,--   мы  прекрасно  знаем,  кто  вы  и  чем
занимаетесь.  Дело,  однако,  в  том, что...-- я  посмотрел  на
часы,-- тридцать  две  минуты  назад мы получили неопровержимое
доказательство  того,  что вас  недоинформировали  о  характере
радиофугасов, тралением которых поручили заниматься...-- у меня
начинает  медленно  плыть  перед  глазами, я нашариваю  стул  и
сажусь, хорошо бы  лечь, но это  нереально.-- Дело в  том,  что
один из  них  представляет  собой  плутониевую  мину  мощностью
восемь килотонн и,  по нашим данным, установлен где-то в районе
сибирского посольства...  Вы понимаете, надеюсь, что акция наша
носила  вынужденный  характер  и   имела   целью  предотвратить
злодеяние, которое иначе бы...
     -- Все