л Командор, вечно у вас  выходит  что-нибудь  не то, ты
просто  не  видел, что  они  с ней  сделали,  сказал Панин,  ты
думаешь, есть что-то, чего я  не  видел,  возразил Командор, не
знаю, сказал Панин,  есть  или нет, а я  в  себя пришел, только
когда патроны кончились,  понятно,  сказал Командор, душа у нас
нежная,  и  тут Панин взорвался, таким  я  его еще не видел,  я
думал, он бросится на Командора, и Командор тоже, наверное, так
думал,  стоял  и  ждал, белый, как  костяной,  но  я  не дал им
драться, выгнал Командора на улицу,  и  через  двадцать  минут,
отдышавшись, мы уже говорили о другом,  а  потом  вдруг  Панин,
закрыв глаза, повторил:  вы  просто не  видели,  что они с  ней
сделали,  ты  хоть  ее  добил, спросил Командор,  да,  конечно,
сказал Панин...
     Зря я  влез в это дело. Зря. Был  шанс приоткрыть глаза --
но он упущен.  Черт знает, что  это все может  значить.  Ладно,
поработаем. Будет день, будет пища...
     Ага, и вот еще... Я взял трубку и набрал номер.
     -- Да-а?-- голос Кристы был сонный.
     -- Я тебя опять разбудил?
     -- Я еще не ложилась. Почему ты не пришел?
     -- Встретил старого друга и напился, как сапожник.
     -- Врешь.
     --  По-моему,  от  меня  должно разить перегаром  даже  по
телефону.
     --  Надо  было привести  его  сюда. Нас  тут  как раз  две
несчастные одинокие женщины...
     -- Может быть, сегодня...  Да,  Криста, а кто эта девушка,
которую я резал ножом?
     -- Ты? Ножом?
     -- А, ну да, тебя не было в тот момент... Девушка, которая
так странно танцевала в библиотеке.
     -- Поняла. Это Таня Розе, она ведьма. Но, чтоб ты  знал --
с ней спать нельзя, потому что...
     -- Я пока не собираюсь. А где мне ее найти?
     -- Таня Розе. И с  ней  парень по имени Терс. Просто  имя,
ничего кроме. У них мистическая связь.
     -- Я спрашиваю -- где мне ее найти?
     -- Не знаю. Ее Анни приглашала, а где сейчас сама  Анни --
не имею представления. Вечером сам у нее спросишь. Придешь?
     -- Опять будет нечто?
     --  Нет,  будет тихо. Приходи, а? Что-то скучновато  жить,
понимаешь...
     Жить  ей  скучновато...  ах,  елки... Я бросил  трубку  на
рычаг, не попал -- и еле успел остановить свою занесенную руку:
хотел вмазать  по  аппарату. Стоп, машина. Начинается отходняк.
Надо повторить, иначе  будет  скверно. Колоться не буду, просто
высосу...
     Телефон зазвонил --  как  взорвался. Я схватил трубку. Это
был Панин.
     -- Приехали,-- сказал он.-- Идут.
     -- Ну, с богом...-- у меня вдруг перехватило горло.
     -- Ничего,-- сказал он.-- Не  волнуйся,  Пан,  все будет в
порядке.
     В порядке... в порядке... Что же, может быть,  и будет все
когда-нибудь в порядке -- но без нас. Без нас.

        9.06.1991. 15 час. Кафе "Гензель и Гретель".

     -- Прошу  вас,  княжна,--  Иосиф  придвинул  стул,  слегка
поклонился. Княжна  улыбнулась  и  села.  Сели  и мы.-- Княжна,
позвольте   представить   вам:    Игорь   Валинецкий,   Вахтанг
Петиашвили. Господа: княжна Дадешкелиани.
     -- Лучше просто Кето,-- сказала княжна.
     -- О, не лишайте нас удовольствия  называть вас княжной,--
сказал я.-- Поверьте, такое бывает не каждый день.
     Наверное, я неприлично пялился на княжну: Иосиф поглядывал
на меня  неодобрительно. Но я  просто не мог удержаться. О, как
красива  была  княжна! Тревожно,  я  бы  сказал  --  трагически
красива. Бледное  тонкое  лицо,  огромные темные глаза, нервный
излом бровей. Тонкие пальцы, которым  если  что  и держать, так
гусиное перо. Между тем  в  материалах по "Пятому марта" имелся
словесный  портрет  девушки-снайпера,   составленный  одним  из
немногих, кто уцелел  после встречи с ней. Двадцать лет, волосы
темные, вьющиеся... Возможно, это она  и  есть.  Иосиф сидел по
левую руку от  нее,  прямой, как  шпага.  Я еще раз  восхитился
мастерством Якова: Иосиф полностью совпадал со своим портретом.
Единственное, чего Яков  не мог уловить, был цвет волос: пегие,
полуседые  кудри  Иосифа делали его значительно старше, чем  он
был на самом деле.
     -- В нашем распоряжении час,-- сказал я.-- На  этот час мы
можем гарантировать  полную изоляцию этого помещения. Думаю, мы
уложимся.
     -- Даже если и не уложимся, то сможем перенести разговор в
другое  место,--  сказала  княжна.--  Не это главное.  Как  нам
избавиться от взаимной подозрительности, я  ничего  не  могу  с
собой поделать, но я не верю вам до конца...
     --  Согласитесь,  что  у  нас больше оснований  не  верить
вам,-- сказал я.
     -- Да, больше,  вы уже сказали  свое слово здесь,  в  этом
городе, а мы -- мы  должны  молчать, пока -- молчать... И  даже
более  того:   мы   просим  вас  --  остановиться...  поверьте,
ненадолго, на два-три дня...
     --  Так,--  сазал  я.--  А вы понимаете, что  сейчас  наши
подозрения -- лучше скажем, недоверие -- крепнет?
     -- Да, понимаю, да, и все же -- я буду  продолжать просить
вас, клянусь -- ведь только так мы сможем  добиться цели, иначе
-- все обернется прахом.
     -- Тогда об'ясните, почему,-- потребовал я.
     -- Иосиф, мы рискнем, да?-- голос княжны стал тихий, почти
бессильный.-- Мы об'ясним, но  только  -- прошу вас! -- сначала
вы ответьте на вопросы, на несколько вопросов...
     -- Не обещаю.
     -- Пожалуйста! Нам это очень важно -- понять...
     -- Давайте попробуем.
     -- Мы  ничего не слышали  о вас -- узнали из теленовостей.
Значит, вы базируетесь не  на  грузинской земле -- иначе такого
не могло произойти. Тогда?..
     -- Наша база в Польше -- где именно, я не могу сказать.
     -- Да, разумеется. И как давно вы существуете?
     -- Нынешний состав -- год.
     -- Год... год... А мы  уже  четыре года. И как я  понимаю,
здесь у вас -- дебют, не так ли?
     -- Не совсем дебют... но крупная  гастроль  с  афишами  --
первая.
     --  Как  неудачно мы пересеклись! Или удачно?.. Иосиф,  ты
все молчишь -- скажи хоть что-нибудь, мужчина!
     Иосиф  кивнул  и  что-то  по-грузински  сказал   Вахтангу.
Вахтанг ответил длинной фразой, улыбнулся и сделал жест руками:
будто повертел  перед  глазами,  осматривая  с  разных  сторон,
небольшой арбуз.
     -- Скажите,--  обратился  Иосиф  ко  мне,--  вот вы поляк,
базируетесь вы в Польше, тогда почему же -- месть за Грузию?
     -- "За вашу и нашу свободу",-- помните?
     -- И все же?
     -- Я  поляк только наполовину --  у меня мать  грузинка. В
нашей группе есть грузины и абхазы. Наконец, в Грузии пролилась
слишком большая кровь, чтобы оставить без ответа...
     --  Да,--  сказала княжна и замолчала, прикрыв глаза.--  Я
была там,-- добавила она после паузы.
     -- Он тоже,-- кивнул я на Вахтанга.
     Теперь  княжна  обратилась к  нему  по-грузински,  Вахтанг
кивнул и  нехотя,  короткими фразами, стал что-то рассказывать.
Голос у него был нормальный, может  быть,  чересчур  ровный,  и
лицо хорошее, а что малоподвижное и невыразительное, так это --
результат контузии... Мы накачали его так,  что аббрутин только
что из ушей не лился.  Несколько  часов он будет знать о  себе,
что он -- боевик группы "666" и что он контужен под Телави.
     -- Все,  кто  командовал расправой, теперь здесь,-- сказал
я.-- Приговоры вынесены, и я не в праве их отменить.
     --  У  меня убили родителей,-- сказала княжна,-- мой  брат
умер в лагере, а о сестре я до сих пор ничего не знаю и надеюсь
только, что она  тоже  умерла...  И все равно я  прошу  вас  --
отложите возмездие. Не отмените, никто не говорит об отмене, но
отложите.  Потому  что если  вы  произведете  еще  один  взрыв,
совещание   перенесут   в  другое  место,  и  все  наши   труды
пропадут... и шанс будет упущен, единственный шанс...
     О! Это было как раз то,  что я ждал. Я откинулся на спинку
стула  и  задумался. Княжна достала из сумочки сигареты,  Иосиф
услужливо щелкнул зажигалкой. Об этом мы  тоже позаботились: на
портрете, который они получат,  будет  лицо, как две капли воды
похожее на фоторобот с плаката "Разыскивается!", которым оклеен
весь Краков. Дерзкое ограбление банка.
     --  Болит?--  спросил  я  Иосифа. Он положил  зажигалку  в
карман и поморщился.
     -- Ннэт,-- тряхнул он пегой головой.-- Ннэ болит.
     Врал, конечно:  после  того,  как  Крупицыны завернули ему
руки, плечевые суставы должны болеть минимум неделю.
     --  Могу  предложить  тибетский бальзам,-- продолжал  я.--
Снимает любую боль.
     -- Спасибо,-- сказала княжна.-- Иосиф сам -- фармаколог.
     --  Как  хотите,--  пожал  я плечами.-- Вернемся  к  нашим
баранам. Лишних вопросов я задавать вам не буду, скажу все сам,
и если очень уж ошибусь -- поправите. Хорошо? Итак: вы намерены
произвести  покушение  на  кого-то  из  участников   совещания.
Вероятнее  всего,  на  фон  Вайля. Против этого  возражений  не
имеем.   Но   вы  просите  нас  приостановить  на  время   нашу
деятельность, лечь на дно -- то есть рискнуть всем, что  мы уже
поставили на  карту, потому что в  гепо сидят не  только глупые
увальни, -- для того, чтобы  совещание  состоялось  и вы смогли
произвести свою акцию. Но в таком случае, об'ясните мне, почему
ликвидация политического  деятеля для вас важнее, чем возмездие
десятку  палачей?  Ну, не будет фон Вайля,  так  будет  Шредер,
уберете Шредера -- будет Дорн. Какая вам разница?
     --  Если  вы  позволите,  я скажу,-- княжна  подняла  руку
ладонью вперед.-- Из всего того, что вы перечислили, верно лишь
одно: да, возмездие палачам у нас сейчас стоит на предпоследнем
месте.
     -- А на последнем?
     -- Вязание на спицах.
     -- М-м...
     -- Не делайте такое лицо и выслушайте то, что я скажу. Да,
еще весной мы пошли бы с вами, мы мстили бы,  и  лучшей цели не
было бы для нас -- лучшей цели и лучшей судьбы. Но -- появилась
иная,  и  ваши  цели,  и  наши,  те,  которые  были  прежде  --
заслонила.  Мы   увидели   вдруг...   простите...--  она  смяла
сигарету.-- Я вдруг  заволновалась,  вот как... эта цель... Эта
святая цель  --  независимость  родины, независимость Грузии, и
сейчас она  стала достижимой, да... И  вдруг -- вы,  братья, но
как же вы  можете помешать! Сейчас,  сейчас -- я  все  об'ясню.
Весь Рейх  трещит по швам, и  он развалится, клянусь,  если все
будет идти так,  как  идет сегодня...  война  в Африке --  тому
доказательство...  Что  было  в  позапрошлом  году  в  Кахетии,
невозможно сегодня, солдаты не станут  стрелять  и  офицеры  не
отдадут таких приказов, но и народ не поднимется еще раз  -- на
такое... нужна пауза, нужен  еще  год бессилия Берлина!.. И все
-- тогда --  свобода. Но если четверо договорятся, Рейх устоит,
потому что развал его опасен и невыгоден даже врагам. Фон Вайль
и Толстой секретно сговорились образовать союз, стереть границы
-- так будет разрешен неразрешимый, казалось, русский вопрос --
и  уцелеет  Рейх.  Но   мало   кто  из  собственных  же  партий
поддерживают и Толстого, и фон Вайля, и если мы устраним обоих,
события пойдут  естественным  путем,  Россия  выйдет из состава
Рейха  --  клянусь,  тогда  Берлину  не   дотянуться  будет  до
маленькой  Грузии!  И разве только Грузия сможет обрести  тогда
свободу? О, нет -- все, кто достоин. И ваша Польша, Игорь...
     -- Да, наша Польша...
     Неслышно ступая, подошел Ганс и поставил на стол чашечки с
дымящимся кофе и блюдо с пирожными.  Я  взглянул  на  пирожные:
четыре меренги и четыре шоколадных эклера.  Впрочем,  я  и  так
чувствовал, что террористы -- настоящие.
     -- Спасибо, Ганс,-- сказал я.-- А  нельзя еще какой-нибудь
воды?-- Это значило, что мое мнение не противоречит результатам
проверки.
     -- Значит, вы хотите  перевернуть  мир -- и вот обнаружили
точку опоры?-- спросил я.
     -- Да,-- улыбнулась княжна.
     -- Достойная цель... Ну, что же... Я еще не готов дать вам
ответ, кого именно вы в нас встретили: союзников или нейтралов.
Но не противников -- это  точно.  Мы  проанализируем  ситуацию,
посоветуемся...  Назначайте  время и место, где мы сможем  дать
вам  ответ.  Гарантирую,  что  в   течение   суток   мы   будем
воздерживаться от акций. Дальше -- будет видно.
     -- Хорошо.  Место  встречи  --  ресторан "Алазани". Время:
четыре часа дня. Вы будете в этом же составе?
     -- Скорее, я буду с девушкой. Вахтанг, ты не в обиде?
     -- Мое  дело  солдатское,--  сказал  Вахтанг  и  улыбнулся
княжне.

        9.06.1991. 19 час. Черемисовская, 40.

     Днем телефон Феликса не отвечал, а  сейчас  был  занят.  Я
подключил  свой  маленький раухер к телефонной сети и  заставил
его  постоянно  набирать   этот   номер,  а  сам  пока  занялся
просмотром дополнительных материалов по "Пятому марта", которые
сегодня достал из тайника Венерт. Я смотрел на снимки и злился.
Передача информации -- самое тонкое место, поэтому мы стараемся
работать максимально автономно. Две  трети  провалов происходят
именно на передаче материалов и информации. И вот  база идет на
этот риск -- и для чего? Чтобы я полюбовался на сцену расстрела
генерал-губернатора  Египта   и   его   семьи?  Четыре  снимка,
сделанные, кажется, с экрана телевизора  --  там  весь парк был
утыкан  телекамерами,  и  что?  -- и обработанные  на  раухере.
Четкость изображения изумительная... Вот генерал-губернатор под
руку с супругой, девочка рядом с матерью, мальчик  шагах в трех
впереди, а сзади -- две тени бегущих людей,  только тени, самих
фигур не  видно. Второй снимок: семейство  в той же  позиции, а
теней уже четыре, две сзади и две слева, видны стволы какого-то
оружия. Третий:  генерал  лежит, скорчившись, женщина падает на
него, раскинув  руки,  девочка закрывает лицо ладонями, мальчик
бежит,  оглядываясь  на  бегу.  Четвертый:  все  лежат,  только
мальчик стоит на коленях, к  нему  подходят  двое с автоматами,
еще  двое  стреляют  в  лежащих. Все. Новый информации  нет.  Я
присмотрелся к террористам:  мешковатые комбинезоны, скрывающие
все особенности  фигур,  не  понять  даже,  мужчина или женщина
перед   тобой;   шапочки-маски   с  затянутыми  черной   кисеей
окошечками  для  глаз.  Оружие:  "шмайссер"  образца  семьдесят
восьмого года, калибр шесть с половиной,  дульная энергия всего
сорок килограммометров, зато -- тридцать выстрелов  в секунду и
магазин  на  сто сорок  патронов;  весьма  популярен  у  бойцов
спецподразделений; в армии применения не нашел...
     Мой аппарат отзвонил:  на  том конце провода сняли трубку.
Оказалась баба Катя. Нет, Феликса  Ефимовича  нет  и сегодня не
будет. Что-нибудь передать? Спасибо, ничего.
     Стукнули в дверь, я отозвался. Вошел Кучеренко.
     -- Ну что, пойдем?
     -- Уже?
     -- Да, все готово.
     Мы  прошли  через пустой магазинчик и поднялись наверх.  У
входа стоял  "волгарь"  образца  пятьдесят  шестого  года, но с
новенькой    фанерной     будкой,    обрызганной    веселенькой
светло-зеленой краской. Будка была  сплошь  облеплена эмблемами
"ЮП". За рулем сидел Венерт. Мы с Сережей залезли в будку.
     Весь пол  занимала огромная карта Москвы. Цветными линиями
были отмечены  маршруты  трех  автомобилей,  в  которые  Сережа
вставил передатчики: машины Иосифа, машины княжны  и машины, на
которой на помощь Иосифу приехали два боевика --  одному из них
Командор сломал руку и потом долго извинялся: но  мы же приняли
вас за агентов  гепо, вы так  странно себя вели...  Итак,  пока
княжна и  Иосиф вели с нами переговоры, их  машины не стояли на
месте:  с'ездили  к  трем  вокзалам,  не  очень ясно, к  какому
именно, система  давала точность до нескольких десятков метров,
--  затем  к  "Алазани"  на  Пятницкую,  потом  одна  из  машин
вернулась на Бронную, где  подобрала  княжну и Иосифа, а вторая
ушла  в  Лосиноостровский  парк  и  долго  стояла  в  ничем  не
примечательном месте.  Треья  машина  тем  временем смоталась в
Мытищи, развернулась там, не теряя  ни  минуты,  и  направилась
тоже  в  Лосиный Остров, соединилась со второй,  и  они  вместе
совершили три ездки  между  некими пунктами А и  Б;  на карте в
этих  местах  ничего  не  было.  Потом  машина  за  номером два
вернулась к "Алазани",  а та, которая побывала в Мытищах, пошла
к Киевскому вокзалу,  простояла полтора часа и тоже вернулась в
район "Алазани".  Наконец,  машина,  взявшая  княжну  и Иосифа,
отправилась в  Лефортово,  минут десять простояла на набережной
напротив парка  -- и тоже, как  и предыдущие, стала  на стоянку
гостиничного  комплекса  на Пятницкой. И вот уже  час  все  три
помеченные машины стоят неподвижно...
     -- Видимо, где-то тут у них штаб,-- сказал  я.-- Это ясно.
Но  вот  эти  челночные  рейсы...-- я ткнул пальцем  в  Лосиный
остров.
     --  Я  думаю, выгружали что-то из грузовика  и  свозили  в
тайник,--  предположил  Кучеренко.--  Надо  будет  смотаться  и
посмотреть.
     -- Сейчас важнее не спугнуть,-- сказал я.-- А вот кого они
встречали...
     --  Или   провожали.   Или  сдавали  что-нибудь  в  камеру
хранения.
     --  Хорошая  мысль. Ладно.  Надо  посмотреть,  что  там  у
"Алазани". Сходишь?
     -- А как же.
     -- Только без малейшего напряга. Просто посмотреть.
     -- Хорошо, Пан. И что?
     -- Ничего. Завтра решим.
     -- Хорошее задание.
     --  Угм.  Конечно,  ели  найдешь  место,  чтобы  поставить
"волгаря"...
     -- Так бы сразу и говорил.
     Я  вернулся  вниз. Яков  спал,  уронив  голову  на  пульт.
Командор  уже  пытался  отвезти  его  на  турбазу,  выкупать  и
выспать, но Яков уперся, как козел, и никуда не поехал. Так что
Командор  и  Панин играли  в  шахматы.  Девочки  с  Крупицыными
отрабатывали новые приемы. Гера что-то читал,  лежа на надувном
матраце. Похоже, что все пребывали в полной готовности к боям и
маршам.
     --  Народ!--   сказал   я,   встав   посреди  всего  этого
безобразия.--  Сегодня  уже  ничего  не будет. Приказ  --  всем
развлекаться.  Разбрестись  попарно. Рассредоточиться  по всему
городу.  Не  мельтешить  на  этом пяточке. И вообще  --  почему
забросили турбазу? Кто там дежурит сегодня?
     --  Раз   начальство  так  велит...--  проворчал  Панин  и
встал.-- Ну, как, ничья или отложим?
     --  Отложим,--  сказал  Командор.--  Хотя  нет  --  дурная
примета. Ничья.
     -- Согласен,-- Панин смахнул шахматы с доски.
     -- Гера,--  сказал  Командор.--  Ты  остаешься  при Якове,
карауль  его,  чтоб чего не натворил. Все. Остальные  свободны,
сюда  не  возвращаться,  в  семь  утра  быть по койкам.  Панин,
проследишь.
     -- Дети они, что ли -- следить за ними...
     -- Р-разговорчики!..
     -- Та-ак точно, разговорчики!
     -- Приеду, проверю.
     -- Мы уже ушли. Вот нас нет, вот мы далече...
     Сашенька  остановилась  передо   мной,  наклонила  голову,
спросила:
     -- Ты чего такой, Пан?
     -- Какой?
     -- Да вот... стукнутый чем-то.
     -- Нет, это я так мысль думаю.
     --  Надо,  наверное,  тебя  встряхнуть  немного.   Хочешь,
составлю компанию?
     -- Давай. Ты, я и Командор.
     -- Втроем?
     -- Он мне для дела нужен.
     -- Хм. Ладно. Он для дела, я для удовольствия. Годится.
     -- Кстати, пока  я  не  забыл. Завтра мы с  тобой  идем  в
ресторан "Алазани".
     -- Ты меня приглашаещь?
     -- Можно сказать и так.
     -- И опять втроем?
     -- Нет уж, нет уж.
     -- О-о!
     -- Так вот.
     --  А  тогда давай  и  сегодня  в  ресторанчик  завалимся?
Пригласишь?
     -- Но только не в "Алазани".
     -- В "Марсель".
     -- Губа не дура. Годится.
     -- Тогда надень что-нибудь поприличнее. В "Марсель" так не
ходят.

        9.06.1991. Около  21 час. Набережная Геринга, 11. Ресторан
"Марсель".

     Солнце  садилось  во  мглу,  на  полнеба  висело  багровое
зарево, все в  розово-сиреневых  рубцах высоких облаков, и само
солнце,  застрявшее  между  одинаковыми,  как  бетонные  шпалы,
"сорокапятками" Пресни,  имело цвет остывшего металла, и такого
же цвета блики  дрожали  на воде, и казалось,  что  это от воды
веет огненно-кирпичным  зноем.  Будет  ветер, сказала Саш