-то высшем, истином
мире...  и  вот, поняв это и разгадав  значение  аллегорий,  он
понимает, что следующее событие будет происходить с ним самим и
что это  должно быть что-то  мерзкое: в числе прочего он должен
будет изнасиловать и убить свою сестру, а к сестре у него очень
сложные и какие-то взрывные чувства  --  и  вот, чтобы избежать
неизбежного, он  вешается.  Сестра же, придя, деловито вынимает
его из петли и  начинает  оживлять: оказывается, это она навела
на него "зов  петли"  -- ей нужен был  его  труп, чтобы сделать
зомби для каких-то  своих целей. Она оживляет труп, но забывает
вдруг  одно  заклинание,   и   мертвец  насилует  ее,  а  потом
загрызает...  а  утром идет  на  призывной  пункт  и  вербуется
добровольцем, и вот он в  Хем-Бедлыре,  неуязвимый,  оружие  не
берет его,  и он страшно  мучается этим, потом узнает, что есть
шаман,  знающий,   что  надо  делать...  Рукопись  оборвана  на
полуслове.  Фил  запечатал ее в пакет  и  бросил в ящик, а  сам
переоделся в парадную  форму, нацепил ордена и вышел на площадь
перед Розовым дворцом...
     -- Дед,-- сказал я,-- мотоцикл ты мне дашь?
     -- Игореха,--  не  поворачиваясь  ко мне, прошептал дед,--
что же это делается, а? Ведь война, Игореха...
     --  Война не  война,  а все равно  --  подлое дело,  очень
подлое.
     -- Ты хоть понимаешь, что происходит?
     -- М-м... местами.
     -- Сказать можешь?
     --  Только  самое  тривиальное: империя распадается.  Идет
борьба за власть. Кто к кому присоединится: Россия к Сибири или
наоборот. И прочее вокруг этого.
     -- А ты причем?
     -- Воюю с террористами.
     Я поймал на себе  взгляд  Вероники, повернулся к ней. Лицо
ее посерело, глаза неподвижно смотрели на меня.
     -- Ты... обратно?..
     -- Нужно...
     -- Кому? Тебе? Мне? Зачем?
     -- Он офицер, Верка,-- сказал дед.-- Ты уж не это...
     -- Офицер...--  она  судорожно  вздохнула  и быстро, почти
бегом, бросилась из дома.
     -- Подожди, Игореха, не бегай за  ней,--  поймал  меня  за
руку дед.-- Лучше послушай-ка меня. На шоссе не  суйся. Вон тот
лесок видишь?  За  ним  деревня,  Санино.  За деревней начнется
насыпь, узкоколейка там была, рельсы  сняли,  так  что ехать по
ней  можно.  И   ведет  эта  насыпь  через  Поречье  до  самого
Звенигорода. А там уж...
     -- Там рукой подать.
     -- А то лучше спрячешься тут где-нибудь?
     --  Сам  видишь  --  не получается. Надо  двигаться,  надо
шевелиться.
     Дед хотел еще что-то предложить,  но  только  сморщился  и
махнул рукой -- слабо, беспомощно...
     -- Господин полковник!..
     -- Да. Да, все понимаю. Не дело...
     И вернулась  Вероника.  Другая.  Непохожая на все прежние.
Другое лицо... я никогда не видел таких лиц.
     --  Ты  только не  исчезай  совсем,--  сказала  она.--  Ты
появляйся иногда, хорошо?
     Мне вдруг сдавило горло, и я долго ничего не мог ответить.

        13.06.1991.  20  час.   30   мин.  Где-то  между  Рузой  и
Звенигородом.

     Как я ни крутил, как  ни  прикладывал  фирменные  заплаты,
ничего не  получалось:  разрез  был  слишком  велик. Оставалось
пройтись вдоль дороги и поискать брошенную дырявую камеру: вряд
ли я один, кто пострадал на этой промоине. Похоже, когда делали
насыпь, в  нее  схоронили  всякий  военный  мусор: я, например,
напоролся на  зазубренный  осколок  бомбы или крупнокалиберного
снаряда.  Так,  в поисках подножных запчастей, я прошел  метров
сто пятьдесят --  и,  наконец, увидел  то,  что нужно. У  жерла
дренажной трубы,  полуутонувшее  в  грязи,  виднелось колесо от
трактора. Я  стал спускаться вниз --  и тут сзади  раздался вой
автомобильного мотора.
     Это  был   полноприводной  "хейнкель-ягд"  ядовито-желтого
цвета.  Выцарапавшись  из  промоины, он остановился.  Открылись
двери, вышли  двое,  огляделись  по  сторонам.  Один расстегнул
штаны и стал  мочиться прямо с  насыпи, другой сбежал  вниз,  в
кустарник...  сейчас  увидит мотоцикл... увидел! Все -- нет  ни
того, ни другого, а из  машины  выбирается третий, и в руках  у
него  какой-то  ящик, похожий на старинный радиоприемник, и  он
поворачивает  его  из стороны  в  сторону,  заглядывая  в  него
сверху, будто в  кастрюлю... и тут мне стало нехорошо, какая-то
дурнота,  какая-то  мятная,  тошная  слабость  возникла  повыше
желудка, и  черт его знает, как было бы  дальше, но парень этот
поставил  свой  ящик на  капот  и  взялся  за  бинокль,  и стал
смотреть вдаль...  Да уж, стоило  ему чуть опустить очи долу, и
все. Но тут опять раздался  рев  мотора и гудок: кто-то еще  не
желал сидеть в чертовой промоине. "Хейнкель" тронулся с места и
отрулил на самый край  насыпи,  пропусая того, кто ехал следом.
Это  оказался фермерский  грузовичок-трактор  "тролль".  Фермер
притормозил   возле  "хейнкеля",   крикнул   что-то   нелестное
водителю, газанул, наполнив салон "хейнкеля" синим перегаром, и
покатил  вперед.  Я  же,  пользуясь этой заминкой,  скатился  к
трубе, влез в нее и, елозя локтями по жидкой грязи, переполз на
другую  сторону  насыпи.  И  не зря: здесь  кустарник  подходил
вплотную  к дороге,  а  от трубы тянулась  канава,  и была  эта
канава, похоже,  достаточно  глубока,  чтобы  меня скрыть... от
бинокля -- да.  А от той чертовой штуки, напоминающий приемник?
Ладно, думать будем после...
     По кустам я  --  где согнувшись,  где  на карачках, где  и
ползком  -- добрался  до  перелеска. Теперь я  был  в метрах  в
трехстах от машины,  сбоку  и чуть  сзади  нее. Фарер сидел  за
рулем, тип с ящиком стоял  рядом,  но на ящик свой не  смотрел,
ящик стоял на капоте. Еще один тип шел вперед по  дороге, время
от  времени   останавливаясь   и   поднося  к  глазам  бинокль.
Четвертого видно не было.
     Ну, что ж, ребята... смыться от  вас  без  транспорта  мне
вряд ли удастся... а из оружия у меня  одна рогатка... Соваться
в нынешнюю  кашу с не записанным на тебя  пистолетом -- нет уж,
проще запереться в чулане и отсидеть  положенных  три  года.  В
дедовой  мастерской   мы   за   полчаса  соорудили  рогатку  из
титанового прутка  и  красного  резинового  шнура чуть потоньше
мизинца. В карман  я насыпал два десятка шариков от подшипника.
С этим арсеналом я и готовился принять бой. Или навязать его.
     Пистолет в ближнем бою, конечно, предпочтительнее. Из него
можно стрелять стоя,  сидя, лежа, на  бегу, в прыжке,  с  одной
руки, с двух,  выпуская  восемь пуль по восьми  целям  за две с
половиной  секунды.  Из   длинноствольного  "березина-600"  или
флотского  "парабеллума"   я   попадаю   в   поясную  мишень  с
полукилометра. Из рогатки стрелять можно только  стоя, причем в
одной позе:  правым  боком  к  противнику.  Скорострельность не
более  выстрела  в секунду. Убойная сила сохраняется метров  до
пятидесяти.  И  тем не менее я знаю  несколько  случаев,  когда
рогатка  одерживала   верх  над  пистолетом  -  благодаря  двум
неоспоримым преимуществам: бесшумности, во-первых, а во-вторых,
тому,  что  у  противника  при  виде   рогатки  не  срабатывает
приорететный  рефлекс   на   оружие,   ему  приходится  сначала
подумать,  а  уж потом стрелять, теряя на  это  бесценные  доли
секунды...
     Итак,  три  противника   были   в  поле  моего  зрения  --
следовательно, начинать  надо  было  с  четвертого. Я короткими
перебежками направился  к  промоине,  чтобы  перейти  дорогу за
спиной  у  этих  ребят.  Вполне  могло   быть,  что  четвертый,
невидимый, затаился  и ждет --  или идет мне навстречу. Но нет,
до промоины я дошел спокойно, а дальше было  непросто -- метров
пятнадцать  совершенно  открытого  пространства, причем в  виду
стоящего на горочке  "хейнкеля"...  повезет -- не повезет... не
повезло: парень, стоящий у  машины,  взял свой ящик, что-то там
нажал или покрутил -- во мне взорвался кусок льда -- повернулся
кругом и увидел меня. А ведь именно его я собирался сохранить и
побеседовать... да, удивиться он успел,  а  вот  испугаться  --
вряд ли... обхватил руками брызнувший лоб и повалился навзничь.
Фарер,  как  чертик из коробочки, вылетел из  машины  и  дважды
выстрелил куда-то влево -- что-то он там узрел, в кустах. Ему я
попал в  висок, он рухнул  и покатился с насыпи. Тут я,наконец,
завершил начатый  маневр  --  пересечение  плеши.  Теперь я был
опять справа от дороги, в кювете. Машины отсюда  видно не было,
ее скрывала гора мусора, зато как на ладони была полянка, где я
ладил мотоцикл.  Шевельнулись кусты, показалась макушка, рука с
пистолетом  махнула:  туда.  туда!  До  "макушки"  было  метров
семьдесят -- не достать. Тот, кому он делал знаки, видимо, тоже
что-то показал ему, потому  что  "макушка" высунулся по пояс из
кустов, быстро огляделся,  а  потом рванул напролом, как кабан,
взбежал на насыпь и прилег около машины. Они  были уверены, что
я на той стороне... отлично. Я на полкорпуса высунулся из моего
окопа. Где  он там? Ага... видны  ноги и кусочек  задницы. Надо
полагать,  последний,  четвертый, крадется  в  поисках  меня...
может  быть,  даже по моему следу. Нет  возражений.  Я  пошарил
вокруг себя и подобрал два булыжника размером в кулак -- трудно
без артиллерии, господа... Стараясь не шуршать,  я подобрался к
"макушке" метров  на  двадцать  и  навесом,  несильно, чтобы не
убить,  запустил  одним  и  тут же другим булыжником  именно  в
макушку... и промазал  -- он вскрикнул и дернулся назад, бежать
--  ну  и,  естественно  покатился  вниз.  Я подскочил к  нему,
рубанул по  затылочной  ямке,  отключая,  схватил  пистолет  --
новенький элитный "вальтер" -- и  бросился  за  деревья. Все --
теперь  будет  работать  выдержка...  у  кого  нервы  крепче...
Интересно, а вдруг поедет мимо кто-нибудь?.. Прошло пять минут,
десять... Ага,  вот  и  он!  Шевельнулась  прошлогодняя крапива
возле  той  дренажной  трубы,  по которой я полз  вначале.  Ну,
давай, давай... Я вложил в кожанку шарик и легонько, в четверть
натяга,  выстрелил  в насыпь примерно в полусотне метров  перед
машиной.  Посыпались  камушки.   Он   затих.  Я  ждал,  что  он
постарается  оседлать  дорогу  --  нет. Потом я понял,  что  он
ползет по  кювету. Ты бы  еще окопчик отрыл, подумал я. Пехота.
Стрелять из элитного  "вальтера" мне еще не приходилось и, хотя
я  знал,  что   точность  боя  у   него  даже  лучше,   чем   у
длинноствольных  систем,  противника моего  следовало, пожалуй,
подпустить как можно ближе. Полз он медленно и осмотрительно. Я
даже зауважал  его за это. Полгода  хорошего тренажа --  и тебя
можно будет брать на  акции...  Наконец, он поравнялся со мной.
Нас разделяло семьдесят метров низкорослого кустарника. Стоя за
деревом, я хорошо видел срез  кювета.  Вот  опять  шевельнулась
трава... Я выпустил шарик в склон насыпи чуть позади ползущего,
бросил рогатку и поднял "вальтер". Над  срезом кювета мгновенно
появились руки с пистолетом. По пистолету-то я и выстрелил.
     Что было по-настоящему  тяжело  -- так это ломиться сквозь
кусты. Я  даже почти успел,  я еще увидел, как он, скорчившись,
что-то пытается сделать -- в такой же позе на ветру,  на холоде
закоченевшими пальцами зажигают спичку... и тут же распрямился,
дернулся и затих. На губах видны были осколки стекла.
     Полчаса у меня ушло на заравнивание  следов. Спрятал трупы
в  дренажную  трубу, засыпал  пятна  крови  на  дороге,  поднял
мотоцикл на верхний  багажник  "хейнкеля"... я был грязный, как
не знаю кто, мне надо  было  срочно смыть эту грязь, я  трясся,
она сводила меня с ума...  Еще  не все, еще не все...  "Языка",
перевязав и связав,  я  положил в задний багажник, таинственный
ящик  поставил  на переднее сиденье и сел  за  руль.  Почему-то
казалось, что ящик  на меня смотрит. Дорога сама покатилась мне
навстречу, все  быстрее и быстрее,  а я не мог оторвать взгляда
от ящика.  Он  выглядел  непристойно.  Потом  дорога  почему-то
кончилась,  под  колеса  летела  целина,  машину  трясло,  ящик
подбрасывало, наконец, он свалился с сиденья. Я смог посмотреть
вперед.  Там  темнела  вода.  Это был довольно большой  пруд  с
пологими берегами, поросшими камышом и осокой. На другом берегу
его, ближе к плотине, стояло низкое длинное здание с множеством
темных  окон,  а  за  ним  --  водонапорная  башня,  похожая на
марсианский треножник. Я залез в воду по шею  и с остервенением
стал сцарапывать с себя грязь. Понемногу становилось легче.
     Легче... легче...  легче...  Уже  почти  спокойно  я отжал
одежду, натянул штаны, надел на голое тело куртку -- в  бою она
не участвовала  и  потому  осталась  сухой.  Вынул из багажника
"языка"  --  он уже  пришел  в себя  и  пытался брыкаться.  Без
глупостей, предупредил я, жалеть мне  тебя  не  за что. Повязка
его сползла, волосы склеились. Хорошо, короткие... но все равно
опять лезть в  воду... Я отмыл  его, проверил рану.  Рана  была
маленькая, хотя  кровила  сильно.  Ладно,  зарастет... не такое
зарастало.  Бинт   последний   --   ну,   да  разживемся,  если
понадобится...
     Тебя как  звать,  парень?  Ва...  Вадим.  Ты из "Муромца"?
Кивок в ответ. Жить хочешь? Замер, с'ежился. Расслабься, сказал
я. Вас хоть  предупредили,  что дичь кусается? Помотал головой:
нет. Ладно, выкладывай,  какого  черта вы прицепились именно ко
мне? Что вам там про  меня  наврали? Он молчал. Или ты  хочешь,
чтобы  я  устроил  тебе   пытку?   Я  могу.  Ла...  ладно.  Нам
приказали... князь сам приказал...  найти  человека -- вас -- и
доставить... можно --  мертвого...  а можно... достать из... из
тела... прибор... вот отсюда... А эта  штука, значит, пеленгует
этот прибор?-- я показал на ящик. Д-да. Интересное кино, сказал
я. Надеюсь, на  аббрутин  у тебя  аллергии  нет? На... что?  На
аббрутин.  Он  же кси-диацин. Я не понимаю... Снотворное.  А...
нет,  кажется,  нет.  Тогда  закатай  рукав.  Да не бойся  так,
дурашка, убить тебя я могу просто двумя пальцами  -- я показал,
как. Он мгновенно вспотел. Не дрожи.  Это  чтобы  не  связывать
тебя опять  веревкой. Не бойся.  Сейчас ты уснешь. Ты уснешь, и
тебе  захочется  посмотреть  сны.  Ты  будешь  смотреть  сны  и
рассказывать  мне  все, что видишь... и тебе приснится  райский
сад, и ты услышишь пение гурий, но стражи не пустят  тебя туда,
пока ты не расскажешь  все,  что знаешь про вашу организацию...
Он  уже  спал,  дыхание  было  ровное.  Я  откинулся  на спинку
сиденья,  в  уютный  мягкий  угол,  обхватил  колено  руками  и
приготовился слушать.

        14.06.1991. 5 часов утра.  Звенигород.  Пристань "Хассель,
Денисов и Ко".

     Я долго бился над своим лицом  и,  наконец,  смог  сделать
так, чтобы оно не  напоминало  ничем мою фотографию, попавшую в
лапы "Муромца".  И  на  сегодня  надо  озаботиться какой-нибудь
экранировкой -- пока я не попаду в Москву, под защиту армейских
вседиапазонных шумогенераторов.  Чем бы ни был прибор, впаянный
в  меня,  он  отзывался  на кодированный запрос  серией  весьма
мощных радиоимпульсов,  пеленгуемых  в  радиусе по крайней мере
двадцати километров. С другой стороны, я, похоже, чувствовал --
не знаю, почему -- этот  запрос  и,  следовательно, мог заранее
знать  о   приближении   преследователей.   Кроме  того,  Вадим
рассказал, что первые два пеленгатора собрали  вручную, один из
них я грохнул  у дома деда,  а другой захватил,  а  мастерская,
принявшая заказ, выдаст  первые приборы не раньше, чем в четыре
часа дня  сегодня. Следовательно, определенный резерв времени у
меня был... вот только на что его потратить?
     Ворота   пристани   были  закрыты,   я   посигналил,   как
требовалось: три коротких и длинный.  Из  будки  на  территории
пристани вышел  седоватый толстяк, сонно потянулся и направился
к нам. Судя по всему, это и был дядя Саня.
     -- У меня партия груза по контракту "Кянигин",-- сказал я,
опустив стекло и высунув голову.
     -- Контракт  "Кянигин"  начинает  действовать с полудня,--
ответил он. На лице его не было и следа сна.
     -- Мне нужно в Москву,-- сказал я.
     -- Ты с вещами?
     -- Нас двое. Вещей очень мало. Машину можем оставить.
     -- Я тебя что-то не видел...
     -- И не могли видеть.
     -- А это кто там с тобой? Вадька, что ли?
     -- Вадим, проснись,-- сказал я.
     -- О, дядя Саня,-- сказал Вадим.-- Приехали, да?
     -- Приехали, приехали,-- сказал дядя Саня.--  Щас я ворота
открою...
     Мы загнали машину  в дальний угол товарного двора, там уже
стояло  несколько,  и напоследок я ввел Вадиму  еще  одну  дозу
аббрутина.  Я  взял сумку,  он  --  пеленгатор,  и  мы  пошли к
дебаркадеру. Что-то тебя качает, Вадька, сказал дядя Саня. А...
контузило  малость...  Может,  тебе  здесь  отлежаться?   Вадим
посмотрел на меня. Я поколебался. Нет,  надо  ехать.  Там  ведь
вплавь придется... Ничего, сказал я, в крайнем случае, я его на
себе доплыву. Рисковые вы ребята, покачал  головой дядя Саня...
ладно, пошли...
     Мы перешли  дебаркадер  и  спрыгнули на палубу самоходного
лихтера. Вся  палуба  была  заставлена  скамейками:  досками на
козлах. Двигатели  лихтера работали, под ногами пробегали волны
вибрации.  "Кузмич!"--  гаркнул  дядя  Саня. Из люка  в  палубе
высунулась  голова.  Кузмичу  было  лет  восемнадцать.  "Чего?"
Увидев нас,  он в два  движения выбрался из люка. "Возьмешь вот
этих ребят в собачий ящик",--  сказал  дядя  Саня. "Угу",-- был
ответ. "Куда сегодня?" "Еще не знаю. По каналу  уже не пускают,
говорят, кто-то затопиться пытался на фарватере.  А  у  них  же
канонерки  на  Волге".  Дядя  Саня  почесал  затылок.  "Да  уж,
затопиться  --   это   мы   всегда  пожалуйста...  Что  Семин?"
"Нормально, грузится. Через полчаса, говорит, отвалит". "Ладно,
Кузмич,   разберешься    на   месте."   "Разберусь,--    сказал
Кузмич,--пойдемте, покажу вам ваше место..."
     Это был подлинный собачий ящик:  в  корме,  рядом с шахтой
руля,  выгорожено  было  пространство  метр  на   два  на  два.
"Запретесь  изнутри,--   сказал  Кузмич,--  снаружи   абсолютно
незаметно. Когда я скомандую,  отдраите  вот этот люк и уйдете.
Ласты и маски в рундуке, дыхательные патроны я вам дам. Имели с
ними дело?" "Свежие?"-- спросил я.  "Да,  на  полчаса  хватит."
"Годится.  И  все-таки  --  где  именно  вы  будете  выходить?"
"Постараюсь высадить  в  самом  удобном месте. Устраивает такой
ответ?" "Что вообще в Москве?" "Никто  не  знает.  Все  говорят
разное."  "Ладно,  разберемся...  Нам  сейчас  запираться   или
погодя?"  "Зачем  сейчас?  Когда  на подходе будем...  за  час,
скажем." "Хорошо..."
     Полчаса назад с  вокзала  Вадим позвонил Князю и условными
фразами  сказал,   что   группа   продолжает  поиск.  Следующее
контрольное время связи в полдень. До полудня еще...
     С дебаркадера  попрыгали  на  палубу  лихтера трое парней.
"Ну, вот, экипаж в  сборе",--  сказал Кузмич. Дядя Саня сбросил
носовой швартов  с  кнехта.  "Петька,  расхиляй драный, отдавай
кормовой!"-- голос у Кузмича был зычный, как и положено речному
капитану.  Один  из парней  рысью  метнулся  на  корму.  Кузмич
солидно  поднялся  на  мостик.  У лихтеров этого типа  рубка  м
мостик не  на корме, как  обычно, а  ближе к носу  и на  правом
борту --  как у авианосцев.  Ну, что, сказал я Вадиму, поплыли?
Да,  сказал  он. Вид  у  него был  измученный,  вокруг глаз  --
синяки,  как  у лемура. Поплыли... Палуба задрожала сильней,  и
берег, слегка изогнувшись, стал уходить влево и назад. Я сел на
край скамьи, повиснув подмышкой на леере  ограждения. Вадим сел
напротив,  спиной  к движению. Иди поспи, сказал  я,  спроси  у
шкипера, где можно поспать, и поспи. Я тебя разбужу.
     Туман еще не рассеялся, но поредел, стал прозрачнее. Видно
было и  оба берега, и то, что на  берегах. Виллы, дачки, прочие
постройки -- сплошным  рядом. На воде  -- лодки, катера.  И  --
очень тихо. Неимоверно тихо.
     Собственно,  мне  следовало  просто  сложить  два  и  два,
записать результат и  сверить его с ответом в конце учебника...
что  я,  собственно,  сделал  уже раз сорок за  последние  двое
суток