устыне  с   космической
скоростью, именно чтобы отыскать ее?
     -- Гробница Хирена -- достаточно лакомый кусочек, ради  него
стоит отправиться даже в пекло, но не стоит из-за него ссориться,
-- сказал он и  опять  засмеялся.  А  потом  встал  и  неожиданно
добавил: -- Одну минуточку, я сейчас что-то принесу...
     Нетвердой походкой он пошел к своей машине, долго копался  в
ней, браня за что-то шофера, а потом  вернулся  к  нам,  держа  в
одной руке бутылку виски, а в другой -- банджо.
     -- Давайте  выпьем,   коллега,  --  проговорил  он,   тяжело
опускаясь на песок. -- Ну, хотя бы за упокой души  этого  хитреца
Хирена и за удачу того гробокопателя-счастливца, который  отыщет,
наконец, его могилу. Не хотите?
     -- Я  уже   сказал:  "сухой  закон"  у  нас  в    экспедиции
соблюдается строго.
     Меро поспешно встал и начал прощаться.
     -- Мы же еще увидимся утром, -- сказал я ему, но задерживать
гостей не стал.
     И так уже мы засиделись, а завтра мне не хотелось терять  ни
минуты рабочего  времени.  Ведь  скоро  придется  возвращаться  в
селение, а потом -- в Москву на время летней жары. А что  ценного
мы нашли?
     Когда я подал руку Вудстоку,  он  неожиданно  взял  меня  за
локоть и потянул в сторону. Мы отошли шагов на десять от  лагеря,
и тут, оглянувшись по сторонам, он вдруг тихо сказал мне:
     -- Давайте работать вместе, а?
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Давайте вместе искать эту проклятую гробницу... Пополам.
     Пожав плечами, я начал  было  снова  об®яснять,  что  поиски
гробницы Хирена вовсе не входят в утвержденный план наших  работ,
но он нетерпеливо перебил меня:
     -- Не считайте меня уж таким дураком. Я прекрасно знаю,  что
вас интересует именно  гробница  Хирена.  Все  остальное  --  для
отвода глаз...
     -- Если вы в самом деле так думаете... -- начал я.
     Но Вудсток не дал договорить, снова цепко  ухватив  меня  за
руку.
     -- Я вношу в долю любопытные документы, найденные моим отцом
в Тель-аль-Амарне, -- зашептал он, обдавая меня перегаром. --  Мы
сделаем все тихо, снимем золотые сливки, а потом уже будем делить
славу. Хотя, -- добавил он с громким смешком, -- славу я  уступлю
вам целиком.
     Это было сказано так просто и деловито, что я даже не  сразу
нашелся, что ответить на столь чудовищное предложение.
     -- Вы что: предлагаете мне ограбить еще неоткрытую  гробницу
Хирена?! -- наконец выпалил я.
     Лицо его, белевшее в  свете  звезд,  передернулось,  как  от
пощечины.
     -- С вами трудно говорить, вы очень грубы, -- сказал он.  --
Я просто предлагаю вам сохранить самые  ценные  вещи  для  музеев
Америки и Европы. Мы имеем широкие связи, так что  вы  можете  не
опасаться, все будет обставлено вполне  официально.  Или  продать
находки в частные коллекции. Очень богатые и могущественные  люди
теперь увлекаются искусством. Они дадут хорошую цену...
     -- Это что  --  те  же  самые  "меценаты",  которые  скупают
картины Гойи и Рафаэля, выкраденные из музеев?
     Но он продолжал как ни в чем не бывало,  словно  стал  вдруг
совершенно глухим:
     -- А  египтяне  просто  заберут  все  у  вас,  ограничившись
благодарностью, хотя бы и в письменном виде, на веленевой бумаге.
     Мне очень хотелось ударить его в этот момент, и я  с  трудом
удержался.
     -- Как   же  вы  их  собираетесь  вывозить,  эти  украденные
ценности?  Запрятав  в  кусок    глины,    как    сделали    ваши
коллеги-грабители с бюстом Нефертити?
     -- Ну, можно придумать способы и поостроумней. -- Он все еще
держал меня за локоть.
     -- Убирайтесь к черту, пока  я  не  передал  вас  египетским
властям! -- взорвался я, вырываясь из его цепких пальцев. -- Тоже
мне, коллега!  Теперь  я  вижу,  какой  вы  археолог.  Грабители,
укравшие бюст Нефертити, --  вот  они,  ваши  "коллеги".  Вам  не
стыдно перед памятью вашего отца? Или это он дал вам первые уроки
ограбления могил? Что вы там бормотали о документах,  которые  он
скрыл от науки?
     Кажется, теперь он хотел меня ударить,  даже  вроде  бы  уже
замахнулся. Но, скрипнув зубами, только махнул  рукой,  выругался
и, резко повернувшись, торопливо пошел к своей машине.
     Не успел я дойти до лагеря, как  машина  гостей  взревела  и
рванулась с места. Но далеко она не уехала, да и куда  они  могли
мчаться в кромешной тьме?
     От®ехав от нашего лагеря  с  полкилометра,  как  можно  было
определить по звуку, гости тоже. видимо, остановились на  ночлег.
Я предпочел бы, чтобы они убрались подальше.
     Павлик обеспокоенно спросил меня:
     -- Чего это вы там кричали?
     Но я только отмахнулся от него и поскорее улегся, хотя знал,
что уснуть мне удастся не скоро.
     Меня  душила  злоба,  и  мысли  вертелись  в  голове,    как
пришпоренные. За кого он меня принял, этот проходимец? Коллега! А
я уже думал, подобные типы перевелись. Хотя,  впрочем,  разве  не
были такими же "просвещенными  грабителями"  и  некие  археологи,
позорно  укравшие  бюст  Нефертити,  --  недаром   этот    случай
вспомнился мне в разговоре с Вудстоком.
     Скульптурный портрет жены фараона Эхнатона царицы Нефертити,
с  поразительным  мастерством    изваянный    из    раскрашенного
известняка, по праву считают  одним  из  величайших  произведений
мирового искусства.  Она  действительно  прекрасна  --  маленькая
головка, слегка откинутая назад под тяжестью царской  короны,  на
тонкой и гибкой, словно  стебель  цветка,  шее.  Лицо  задумчиво,
прямой, точеный нос,  продолговатые  глаза  под  тонкими  бровями
полны затаенной печали.
     Раскрашена  скульптура  так  естественно,    что    начинает
казаться, будто перед тобой не камень, а живое человеческое лицо,
по какому-то волшебству вдруг окаменевшее на века.
     Ее  нашли    совершенно    случайно    при    раскопках    в
Тель-аль-Амарне,  на  месте  давно  разрушенного  и   занесенного
песками Ахетатона. По установленному порядку каждый раз  в  конце
работы любой иностранной  экспедиции  проводится  так  называемый
партаж -- правительственные чиновники  проверяют,  какие  находки
археологи собираются вывезти в свои музеи. Естественно, что самые
редкие и  ценные  находки  должны  остаться  в  Египте,  они  ему
принадлежат по праву.
     Но эти археологи, найдя бюст Нефертити, поступили, как самые
обычные грабители. Они обмазали  статуэтку  глиной  и  скрыли  от
чиновников, проводивших осмотр. А потом  уникальное  произведение
древнего искусства вдруг появилось во всей своей красе в одном из
европейских музеев. Скандал получился всемирный.
     Я-то думал, будто  эта  позорная  история  редкий,  вопиющий
случай. Конечно, среди рабочих, из года  в  год  нанимающихся  на
раскопки и в  большинстве  своем  малограмотных,  и  до  сих  пор
попадаются такие, что  не  прочь  утаить  какую-нибудь  найденную
ценную вещь и потом перепродать ее тайком богатому туристу. Может
быть, даже уцелели и отдельные  ловкачи,  сделавшие  разграбление
древних могил своей профессией,  вроде  топ  печально  знаменитой
семьи Абд-аль-Расула. Страсть к наживе живуча. Однако я  все-таки
не ожидал, что этим позорным промыслом могут заниматься  и  люди,
выдающие себя за ученых  и  прикрывающиеся  дипломами  знаменитых
университетов.
     Теперь вся эта "экспедиция", с  самого  начала  показавшаяся
мне подозрительной, предстала  передо  мной  в  настоящем  свете.
Усатый "папа Афанасопуло", как нежно величал  его  Вудсток,  был,
видимо,  просто-напросто  вожаком  этой  шайки    и,    вероятно,
финансистом. А сам Вудсток -- своего рода "научным консультантом".
     От  них  всего  следовало  ожидать.  Если  раньше,    находя
ограбленные могильники,  мы  все-таки  надеялись,  что,  не  имея
специального археологического образования, грабители могли в  них
оставить хоть какие-то предметы, не представлявшие на  их  взгляд
особой ценности, то под "научным руководством" такого  прохвоста,
как Вудсток, все  будет  разграблено  подчистую!  Он  безошибочно
определит  ценность  каждого  найденного  предмета,  недаром  его
старательно учили крупнейшие археологи  Европы,  в  том  числе  и
собственный отец. Они только не знали, на какие гнусные  цели  он
употребит полученные знания.
     Издалека, с той стороны, где остановилась на  ночлег  машина
неожиданных  гостей,  ветерок  донес  бренчание  банджо.   Видно,
Вудстоку тоже не спалось. Достанется же бедному профессору  Меро,
связавшемуся с таким попутчиком!
     А может, он тоже из их шайки?
     Я, кажется, начинаю подозревать всех и вся. Но ведь  помянул
этот проклятый Вудсток  про  какие-то  таинственные  документы  о
Хирене, якобы найденные его отцом при раскопках в Тель-аль-Амарне.
     Ворочаясь  на  жесткой  койке  и  невольно  прислушиваясь  к
отдаленным звукам банджо, я пытался вспомнить,  что  же  писал  о
Хирене покойный  профессор  Вудсток  в  своих  отчетах.  Кажется,
ничего особенно нового и примечательного. Жаль, что нет под рукой
его трудов и нельзя сейчас же полистать их, проверить.  Возможно,
что после его смерти  научным  архивом  завладел  этот  прохвост,
который теперь весьма  своеобразно  продолжает  исследовательскую
деятельность отца.
     И вдруг мысли мои приняли совсем иной оборот.
     Если этот грабитель с научным дипломом решился так цинично и
откровенно  сделать  мне  столь  подлое  предложение,  значит  он
опасается, будто я могу найти гробницу Хирена быстрее его!  Иначе
бы он молчал. И, конечно, вовсе не случайно оказался он в пустыне
именно в этих местах. Гробница где-то  неподалеку,  он  уверен  в
этом, хотя и не знает, так же как и я, ее точного места.
     Эта мысль заставила меня вскочить  и  сесть  на  койке.  Все
вокруг спало. Затихли и звуки банджо вдали. Пустыня  была  залита
холодным, слабым светом бесчисленных звезд. В полной первозданной
тишине только слышался неумолчный слабый шорох. Это ночной  ветер
катил песчинки, неутомимо продолжая заносить наши дневные  следы,
заброшенные колодцы, древние могилы.
     Вот так он заносит  с  каждым  часом  и  потаенную  гробницу
Хирена. Неужели ей так и суждено остаться ненайденной и  навсегда
скрыться в волнах нового моря, которое скоро здесь разольется?
     Нет, мы должны  найти  ее  во  что  бы  то  ни  стало!  Надо
добиться,  чтобы  поиски  гробницы  включили   в    план    наших
исследований, и  тщательно  обшарить  все  окрестности.  Гробница
должна быть непременно спасена для науки!
     С мыслями об этом я незаметно и уснул. И,  кажется,  тут  же
проснулся, потому что кто-то осторожно,  но  настойчиво  тянул  с
меня одеяло.
     Я приподнялся, протирая глаза. Было еще темно, только мягкий
пепельный свет разливался по пустыне  от  занявшейся  на  востоке
зари.
     Передо  мной  стоял  Вудсток.  Лицо  у  него  было  усталое,
помятое, под глазами набухли темные мешки.
     -- Что вам надо? -- грубо спросил я его, с досадой  подумав,
что теперь,  при  таких  "соседях",  нелишне  оставлять  на  ночь
дежурных для охраны лагеря. Пустыня стала вдруг тесной  и  полной
тревоги от появления в ней этой шайки.
     -- Не сердитесь, -- мягко сказал он  и  замялся:  ему  очень
хотелось, видимо,  назвать  меня  "коллегой",  но  он  так  и  не
решился. -- Я не спал всю ночь. Поверьте, наш вчерашний  разговор
так подействовал на меня... И особенно то, что  вы  помянули  имя
отца... Я очень любил его...
     Он помолчал, крепко зажмурился, потом снова открыл  глаза  и
посмотрел мне в лицо:
     -- Это подло,  я  понимаю...  Забудем  об  этом.  А  в  знак
примирения, -- он судорожно достал чтото из  кармана  и  протянул
мне. -- Вот, я прошу вас принять... Это память об отце.
     На  ладони  Вудстока  лежали  старомодные  часы  с  потертым
ремешком. Цифры были покрыты какой-то голубоватой эмалью, кое-где
она уже  стерлась.  По  краю  циферблата  крошечными  витиеватыми
буковками было написано по-английски: "Пока вы смотрите на  часы,
время проходит".
     -- Я не могу принять такой подарок, -- решительно сказал  я.
И, видя, как он  нахмурился,  торопливо  добавил:  --  Пусть  они
останутся у вас и почаще напоминают вам об отце. Он  был  большим
ученым, которого, поверьте, я очень уважаю. А в знак примирения...
     Я протянул ему руку, хотя и не  без  некоторого  внутреннего
колебания. Он молча пожал  ее,  сунул  часы  в  карман  и,  круто
повернувшись, пошел  прочь.  Я  долго  смотрел  ему  вслед,  пока
маленькая фигурка не растворилась среди серых песков.
     -- Плохой человек, йа устаз, -- вдруг кто-то негромко сказал
за моей спиной. -- Или нассаб, или магнун...
     Я обернулся. Возле меня стоял наш проводник Азиз.
     -- Почему ты думаешь, что он или сумасшедший, или жулик?
     -- Я сегодня не спал, как  гафир  [Гафир  --  ночной  сторож
(арабск.).]. Он словно подкрадывался к тебе, -- уклончиво ответил
бедуин таким тоном, что я сразу понял: он слышал и наш  вчерашний
разговор.
     Этого еще не хватало! Начинается какой-то детектив с ночными
подслушиваниями. Почему он следил  за  нами?  Просто  сказывается
вековое недоверие к чужеземцам или с какой-то целью?
     В той стороне, куда ушел Вудсток, загудел, удаляясь, мотор.
     Прислушиваясь,  я  снова  повернулся  к  проводнику,   чтобы
продолжить разговор,  но  его  уже  не  было.  Он  исчез  так  же
бесшумно, как и подошел ко мне.




        ГЛАВА VII. ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ







     В нашем распоряжении оставалась всего неделя. А там придется
сворачивать до осени все работы и возвращаться в  Москву.  И  так
уже с каждым днем работать становилось труднее:  даже  сейчас,  в
конце марта, температура к полудню поднималась нередко до  сорока
градусов в тени. А тень существовала только для  термометра,  нам
же приходилось все время жариться на солнцепеке.
     Поэтому уже на следующий день после визита Вудстока я  решил
переменить план дальнейших разведок. Отметив на карте  место,  до
которого мы провели детальную разведку, наш маленький  отряд,  не
останавливаясь, чтобы "оторваться" от этих  авантюристов,  сделал
бросок в предгорья, где можно было  рассчитывать  найти  тропу  к
заброшенным древним каменоломням.
     Меня  немножко  мучила    совесть:    вместо    планомерной,
последовательной разведки мы как будто начинали рыскать наугад по
примеру авантюриста Вудстока. Но неожиданное  открытие  показало,
что я  поступил  правильно  и  сразу  превратился  в  победителя,
которых, как известно, не судят.
     В®ехав после пяти часов непрерывного  утомительного  пути  в
горную долинку между  двух  невысоких  хребтов,  мы  остановились
передохнуть. Наскоро натянули тент и  уселись  под  его  защитой,
поджидая, пока закипит чайник.  Я  привалился  спиной  к  горячей
скале и лениво посматривал вокруг.
     Место было унылым и безотрадным.  Серые  скалы.  под  ногами
такой  же  серый,  трухлявый  щебень.  Он  с  противным   треском
рассыпался под ногами в серую пыль.
     Спине стало жарко, и я отодвинулся от скалы, поводя плечами.
     -- Стойте,   не  шевелитесь!  --  вдруг  вскрикнул  сидевший
напротив Павлик и крепко схватил меня за руку.
     Я замер, боясь оглянуться.  Что  там,  за  моей  спиной,  --
скорпион или кобра?
     -- Это же надпись,  честное  слово!  --  проговорил  Павлик,
вскочив и заглядывая куда-то за мое плечо.
     Я стремительно повернулся. В самом  деле,  на  камне,  возле
которого я сидел, явственно проступили  ровные  ряды  иероглифов.
Как же я их раньше не заметил? Ах, вот в чем  дело:  их  скрывала
густая пыль, а я стер ее своей пропотевшей рубашкой.
     Сразу забыв о чае, мы намочили горячей водой губку  и  стали
стирать со скалы пыль. Надпись была  довольно  большая.  Я  начал
переводить ее:
     -- "Меня послал мой господин -- да будет  он  здрав,  жив  и
невредим!" -- царь Верхнего и Нижнего Египта..."
     Дальше следовало имя фараона Рамзеса II, но  опять-таки  оно
явно было вставлено в  картуш  позже,  вместо  другого,  стертого
имени.
     -- "...вечно живущий, в эту экспедицию..."
     Но то, что я прочитал дальше, снова вселило в меня радостные
надежды:
     -- "В нем  явилось  божественное  намерение  соорудить  себе
вечный приют в этой стране".
     Соорудить себе вечный приют в этой  стране!  Мы  с  Павликом
переглянулись.
     -- "...Он меня избрал для этого и приказал мне  выступить  к
этой горной стране.
     Воины, бывшие со мной, были самые избранные со всей  страны.
Были и рудокопы, и каменотесы, и  полировщики,  и  скульпторы,  и
пишущие надписи и вырезывающие слова, и плавильщики, и  чиновники
фараона. Мой господин и повелитель сам указал мне, где  следовало
выбрать укромное место  и  найти  прекрасную  глыбу  драгоценного
камня, такую, подобно какой не имел никто со времени бога.  Место
это оказалось столь тайным, что даже  опытный  проводник  не  мог
сразу найти путь к нему.  Проведя  восемь  дней  в  поисках  этой
горной страны, я уже не знал, где нахожусь. Тогда я пал ниц перед
богом Хем, богиней Маат, богиней Урт-Хекау и  всеми  богами  этой
местности и принес им жертвы..."
     Тут текст почему-то обрывался, но ясно, что посланец фараона
нашел  заветное  место,  иначе  он  не    стал    бы    оставлять
благодарственной надписи.
     И, видимо, место это находилось где-то поблизости!  Ведь  не
стал  бы  неведомый  чиновник  оставлять   надпись    вдали    от
таинственной каменоломни,  которую  так  долго  искал.  Нет,  он,
конечно, приказал выбить на скале эту надпись  с  радости  и  тем
самым невольно выдал секрет,  хотя  и  туманно,  подсказывал  нам
дорогу к заветной долине!
     Но какой фараон послал его  сюда?  Судя  по  тексту,  Хирен:
"соорудить себе вечный приют в этой стране" -- конечно, речь идет
о гробнице. Это его имя стояло в" картуше прежде.
     Я торопливо достал блокнот и  стал  сличать  эту  надпись  с
теми, что мы нашли раньше. Похоже, что ее высекала  та  же  рука,
что и нижнюю часть надписи на плите под  изображением  молящегося
человека. Или это мне только кажется?
     Я  решил  остаться  здесь  на  несколько  дней  и  тщательно
обшарить все окрестности. Но наши планы рухнули в первую же ночь.
     Среди ночи меня разбудил вдруг неистовый крик Ханусси:
     -- Ганеш! Ганеш!
     Змея! Я вскочил, словно был внезапно ужален сам, и  в  одних
трусах выскочил из палатки.
     И едва не сбил с ног Павлика. Он стоял передо  мной  тоже  в
одних трусах, держа на весу правую руку, как будто вывихнул ее, и
смущенно улыбался. А рядом с ним приплясывал от  волнения  старый
Ханусси и, размахивая фонарем, продолжал кричать:
     -- Ганеш! Ганеш!
     -- Где змея? Кто укушен? -- спросил я.
     -- Я, -- все так же улыбаясь, ответил Павлик и протянул  мне
осторожно руку.
     Выхватив фонарь у старика, я склонился  над  ней.  У  самого
запястья краснели две крошечные ранки.
     -- Понимаете, полез под подушку за  часами,  а  она  меня  и
ужалила, -- словно оправдываясь, пробормотал Павлик.
     Вокруг нас собрались уже все, разбуженные  неистовым  криком
повара.
     -- Сыворотку быстро! Она в моей палатке! -- приказал я.
     И Женя сразу бросился с фонарем на поиски. Все мы знали, что
с египетской коброй шутить нельзя.
     Я быстро стянул Павлику  руку  шнурком  и  сделал  несколько
надрезов бритвой в месте укуса. Павлик охнул и закряхтел.
     -- Сколько прошло времени после укуса?
     -- Минуты три, не больше. Я сразу  вскочил,  а  тут  Ханусси
закричал...
     -- Аллах   разбудил  меня  вовремя,  я  увидел,  как   ганеш
выползает из палатки, и убил его, -- начал об®яснять старик, но я
не слушал его.
     Прошло уже три мунуты, а может быть, и  больше.  Сколько  их
осталось в нашем распоряжении? Через пять минут после укуса кобры
человек теряет  сознание  так  внезапно,  что  даже  не  успевает
вскрикнуть, голосовые связки его парализует змеиный яд.  А  через
десять минут наступает смерть...
     Минутная  стрелка  на  моих  часах,  казалось,  мчалась  как
бешен