уч фонарика, я увидел фараона
Хирена!
     Его каменное  изваяние  --  хранилище  священного  Ка,  было
вьполнено с поразительной  экспрессией  и  реализмом.  Удлиненное
лицо,  высокий,  крутой  лоб,  тяжелый  подбородок  и  эти   чуть
припухшие "негритянские"  губы,  застывшие  в  грустной  усмешке.
Какое странное сочетание мечтательности и сильной воли!..
     Один за  другим  мы  протиснулись  сквозь  пролом,  осветили
фонарями всю камеру -- и перед нами предстала картина  страшного,
опустошительного разгрома!
     Все  вещи  были  разбросаны  в   полном    беспорядке.    Из
перевернутого изящного  сундучка  торчал  рваный  кусок  какой-то
пестрой ткани. В углу грудой громоздились какие-то  колесницы  --
золото с них ободрано, спицы поломаны.  Ложа,  кресла,  скамеечки
для ног, циновки, корзины, всякие безделушки, щиты, луки  --  все
смешалось как попало в одной куче.
     -- Смотрите, -- прошептал рядом со мной Али Сабир.
     Я глянул в ту сторону, куда он показывал, и увидел на  белой
крышке одного из сундуков грязный  отпечаток  человеческой  ноги.
Это был, несомненно, след  вора,  побывавшего  здесь  тысячи  лет
назад.
     Да, нас давным-давно опередили. Гробница опустошена, из  нее
украдены все ценные вещи. Можно было отчетливо  представить,  как
метались по  комнате  грабители,  как  в.  спешке  хватали  вещи,
рассматривали их при тревожном свете  коптящих  факелов,  сдирали
золото, выламывали  драгоценные  камни  и  швыряли  обломки  куда
попало...
     Мы стояли у разграбленного саркофага посреди  раскиданных  в
беспорядке  вещей,  поломанной  мебели,  осколков  алебастра    и
обескураженно  озирались  вокруг.  И  вдруг  услышали   печальный
протяжный звук, похожий не то на стон, не то на жалобный всхлип.
     Мы переглянулись.
     -- Аллах! Аллах! -- словно заклинание, пробормотал Сабир.
     Снова раздался тот же унылый и полный невыразимой боли стон.
     Сабир попятился к двери. Но, глянув на  нас,  остановился  и
смущенно начал приглаживать свои усики.
     -- Что это может быть, Алексей Николаевич? -- спросил Павлик.
     Похоже, ему  тоже  стало  немножко  не  по  себе.  Да  и  не
удивительно: трудно не поддаться  хоть  на  миг  страху,  услышав
такие загробные завывания где-то  в  недрах  горы,  возле  пустой
гробницы.
     -- Конечно, не  тоскующая  душа  Хирена,  --  сказал  я.  --
Вероятно, какой-нибудь любопытный звуковой  эффект.  Может  быть,
природный, а возможно, придуман специально для устрашения.  Потом
разберемся, а пока, наверное, надо отсюда  уходить  и  запечатать
камеру. Она, похоже,  прямо  вырублена  в  том  же  радиоактивном
граните, что и в пирамиде, и зря торчать здесь не стоит.  Как  вы
думаете, Сабир?
     Упоминание  о  радиоактивности,  как  я  и  надеялся,  сразу
вернуло геолога из призрачного мира суеверных страхов к  деловой,
хотя, пожалуй, и более опасной, действительности.  Он  подошел  к
стене, похлопал по ней ладонью и сказал:
     -- Да, порода та же, но на всякий случай сделаем анализ.
     "Разве не забавно и не парадоксально? -- подумалось мне.  --
Радиоактивности, которая  меня,  признаться,  немножко  тревожит,
Сабир вовсе не опасается, а вот мистической "мести"  давным-давно
погибшего фараона боится! И ведь где-то в  глубине  души  всерьез
верит, будто покойник может бродить  по  этим  мрачным  подземным
коридорам и завывать, отпугивая врагов".
     Мы заложили камнями пролом в дверях,  замазали  его  гипсом.
Сабир, напустив на себя весьма торжественный вид, опечатал двери,
поставив оттиск медной печатки со  своим  именем  и  изображением
государственного герба.
     Больше в этот день мы ничего  осматривать  не  стали.  После
ужина я сел и при свете  фонаря,  вокруг  которого  тучей  вились
ночные бабочки и мошки, написал короткий отчет о  первом  осмотре
гробницы, чтобы  утром  отправить  его  с  нарочным  в  ближайшее
почтовое отделение, а оттуда --  в  Каир,  в  Службу  древностей.
Потом  лег  спать  и,  пожалуй,  только   теперь    по-настоящему
почувствовал  грустное  разочарование  оттого,    что    заветная
гробница, которую мы так  долго  искали,  оказалась  так  жестоко
разграблена.
     Но что делать: не я первый из египтологов испытываю подобное
разочарование.  Счастливчиков,  которым  повезло  больше,  можно,
пожалуй, пересчитать по пальцам. Горьковатое утешение, но  ничего
не попишешь...
     Наутро Сабир  снова  отправился  в  погребальную  камеру  со
своими приборами, а мы  с  Павликом  решили  разведать  до  конца
нижний коридор. Геолог робко намекнул, что было бы лучше, если бы
мы сопровождали его, но я твердо решил  предоставить  ему  самому
избавляться от суеверных страхов перед завывающей "душой фараона"
и посоветовал:
     -- А вы прихватите своего  помощника.  Что-то  он  мало  вам
помогает, больше крутится возле повара...
     До пролома в потолке коридора мы дошли вместе. Потом мрачный
Сабир со  своим  молчаливым  помощником,  навьюченным  приборами,
полез выше, в погребальную камеру, а мы пошли дальше по коридору,
уводившему нас все глубже вниз, словно в самое сердце горы.
     -- Откуда-то тянет свежим воздухом, вы  чувствуете,  Алексей
Николаевич? -- сказал за моей спиной Павлик.
     Молодец! Все замечает. Из него получится,  кажется,  хороший
археолог.
     -- Верно, -- откликнулся я.  --  Видно,  тут  есть  какие-то
сквозные переходы. Все разведаем...
     Однако дальше нам  пройти  не  пришлось.  Дорогу  преграждал
песчаный завал. Придется его разгребать.
     Мы вернулись в лагерь, но Сабир уже опередил нас.  Он  даже,
видно, успел принять душ, волосы у него блестели, сидел в палатке
и что-то сосредоточенно писал.
     -- Ну, как результаты? -- спросил я. -- Есть радиоактивность?
     Геолог молча кивнул, не прекращая работы.
     -- Большая?
     Сабир посмотрел на  меня  далеким,  отсутствующим  взглядом,
поморгал, коротко ответил:
     -- Да, -- и сунул мне, чтобы не докучал, какой-то  листочек,
опять склоняясь над столом.
     Он  писал  по-английски.  Это  была,  видимо,  страничка  из
отчета, который он готовил для отправки в Каир:
     "Предполагается, что все эти  урановые  рудопроявления  были
первоначально образованы гидротермальными растворами,  связанными
с  третичной  вулканической  деятельностью  в   данном    районе.
Подымающиеся кислые вулканические растворы могли  выщелачивать  и
захватывать с собой первичный уран..."
     Ни слова о фараоне Хирене и о его таинственной  гробнице.  И
правильно: геолога  Сабира  интересует  совсем  иное,  чем  меня.
Сейчас он больше занят будущим своей страны,  чем  ее  древним  и
славным прошлым.
     -- А как там, в камере, завывает? -- спросил Павлик.
     -- Что? -- не понял Сабир.
     -- Я говорю: воющие звуки по-прежнему раздаются?
     -- Воет, воет, -- буркнул Сабир, продолжая торопливо писать.
     Теперь ему не до мистических духов, -- и это тоже неплохо.
     Пока не пришло официальное разрешение из Каира, мы не хотели
заниматься детальным осмотром  погребальной  камеры  и  разборкой
уцелевших в ней после грабежа  вещей.  Но  чтобы  зря  не  терять
времени, рабочие начали разгребать песчаный завал.
     Один за другим выходили они из недр  горы,  неся  на  плечах
плоские корзины с песком, и размеренно пели в такт  своим  шагам.
Те  же  корзины,  такие  же  коротенькие  рабочие  фартуки,    не
стесняющие движений, как и у  древних  строителей,  --  казалось,
перед нами вдруг ожил резной барельеф тысячелетней давности!
     И  песня,  несомненно,  восходила  еще  к  тем  незапамятным
временам, когда в храмах звучали гимны солнечному богу Атону:

          Сколько ночей,
          Сколько дней...
          Ты, солнце, даруешь
          Нам сияние дня!..

     Песка оказалось много. Рабочие выносили корзину за корзиной,
а он все сыпался и сыпался откуда-то...
     Откуда? Мы с ребятами все время размышляли об этом.
     -- А не связан ли в этом месте коридор с тем колодцем,  куда
вы провалились? -- высказал Павлик догадку. -- Там на дне песок.
     -- Ну и что же?
     -- А то, что незачем было просто так  сыпать  песок  на  дно
колодца, верно?  Видимо,  колодец  сквозной,  ведет  из  верхнего
коридора к нижнему, отсюда и тяга воздуха, которую  вы  заметили,
-- подхватил Женя Лавровский.
     -- Возможно. Значит, он как бы двойной ловушкой  служил:  на
тех, кто шел по нижнему коридору, из него  сыпался  песок.  А  из
верхнего коридора в колодец проваливались.
     -- Ловко! -- восхитился Андрей.
     -- Это, брат, гениальный Хирен, а  не  какой-нибудь  древний
архитектор-халтурщик, -- хлопнул его по плечу Женя.  --  Тут  все
продумано.
     -- Подозреваю, было у этого колодца еще и третье назначение,
-- сказал я.
     -- Какое же?
     --А вы не задумывались, как выбирались из гробницы строители
после  того,  как  заделали  наглухо  потайной  вход  из  нижнего
коридора в верхний? Грабители  знали  или  догадались,  где  надо
пробивать плиту, чтобы пробраться к погребальной камере. Но  ведь
строители положили эту  плиту-то  сверху,  как  бы  закрыв  дверь
изнутри. А потом както выбрались оттуда, не  остались  же  они  в
гробнице.
     -- А если их там все-таки оставили? Сделали свое дело  --  и
погибайте. Ведь наверняка потом  всех  рабов-строителей  гробницы
казнили, перебили, чтобы никто  не  мог  раскрыть  ее  тайны,  --
сказал Женя Лавровский.
     -- Да, он, пожалуй, прав, -- поддержал его Павлик. --  Разве
не сохранился поразительный документ,  в  котором  один  чиновник
докладывал о строительстве вот такой же  потаенной  гробницы:  "Я
один управлял работами, когда в скале  высекали  усыпальницу  для
его величества, так  что  никто  ничего  не  видел  и  ничего  не
слышал..."
     Павлик помолчал и добавил:
     -- Нетрудно догадаться, что сталось при этом с  рабочими,  а
их,  верно,  были  сотни,  если  не  тысячи.  И,  конечно,  Хирен
распорядился поступить с ними так же безжалостно, оставаясь сыном
своего жестокого времени.
     -- Но все-таки вряд ли кто из строителей согласился бы  дать
себя добровольно замуровать в гробнице, -- перебил его Андрей. --
Потом их, наверное, убили, но из гробницы-то  выпустили.  И  ведь
никаких скелетов мы по дороге к погребальной камере не нашли.
     -- Да, это я упустил из виду, -- смущенно согласился Павлик.
-- Наверное, ты прав.
     Потом, когда разобрали завал, гипотеза  наша  подтвердилась:
верхний коридор соединялся  с  нижним  через  колодец  и  камеру,
наполненную песком. И последние строители, несомненно,  вышли  из
гробницы этим путем, насторожив по дороге обе ловушки.
     В песке рабочие нашли человеческий череп и несколько костей.
Значит, кто-то все-таки попался в эту дьявольскую западню...
     Детальный осмотр стен коридоров ничего особенно  интересного
не  дал.  Только  в  нижнем  мы  обнаружили  на  каменных  плитах
облицовки три любопытные пометки. Их, видимо, сделали  строители,
размечая плиты. На одной было написано: "Верх". На другой сделана
пометка "Убрать" и рядом поставлен оттиск печати фараона. Неужели
Хирен лично следил за качеством работ?
     На третьей плите сохранилась пометка; "Для царской гробницы".
     Итак, мы открыли, несомненно, гробницу Хирена. Но чем  яснее
становилось ее устройство, тем больше  мною  овладевало  какое-то
странное разочарование.
     Уж больно все оказалось просто. Один  ложный  ход  с  пустой
камерой в конце. Никаких особенно хитрых ловушек, кроме  колодца,
в который сверху проваливались, а  тех,  кто  пытался  пройти  по
нижнему коридору, из него засыпало песком.
     В  пирамиде,  обнаруженной  покойным  Красовским,  все  было
задумано  и  устроено  гораздо  изобретательнее.  Неужели   Хирен
понадеялся больше на уединенность места, выбранного для  гробницы
в этих диких и труднодоступных горах? Но зато здесь и  грабителям
никто не мог помешать спокойно и  обстоятельно  заниматься  своим
воровским тайным промыслом, -- как же он этого не учел?
     А вдруг Хирен снова  применил  ту  же  хитрость  и  подсунул
грабителям еще одну пустую  гробницу?  Ведь  у  нас  нет  никаких
доказательств,  что  в  саркофаге  находилась  его  мумия.    Как
проверить это теперь -- через тридцать три века?
     Так я размышлял, бродя по  мрачным  коридорам  подземелья  и
ожидая разрешения начать исследовать погребальную камеру.
     Сабир тем временем облазил с  приборами  всю  гору  и  нашел
несколько выходов радиоактивных пород. А неподалеку  ему  удалось
обнаружить старый, давно заброшенный карьер.  Видимо,  именно  из
него  брали  гранит  для  облицовки  ложной  камеры  в  пирамиде,
открытой Красовским.
     Когда же, наконец, пришлют разрешение?
     Но раньше его  пришла  совершенно  непонятная  и  загадочная
телеграмма. Ее под вечер привез на беговом верблюде --  дромадере
-- нарочный:
     "Я знал об этом  четырнадцать  лет  назад,  однако  гробница
может исчезнуть избежание лейте на порог  вино  молоко  смешанное
медом. Джон Кайрус".




        ГЛАВА XVII. МУМИЯ В ПЕСКЕ







     В полной растерянности я вертел телеграмму в  руках,  тщетно
пытаясь понять таинственные слова. Кто был  этот  неведомый  Джон
Кайрус, приславший мне  какую-то  тарабарщину  из  Дейтона,  штат
Огайо, США? О чем он знал еще четырнадцать лет назад?  Откуда  он
вообще знает, что мы отыскали  гробницу,  и  как  это  она  может
исчезнуть? И зачем я должен лить  на  какой-то  загадочный  порог
"вино молоко смешанное медом"? Чепуха какая!
     Телеграмма переходила  из  рук  в  руки,  и,  наконец,  Женя
высказал догадку:
     -- А   не  мистик  ли  это  какой-нибудь   приветствует    и
напутствует нас?
     Мне  сразу  вспомнились  самые  невероятные  звонки,  какими
замучили меня разные энтузиасты в Ленинграде  после  рассказа  по
телевидению  о  загадках  пирамиды   и    потерянных    дневниках
Красовского.
     -- Пожалуй, верно, -- согласился я. -- Но откуда же  он  мог
узнать в своем Дейтоне, что мы  тут  нашли  гробницу  Хирена?  От
потусторонних духов на спиритическом сеансе?
     Но  все  раз®яснилось  на  следующий  день,   когда    вдали
заклубилась пыль и к нашему лагерю на бешеной скорости подкатился
"додж",  битком  набитый  корреспондентами.  Они  тут  же   стали
атаковать  меня  с  блокнотами  в  руках,  совать  всем  под  нос
микрофоны и  стрекотать  кинокамерами,  заглушая  наши  протесты.
.Оказывается, вести о нашем открытии уже успели каким-то  образом
просочиться в прессу --  и,  конечно,  неимоверно  перевранные  и
сказочно приукрашенные.
     "Сияние золота из Заколдованной Гробницы", "Фараон Хирен  --
незаконный сын еретика Эхнатона", -- с ужасом читали мы  аршинные
заголовки в газетах.
     Пришлось срочно закрывать вход в гробницу  прочной  железной
решеткой  и  устанавливать  возле  нее  форменный    караул    из
сотрудников экспедиции. Мирный  и  деловитый  покой  пустыни  был
безнадежно нарушен.
     На другой день прибыла новая группа корреспондентов. Но зато
с ними приехал и  специальный  представитель  Службы  древностей,
которому поручалось провести вместе с нами обследование гробницы.
Это был  известный  египетский  археолог  Закария  Шакур.  С  ним
вернулся и Толя Петров, уже совсем здоровый.
     Подвижный  и  весьма  деловитый,  постоянно  приговаривавший
словечко "дорогой", Шакур тут же принялся умело наводить порядок:
распорядился не подпускать никого из корреспондентов  к  входу  в
гробницу  ближе  чем  на  сто  метров,  предложил  им    покинуть
территорию нашего лагеря и устроить свой собственный в сторонке и
-- главное -- избавил нас  от  необходимости  кормить  всех  этих
непрошеных гостей.
     Теперь можно было спокойно приступить к работе.
     Утром  мы  с  доктором    Шакуром    торжественно    вскрыли
запечатанную дверь погребальной камеры. Нас  сопровождали  только
Павлик с двумя рабочими-египтянами и геолог Сабир.
     ...Расписной  ларец  из  черного  дерева,  всю  крышку   его
занимает раскрашенный рисунок превосходной работы: фараон Хирен в
виде раз®яренного льва попирает лапами своих  врагов.  Деревянное
резное ложе, на нем какая-то круглая шкатулка с инкрустациями  из
слоновой кости. Балдахин с узорами; его, наверное, поднимали  над
троном. Но все изорвано, поломано, перебито!
     Рассматривать  отдельные  детали  пока  нет   времени.    Мы
сфотографировали  камеру  с  нескольких  точек,   потом    начали
составлять  точный  план  с  указанием,  где  именно,  на   каком
квадратике пола лежит та или иная вещь. Каждая находка  при  этом
получала свой номер, -- короче говоря, началась  та  размеренная,
скрупулезная работа, которая и составляет основу труда  археолога
на раскопках. Только закончив ее, можно было  вынести  из  камеры
найденные вещи и рассмотреть их  как  следует  --  и  лишь  потом
перейти к детальному исследованию фресок и надписей на стенах.
     По  настоянию  Сабира  работать  приходилось  в  специальных
защитных костюмах, столь  же,  наверное,  стеснявших  движения  и
неудобных, как средневековые латы.  Едва  напялив  их,  мы  сразу
становились совершенно мокрыми от жары.
     Так мы работали, перебрасываясь отрывочными фразами:
     -- Это, кажется, ритуальная плетка?
     -- Запишите: геральдическая плеть "нехеху". Какой у нас  там
следующий номер, дорогой?
     А время от времени, врываясь  в  наши  разговоры,  в  камере
снова  и  снова  повторялся  все  тот  же  заунывный    полустон,
полувздох...
     Признаться, эти звуки начинали  мне  действовать  на  нервы,
хоть я и старался не  подавать  виду.  А  каково  было  суеверным
грабителям услышать их в полной тьме?
     Каждый раз,  когда  раздавалось  зловещее  завывание,  Сабир
вздрагивал, а Павлик начинал озираться по сторонам.
     Но первым не выдержал доктор Шакур.
     -- Вот шайтан, йесхатак! -- выругался он. --  Надо  заткнуть
ему глотку.
     Еле уговорил его не осматривать до поры до времени  стены  в
поисках скрытого источника удручающих стонов. Сначала  надо  было
разобрать вещи, раскиданные грабителями по всей камере, чтобы  не
затоптать их ненароком.
     Точно  зафиксировав,  в  каком  положении  находился  каждый
предмет,  мы  начали  их  постепенно    выносить    из    камеры,
рассматривать и упаковывать.
     Это была очень  сложная  и  кропотливая  работа.  Вытаскивая
осторожно по одной вещи  из  наваленных  в  беспорядке  груд,  мы
словно играли в  какието  утомительные  бирюльки.  Вот  сандалии,
расшитые узором из бусинок. Их опасно даже взять в  руки,  тотчас
рассыплются. Нужно тут же, на месте, пропитывать их  парафином  и
потом терпеливо ожидать два-три часа, пока он затвердеет.
     А как вынести из гробницы вот это ложе из черного  дерева  с
резными фигурками  причудливых  зверей  по  углам?  Придется  его
разбирать, выносить по частям и  снова  собирать  уже  на  свежем
воздухе.
     -- Нашел! -- вдруг закричал Павлик. --  Вот  он,  голосистый
дух фараона!
     Я так увлекся работой, что перестал слышать зловещие  стоны,
уже привык к ним, как привыкают  клепальщики  к  вечному  грохоту
своих молотков, и не сразу понял, о чем это он говорит.
     Павлик стоял возле извания коршуна  в  головах  саркофага  и
пытался заглянуть куда-то в клюв сумрачной птицы. Я  пробрался  к
нему.
     -- Разбирал эту корзиночку, а  он  как  застонет  над  самым
ухом, -- торопливо пояснил  Павлик.  --  Звук  идет,  несомненно,
отсюда. Послушайте.
     Мы постояли несколько  минут  в  полном  молчании.  И  вдруг
коршун жалобно застонал! Звук явно  исходил  откуда-то  из  клюва
каменной птицы. Павлик  прикрыл  клюв  рукой,  --  и  стон  сразу
оборвался.
     Так нам удалось, наконец, установить источник замучивших нас
таинственных стонов и избавиться от  них,  просто  заткнув  клювы
коршунов ватой. Оказалось, что в  толще  горы  был  пробит  узкий
вентиляционный колодец, по нему воздух  и  проходил  к  изваяниям
птиц, стоявш