о из рабочих.
     Мне не оставалось ничего другого, как  только  сказать,  что
действительно вчера  был  обнаружен  неизвестный  ранее  ход,  но
поскольку он  еще  не  исследован  и  доступ  в  него  закрыт  до
возвращения доктора Шакура,  я  не  считаю  возможным  устраивать
никаких скороспелых пресс-конференций.
     -- А меня вы тоже отказываетесь пропустить в гробницу, чтобы
ознакомиться с потайной дверью? -- вдруг услышал я голос Вудстока
и быстро отыскал его взглядом в толпе журналистов.
     Вопрос был столь наглым, что я растерянно пробормотал:
     -- А вас-то по какому, собственно, праву?
     -- Ну, хотя бы по праву первооткрывателя этой  гробницы,  --
спокойно ответил Вудсток, пробираясь сквозь толпу ко мне.
     Кругом поднялся страшный шум.
     Вудсток поднял руку, требуя внимания. Со всех сторон к нему,
словно змеи, потянулись микрофоны.
     -- Мне, видно, придется сделать важное сообщение, господа --
раскланиваясь, продолжал Вудсток. --  По  некоторым  соображениям
ума мы не спешили с ним, но теперь,  кажется,  время  пришло.  Но
сначала позвольте задать несколько  вопросов  начальнику  русской
экспедиции.
     Он повернулся ко мне и спросил:
     -- Скажите, а вчера... Вчера вы больше ничего любопытного не
открыли в гробнице?
     Я вовсе не собирался отвечать на  его  нахальные  вопросы  и
вообще вступать с ним в какие бы то ни было пререкания.  Но  этот
вопрос был таким неожиданным, что я невольно проговорил:
     -- Не понимаю...
     -- Ну, скажем,  изучая  фрески  в  погребальной  камере,  вы
ничего любопытного не заметили?
     Откуда же он мог узнать?!
     -- Почему вы молчите? -- крикнул кто-то из репортеров.
     -- Отвечайте!
     -- Вас   смущает  мой  вопрос?  --  наседал  Вудсток,  умело
подлаживаясь под настроение этой толпы, жаждущей сенсаций или, на
худой конец, хоть маленького скандала. И  он  умело  управлял  ею
своими вкрадчивыми, ложно-значительными вопросами, словно  умелый
дирижер -- послушным оркестром.
     Я чувствовал, что  меня  втягивают  в  какую-то  провокацию.
Молчать было нельзя, и я ответил:
     -- Да, вчера на стене погребальной  камеры  я  действительно
обнаружил надпись, но она пока не поддается расшифровке.
     -- Может быть, вы познакомите с ней нас? -- наседал  Вудсток
под одобрительные возгласы корреспондентов.
     -- Не считаю это возможным до конца расшифровки...
     -- Тогда я сам это сделаю за вас. Вы нашли надпись,  которая
гласит:  "Скорость  света  в  пустоте  составляет  триста   тысяч
километров в секунду..." И поверили, будто ее оставил Хирен?
     -- Так это ваши... -- Я прямо задохнулся от  негодования,  а
кругом гремел хохот.
     Как же я не заметил,  что  надпись  свежая!  Хотя  там  было
темно, и она вырублена не на штукатурке,  а  прямо  на  гранитной
скале. Это нередко вводит в заблуждение и при хорошем освещении.
     Вудсток шутовски поклонился мне и насмешливо сказал:
     -- К сожалению, я не смог  подобрать  подходящего  иероглифа
для пустоты. Древним египтянам было  неведомо  такое  отвлеченное
понятие...
     Но я уже не слушал его, потому что теперь  мне  вдруг  стала
ясна и вторая странная надпись -- то нелепое сочетание иероглифов
в  картуше.  Это  вовсе  не  имя  неведомого  фараона,  а  просто
глупейшая  примитивная  запись    фамилии    этого    авантюриста
египетскими иероглифами!
     "Wood" -- лес, и надпись можно понимать так:  "Этот  дом  --
место  (или  престол)  Вудстока".  Вторая  половина  его  фамилии
"Stock" -- опора, может означать еще и "акционерный  капитал"  на
жаргоне бизнесменов. Тоже вполне в его духе!
     Но зачем он все это сделал? Почему скрывал до сих  пор,  что
обнаружил гробницу раньше нас? Почему не растрезвонил об этом  на
весь мир? И для чего затеял теперь эту глупейшую и наглую комедию?
     И  тут  меня  словно  осенило:  да  они  попросту  не  имели
разрешения на раскопки! Видимо, Вудстоку уже давно не доверяют  в
Египте. Вместо славы их ожидали допросы, возможно, арест  и  даже
высылка из страны. Они проникли в разграбленную гробницу всего за
день-два до нашего появления. Мы их вспугнули,  и  тогда  Вудсток
придумал этот ловкий ход с надписью. Поставив  как  бы  заявочный
столб, он в  любой  момент  мог  поднять  шум  и  втянуть  нас  в
какую-нибудь провокацию.
     Кажется, этот момент наступил. Положение создалось  сложное,
а я не был дипломатом и не знал, как из него выпутаться.
     -- Итак,   --  грозно  начал  Вудсток  и  вдруг  замолк   на
полуслове, подняв голову и к чему-то прислушиваясь.
     Все  притихли.  И  сразу  стал  отчетливо    слышен    рокот
приближающегося самолета. Знакомый "бичкрафт"... Это  возвращался
доктор Шакур!
     Я воспользовался наступившей паузой  и  стал  проталкиваться
сквозь толпу.
     -- Куда вы? А ваш ответ? -- загалдели репортеры, хватая меня
за рукав.
     -- Мы продолжим разговор, -- отмахнулся я.  --  А  сейчас  я
должен встречать самолет.
     Всей толпой они побрели за мной к посадочной площадке.
     Самолет  уже  приземлился  и,    покачиваясь,    остановился
неподалеку от нас, на время скрывшись в туче поднятой пыли. Когда
она рассеялась, дверца кабины открылась и оттуда выглянул  доктор
Шакур. Лицо его расплылось в  радостной  улыбке  при  виде  столь
торжественной  и  многолюдной  встречи.  Приветственно  помахивая
рукой, он начал спускаться по лесенке.
     -- Ну как, дорогой? Приветствую вас! -- Он сжал мою  руку  в
своих ладонях и долго тряс ее, заглядывая ласково в глаза.  --  У
вас, чувствую, большие новости. Но и у меня для  вас  приготовлен
сюрприз!
     Я уже хотел поскорее  рассказать  ему  о  скандале,  который
затеял Вудсток, как вдруг увидел двух рослых людей  в  одинаковых
плащах  и  серых  шляпах,  спустившихся  по  лесенке  вслед    за
археологом. Они еще с  высоты  трапа  искали  кого-то  глазами  и
теперь, не обращая на меня внимания  и  даже  не  представившись,
торопливо прошли мимо нас.
     Я оглянулся им вслед и  увидел,  как  они,  рассекая  толпу,
подошли к Лесли Вудстоку,  начавшему  медленно  пятиться  при  их
приближении.
     -- Мистер Вудсток? -- учтиво спросил один из незнакомцев.
     Тот сумрачно кивнул.
     -- Пройдемте с нами. А где ваш друг Афанасо?
     Ответа  Вудстока  я  не   расслышал,    потому    что    все
корреспонденты загудели и ринулись к ним.
     Зато я увидел  папу  Афанасопуло.  Он  стоял  в  сторонке  с
безучастным видом, сунув руки в карманы. Но усы у него поникли, а
рядом,  крепко  придерживая  его  за  локоть,  стоял  тот   самый
молчаливый сумрачный араб, которого привез  Сабир  и  выдавал  за
своего помощника. Теперь только я понял, почему  он  не  ходил  с
геологом на разведку, а все толкался среди рабочих,  расспрашивая
их о чем-то...
     Не обращая никакого внимания  на  крики  совсем  обезумевших
репортеров, люди в серых плащах увели Вудстока  и  Афанасопуло  в
палатку доктора Шакура. Репортеры, конечно, повалили за  ними,  а
мы с Шакуром остались одни.  Он  выслушал  меня  и  только  тогда
сказал:
     -- Что же вы не поинтересуетесь, дорогой,  какой  сюрприз  я
вам привез?
     -- Мне кажется, я его только что видел...
     -- О нет!  --  рассмеялся  археолог.  --  Это  не  по  моему
ведомству,  пусть  разбираются  сами.  А  мой  сюрприз    гораздо
интереснее...
     Он  сделал  маленькую  паузу,  чтобы  произвести    побольше
впечатления, и выпалил:
     -- Это вовсе не Хирен, дорогой!
     -- Кто не Хирен?
     -- Да мумия, которую мы  нашли!  Просто  какойто  юноша  лет
девятнадцати, но никаких негроидных признаков. А ведь  Хирен  был
нубийцем?
     -- Не может быть!
     -- Совершенно точно, дорогой! Он подсунул  грабителям  чужую
мумию вместо своей!
     -- Тогда...  --  воскликнул  я  и  замолк,  задохнувшись  от
невероятности той удачи, какая, быть может, нас поджидала в конце
потайного хода, обнаруженного вчера.
     -- Да, да, конечно! -- закричал Шакур, дергая меня за  руку.
-- Надо немедленно  вскрывать  потайной  ход.  Не  станем  терять
времени.
     ...И вот под ударами  сверкающей  при  свете  фонарей  кирки
постепенно расширяется отверстие в каменной трехметровой плите.
     Вот уже в него можно пролезть, согнувшись в три погибели...
     Я жестом предлагаю  доктору  Шакуру  лезть  первому,  но  он
учтиво кланяется.
     -- Нет, дорогой, уступаю эту честь вам. Ведь  вы  обнаружили
тайный ход.
     Протискиваюсь в пролом, делаю первый шаг -- и в тот  же  миг
что-то рушится на меня, сбивая с ног.  Песок  забивает  мне  рот,
глаза, уши... Я задыхаюсь. Песок заживо погребает меня --  и  это
последнее, что я еще понимаю...




        ГЛАВА XIX. ЗАКОВАННЫЙ В ЖЕЛЕЗО







     Прихожу в себя я уже в палатке. Все тело ноет,  словно  меня
долго топтали.
     Надо  мной  склонился  озабоченный  Шакур,  изза  его  плеча
выглядывает Павлик.
     -- Вас бережет аллах! Чуть-чуть, дорогой, -- и я бы  уже  не
смог разговаривать с вами. Еле успели вытащить. В следующий раз я
пойду первым.
     -- А песок? -- спрашиваю я.
     -- Выгребают, выгребают, дорогой. Лежите!
     Опять надо ждать...
     На следующий вечер, когда я уже вышел прогуляться, меня  при
возвращении поджидал возле палатки человек в сером плаще и  серой
шляпе.
     -- Не можете ли вы уделить несколько минут? О, это чистейшая
формальность, йа хавага...
     Не очень улыбается снова  увидеть  Вудстока,  но  ничего  не
поделаешь, и я отправляюсь следом за человеком в сером плаще.
     Но в палатке, куда он меня привел, нет никакого Вудстока. За
походным столиком  сидит  и  что-то  пишет  второй  представитель
полиции, а в углу пристроился прямо на коврике и спит  "помощник"
геолога Сабира.
     -- Ахлан ва сахлан, йа устаз! -- вежливо  приветствует  меня
агент. -- Присаживайтесь. Мне бы хотелось  задать  вам  несколько
вопросов, если не возражаете.
     -- Пожалуйста, -- говорю я, пожимая плечами и  опускаясь  на
подставленный стул.
     -- Расскажите, пожалуйста, все, что вы  знаете  о  господине
Лесли Вудстоке.
     Не вдаваясь  особенно  в  подробности,  я  рассказываю,  как
впервые  встретился  с  Вудстоком,  как  потом  он  приезжал    с
профессором Меро и мы поссорились.
     -- Из-за чего именно, йа устаз? О  чем  вы  говорили  с  ним
наедине?
     Ага, вы и такие подробности уже знаете! Кто же их рассказал?
Вряд ли сам Вудсток... Или  бедуин  Азиз,  что  возник  тогда  из
темноты так внезапно, словно следил за нами?..
     -- А вы, оказывается, обо всем осведомлены прекрасно и  так,
-- говорю я.
     -- Приходится,   йа  устаз,  --  серьезно    отвечает    мой
собеседник, устало потирая глаза. -- Уж  вы-то  должны  понимать,
что разные, очень разные люди странствуют по нашим  пескам.  И  с
различными целями, верно?
     Я начал подробно рассказывать, что  предложил  мне  Вудсток,
как мы поссорились и он ушел, а затем вернулся и пытался подарить
мне карманные часы.
     -- Часы?! -- Агент так и подался ко мне.
     -- Да. А что вас так заинтересовало?
     -- Какие часы? Вы можете их описать подробно?
     -- Конечно. Старинные, с такой  выгнутой  крышкой.  Там  еще
была запоминающаяся надпись: "Пока вы  смотрите  на  часы,  время
проходит". Буквы немного стерлись. Потом он их подарил профессору
Меро.
     -- А почему вы их не взяли?
     -- Позвольте, а почему я должен был их  взять?  Я  не  хотел
принимать от него никаких подарков.
     -- Только поэтому, или у вас были какие-то иные причины?
     -- Не понимаю, почему вы так заинтересовались этими  часами?
-- сердито пожал я плечами.
     -- Хорошо, оставим их. Продолжайте, пожалуйста, йа устаз.
     Закончив рассказ, я спросил:
     -- А что он все-таки натворил, этот Вудсток? В  чем  вы  его
обвиняете?
     Отложив ручку, агент несколько мгновений внимательно  и  как
бы оценивающе смотрел на меня, потом снова склонился над бумагами
и неопределенно ответил:
     -- Много у него грехов. Мы пока еще не во всех  разобрались.
-- И опять, подняв голову, вдруг спросил:  --  А  что  вы  можете
сказать об этих случаях  с  ядовитыми  змеями?  Они  происходили,
кажется, дважды? Сначала один был укушен, потом сразу двое?
     -- Вы подозреваете, что это не случайно? Но  не  Вудсток  же
заставил змей бросаться на моих сотрудников!
     -- Одну минуточку. -- И, обращаясь к кому-то за моей спиной,
он коротко приказал: -- Ареф, приведи его.
     Я оглянулся. "Помощник" геолога вскочил, словно и не спал, и
поспешно вышел из палатки.
     Так, значит, мне все-таки придется увидеться с Вудстоком.
     Кто-то откинул  полог  палатки,  и  на  пороге  показался...
Ханусси!
     -- Это ваш повар, не так ли? -- спросил агент.
     Я молча кивнул, не сводя глаз со старика.
     -- Не замечали ли вы за ним каких-нибудь... странностей?
     Глаза старика умоляли: "Спаси! Спаси!"
     Помедлив, я твердо ответил:
     -- Нет, ничего плохого о нем сказать  не  могу.  Ханусси-ака
всегда был очень вежлив, предупредителен и честен. А что такое?
     Полицейский внимательно и  задумчиво  смотрел  на  меня,  не
отвечая, потом усмехнулся, что-то быстро записал и сказал старику:
     -- Ладно, убирайся,  старый  нассаб!  Но  упаси  тебя  аллах
встретиться со мной снова. Понял?
     -- Эйва йа сиди, -- пробормотал старик, -- йа саадат бей, йа
["Да, мой господин... ваше превосходительство..."], --  и,  низко
кланяясь, исчез за дверью.
     -- Пожалуй, вы правы, --  задумчиво  проговорил  полицейский
агент и, вставая, подал мне руку. -- Благодарю вас, йа устаз.  До
свидания.
     Вернувшись к себе в палатку, я долго ворочался на кровати  и
никак не мог уснуть. Неужели это  старик  подбрасывал  нам  змей?
Зачем? Вот уж от кого не ожидал!..
     Наконец я, кажется, начал засыпать, как вдруг услышал  тихий
зов, похожий на шелест:
     -- Вы не спите, йа эфенди?
     Я приподнялся на кровати.
     -- Ханусси?
     -- Эйва, йа сиди. Выйдите, пожалуйста, на минуточку.
     Я вышел из палатки и едва не наткнулся на старика. Он  стоял
на коленях и так пополз ко мне, пытаясь поймать и поцеловать руку.
     -- Вы с ума сошли, Ханусси! Встаньте немедленно, или я уйду!
Что это еще за цирк.
     -- Ш-ш-ш... Не надо кричать, -- прошептал старик.
     Я поднял его за плечи, втащил в  палатку  и  посадил.  Хотел
зажечь фонарь, но он поспешно остановил меня:
     -- Не надо, сэр, мне стыдно смотреть вам в глаза.
     Когда я сел  в  темноте  напротив  него  на  койку,  Ханусси
торопливо,  сбивчиво  заговорил.  Он  сильно  волновался,   часто
вставлял арабские  слова,  то  понижал  голос  до  едва  слышного
шепота, то вдруг почти вскрикивал:
     -- Я виноват перед вами, и нет мне прощения. Но он заставил,
он -- страшный  человек,  йа  устаз!  Я  знаю  его  давно  и  все
рассказал начальнику. Вы всегда ко мне хорошо относились, но этот
дьявол пришел и оказал: "Следи  за  ним,  он  замышляет  недоброе
против твоей страны". И я стал следить... Я даже тайком ходил  за
вами в эту проклятую пирамиду и едва не провалился там в глубокую
могилу...
     Так вот чью тень я видел тогда в пирамиде Хирена! И шаги мне
вовсе, значит, не послышались...
     -- Но он хотел большего. Он  хотел,  чтобы  я  отравил  вас,
подлый нассаб! Но я сказал: "Нет!" И все-таки  он  заставил  меня
сделать зло. Я не мог спорить с ним. Я был его давний должник,  и
он крепко держал меня в руках, йа  эфенди,  --  вы  не  знаете...
Тогда я согласился подбросить змей, чтобы задержать вас в лагере.
Но ведь это было не опасно, у вас была сыворотка, и ганеш не  мог
убить никого, правда? И я первый каждый раз поднимал тревогу.  Но
все равно я должен сидеть в тюрьме вместе с этим шайтаном,  а  вы
спасли и защитили меня, йа эфенди...
     Он опять начал в темноте ловить мою руку.- Я крепко  схватил
его за запястья:
     -- Ну, успокойтесь, Ханусси-ака. Вы сделали плохое дело,  но
все кончилось благополучно, и мы можем  забыть  о  нем.  Идите  и
спокойно спите.
     -- Вы не уволите меня?
     -- Конечно, нет. Где мы еще найдем такого повара?
     -- Я должен был вам все рассказать, а то у  меня  мафиш  кеф
[Плохое настроение (арабск.).],  лежал  камень  на  душе.  --  Он
что-то торопливо сунул мне в руку и, как тень, исчез из  палатки,
прошептав на прощание: -- Храни вас аллах, йа эфенди!
     Я зажег фонарь и посмотрел, что же это дал мне старик. Так и
есть -- амулет, несколько бредовых фраз на грязном клочке бумаги.
     Я хотел тут же порвать его, но  потом  решил  сохранить  для
домашнего музея. И только тут вдруг до меня дошло, что весь вечер
старик называл меня не "йа хавага", как прежде, а "йа эфенди"!..
     Наутро, часам к десяти, весь  песок  выгребли,  и  мы  могли
двинуться дальше по загадочному коридору.
     Он привел нас к  заштукатуренной  двери.  На  ней  виднелись
знаки царского погребения -- шакал с девятью пленниками и  личная
печать фараона. Никаких следов повреждений  --  значит  грабители
так и не сумели сюда добраться!
     Я вопрошающе посмотрел на доктора  Шакура.  Он  также  молча
кивнул. И я начал осторожно сбивать ломиком штукатурку.
     Постепенно обнажились обе створки двери, задвижка. Я потянул
за нее.
     И дверь медленно, с тихим скрипом раскрылась...
     Перед нами была продолговатая комната, у  дальней  стены  ее
стоял саркофаг  из  золотистого  алебастра.  Свет  наших  фонарей
словно проникал  сквозь  его  стенки  и  заставлял  их  светиться
изнутри мягким, трепетным, сиянием.
     А вокруг саркофага вазы, сундучки, кресла и  парадные  ложа,
как и в нижней фальшивой камере, -- но на этот  раз,  кажется,  в
полной целости и сохранности!
     -- Эль-хамду-лил-лах! -- прошептал  за  моей  спиной  доктор
Шакур и вдруг громко начал читать нараспев одну  за  другой  суры
корана.
     Рабочие подхватили высокими голосами.
     Мы решили пока не входить в  погребальную  камеру,  прервать
работу и все приготовить для фотографирования и зарисовок.  Снова
закрыли дверь, тщательно опечатали ее. Вход  в  гробницу  закрыли
железной решеткой, и возле нее на страже встали  два  солдата  из
пограничной охраны.
     И все-таки я с большой  неохотой  покидал  гробницу:  словно
где-то в глубине души опасался, как  бы  она  не  исчезла,  точно
чудесный мираж, как бы не улетучилась таинственным образом.
     Когда мы подходили к лагерю, вдруг взревели моторы самолета,
второй день тихо дремавшего под жгучим солнцем. Издали  я  увидел
идущих к нему людей.
     Впереди,  заложив  за  спину  руки,  на  которых    сверкали
кандальные браслеты, понуро шагал Афанасопуло. За ним шел Вудсток.
     Заключали шествие  двое  в  серых  плащах  и  серых  шляпах,
одинаково чуть сдвинутых набок.
     Наскоро закусив и сделав все необходимые приготовления,  мы,
несмотря на полуденный зной, поспешили обратно в гробницу.
     Я уже сделал шаг через порог -- и вовремя отдернул ногу.
     Прямо на полу возле самой  двери  лежал  маленький  глиняный
кирпичик, на нем -- такой же крошечный, словно игрушечный,  факел
и несколько черных крупинок горелого  древесного  угля.  Едва  не
раздавил их своей ножищей!
     Присев на корточки, я осторожно  взял  странный  кирпичик  в
руки и с трудом разобрал надпись, едва проступавшую  сквозь  пыль
веков:

          "Я удерживаю песок, чтобы он не засыпал тайный покой.
          Того, кто захочет меня обойти, я остановлю
          пламенем пустыни.
          Я предал пески огню.
          Я заставил свернуть на неверную дорогу.
          Я здесь для защиты Озириса..."

     Несомненно, это было магическое  заклинание,  а  под  именем
бога Озириса имелся в виду сам Хирен.
     Осмотр и фотографирование погребальной камеры велись  в  том
же порядке и строгой последовательности, как и  раньше,  так  что
нет смысла все пересказывать.
     Не буду я подробно перечислять и  все  наши  находки,  иначе
книга превратилась бы в  об®емистый  катало