Глеб Голубев. Тайна пирамиды Хирена



        ГЛАВА I. ЗДРАВСТВУЙ, ВЕЛИКИЙ ХАПИ!





     Летчик лихо положил старенький скрипучий "остер" на крыло, и
все передо мной закружилось,  как  в  бешеной  карусели:  мертвая
желтизна пустыни, черный, угрюмый конус пирамиды Хирена, смятые и
навеки застывшие красноватые складки гор, широко разлившаяся река
с пальмами, торчавшими из воды. Потом на миг все  замерло,  снова
встало на место; мы стремительно начали снижаться, едва не  задев
за крону пальмы. Летчик обернулся и что-то весело крикнул.  Но  я
не слушал, жадно всматриваясь в приближавшийся берег, где  быстро
вырастали перед нами такие же серые, как пески  вокруг,  глиняные
кубики домов.
     "Странное чувство, словно возвращаюсь домой", -- подумал  я.
Но анализировать свои ощущения  было  некогда.  Самолет  коснулся
колесами земли, резво подпрыгнул, словно надеясь снова  взмыть  в
небо, затрещал, заскрипел и остановился в густой  туче  удушливой
пыли. А когда пыль осела, нас уже успела окружить толпа горластых
ребятишек. К самолету подбегали сотрудники экспедиции.  Мелькнуло
украшенное роскошными усами улыбающееся лицо Ахмета, раиса  наших
рабочих.
     Я с трудом выбрался  из  тесной  кабины  на  крыло,  десятки
дружеских рук помогли мне спрыгнуть на землю.
     -- Ахлан ва  сахлан,  йа  эфенди!  [  --  Добро  пожаловать,
господин! (арабск.).] -- несколько раз кланяясь и прижимая руки к
белой галабии, сказал подошедший раис.  --  Мабрук!  Мабрук!  [--
Благословляю! Благословляю! (арабск.).]
     Перебрасываясь на ходу отрывистыми  вопросами,  мы  пошли  в
лагерь, окруженные почетным эскортом любопытных мальчишек.
     -- Бензин достали, Алексей Николаевич?
     -- Ну, как там в Каире?
     -- Пиотровского видели?
     Наш лагерь разбит на  окраине  селения,  возле  самой  реки.
Квадрат из шести палаток, а в центре на высоком шесте  --  родной
алый флаг. Рядом с ним  особенно  странно  выглядит  экзотический
штандарт с изображением женщины в длинном  клетчатом  одеянии,  с
причудливыми
     украшениями из перьев на голове.  Она  нарисована  так,  как
принято было у древних египтян: голова в профиль, плечи  и  грудь
-- анфас. Это изображение древней богини истины и  точности  Маат
стало эмблемой всех археологов,  занятых  раскопками  на  берегах
Нила.
     Рядом с палатками стоял у берега наш флот --  два  катера  с
парусиновыми тентами.
     Приятно было утром в одних трусах  выскочить  из  палатки  и
бежать по влажному, прохладному песку навстречу лениво набегающей
воде. И теперь, вдохнув сыроватый воздух, которым тянуло от реки,
я снова радостно подумал: "Вот я и дома". И с  тем  же  радостным
чувством  возвращения,  пригнувшись,  шагнул  через  порог  своей
палатки.
     В ней  всегда  приятный  мягкий  сумрак.  Я  сел  на  койку,
торопливо снял надоевший галстук и расстегнул воротник,  потом  с
наслаждением стащил с уставших ног тяжелые ботинки.
     А в открытую дверь была видна река, разлившаяся так широко и
привольно, что другой берег едва угадывался серой полосой.  Почти
посредине реки,  отражаясь  в  мутной  воде,  неподвижно  застыли
пальмы, затопленные разливом...
     И тут новая мысль вытеснила все остальные:  "Неужели  это  в
самом деле передо мной  Нил,  Великий  Хапи  древних  египтян,  а
Москва и родной дом за тысячи километров отсюда?"
     -- Разрешите, Алексей Николаевич? -- заслонив  своей  мощной
фигурой пальмы и реку и окончательно прогоняя своим деловым видом
все лирические мысли, спросил мой помощник, Павлик Дроздов.
     Ему уже за тридцать, но я помню его  еще  студентом  и  зову
просто Павликом.
     -- Заходи, заходи.
     Он с трудом  втиснулся  в  дверь  и  уселся  напротив  меня,
вытирая лицо.
     -- Черт, никак не привыкну. Февраль, а на дворе такое пекло.
Утром было двадцать три, сейчас никак не  меньше  тридцати.  А  в
Каире?
     -- Там чуть поменьше, но асфальт, вонь, бензин.
     -- Да... А в Москве сейчас на лыжах катаются, -- мечтательно
сказал он. -- Снежных баб небось ребятишки мои лепят...
     Ребятишек у него было двое, и  рассказывать  о  них  он  мог
бесконечно,  так  что  я  поспешил   вернуть    его    к    нашей
действительности:
     -- Ну, докладывай, что вы тут без меня накопали.
     Павлик вздохнул и положил на стол журнал раскопок.
     -- Вскрыто еще пять погребений...
     -- И все пустые?
     -- Все ограблены. На втором раскопе вскрыли еще три зерновые
ямы. В одной обнаружено четыре целых сосуда и стеклянная бусинка;
видно, обронила какая-то древняя египтянка.
     -- Маловато, -- вздохнул я, листая журнал.
     -- Да, не густо. А время подпирает.
     Время нас подгоняло неистово. Пролетая сегодня над  Асуаном,
я видел  своими  глазами,  как  быстро  росла  высотная  плотина.
Котлован будущей  станции,  на  дне  которого  сновали  крошечные
машины, уже казался существующим здесь  от  века,  как  окрестные
горы и привольно текущая река. Скоро уровень воды  поднимется  на
добрую  сотню  метров,  и  целую  страну  поглотит  новое   море,
разлившееся от Асуана до  третьих-порогов,  почти  на  пятьсот  с
лишним километров вверх. И тогда навеки скроются  под  водой  все
эти древние поселения, изумительные храмы, вырубленные тысячи лет
назад в скалах, замечательные памятники искусства.
     Чтобы изучить их, раскопать, если возможно, а  самые  ценные
перенести на другое место и спасти от затопления, и  приехали  мы
сюда, в Нубийскую пустыню. Десятки экспедиций  вели  раскопки  по
берегам Нила. Итальянцы, поляки, японцы, аргентинцы --  весь  мир
откликнулся  на  призыв  правительства   Об®единенной    Арабской
Республики.
     Высотная плотина росла  с  каждым  днем,  и  времени  у  нас
оставалось все меньше. Его жалко было тратить на раскопки  пустых
могильников, давнымдавно уже разграбленных и опустошенных.
     А ведь где-то рядом, совсем под боком, могли таиться  и  еще
не  открытые  памятники.  С  древнейших,   незапамятных    времен
стремились  египтяне  сюда,  в  легендарную  "страну  Куш",   как
называли они  Нубию.  Здесь  были  "Врата  Юга".  Воины  фараонов
сотнями гибли от стрел воинственных  и  свободолюбивых  нубийцев,
целые армии пропадали бесследно в  песках  пустыни  от  голода  и
жажды. Но египетские отряды упорно пробивались все дальше к  югу,
строили колодцы, высекали каналы в скалах, возводили неприступные
крепости  с  пугающими  названиями  "Защита  от  троглодитов"   и
"Обуздавшая чужестранцев". Остатки крепостных стен и башен до сих
пор торчат  из  сыпучих  песков.  Завоевателей  манили  богатства
Нубии: золото и шкуры редких  зверей,  слоновая  кость  и  черное
дерево, драгоценные камни и строевой лес для постройки  кораблей.
А главное -- рабы. В рабов  они  превращали  захваченных  в  плен
местных жителей.
     Сколько интереснейших памятников осталось от тех  времен  на
берегах Нила: пещерные храмы, пирамиды, руины крепостей!  Где  ни
копнешь, повсюду клад для археологов.
     Археологи с помощью инженеров из нескольких стран уже начали
подготовительные  работы  по  переносу   в    безопасное    место
уникального пещерного храма в Абу-Симбеле. Целую  гору,  в  толще
которой он вырублен, предстояло распилить на  куски  по  тридцать
тонн весом, поднять на сто метров и там снова собрать! Экспедиция
Бориса Борисовича Пиотровского нашла в  глубине  пустыни  остатки
древнего замечательного колодца и возле  него  памятную  стелу  с
надписью времен фараона Рамзеса II. Польские ученые обнаружили  в
Фарасе интереснейшие фрески.
     А у нас?.. Чем мы  можем  похвастать,  кроме  трех  десятков
опустошенных грабителями еще  в  древности  могил  да  нескольких
глиняных кувшинов, каким-то чудом уцелевших в  занесенных  песком
древних хозяйственных ямах? Таких сколько угодно в любом музее.
     -- Саида,  йа  хавага!   [  --    Здравствуйте,    господин!
(арабск.).]  --  прервал  мои  невеселые    размышления    низкий
почтительный голос.
     Подняв голову, я увидел в проеме дверей  темное  морщинистое
лицо нашего повара Ханусси. Поприветствовав меня  по-арабски,  он
тут же перешел на безукоризненный английский язык:
     -- Если я не помешаю, то хотел бы обсудить с вами завтрашнее
меню, сэр.
     -- Конечно, Ханусси, заходите, присаживайтесь.
     -- Благодарю вас, сэр.
     Он упорно так величал меня, и я  уже  устал  делать  старику
замечания. Ханусси вежливо выслушивал мои возражения, почтительно
кивал и кланялся, прикладывая руки к груди,  но  все  повторялось
по-прежнему:
     -- Да, сэр. Слушаю, сэр.
     Обидно задевала меня и другая тонкость, которую  я  все-таки
улавливал даже при весьма скромном знании арабского языка: старик
никогда не называл меня "йа эфенди", как это принято, обращаясь к
людям в европейском платье, хотя бы они  были  и  египтянами,  но
неизменно говорил "йа хавага", подчеркивая этим каждый раз, что я
чужак, иностранец.
     Мне оставалось утешаться мыслью, что Ханусси за свою пеструю
жизнь слишком долго общался с различными "лордами" и "господами",
чтобы теперь надеяться перевоспитать его.
     О своей биографии Ханусси  распространяться  не  любил,  но,
судя по всему, она была  у  него  довольно  бурной  и,  опасаюсь,
небезгрешной.  Восстанавливать  ее  приходилось   по    отдельным
наблюдениям и случайно прорвавшимся воспоминаниям самого Ханусси.
Получалось, что старик во время первой  мировой  войны  служил  в
английской армии и побывал даже в Китае. Несколько лет провел  во
Франции. Потом Ханусси работал, очевидно, частным гидом  в  самых
различных уголках Египта, потому  что  великолепно  разбирался  в
тонкостях древнего искусства  и  превосходно  знал  все  основные
исторические  памятники:  и  пирамиды  в  Гизе,    и    развалины
Тель-аль-Амарны, и луксорские  храмы.  Изучил  он  досконально  и
знаменитые гробницы Долины царей, причем, по-моему, отнюдь не  из
чистой любознательности...
     Привыкнув обманывать легковерных  туристов,  старик  нередко
напускал на  себя  мистическую  таинственность.  Помню,  как  при
первом знакомстве он атаковал меня:
     -- Дайте мне только собственноручно написанное  вами  имя  и
имя вашей супруги, и я сделаю вам очень сильный амулет. Он  будет
совсем маленьким, вы сможете постоянно носить его  при  себе.  Не
надо с ним расставаться, это главное. Даже купаясь, держите его в
зубах. Он будет вас охранять и при этом  благоухать,  как  цветок
лотоса. Всего за два  фунта.  Не  верите?  Вот  это  плохо.  Надо
верить, без веры не поможет никакой амулет...
     С подобными же предложениями он приставал к каждому новичку.
Но мы дружно поднимали его на смех.
     Наши подшучивания не задевали старика.
     -- Вы увидите в Египте  еще  много  вещей,  которых  вам  не
понять, -- многозначительно отвечал он. --  Да  и  не  нужно  так
вникать во все, доверьтесь опыту других, более мудрых...
     Где Ханусси выучился поварскому искусству,  так  и  осталось
неясным, но готовил он превосходно.  Вот  и  сейчас  он  нарочито
равнодушным тоном перечисляет  блюда,  которые  наметил  готовить
завтра:
     -- Фатта, кебаб, на третье яурт с фруктовым салатом, сэр,  а
на ужин, если не возражаете, тамийя  в  чесночном  соусе  или  вы
хотите что-нибудь из французской кухни?
     Слушая все это, я поймал себя на том, что неприлично громко,
на всю палатку, глотаю слюнки.
     Отпустив поскорее  лукавого  старика,  я  наскоро  рассказал
Павлику, какие хозяйственные  дела  мне  удалось  "провернуть"  в
Каире, и, наконец, остался один.
     Наступил уже вечер -- вернее, упал на землю  стремительно  и
внезапно, как это бывает только на юге. Багровое уставшее  солнце
скатилось  к  вершинам  далеких  гор,  и  песок  вокруг  на   миг
покраснел, словно обагренный кровью. А едва  солнце  скрылось  за
горами, там,  где  оно  исчезло,  промелькнул  зеленовато-голубой
проблеск, похожий на какую-то фосфорическую молнию.  И  сразу  --
темнота,  сплошная,  непроглядная,  густая.  Недаром  говорили  в
старину: "тьма египетская".
     Зажигать лампу и привлекать мошкару не хотелось, и  я  вышел
из палатки.
     Поднялся легкий ветерок, стало  прохладно,  и  от  реки  еще
сильнее потянуло сыростью и запахом водорослей. Я подошел к самой
воде и сел на какую-то корягу, занесенную сюда разливом.
     Молодой месяц вылез из-за гор и повис над нами в непривычном
положении -- рогами вниз, как никогда не увидишь у нас в  России.
От него через всю реку, почти до самого  берега  тянулась  зыбкая
золотистая дорожка. Пальмы посреди реки в лунном  свете  казались
совсем сказочными, неземными, а песок  вокруг  приобрел  какой-то
призрачный синеватый оттенок. И вдалеке, притягивая  мой  взгляд,
смутно угадывалась пирамида Хирена...
     Скоро она тоже очутится на морском дне. Скроется под водой и
навсегда унесет с собой все загадки. А может, и нет в ней никаких
загадок,  как,  впрочем,  и  считают  многие  археологи?   Просто
нагромождение  древних  камней,  давно  изученных,   сотни    раз
описанных  в  толстых  фолиантах,  измеренных    до    последнего
миллиметра. Недаром ни одна экспедиция даже не включила ее в план
своих исследований.
     Нет, новые открытия следует искать не там, не в  этих  давно
ограбленных и давно исследованных  местах.  Но  где  же?  Вслепую
обшаривать всю пустыню?
     Пока я сидел в  одиночестве  на  берегу  и  размышлял,  куда
направить дальнейшие поиски, чтобы успеть побольше сделать, месяц
спрятался за какую-то тучку. Зато на  небе  отчетливее  выступили
звезды. Их сияние и  непривычный  для  нашего  глаза  узор  снова
настроили меня на лирический лад.
     Неужели это я в самом деле сижу  на  берегу  Нила  и  в  его
черной воде отражается Южный Крест?
     Я привык с  детства  видеть  Нил  на  географических  картах
тонкой голубой ниточкой. На этой "ниточке"  держалась  вся  жизнь
древней страны, зажатой в тисках пустыни. Разливаясь дважды в год
с неуклонной точностью, казавшейся  древним  египтянам  священным
чудом, река приносила на поля тысячи тонн  жирного,  плодородного
ила. Нил поистине создал эту древнюю землю. И не удивительно, что
его славили торжественными гимнами:
     Привет тебе, Хапи,  Выходящий  из  этой  земли,  Приходящий,
чтобы напитать Египет!.. Создающий ячмень, Взращивающий  полбу...
Когда он восходит -- земля ликует, Все люди в радости, Все  спины
трясутся от смеха, Все зубы рвут сладкую пищу...
     Тут сильный и совершенно непонятный  удар  в  спину  сбросил
меня с коряги на мокрый песок.
     Что это? Кто?!
     Стоя на четвереньках, я пытался рассмотреть нападающего.  Но
он был невидим, прятался во "тьме  египетской".  Только  в  одном
месте  невысоко  над  землей  словно  мерцали  призрачным  светом
какие-то два слабых светлячка. Я  только  начал  вставать,  чтобы
рассмотреть их поближе, как новый удар  невидимки  заставил  меня
отскочить прямо в воду.
     Но тут уже я по резкому запаху, вдруг обдавшему меня, понял,
в чем дело, и расхохотался. А потом схватил горсть сырого песку и
швырнул его наугад в темноту, прикрикнув как можно грознее:
     -- Брысь! Пошел вон, черт!
     "Мм-ее!" -- насмешливо ответила мне египетская тьма, и скрип
песка под копытами показал, что противник убрался восвояси.
     Я совсем забыл, что по какой-то странной игре природы --  не
знаю, как об®ясняют ее зоологи, -- все животные в  здешних  краях
имеют черную окраску: козы, собаки, даже многие рыбы в реке.  Вот
такой черный лукавый козел и подобрался  ко  мне  невидимкой  под
прикрытием темноты.
     Я снова расхохотался и теперь уже окончательно  почувствовал
себя дома, среди привычной, обыденной обстановки.




        ГЛАВА II. ЗАГАДОЧНЫЕ ГОСТИ






     Утром за завтраком я, нарочно утрируя  детали,  рассказал  о
своем забавном ночном  приключении,  по  давнему  экспедиционному
опыту хорошо зная, как полезно начинать рабочий день с улыбки.
     А сделать нам нынче  предстояло  немало.  Посовещавшись,  мы
решили свернуть все работы в селении и отправиться в  разведочный
поиск  по  ближайшим  окрестностям:    может    быть,    все-таки
посчастливится  обнаружить  какой-нибудь   памятник    древности,
затерявшийся в песках и скалах? Эти пустынные просторы были почти
совсем  не  исследованы  археологами.  Прежние  экспедиции   вели
раскопки главным образом по берегам Нила.
     Я сам наметил сегодня внимательно осмотреть  напоследок  все
раскопы. Хозяйственные ямы не представляли особого  интереса,  их
десятками находят на  месте  каждого  древнего  поселения.  Но  в
могилах, даже и давным-давно ограбленных, могли сохраниться  хоть
какие-нибудь    предметы.    Ведь    грабители     не        были
специалистами-археологами.  Их  интересовали  только    ценности,
золото, а медная сережка или  простенькое  колечко  вполне  могли
закатиться  куда-нибудь  в  уголок  погребальной  ямы    и    там
сохраниться.
     Утомительно было лазить из ямы в яму  под  неистово  палящим
солнцем. Комбинезон у меня пропылился насквозь, в глазах  рябило,
пальцы --  основной  "инструмент",  которым  я  разгребал  песок,
одеревенели и не гнулись. А все тщетно: ни одной, даже пустяковой
находки.
     -- Ладно, вижу, что вы хорошо тут все подчистили и без меня,
-- сказал я Павлику,  неотступной  тенью  шагавшему  за  мной  из
раскопа в раскоп. -- Остальное осмотрим после обеда.
     За время  обеденного  перерыва  предстояло  раздать  рабочим
деньги,  привезенные  из  Каира.  Происходила  эта  торжественная
церемония на пыльной площади перед домом раиса.
     Как и все дома в селении, он напоминал маленькую мрачноватую
крепость:  ни  одно  окно  не  смотрит  на  улицу,  глухие  серые
глинобитные стены. Только над дверью, радуя глаз своей пестротой,
вмазаны в стену,  по  местному  обычаю,  разноцветные  фарфоровые
тарелки. Кроме того, эта стена была еще расписана яркими узорами.
Помимо  привычного  геометрического  орнамента,  не  менявшегося,
кажется, со времен фараонов, тут встречались  изображения  вполне
современных   и    совсем    неожиданных    вещей:    велосипеда,
радиоприемника, даже худосочной девицы в  громадной  шляпе,  явно
перерисованной неумелой рукой из какого-то журнала мод.
     Раис, преисполненный гордости, сидел на коврике под  деревом
и сосредоточенно отсчитывал деньги. Никаких записей он не вел, но
все помнил,  и  споров  обычно  не  возникало.  Рабочие  цепочкой
выстроились перед ним, растянувшись вдоль улицы, словно  какая-то
удивительная белоснежная змея. Все они ради такого случая  надели
чистые праздничные галабии и тоже были сосредоточенны и молчаливы.
     Каждый раз, отдав деньги, раис внушительно разглаживал  свои
длинные черные усы. Рабочий пересчитывал монеты,  жарко  и  шумно
дышал на маленькую медную  печатку  с  вырезанной  на  ней  своей
фамилией и осторожно прикладывал ее к  списку  --  почти  все,  к
сожалению, были так неграмотны, что даже не умели  расписываться.
И только проделав всю эту сложную церемонию, рабочий радостно, во
весь рот улыбался и, весело гремя монетами в  кулаке,  отходил  в
сторону, уступая место следующему.  А  раис  привычным  движением
брался за усы...
     Ханусси тоже постарался ради праздника. С  многозначительным
и величавым видом он поставил на деревянный стол под  навесом,  и
так уже загроможденный тарелками с помидорами, яблоками,  зеленым
салатом, громадное дымящееся  блюдо  фатты.  Эта  замысловатая  и
острая похлебка из мясного бульона с  рисом,  куда  мелко  крошат
телятину, -- да еще к ней подается вкуснейший  поджаренный  хлеб,
предварительно вымоченный в уксусе, -- всем нам особенно пришлась
по вкусу. Ее называли возвышенно: "Блюдо э 1". Появление его было
встречено весьма радостными и нетерпеливыми возгласами.  Но  лицо
старого повара  оставалось  невозмутимым,  как  у  прославленного
профессора во время показательной операции.
     Все оживились, загремели  ложками,  потянулись  к  заветному
бл