четвереньках,  а  местами  даже  ползти.  Временами  она    резко
сужалась:  видно,  рабочие,  пробивавшие  ее,  к  этому   времени
особенно устали или у Красовского не хватило денег подкормить  их
как следует и поднять энтузиазм. Так  что  пробираться  по  этому
лазу было не очень удобно.
     Довольно быстро и без всяких приключений я добрался до конца
штольни, где  она,  к  радости  Красовского,  наконец,  пересекла
первый коридор. Древние строители прокладывали его капитально, не
торопясь,  по  всем  правилам;  и  тут  я  смог,    наконец,    с
удовольствием  разогнуть  спину  и  встать  на  ноги,   хоть    и
пригнувшись.  Вероятно,  это  так  и  было  задумано  строителями
пирамиды:  даже  в  покои  мертвого  фараона  следовало  входить,
склонив порабски голову.
     Но теперь надо  быть  особенно  внимательным  и  осторожным,
чтобы не забрести в тупик или  не  угодить  в  ловушку.  Я  часто
останавливался и сверялся с планом.
     И все-таки в одном месте зазевался и сбился с пути.  Коридор
тут разветвлялся на два совершенно одинаковых прохода.  Один  вел
куда-то вверх, а другой постепенно понижался.  Естественно,  было
пойти именно по этому коридору, он-то и должен, казалось, вести к
погребальной камере. Я машинально так и поступил, и, лишь  пройдя
по нему метров восемь и взглянув снова на  план,  сообразил,  что
коридор уводит меня далеко в сторону и закончится тупиком.
     Заметил я это вовремя,  потому  что,  сделав  еще  несколько
шагов, непременно  угодил  бы  в  ловушку,  помеченную  на  плане
Красовского жирным красным крестиком.
     Из любопытства я решил проверить, действует ли  она  до  сих
пор.
     Придерживаясь за стену рукой и  поминутно  постукивая  перед
собой по полу коридора захваченной длинной палкой с металлическим
наконечником, я сделал один шаг, другой, третий... Теперь  я  был
где-то у самой ловушки. Но даже присев на корточки и  внимательно
осмотрев пыльный пол при ярком свете фонаря, я  не  мог  заметить
никаких признаков опасности.
     Но стоило мне только ткнуть  палкой  в  пол  чуть  дальше  и
посильнее, как часть его с  легким  шорохом  провалилась  куда-то
вниз. Из приоткрывшейся  на  миг  глубокой  черной  ямы  на  меня
пахнуло  могильной  сыростью.  Едва  не  потеряв  равновесие,   я
отшатнулся назад, а плита почти бесшумно встала на место. И снова
ее невозможно было отличить от других.
     Хотя  прошло  тридцать  три   века,    ловушка    продолжала
действовать безотказно. Один неверный шаг -- и я бы провалился  в
каменный мешок и погиб бы в нем, как глупая мышь.
     Признаться, мне стало немного не по себе. А ведь  я  знал  о
ловушке заранее, был подготовлен к тому, что меня ждет. Каково же
приходилось  тем  древним  грабителям,  пробиравшимся  по    этим
коридорам наугад и, наверное, в кромешной тьме?  И  все-таки  они
упрямо лезли, ползли по темным коридорам, ощупывая каждый камень.
И, конечно, многие из них  проваливались  вот  в  такие  каменные
мешки и погибали, но уцелевшие не  оставляли  пирамиду  в  покое,
пока не добирались до заветного золота.
     Именно для защиты от  грабителей  и  придумывались  все  эти
хитрые ловушки -- и все равно ни одна пирамида не сохранилась  до
нашего времени в неприкосновенности. Все они были разграблены еще
в древности -- порой через несколько месяцев или даже дней  после
похорон.
     Сохранился  любопытный  документ  --    протокол    допроса,
сделанного три тысячи лет назад. Он велся наспех,  скорописью  --
видимо, писец торопился. Восемь смельчаков -- среди них  камнерез
Хапи, крестьянин Аменемхеб и раб-нубиец Ахенофер  --  проникли  в
царскую гробницу. Их поймали, пытали, и писец торопливо записывал
признания несчастных :
     "Саркофаг находился в камере и покрыт был каменной  крышкой.
Мы разрушили все это и нашли покоившихся там царя  и  царицу.  Мы
нашли божественную мумию царя и рядом его меч, талисманы, золотые
украшения на его  шее.  Голова  его  была  покрыта  золотом.  Вся
священная  мумия  была  покрыта  золотом  и  серебром  и  усыпана
драгоценными камнями. Мы взяли золото, которое мы нашли на мумии,
талисманы и украшения с шеи и золото гробов. Мы взяли также  все,
что нашли на теле царицы. Затем мы сожгли их погребальные ящики и
унесли все, что можно было унести, и разделили честно  на  восемь
частей".
     Какой приговор вынес грабителям фараон, мы не знаем.  Но  на
смену им спешили другие...
     Все ухищрения строителей пирамиды оказывались тщетными перед
наследственным искусством грабителей. Так что каждый  раз,  когда
обнаруживаешь уже опустошенную гробницу, право, не знаешь, то  ли
проклинать опередивших тебя  грабителей,  то  ли  восхищаться  их
мужеством и находчивостью.
     Поиски  и  ограбление  гробниц,  в   самом    деле,    стали
своеобразным  "искусством",  передававшимся  из    поколения    в
поколение. Египтологам  известна  одна  деревня,  жители  которой
занимались грабительским промыслом по крайней мере с XIII века, и
только в конце XIX их удалось, наконец, поймать с поличным!
     Все началось с того,  что  один  археолог  заметил,  что  на
базаре часто попадаются  уникальные  статуэтки  и  другие  ценные
предметы  из  захоронений,  явно  подлинные  и  очень    древнего
происхождения. Удалось проследить,  что  продают  их  каждый  раз
люди, так или иначе  связанные  с  многочисленной  семьей  одного
местного жителя, Абд-аль-Расула.
     Но это еще  не  могло  стать  уликой.  Когда  Абд-аль-Расулу
пред®явили обвинение в том, будто он разыскал  какое-то  потайное
погребение и  потихоньку  грабит  его,  тот,  конечно,  стал  все
отрицать. За него горой встали жители селения,  и  дело  пришлось
замять.
     Однако  археологи,  превратившиеся  и  сыщиковлюбителей,  не
прекращали тайного наблюдения за подозрительным семейством. И все
же уличить ловких грабителей никак не удавалось. Выяснить  правду
помогла ссора, внезапно  разгоревшаяся  в  семье  Абд-аль-Расула.
Один из его родственников повздорил с ним из-за дележа добычи и в
отместку пришел в полицию с повинной.
     Оказалось,    что    шесть    лет    назад    Абд-аль-Расулу
посчастливилось обнаружить совершенно уникальный тайник в  скалах
-- в нем еще за тридцать  веков  до  этого  были  перепрятаны  от
других,  древних  грабителей  мумии  сорока  фараонов  и  царских
родичей!
     Богатство,  свалившееся   на    семейство    Абд-аль-Расула,
оказалось так  велико,  что  его  нельзя  было  сразу  вынести  и
превратить в деньги. Тогда на семейном  совете  решили  сохранить
все в полной тайне. И шесть  лет  эти  ловкачи,  когда  возникала
нужда в деньгах, отправлялись в тайник, чтобы  выбрать  несколько
подходящих вещиц для продажи -- совсем  как  бизнесмены  ходят  в
банк!
     Но дорого доставалось это золото.
     Правда,  в  данном  случае,  как    установил    Красовский,
грабители, видимо, обладали планом пирамиды  Хирена,  хотя  и  не
знали главного: что она пуста, иначе  бы  они  в  нее  просто  не
полезли. Но все равно  --  забираться  в  этот  лабиринт  опасных
ловушек было весьма рискованным предприятием, я чуть не  убедился
в этом на собственной шкуре...
     Теперь мне предстояло вернуться обратно к развилке коридоров
и найти правильный путь. Я так и сделал.
     Тот,  кто  ни  разу  не  ползал  в  полном  одиночестве   по
безмолвным  подземным  переходам,  где  царит  кромешная    тьма,
все-таки  никогда  не  сумеет  по-настоящему  представить,  какие
тревожные и странные ощущения охватывают иной раз человека в этих
мрачных местах.
     То и дело приходится ползти на  четвереньках  или  вовсе  на
животе. Свет лампы порой словно искры высекает из стен, отражаясь
в крошечных кристаллах, а впереди непроглядный мрак. Тени  скачут
вокруг тебя и убегают во тьму.  Огибая  углы,  ощупываешь  руками
пол: не угодить бы в ловушку. И все время  чувствуешь:  ты  один,
над тобой громада скалы. Вот-вот она придавит тебя, ты застрянешь
в какой-нибудь щели-ловушке -- и когда-то найдут твои кости? Ведь
уже тридцать веков не звучали здесь человеческие голоса...
     Когда я был уже у самого развилка,  мне  послышался  впереди
какой-то слабый шум, словно от падения камня,  покатившегося  под
чьей-то ногой. Я остановился и прислушался. Все тихо.
     Дальше идти следовало по тому  коридору,  который  обманчиво
поднимался вверх. Он выводил к  лестнице,  спускавшейся  довольно
круто сразу  метров  на  шесть.  Две  из  ее  ступенек  на  плане
Красовского  были  помечены  все  теми  же  тревожными   красными
крестиками. К счастью, аккуратные участники последней  экспедиции
Кокрофта  предусмотрительно  оставили  здесь  длинную  и  крепкую
доску. С ее помощью  я  смог  довольно  легко  перебраться  через
предательские ступеньки.
     Лестница  привела  меня  в  маленькую  я  совершенно  пустую
комнатку с низким потолком. Чтобы пройти из нее дальше, следовало
ползком протиснуться в узкую щель, зиявшую в углу. Это  тоже,  по
словам Красовского, была  ловушка  :  при  неосторожном  движении
каменная глыба должна опуститься,  намертво  придавив  нарушителя
вечного покоя пирамиды. Но  еще  сам  Красовский  обезопасил  ее,
забив по обеим сторонам щели прочные клинья.
     Правда, щель из-за этого стала совсем узкой и протиснуться в
нее оказалось нелегко. Чувство, с которым я полз, было далеко  не
из приятных: кто знает, может клинья давно истлели и  как  раз  в
этот миг треснут под тяжестью глыбы?
     И опять, снова очутившись на время в их "шкуре", я подумал о
грабителях: не могли же они лезть в  эту  каменную.  смертоносную
пасть, не  разузнав  предварительно  ее  секрета?  Хотя  в  общем
опыта-то у них в таких предприятиях было, конечно, побольше,  чем
у меня. А Красовский как на это решился?..
     По ту сторону щели меня ожидал снова широкий коридор. Пройдя
по нему метра четыре, я увидел черную дыру, зиявшую посреди пола.
     Сердце у меня  дрогнуло.  Это  и  был  вход  в  погребальную
камеру, пробитый некогда грабителями.
     В  стене  торчал  крюк,  забитый  еще  Красовским:  археолог
прикреплял к нему  веревочную  лестницу  и  спускался  по  ней  в
гробницу. У меня лестницы  не  было,  только  прочная  веревка  с
узлами. Один конец ее я привязал к  крюку,  а  другой  спустил  в
темный зев отверстия.
     Фонарь болтался у меня на шее, так что вокруг со всех сторон
плясали тени, мешая мне рассмотреть, далеко  ли  до  пола.  Из-за
этого я угодил прямо в раскрытый саркофаг!
     Выбравшись из него, я поднял над головой лампу и осмотрелся.
     Саркофаг стоял точно в центре комнаты, и возле  него  лежала
гранитная крышка -- все было так, как увидел впервые Красовский.
     Я медленно обошел всю комнату, рассматривая стены.  Это  был
не асуанский гранит с его теплым розоватым оттенком,  а  какой-то
иной, со зловещими пятнами густого  бархатисто-черного  цвета,  с
ветвистыми  зеленовато-бурыми  прожилками.  Свет  лампы  как   бы
выделял, подчеркивал его мрачность.
     Я невольно передернул плечами, вспомнив, что в этом каменном
мешке Красовский провел много дней в добровольном  заточении.  На
потолке от лампы или факела,  которым  он  пользовался,  осталось
большое пятно жирной копоти.
     Черные стены, нависший потолок -- я почти  физически  ощущал
его тяжесть, хотя пробыл  здесь  всего  несколько  минут.  И  эта
полная, абсолютная  тишина,  от  которой  звенело  в  ушах...  Не
мудрено, что несчастный Красовский свихнулся,  стал  суеверным  и
нелюдимым, пожив в этом склепе.
     Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я снова стал  внимательно
осматривать стены. Это было пустым  занятием  --  каждую  щелочку
между плитами до меня обследовал Красовский.
     Он нашел лишь одну надпись на  стене  и  рисунок  на  крышке
саркофага: шакал над девятью пленниками, стоящими на коленях.  Но
такие рисунки обычны в древних египетских гробницах. Они  служили
как бы предостережением грабителям, угрожая им вездесущей  местью
покойного фараона.
     Мне повезло, конечно, не больше, чем Красовскому. И все-таки
я  присел  на  край  саркофага  и  перерисовал  себе  в   блокнот
единственную надпись, вырубленную  на  стене,  --  сам  не  знаю,
зачем, ведь она опубликована Красовским и  давно  всем  известна.
Наверное,  только  потому,  что  уж  очень   обидно    показалось
возвращаться в лагерь с пустыми руками.
     В переводе надпись звучала так:
     "Сын  мой,  мститель  мой!   Восстань    из    небытия,    о
ниспростертый!.. Да одолеешь ты своих врагов, да  восторжествуешь
над тем, что они совершают против тебя..."
     Вот и все. Больше осматривать нечего. А ушебти, изображающая
фараона Хирена, давно покоится в одном из залов Эрмитажа,  где  я
столько раз видел ее еще  студентом,  увлекаясь  загадкой  пустой
пирамиды с ложным погребением. Теперь я пробрался в самое  сердце
этой пирамиды, собственными  глазами  увидел  и  черные  стены  и
пустой саркофаг, но ни на шаг не приблизился к разгадке.
     А ведь она должна быть где-то неподалеку -- разгадка  тайны!
Не мог же  Хирен  выбрать  место  для  своей  настоящей  гробницы
где-нибудь в Фивах или Ахетатоне, а  фальшивую  для  отвода  глаз
устроить  здесь,  за  сотни  километров  оттуда?    Это    полная
бессмыслица. Нет, его  настоящая  гробница  тоже  должна  таиться
где-то в здешних пустынных краях, возможно, совсем поблизости.  И
обнаружить ее  можно,  как  нашли  в  1922  году  в  давным-давно
исследованной  Долине  царей   чудом    сохранившуюся    гробницу
Тутанхамона.  И  нашел  же  совсем  недавно  египетский  археолог
Мухаммед Гонейм даже целую  пирамиду,  скрытую  многие  века  под
песками неподалеку от Каира!
     "А если Хирен погиб в бою или в какой-нибудь дворцовой резне
и у него вовсе не оказалось гробницы?" -- подумал я.
     Нет,  это  все-таки  маловероятно:  фараонов,  как  правило,
хоронили торжественно. Где-то должна быть его гробница!
     Но здесь, возле пустого саркофага, мне  явно  больше  нечего
делать. И так уже эта обстановка начинала действовать  на  нервы.
Пробыл я здесь в камере не больше часа, а  уже  стало  охватывать
меня какое-то непонятное беспокойство. Надо  поскорей  выбираться
отсюда.
     Обратный путь  я  проделал  гораздо  быстрее  и  без  всяких
происшествий. Мне только показалось, будто доска,  по  которой  я
перебирался через ступенькиловушки на лестнице, вроде  лежала  не
так, как раньше. Но я тут же прогнал эту глупую  мысль:  кто  мог
сдвинуть доску в укромном коридоре  совершенно  пустой  пирамиды!
Даже шакалы вряд ли забираются так далеко.
     И все же, когда я подошел к  штольне,  пробитой  Красовским,
мне почудилось, будто впереди промелькнула чья-то тень...
     Да, у  меня  явно  разгулялись  нервы.  Долго  ли  пробыл  в
пирамиде, а уже начала мерещиться всякая чертовщина.  Не  хватает
еще тоже стать суеверным  по  печальному  примеру  Красовского  и
старика Ханусси. Хотя,  честно  признаться,  я  теперь,  пожалуй,
понимал  ученого.  В  такой  обстановке  не  мудрено   стать    и
нервнобольным.
     Последний участок пути по штольне я нарочно прошел не спеша.
Но все равно, не стану кривить душой, испытал  явное  облегчение,
когда увидел впереди сверкающий солнечный свет и,  выбравшись  из
пролома, с наслаждением вдохнул  горячий,  раскаленный,  но  зато
такой чистый воздух пустыни.
     К обеду я немножечко запоздал. Но, к счастью, и обед  слегка
задержался, так что упреки достались не мне, а повару.
     -- Что это с вами, Ханусси? -- удивился я. -- Ведь вы всегда
так пунктуальны, хоть часы проверяй.
     Старик развел руками, поклонился и смиренно сказал:
     -- Заходил перед от®ездом  проведать  старого  приятеля,  йа
хавага. Прошу извинить. Больше этого не повторится, йа хавага.
     Опять он упорно величает меня "иностранным господином",  вот
чертов старик!
     За обедом мы наметили маршрут разведочной поездки  и  состав
отряда. Не обошлось без споров. Поместиться  в  машине  могло  не
больше шести человек. Я решил взять с  собой,  кроме  проводника,
Павлика, нашего художника Казимира Петровича, Женю Лавровского  и
Ханусси,  чтобы  не  тратить  времени  на  приготовление    пищи.
Остальным предстояло  закончить  к  нашему  возвращению  упаковку
находок.
     Брали мы с собой и  приборы  для  электроразведки.  Но  Зина
накануне подвернула ногу, да и без того поездка будет  тяжелой  и
утомительной, -- я решил оставить девушку в базовом лагере вместе
с Андреем Аккуратовым. А с  аппаратурой  мы  какнибудь  управимся
сами: один из неписаных экспедиционных законов гласил, что каждый
должен владеть основными навыками специальности  товарища,  чтобы
при необходимости всегда подменить его.
     Андрей  отнесся  к  моему  решению  философски,  кропотливая
лабораторная работа была ему по душе. Но Зиночка  обиделась  и  в
отмщение  не  разговаривала  со  мной  весь  вечер;   в    гордом
одиночестве она сидела на берегу.



        ГЛАВА V. "СЫН МОЙ, МСТИТЕЛЬ МОЙ!"






     Мы отправились в путь рано, едва забрезжил  рассвет.  Но  на
базарной площади уже сидели женщины в черных мешковатых  мелайях,
разложив перед собой нехитрый товар: овощи, связки плодов  манго,
корзины из тростника, -- их крышки  в  точности  повторяли  форму
древних боевых щитов, изображения которых сохранились на фресках.
Седая старина была живучей и на каждом шагу давала о себе знать в
этой древней стране.
     Мы миновали огороды, потом  большой  пустырь,  раскинувшийся
вокруг селения, -- здесь еще была хоть какая-то растительность  в
виде чахлых колючих кустов и  валявшихся  далеко  друг  от  друга
диких арбузов, пустых внутри, словно мячи.  А  потом  перед  нами
раскинулась  настоящая  пустыня,  ее  унылую    плоскость    лишь
подчеркивала смутно темневшая вдали невысокая гряда Нубийских гор.
     Два наших "доджа" бойко бежали по этой  равнине  без  всякой
дороги. Барханов тут не было, и плотно слежавшийся песок  отлично
держал  машины.  Только  посвистывал  ветер,   сначала    приятно
прохладный, бодрящий,  но  постепенно  раскалявшийся  под  лучами
быстро  поднимавшегося  солнца  и  уже  не  приносивший  никакого
облегчения.
     Проводником мы взяли пожилого бедуина, по имени Азиз, одного
из наших рабочих. Он об®ездил всю  пустыню  на  сотни  километров
вокруг и знал здесь каждый камешек.
     Мы ехали уже третий час, а горы  все  отступали,  оставались
такими же далекими и размытыми. Кто  знает:  может  быть,  именно
там, в горах, и спрятана настоящая гробница Хирена? Он, наверное,
отлично  знал  свои  родные  края  и  выбрал  для  нее   местечко
поукромнее.
     Намечая маршрут  похода,  я  надеялся  все-таки  напасть  на
какие-нибудь признаки этой гробницы.  Древняя  караванная  тропа,
заброшенные  каменоломни,  развалины  колодца  --    все    могло
подсказать к ней дорогу. Просто разведать еще неизвестные древние
памятники -- и то уже было бы ценно. Но в глубине души я надеялся
на большее...
     Солнце поднималось все выше, и удовольствие от быстрой  езды
постепенно испарялось. Лицо жег раскаленный ветер и больно кололи
тысячи мельчайших  песчинок.  Голова  будто  налилась  свинцом  и
начинала гудеть, словно телеграфный столб в открытом поле.
     Первую остановку мы сделали возле небольшой  скалы,  одиноко
торчавшей  среди  песков.  Такие  скалы,   растрескавшиеся    под
солнечными лучами и покрытые бесчисленными  рябинками  от  ударов
песчинок,  переносимых  ветром,  называют    останцами.    Далеко
приметные, они с древнейших времен служили в пустыне  маяками,  и
обычно  все  проходившие  мимо  караваны   оставляли    на    них
какой-нибудь памятный значок.
     Нам  повезло.  На  первом  же  останце  удалось   разглядеть
иероглифы, выбитые чуть выше человеческого  роста.  Разобрать  их
было не так-то легко, слишком уж сильно  время,  солнце  и  ветер
разрушили поверхность скалы. А ведь  малейшее  искажение  придает
условным значкам-рисункам уже совсем и