ведь  самому  интересно.
Итак: жду материалов и желаю успеха,




        ГЛАВА XIII. МОРГАЛОВ ПРАВ







     В Москве все обернулось гораздо  лучше,  чем  я  полагал.  А
может быть, это Моргалов  заразил  меня  такой  энергией,  что  я
быстро и весьма успешно всех уговорил  немедленно  начать  поиски
гробницы Хирена?
     Даже старика Савельева мне почти не пришлось убеждать.  Едва
я рассказал ему о  своей  догадке  и  начал  "иронически"  читать
"Речение", вскрывая подтекст, как Михаил Сергеевич выхватил книгу
у меня из рук и так и впился в нее.
     -- Пожалуй, ты прав, -- пробормотал он,  свирепо  глянув  на
меня и снова склоняясь к книге.  --  Как  же  я  не  понял  этого
раньше, ах, старый пень!
     Какой все-таки молодец  старик!  Умеет  отказаться  даже  от
собственной давно выношенной теории, убедившись в ее ошибочности.
     У меня прямо  язык  чесался  от  пространных  доказательств,
которые я приготовил в защиту  своей  гипотезы.  И,  как  это  ни
смешно, мне даже стало обидно,  что  убеждать  старика  вовсе  не
придется. Но зато какую неистовую деятельность он теперь  развил,
чтобы помочь мне поскорее отправиться на поиски гробницы  Хирена!
Замучил телефонными звонками директора института, привел в трепет
всех снабженцев и работников бухгалтерии,  на  заседании  Ученого
совета грозно повторял  с  вошедшей  в  пословицу  настойчивостью
Катона:
     -- Гробница Хирена должна быть найдена и спасена для науки!
     По  его  настоянию   нам    выделили    самое    современное
оборудование: новейшую аппаратуру для электрической  и  магнитной
разведки, радиометры, портативную рацию.
     -- Нечего скупиться, -- приговаривал он.  --  Речь  идет  об
изучении эпохи  древнейших  народных  восстаний,  коренной  ломки
общественных отношений. Кому же этим заниматься,  как  не  нашим,
советским археологам? Здесь столпам зарубежной археологии,  вроде
того  же  профессора  Меро,  делать  нечего,   только    напустят
какого-нибудь туману идеалистического. Так что надо провести  эту
работу на самом высоком научном  уровне.  Никакой  кустарщины!  И
людей  отбирайте  в  экспедицию  лучших,  самых  способных,    не
стесняйтесь!
     Савельев  так  разошелся,  что  даже    собирался    послать
египетским  властям  письмо  с   предупреждением    об    опасной
деятельности  "лжеархеолога  Вудстока,  за  которым  надо   вести
постоянное, неусыпное наблюдение", -- мне стоило  немалых  трудов
удержать его. Как я потом пожалел об этом!..
     Почему нет никаких вестей от Моргалова? Получится ли у  него
что-нибудь с анализом текстов, я ведь послал их ему сразу  же  по
возвращении в Москву.
     Я  уже  хотел  писать  в  Ленинград,  как  Моргалов,  словно
почувствовав  на  расстоянии  мое   нетерпение,    сам    прислал
коротенькое, очень теплое письмо. Он сообщал, что вовсе не  забыл
о своем предложении  и  занимается  присланными  документами,  --
"даже в ущерб своей основной работе, по мнению нашего  директора.
Но составление программы  и  перевод  ваших  иероглифов,  местами
весьма напоминающих тех собачек и птичек, каких все мы рисовали в
милом детстве, оказалось делом куда более затяжным и  трудоемким,
чем я предполагал..."
     Письмо кончалось опять пожеланиями всяческих успехов и удач,
а внизу была сделана приписка:
     "Передайте привет мормирусу, если, конечно, вам удастся  его
поймать..."
     Письмо успокоило меня: можно было уезжать в Египет, Моргалов
сам доведет исследования до конца.
     И вот, наконец, вся суета сборов  позади.  Москва  провожает
нас  затяжным  осенним  дождиком,  а  в  Каире  --   благоухающая
оранжерейная духота, от которой мы все уже успели отвыкнуть.
     Первым делом я, конечно,  отправился  в  больницу  навестить
профессора Меро. Он похудел,  сильно  осунулся.  Видимо,  болезнь
замучила его, и он очень обрадовался мне.
     -- Вот видите, дорогой коллега, как быстро сбавила мне жирку
эта проклятая пирамида вашего зловредного Хирена, --  сказал  он,
слабо пожимая мне руку. --  Я  стал  жертвой  мести  фараона,  не
иначе, если верить газетам. Боже мой, какая чепуха!  Но  поневоле
начнешь в нее верить, ведь они все никак не могут  разобраться  в
моей болезни, эти местные  знахари.  Надо  скорее  выбираться  во
Францию, там меня быстро поставят на ноги...
     Он неосторожно повернулся на кровати и сморщился от боли.
     -- И главное -- эти проклятые язвы, они никак  не  заживают.
Где меня угораздило подцепить эту гнусную тропическую заразу?
     Тропическая  зараза...  Сказать  ему  об  истинной   причине
болезни? Я не решился и промолчал.
     Он расспрашивал меня о наших планах.  Где-то  рядом,  совсем
под моим ухом, громко тикали часы. Я осмотрелся и  увидел  их  на
тумбочке возле кровати. Это были все те же знакомые  мне  часы  с
полустершимися  от  старости  затейливыми  буковками.  "Пока   вы
смотрите  на  часы,  время  проходит",  --  прочитал  я  и  начал
прощаться.
     Потом я прошел  в  кабинет  главного  врача  и  доверительно
рассказал ему о наших подозрениях. Худощавый  и  стройный  доктор
араб с совершенно седой головой выслушал меня очень внимательно.
     -- Мы кое-что подозревали, -- задумчиво  сказал  он,  --  но
сомневались, не зная причины.  Теперь  многое  становится  ясным,
благодарю вас. Но очень прошу, йа эфенди: газетчикам пока об этом
ни слова. И самому  больному,  конечно,  надеюсь,  вы  ничего  не
говорили?..
     Я  сообщил  также  о  наших   предположениях    относительно
радиоактивного заражения пирамиды Хирена и местным  властям.  Мне
посоветовали по приезде в Асуан немедленно связаться с  инженером
Али Сабиром, возглавлявшим там геологическую службу.
     Как ни тянуло воспользоваться случаем  и  осмотреть  древние
памятники по пути,  особенно  мне  хотелось  заглянуть  в  Долину
царей, где находилась гробница Тутанхамона, и  в  Тель-аль-Амарн,
на развалины бывшей столицы еретика  Эхнатона,  --  мы  не  могли
нигде задерживаться. Уж очень хотелось поскорее проверить догадки
и предположения, все еще казавшиеся даже нам невероятными. А если
они оправдаются, надо срочно искать настоящую гробницу Хирена  по
новым, более определенным признакам.
     Вот снова и Асуан --.древние  ворота  в  легендарную  страну
Куш!  Наместники  фараона,  жившие  здесь,  так   и    назывались
"хранителями Врат Юга". Возле этих  скал  некогда  закончил  свои
путешествия великий географ древности Страбон -- дальше для  него
начиналась туманная "терра  инкогнита"  --  "земля  неизвестная".
Здесь Эратосфен проводил первые в истории человечества  измерения
длины экватора, доказывая шарообразность нашей планеты, и умер  в
изгнании замечательный римский сатирик Ювенал, --  каждый  камень
тут овеян дыханием истории.
     И так причудливо переплетается здесь современность с  давней
стариной. Помню свои первые впечатления:  город  показался  очень
многолюдным,  но  я  тогда  не  удивился  этому,  --  ведь  рядом
громадная стройка.
     Возле гидростанции -- вырубленные в скале ступени,  стертые,
исшарканные миллионами подошв за века. Это знаменитый ниломер, по
нему  жрецы  составляли  "прогнозы"  разлива  Великого  Хапи,   с
нетерпением ожидавшиеся всей страной.
     А рядом возводится новая  плотина  Садд  аль-Аали,  одно  из
замечательнейших сооружений нашего времени. На  дне  стометрового
карьера  вгрызались  в  скалы  советские  экскаваторы,  по  узкой
дороге,  витками  поднимавшейся  из  этого  рукотворного  ущелья,
тяжело, натужно урча, один за другим ползли могучие "МАЗы"... Все
выглядело так, словно  мы  вдруг  попали  куда-нибудь  на  берега
Енисея.
     Здесь потомки древних египтян строят будущее. А  пирамиды...
Хоть я и с громадным наслаждением  копаюсь  в  них,  не  могу  не
согласиться с ядовитым замечанием Генри Торо:
     "Самое удивительное в пирамидах -- это то, что столько людей
могло так унизиться, чтобы  потратить  свою  жизнь  на  постройку
гробницы для какого-то честолюбивого дурака".
     Пожалуй, лишено чувства историзма, но по существу верно.
     Геолог Сабир,  которого  мы,  наконец,  отыскали  в  дощатом
домике на краю карьера, оказался совсем молодым,  круглолицым,  с
крошечными усиками  над  припухшей  верхней  губой.  Мой  рассказ
привел его в совершенный экстаз. Он начал тут же искать  какие-то
карты,  свертывать  их  в  рулон,  укладывать    в    потрепанную
брезентовую сумку всякие инструменты.
     Он был готов немедленно отправиться в путь, сейчас же  лезть
в пирамиду Хирена -- и очень огорчился,  что  мы  сможем  отплыть
только завтра после полудня.
     Но вот мы уже стоим с ним на палубе пыхтящего  парохода.  Из
густой, словно суп,  воды  медленно  выползает  облепленная  илом
якорная  цепь.  Прощальный  тонкий  гудок  --  и  снова  величаво
проплывают мимо древние храмы, листаются страницы истории.
     Экспедиция была в том же составе, что и  весной.  Мы  хорошо
сработались и понимали друг друга с полуслова. Прибавился  только
один новичок-- Толя Петров. Голубоглазый, стеснительный, он  лишь
в прошлом году закончил Московский университет, теперь работал  в
одном научно-исследовательском институте. Мне его  рекомендовали,
как "хотя  и  молодого,  но  подающего  весьма  большие  надежды"
специалиста  по  всяким  приборам,  которыми    нам    предстояло
исследовать  радиоактивность.  Несмотря   на    такую    солидную
рекомендацию, все мы  относились  к  нему  с  какой-то  отеческой
заботливостью, ласково называли Толиком и всячески  опекали.  Над
ним взяли шефство Зиночка и Женя Лавровский и теперь гоняли его с
одного  борта  на  другой,  наперебой  рассказывая    обо    всех
исторических достопримечательностях, мимо которых мы проплывали.
     Коричневая вода стремительно, с завихрениями,  бежала  вдоль
бортов, создавая обманчивую видимость, будто это  мы  так  быстро
движемся к цели. Но встречное  течение  задерживало  нас,  и  все
истомились,  пока  добрались,  наконец,  до  знакомого   селения,
ставшего для нас словно вторым домом.
     Почти все жители встречали нас  на  берегу.  Было  чертовски
приятно увидеть вновь знакомые лица,  сверкающие  улыбки,  черные
усы величественного раиса, торчавшие, словно боевые пики. А вот и
старый Ханусси  встречает  меня  низким  поклоном  и  все  те  же
неизменным:
     -- Ахлан ва сахлан, йа хавага!
     Но даже это сейчас не может омрачить моего настроения.
     Об®ятия, приветствия, традиционные  расспросы  о  трудностях
пути и здоровье всех домочадцев. Лагерь мы разбили уже в темноте,
при свете костров, -- наскоро, без особых затей, потому  что  уже
через день-два надеялись двинуться дальше, в пустыню.
     -- Идем? -- спрашивает меня Сабир.
     Ах,  как  и  мне  самому  не  терпится  сейчас  же,   ночью,
отправиться в пирамиду Хирена, захватив с собой счетчик Гейгера!
     А  раис,  ничего  не  подозревая  о   наших    переживаниях,
неторопливо попивает кофе и рассказывает, что "мистер Вудсток  со
своими ребятами" тоже приступил к работе. Они появились в здешних
окрестностях с неделю  назад  и  уже  трижды  успели  побывать  в
пирамиде Хирена.
     -- Нехорошее место,  йа  устаз.  Йесхатак!  [  --  Будь  оно
проклято! (арабск.).]
     Вот как! Они, однако, не теряют времени, эти авантюристы.  И
откуда у них берутся деньги на такие широкие "изыскания"? Похоже,
что Афанасопуло и Вудсток  работают  на  кого-то,  располагающего
солидными средствами. Их не следует недооценивать,  кажется,  все
это серьезнее, чем я предполагал...
     Мы  еле  дождались  утра.  Завтрак  Ханусси  приготовил  нам
пораньше, и с®ели мы его торопливо, без особого аппетита.
     Покидая лагерь, я увидел, что  старый  повар  расстилает  на
песке сеть, собираясь, видимо, угостить нас по возвращении свежей
рыбкой. Тогда я сразу вспомнил просьбу Моргалова и сказал:
     -- Послушайте, Ханусси-ака, не могли  бы  вы  поймать  такую
рыбку -- мормирус? Может быть, она у вас  по-другому  называется?
Такая с длинным заостренным носом, вроде трубочки.
     Я усиленно помогал себе жестами. Со стороны,  наверное,  они
выглядели очень забавно и нелепо. Но Ханусси, кажется, понял.  Он
кивнул и, поклонившись, ушел куда-то за палатку.
     Я с интересом ждал, что будет дальше. Через несколько  минут
старик появился с удочкой в руке.
     -- А зачем вам удочка, Ханусси? -- притворившись  ничего  не
понимающим, спросил я. -- Ведь у нас есть сеть.
     -- Но эта рыба не ловится сетью, йа хавага.
     -- Почему?
     Старик пожал плечами и после некоторого размышления сказал:
     -- Не знаю, но она никогда  не  попадается  в  сети.  Видно,
такова воля аллаха, йа хавага...
     Проходя по улицам селения, где каждый спешил выйти на  улицу
и  поздороваться  с  нами,  мы  заметили,  что  многие  дома  уже
опустели. Значит, как мельком упомянул вчера раис, в  самом  деле
началась  эвакуация  жителей  из  зоны  затопления,  и  нам  надо
спешить, спешить!
     Однако сам раис, кажется, вовсе не собирался никуда уезжать.
Во всяком случае, на  парадной  стене  его  дома  появился  новый
рисунок  --  ярко  раскрашенное  изображение...  ножной   швейной
машины, которую я привез ему прошлой осенью в подарок. Видно, она
понравилась хозяевам.
     Миновать дом раиса мы не успели. Судя по тому, что при нашем
приближении  хозяин  сразу  появился  в    дверях,    он    давно
подкарауливал нас.
     -- Чай Кубана, -- сказал раис с низким  величавым  поклоном.
-- Прошу вас. Ахлан ва сахлан!
     Отказаться было невозможно; и как ни стремились мы  поскорее
попасть в пирамиду, пришлось, сняв  обувь,  пройти  в  полутемную
прохладную комнату и сесть на циновки, расстеленные  на  глиняном
полу. Мы стали наблюдать, как раис колдует у маленькой спиртовки,
настаивая знаменитый чай.
     Этот  действительно  божественный  напиток   получил    свое
название, кажется,  в  честь  селения,  откуда  раис  был  родом.
Поэтому  он  весьма  гордился  своим   непревзойденным    умением
приготовлять этот чай, крепкий, как вино, и благоухающий,  словно
тончайшие духи.
     Мы пили  его  из  маленьких  фарфоровых  чашечек  маленькими
глотками, будто священнодействуя, только  изредка  перебрасываясь
восторженными восклицаниями и  учтивыми  вопросами  о  погоде,  о
здоровье хозяина и его семьи, всех его родичей до седьмого колена.
     Наконец торжественная церемония закончилась и,  поблагодарив
хозяина, мы могли двинуться дальше.
     Чем ближе мы подходили к пирамиде, тем все больше  убыстряли
шаг. Впереди мчался Али Сабир. Толик  Петров  припустился  бежать
вприпрыжку и обогнал его. Но, оглянувшись на меня,  застыдился  и
сбавил скорость. Я и сам готов был бежать, как мальчишка.
     Однако, подойдя к пирамиде, Али Сабир сразу стал деловитым и
сосредоточенным.  Он  неторопливо  вытер  раскрасневшееся   лицо,
отряхнул пыль с футляра, в котором покоился  счетчик  Гейгера,  и
лишь потом вынул прибор и тщательно осмотрел его. Мы, столпившись
вокруг, торопили его взглядами.
     -- Иншалла, -- торжественно сказал геолог  и  медленно  ввел
руку  со  счетчиком  в  темное  отверстие,   когда-то    пробитое
Красовским в стене пирамиды.
     Никакого эффекта! Счетчик молчал. Было  слышно  только  наше
взволнованное сопение.
     Сабир зажег фонарик и, пригнувшись,  нырнул  в  штольню.  Мы
полезли за ним. Сделав несколько шагов, он остановился -- счетчик
молчал. Геолог поднял его над головой и приложил к потолку, потом
к стенам и даже, присев на корточки,  к  пыльному  полу.  Никаких
признаков радиоактивности!
     Мы растерянно переглянулись.
     Счетчик первый раз довольно робко подал  голос  лишь  тогда,
когда мы вошли в коридор,  непосредственно  проходивший,  как  вы
помните, прямо над погребальной камерой. И теперь с каждым метром
щелчки все учащались! А когда через отверстие, пробитое  древними
грабителями в полу коридора,  мы  один  за  другим  спустились  в
погребальную  камеру,  неистовый  треск  непрерывных  теперь  уже
щелчков заставлял мурашки пробегать по коже.
     "Вот же все-таки причуды психологии! -- подумалось  мне.  --
Ведь  пока  я  не  знал,  что  камера  наполнена    радиоактивным
излучением, чувствовал в ней себя совершенно спокойно.  И  теперь
знаю, понимаю умом, что такое кратковременное пребывание в ней не
представляет никакой особой опасности, --  и  все  же  неприятно.
Умом понимаю, но с какими-то там мышцами совладать не могу -- так
и норовят поскорее увести отсюда. У них  своя  логика  поведения.
Словно  выработался  сразу  какойто  условный  рефлекс  на   этот
проклятый треск. Стыдись, посмотри, как спокоен Сабир".
     Геолог буквально прилип  к  стенам.  Он  постукивал  по  ним
молоточком, проводил какие-то царапины, невнятно бормоча под нос:
     -- Настуран, несомненный настуран...  Вкрапления  арсенидов,
любопытно!..
     Так вот в чем она заключалась,  губительная  месть  фараона,
разившая даже через тридцать веков!
     Я заставил себя присесть на  край  саркофага  и  дожидаться,
пока Сабир не кончит колдовать.
     В камере ничего не изменилось с тех пор, как я побывал  тут.
Вудсток, кажется, не оставил никаких следов, чего  я,  по  правде
говоря, немножечко опасался после вечернего рассказа раиса.  Хотя
что они могли унести отсюда? Пустой саркофаг,  весящий  несколько
тонн, или никому не нужную крышку?
     Сабир закончил свои манипуляции, отколол  с  помощью  Андрея
несколько кусков от облицовки стены в том месте, где ее и так уже
повредили  грабители,  пробивая  вход.  Потом  мы  все  торопливо
выбрались на свежий  воздух,  уселись  прямо  на  солнцепеке,  от
которого некуда деться в пустыне, и наскоро подвели итоги.
     Итак,    поразительная    гипотеза    Моргалова    полностью
оправдалась. Сама пирамида сложена из глыб обычного песчаника,  и
лишь  для  облицовки  погребальной  камеры  строители   применили
гранит, отличавшийся сильной радиоактивностью.  Значит,  Хирен  в
самом  деле  сделал  это  совершенно  сознательно.  Он  знал    о
губительных свойствах этого  зловещего  черного  камня,  добытого
где-то в глубине его родных Нубийских гор!
     Теперь надо  искать  те  древние,  заброшенные  каменоломни,
которыми пользовались строители пирамиды. И может, новая  ниточка
удивительных открытий, как и мечталось, приведет нас и к потайной
гробнице Хирена: уж для ее-то защиты он наверняка использовал тот
же радиоактивный гранит.
     А может быть, этот фараон-строитель  придумал  нечто  совсем
иное? Изобретательности и выдумки у него, видать, хватало.
     -- Я должен опечатать вход в  пирамиду  и  установить  здесь
охрану, -- вставая, сказал Сабир. -- Так что вы  не  ждите  меня,
возвращайтесь в лагерь и пришлите двух рабочих понадежнее.
     За обедом старый повар несколько  раз  подходил  к  столу  и
как-то странно поглядывал на меня.
     -- Вы что-то хотите сказать, Ханусси-ака? -- наконец спросил
я.
     -- Как вам нравится рыба, йа хавага? Это та, что вы хотели.
     -- Мормирус?!
     Ханусси слегка поклонился:
     -- Я приготовил ее под  чесночным  соусом,  йа  хавага.  Вам
понравилось?
     Я только вздохнул и посмотрел на тарелку, где осталось  лишь
несколько обглоданных косточек.
     Что же теперь сказать Моргалову? Что я  сожрал  злополучного
мормируса, даже не разглядев? Но на вкус он был отменным!..




        ГЛАВА XIV. В ГОРАХ







     Вечером мы  с  Сабиром  расстелили  прямо  на  полу  палатки
геологические  карты  и  начали  совещаться.  Мне  эти   пестрые,
разноцветные  пятна  и  полоски,  условные  значки  и  химические
формулы, щедро рассыпанные повсюду, мало что говорили. Но геологу
они как бы помогали заглянуть под землю.
     -- Все-таки не могу понять, откуда брал он этот  гранит!  --
проговорил Сабир, теребя свои усики. --  Правда,  вдали  от  Нила
детальной разведки пока не производилось, а с  воздуха  небольшое
месторождение  можно  и  не  заметить.  Ближайшие