ер не скрывала своего восторга; "Конечно, Джон ничего мне  не
говорит, но если то, что я слышу, правда, мальчику  это  пойдет  на  пользу.
Конечно, он всегда нарасхват, и у него много друзей, но  тут  совсем  другое
дело. Я давно почувствовала, что ему  ЧЕГО-ТО  недостает,  и  я  думаю,  что
именно такая очаровательная и опытная женщина, как Бренда  Ласт,  может  ему
помочь. Он оч-чень привязчив, но он такой сдержанный, что по нему никогда не
догадаешься... Сказать по правде, я почувствовала что-то такое в воздухе  на
прошлой неделе и под благовидным предлогом уехала на несколько дней. Если  б
я этого не сделала, может, у них так все и  кончилось  бы  ничем.  Он  такой
застенчивый и скрытный, даже со мной. Я распоряжусь,  чтоб  шахматы  тут  же
переделали и послали вам. Благодарю вас".
     И первый раз в жизни Бивер почувствовал  себя  человеком  интересным  и
значительным. Женщины заново приглядывались к нему, размышляя, что же они  в
нем проглядели, мужчины обращались с ним  как  с  равным  и  даже  удачливым
соперником. Возможно, они и задавались вопросом: "Как это ему так повезло, -
но зато теперь, когда он входил в Брэтт-клуб, ему освобождали место у стойки
и говорили: "Привет, старик, опрокинем по одной?"

     Бренда звонила Тони утром и вечером. Иногда с  ней  разговаривали  Джон
Эндрю голосом пронзительным, как у Полли Кокперс; ответов ее он  не  слушал.
На субботу и воскресенье она  уехала  в  Хеттон,  потом  снова  вернулась  в
Лондон, на этот раз в квартиру, где краска уже высохла,  хотя  горячую  воду
еще подавали с перебоями; тут все пахло новым: стены, простыни, занавески, а
от новых радиаторов куда менее приятно разило раскаленным железом.
     Вечером она, как всегда, позвонила в Хеттон.
     - Я говорю из квартиры...
     - Вот как...
     - Милый ну изобрази немножко больше энтузиазма в голосе. Здесь все  так
интересно.
     - И на что это похоже?
     - Ну, сейчас тут самые разные запахи, и  ванна  издает  такие  странные
звуки, и когда поворачиваешь кран с горячей водой, раздается  пыхтенье  -  и
только, и из холодного крана капает вода, и она совсем коричневая, и  дверки
шкафа заклинались, и занавески не задергиваются, так что уличный фонарь  всю
ночь бьет в глаза... но это божественно.
     - Да что ты.
     - Тони, не надо. Здесь все так интересно - и входная дверь, и  ключ  от
квартиры, и все-все... И еще мне сегодня прислали целую охапку цветов, а  их
тут некуда ставить, и они у меня в тазу, здесь  нет  ваз.  Это  ведь  не  ты
прислал, нет?
     - Да... собственно говоря, я.
     - Милый, а и так надеялась, что... как это похоже на тебя.
     - Ваше время истекло.
     - Пора кончать.
     - Когда ты вернешься?
     - Очень скоро. Спокойной ночи, родной.
     - Сколько можно разговаривать, - сказал  Бивер.  Все  время,  пока  она
разговаривала,  ей  приходилось  заслонять  телефон,  который  Бивер  игриво
угрожал раз®единить.
     - Как мило, что Тони прислал мне цветы, правда?
     - Ну, я не в таком уж восторге от Тони.
     - Пусть это тебя не мучит, красавец мой. потому что ты  ему  нисколечко
не нравишься.
     - Правда? А почему?
     - Потому что ты никому, кроме меня, не нравишься. Заруби  это  себе  на
носу... да и я понять не могу, чем ты мне понравился.

     Бивер с матерью уезжали на рождество к родственникам в Ирландию. Тони и
Бренда встречали рождество  в  семейном  кругу:  Марджори  с  Алланом,  мать
Бренды, тетка Тони Фрэнсис и две семьи захудалых Ластов, убогих и  смиренных
жертв права первородства, для которых Хеттон значил так же много, как и  для
Тони. В детской ставили маленькую елку для Джона  Эндрю,  внизу,  в  главной
зале, - большую, ее наряжали захудалые Ласты и зажигали за  полчаса  до  чая
(рядом ставили двух  лакеев  с  мокрыми  губками  на  шестах,  чтобы  тушить
скрючившиеся свечи, грозящие пожаром). Подарки  дарились  всем  слугам  -  в
строгом соответствии с рангом, и всем гостям (чеки - для захудалых  Ластов).
Аллан всегда привозил огромный паштет из  гусиной  печенки  -  деликатес,  к
которому он питал особое пристрастие. Все об®елись и в понедельник к вечеру,
к  раздаче  подарков,  впали  в  некоторое   оцепенение;   гостей   обносили
серебряными половниками подожженного  коньяка,  слышался  треск  разрываемых
хлопушек, бумажные шляпы, комнатные фейерверки, "девизы" {Сласти в  бумажных
обертках с напечатанными на них изречениями нравоучительного характера.}.  В
этом году все  шло  как  по  маслу;  казалось,  ничто  не  угрожало  миру  и
благополучию дома. Прибыл  хор  и  пропел  рождественские  гимны  в  галерее
смолистой сосны, а потом поглощал в непомерных количествах  горячий  пунш  и
сладкое печенье. Викарий произнес неизменную  рождественскую  проповедь.  Ту
самую, которую прихожане особенно любили: "Трудно представить себе, -  начал
он,  умильно  оглядывая  паству,  которая  кашляла  в  шарфы   и   растирала
отмороженные пальцы шерстяными перчатками, - что наступило рождество. Вместо
пылающих в очаге бревен и наглухо закрытых от метели окон мы  видим  жестоко
палящее чужеземное солнце, вместо круга любимых  лиц  родных  и  близких  мы
видим бессмысленные  взгляды  покоренных,  хотя  и  благодарных,  язычников.
Вместо мирного вола  и  вифлеемского  осла,  -  говорил  викарий,  несколько
запутываясь в сравнениях, -  нам  сопутствуют  хищный  тигр  и  экзотический
верблюд, коварный шакал и величавый слон..." - и так далее. Слова эти в свое
время трогали сердца многих  огрубевших  душой  кавалеристов,  и,  слыша  их
опять, а он слышал их из года в год с тех пор, как мистер Тендрил появился у
них в приходе. Тони,  да  и  большинство  его  гостей  воспринимали  их  как
неот®емлемую  принадлежность  рождества,  без  которой  им  было  б   трудно
обойтись. "Хищный тигр и экзотический верблюд" стали  притчей  во  языцех  в
семье и часто использовались в разных играх.
     Игры  Бренда  переносила  тяжелее  всего.  Они  ее  никоим  образом  не
забавляли, и она до сих пор конфузилась при виде ряженого Тони.  Еще  больше
ее мучил страх, что недостаток энтузиазма  с  ее  стороны  обедневшие  Ласты
могут приписать высокомерию. Такая щепетильность - о чем она не догадывалась
- была совершенно излишней, ибо родственникам мужа и в голову  не  приходило
относиться к ней иначе как с родственной приязнью и некоторым снисхождением,
ибо будучи Ластами, они считали, что имеют в Хеттоне куда больше  прав,  чем
она. Тетка Фрэнсис, женщина пронзительного ума, быстро смекнула, в чем дело,
и попыталась успокоить ее: "Дитя мое, - сказала она,  -  такая  деликатность
бессмысленна, ибо только богатые осознают ту пропасть, которая  отделяет  их
от бедных", но неловкость не исчезала, и вечер за  вечером  Бренда  по  воле
родственников высылалась из комнат, задавала  вопросы  и  отвечала  на  них,
участвовала в грубых  шутках,  выкупала  фанты,  рисовала  картинки,  писала
стихи, рядилась, убегала от преследователей и сидела в шкафах. В  этом  году
рождество пришлось  на  пятницу,  так  что  праздники  затянулись,  и  гости
задержались у них с четверга до понедельника.
     Из чувства самосохранения она запретила Биверу посылать ей подарок  или
письмо, потому что наперед знала; что бы он ни написал,  оскорбит  ее  своим
убожеством,  но,  несмотря  на  это,  она  нервничала,  поджидая  почту,   и
надеялась, что он все же ее ослушается. Она послала ему в Ирландию  перстень
из трех переплетенных пластин золота и платины. Она пожалела о своем  выборе
уже  через  час  после  того,  как  отправила  заказ.  Во   вторник   пришло
благодарственное письмо от Бивера.

           "Милая  Бренда,  - писал он, - большое тебе спасибо за прелестный
      рождественский  подарок.  Можешь представить, как я обрадовался, когда
      увидел розовую кожаную коробочку, и как удивился, когда открыл ее. Как
      мило,  что  ты  прислала  мне  такой  прелестный подарок. Большое тебе
      спасибо  еще  раз.  Надеюсь,  что вы хорошо проводите рождество. Здесь
      довольно  скучно.  Вчера  все ездили на охоту. Я ездил только на сбор.
      Охота  была неудачная! Мама тоже здесь, она шлет тебе привет. Мы уедем
      отсюда завтра или послезавтра. Мама простудилась..."

     Тут страница кончилась, а с ней и письмо. Бивер писал его перед обедом,
а потом сунул в конверт, да так и забыл закончить. Он писал крупным почерком
школьницы, с большими пробелами между строк. Бренду чуть не стошнило,  когда
она прочла письмо, но она все же показала  его  Марджори:  "Мне  не  на  что
жаловаться, - сказала она. - Он никогда не делал вид, что так уж пылает.  Да
и подарок какой-то идиотский".
     Тони впал во мрак из-за предстоящего визита  к  Анджеле.  Он  не  любил
уезжать из дому.
     - Тебе не обязательно ехать, дорогой. Я все улажу.
     - Нет, я поеду. Я тебя не так много видел последние три недели.
     Всю среду они  провели  вдвоем.  Бренда  из  кожи  вон  лезла,  и  Тони
повеселел. На этот раз она  была  с  ним  особенно  нежна  и  почти  его  не
дразнила.
     В четверг они отправились на север, в Йоркшир. Бивер уже был там.  Тони
наткнулся на него в первые же полчаса и  поспешил  наверх  поделиться  своим
открытием с Брендой.
     - Я тебя сейчас удивлю, - сказал он, - угадай, кого я здесь встретил?
     - Кого?
     - Нашего старого приятеля Бивера.
     - Что тут удивительного?
     - Ну, не знаю. Просто я начисто о нем забыл,  а  ты?  Как  ты  думаешь,
Анджеле он тоже послал телеграмму?
     - Наверное.
     Тони решил, что Бивер тут скучает, и изо всех сил старался быть  с  ним
любезным. Он сказал:
     - С тех пор, как мы виделись в последний раз, произошло много  перемен.
Бренда сняла квартиру в Лондоне.
     - Я знаю.
     - Откуда?
     - Видите ли, ей сдала квартиру моя мать.
     Тони был изумлен и приступился к Бренде.
     - Ты мне не сказала, кто устраивает тебе эту квартиру. Знай я, может, я
не был бы таким покладистым.
     - Конечно, милый, именно  поэтому  я  и  не  сказала.  Половина  гостей
задавалась вопросом, как попал сюда Бивер,  другая  половина  была  в  курсе
дела. В результате Бивер и Бренда виделись гораздо меньше, чем если  б  были
случайными знакомыми, так что Анджела даже сказала мужу "Наверное мы зря его
пригласили. Вот уж никогда не угадаешь".
     Бренда не заводила разговора о незаконченном письме, но  она  заметила,
что Бивер носит перстень и даже завел привычку, разговаривая, крутить его на
пальце.
     В канун Нового года они поехали в гости к соседям. Тони уехал  рано,  и
Бивер с Брендой возвращались домой  вместе  на  заднем  сиденье  машины.  На
следующее утро за завтраком Бренда сказала Тони:
     - Я дала себе зарок под Новый год.
     - Какой проводить больше времени дома?
     - Нет, нет, совсем наоборот. Послушай, Тони, это серьезно. Я,  пожалуй,
запишусь на курсы или что-нибудь в этом роде.
     - Надеюсь, не к костоправу? Я думал, с этим покончено.
     - Нет, что-нибудь вроде экономики. Видишь ли, я много  думала.  Я  ведь
сейчас, в сущности, ничем не занята. Дом управляется сам собой.  Вот  мне  я
кажется, что мне пора найти себе дело.  Ты  вечно  говоришь,  что  хотел  бы
баллотироваться в парламент. Так вот, если б я  прослушала  курс  лекций  по
экономике, я могла б тебе помогать в предвыборной кампании,  речи  писать  и
всякое  такое,  -  словом,  как   Марджори   помогала   Аллану,   когда   он
баллотировался от Клайда. В Лондоне, где-то при университете, читают  всякие
лекции для женщин. Тебе не кажется, что это неплохая идея?
     - Во всяком случае, лучше, чем костоправ, - согласился Тони.
     Так начался новый год.


        ГЛАВА ТРЕТЬЯ 
        И ТОНИ ПРИШЛОСЬ НЕСЛАДКО

        I 

     В Брэтт-клубе между девятью и десятью вечера  нередко  можно  встретить
мужчин в белых галстуках и фраках, которые, пребывая в  явном  упадке  духа,
ужинают обильно и  изысканно.  Это  кавалеры"  которых  в  последнюю  минуту
подвели их дамы.  Минут  двадцать  или  около  того  они  просидели  в  фойе
какого-нибудь ресторана, выжидательно поглядывая на вращающиеся двери  и  то
вынимая часы, то заказывая коктейли, пока в конце концов к ним  не  подходил
служитель с  сообщением;  "Просили  передать,  что  ваша  гостья  прийти  не
сможет". И они отправлялись в Брэтт, смутно  надеясь  встретить  друзей,  но
чаще находя мрачное удовлетворение в том, что в клубе пусто или что там одни
незнакомые. И вот тогда они усаживались вдоль стен и об®едались и упивались,
угрюмо уставясь на столы красного дерева.
     Именно по этой причине и в этом настроении где-то  в  середине  февраля
Джок Трант-Мензис явился в клуб:
     - Есть кто-нибудь из знакомых?
     - Сегодня очень тихо, сэр. В столовой сидит мистер Ласт.
     Джок разыскал его в углу. Тони  был  в  обычном  пиджаке,  на  столе  и
соседнем стуле кучей лежали газеты и журналы, один из них был раскрыт  перед
ним. Тони уже наполовину расправился с ужином и на три четверти  с  бутылкой
бургундского.
     - Привет, - сказал он. - Надули тебя? Подсаживайся ко мне.
     Джок довольно давно не видел Тони и при встрече несколько смешался, ибо
он, как и прочие друзья, не раз задавался вопросом, Как чувствует себя  Тони
и насколько он осведомлен относительно Бренды и Джона Бивера. Но как бы  там
ни было, он подсел к Тони.
     - Надули тебя? - снова спросил Тони.
     - Угадал. Теперь эта стерва еще подождет, чтоб я ее пригласил.
     - Надо выпить. Я уже много выпил. Лучше ничего не придумаешь.
     Они выпили остаток бургундского и заказали еще бутылку.
     - Приехал на ночь, - сказал Тони, - остановлюсь здесь.
     - Но ведь у тебя есть квартира, разве нет?
     - У Бренды есть. Вдвоем там тесно... Мы раз пробовали, ничего не вышло.
     - Что она сегодня делает?
     - Пошла куда-то в гости. Я ее  не  предупредил,  что  приеду...  глупо,
конечно, но мне опостылело торчать одному в  Хеттоне,  вот  я  и  подумал  -
Хорошо  бы  повидать  Бренду,  и  нагрянул  нежданно-негаданно.  Глупее   не
придумаешь. Мог бы догадаться, что она наверняка идет в гости... Она  никого
никогда не надувает - это у нее принцип. Вот так и получилось.  Она  обещала
позвонить сюда попозже, если сумеет удрать.
     Они пили и пили.
     Говорил преимущественно Тони.
     - Что за идея у нее заниматься экономикой, - сказал он.  -  Вот  уж  не
думал, что  ее  хватит  надолго,  но  она,  похоже,  и  впрямь  увлеклась...
Наверное, это неплохо...  Знаешь,  ей,  правда,  особенно  нечего  делать  в
Хеттоне. Она, конечно, не признается и под страхом смерти, но, По-моему, она
там временами скучала. Я об этом много думал и пришел к такому выводу.
     Бренда, должно быть, заскучала... правда, от экономики  она,  по-моему,
тоже когда-нибудь заскучает. Но как бы там ни было, сейчас она в  прекрасном
настроении. К нам в последнее время каждый уикенд наезжают  гости.  Хотелось
бы мне, чтоб и ты как-нибудь приехал, Джок. У меня  как-то  не  налаживается
контакт с новыми друзьями Вренды.
     - Это что? Ее знакомые с экономических курсов?
     - Нет,  просто  какие-то  новые  знакомые.  Я  на  них  нагоняю  тоску,
по-моему, они меня называют "старикан". Джон слышал.
     - Ну, в этом еще ничего обидного нет.
     - Да, обидного нет.
     Они прикончили вторую  бутылку  бургундского  и  перешли  на  портвейн.
Немного погодя Тони сказал:
     - Слушай, приезжай на следующий уикенд, а?
     - А что? Я с удовольствием.
     - Очень бы хотелось, чтоб ты выбрался. Я теперь почти  не  вижу  старых
друзей... У нас, конечно, будет прорва народу, но ты ведь не против, а?.. Ты
парень компанейский, Джок... тебе  люди  не  мешают...  А  мне  они  мешают,
передать не могу как.
     Они выпили еще портвейну. Тони сказал:
     - Ванных, знаешь ли, не хватает... впрочем, что же я  говорю,  ты  ведь
раньше часто у нас бывал, сам знаешь. Не то  что  эти  новые  приятели,  они
считают меня занудой... Ты же не считаешь меня занудой, а?
     - Ну что ты, старикан.
     - Даже когда я поддал, как сегодня?.. Ванные я  бы  построил.  Уже  все
было запланировано. Четыре ванные. Там один парень даже чертежи  сделал,  но
тут как раз Бренде понадобилась квартира, так что ванные  в  целях  экономии
пришлось отложить... Слушай, вот потеха-то. Из-за этой самой  экономики  нам
приходится экономить.
     - Да, потеха. Давай дернем еще портвейну. Тони сказал:
     - Ты сегодня вроде не в духе.
     - Еще бы. Не дают мне жизни  эти  чертовы  чушки.  Избиратели  засыпают
письмами.
     - А я был не в духе, совсем, можно сказать, пал духом, а теперь отошел.
В таком случае лучше всего надраться как следует. Так я и сделал,  и  теперь
снова воспрял духом... обидно как-то: приехал в Лондон, а тебя и  видеть  не
хотят. Вот потеха, ты не в духе, потому что тебя надула твоя девица, а  я  -
потому что моя не хочет надувать.
     - Да, потеха.
     - А знаешь, я уже давно не в  духе...  много  недель...  совсем,  можно
сказать, пал духом... так как насчет коньяку?
     - Почему бы и нет? В конце концов  в  жизни  есть  кое-что  еще,  кроме
женщин и чушек.
     Они дернули еще коньяку, и Джок постепенно приободрился.  Вскоре  к  их
столу подошел рассыльный.
     - С поручением к вам от леди Бренды.
     - Отлично, пойду поговорю с ней.
     - Звонила не ее милость, сэр. Нам только передали поручение.
     - Пойду поговорю с ней.
     Он спустился в холл к телефону.
     - Детка, - сказал он.
     - Это мистер Ласт? У меня к вам поручение от леди Бренды.
     - Ладно, соедините меня с ней.
     - Она не может говорить с вами, сэр, она просила  передать,  что  очень
сожалеет, но никак не сможет сегодня с вами встретиться. Она очень устала  и
поехала домой спать.
     - Передайте ей, что я хочу с ней поговорить.
     - Извините, но это никак невозможно. Она легла спать. Она очень устала.
     - Она устала и легла спать?
     - Совершенно верно.
     - Так вот, я хочу поговорить с ней.
     - Спокойной ночи, - сказал голос.
     - Старикан надрался, - сказал Бивер, вешая трубку.
     -  О  господи,  мне  его  ужасно  жалко.  Но  он  сам  виноват,  нечего
сваливаться как снег на голову. Надо его проучить, чтоб больше не подкидывал
таких сюрпризов.
     - И часто с ним такое бывает?
     - Нет, это что-то новое. Раздался телефонный звонок.
     - Как ты думаешь, это опять он? Пожалуй, лучше мне подойти.
     - Я хочу говорить с леди Брендой Ласт.
     - Тони, милый, это я, Бренда.
     - Какой-то идиот сказал, что я не могу с тобой говорить.
     - Я поручила позвонить тебе оттуда, где я обедала. Ну  как,  веселишься
вовсю?
     - Тоска зеленая. Я с Джоком. Ему не дают жизни чушки. Ну как, можно нам
к тебе заехать?
     - Нет, нет, только не сейчас, милый. Я жутко устала и ложусь в постель.
     - Ну так мы к тебе едем.
     - Тони, а ты не пьян, самую чуточку?
     - В драбадан. Так мы с Джоком едем к тебе.
     - Тони, я запрещаю. Слышишь? Я не допущу,  чтоб  вы  здесь  буянили.  У
этого дома и так плохая репутация.
     - Мы с Джеком смешаем его репутацию с дерьмом, когда приедем.
     - Тони, слушай меня, пожалуйста,  не  приезжай  сегодня.  Будь  хорошим
мальчиком, останься в клубе. Слышишь, ну пожалуйста!
     - Сию минуту будем. - Он повесил трубку.
     - О господа, - сказала Бренда.  -  Тони  на  себя  непохож.  Позвони  в
Брэтт-клуб и добудь Джока. До него скорее дойдет.

     - Я говорил с Брендой.
     - Так я и понял.
     - Она у себя. Я сказал, что мы заскочим к ней.
     - Превосходно. Сто лет ее не видел. Очень уважаю Бренду.
     - И я ее уважаю. Она молодчина.
     - Да, молодчина, ничего не скажешь.
     - Вас просит к телефону дама, мистер Грант-Мензис.
     - Какая дама?
     - Она не назвалась.
     - Ладно. Подойду.
     Бренда сказала:
     - Джок, что ты сделал с моим мужем?
     - Он выпил, только и всего.
     - Выпил - не то слово. Он буйствует. Послушай, он